скачать книгу бесплатно
– А помещение в аренду или продаётся?
– Это к начальству, – буркнул парень, утомлённый моей настырностью, и, заперев дверцы, пошёл к кабине.
А я обернулся на Петю. Он смотрел на меня, приподняв брови. Из его карих глаз валили искры.
– Ты что, кислорода перенюхал? – сказал он. – Решил в степи открыть пекарню? Ну ты, брат, даёшь! Такого я ещё не видел – чтобы по спущенному колесу люди офис себе подыскивали!
Раз пять мы обошли особнячок. Тыл его выходил на улицу с последними частными домами. Рыжий снег на нечищеной дороге, яблони за штакетником – вполне себе романтическое место для булочной. Но главное, рядом – центральная площадь, и всюду полно народу. Женщина с мальчиком за руку, старик и жучка, оба прихрамывают на левую «лапу», юный милиционер, как-то хмуро глянувший на красную Петину куртку, девчонка у калитки покуривает – любопытные, горячие у неё глаза. Люди есть – а что ещё надо булочнику?
Уходя, я ещё раз прислушался к скрипу кренделя и спросил не без волнения:
– Петь, а может, это и есть форель? Ну, которую, помнишь, я с жизнью ловить собирался?
– Бычки! – поправил Петя. – Ты говорил про бычки в луже. Не сомневайся – это они!
Колесо починили. Петя сел за руль, и мы помчались в столицу.
– А что, – вслух фантазировал он, – будем с отцом строить посёлочки в вашем районе, прокинем к тебе на поляну газ. И булочной твоей дадим рекламу – она у тебя удобно располагается: центр, и от трассы близко. Жалко, конечно, что не супермаркет. Супермаркет бы лучше.
Я отшучивался в ответ. И в шутку у нас обоих всё сложилось, как надо. Петя купил себе пуленепробиваемый «хаммер» и пригласил Пажкова сплясать на торжественном мероприятии – он ещё не решил каком. А ко мне в Старую Весну приехали Майя с Лизой. И скоро завелись у нас в саду цветы, а в доме блины, но главное – совершенно стёрлось неудачное прошлое.
Во дворе у Пети я вышел из машины – пересесть за руль. Нехотя он отдал мне ключи.
– Жалко, что приехали. Я бы ещё покатался, – сказал он, как-то вдруг поскучнев. Закурил и после паузы прибавил: – Я тут подумал: а ведь для обывателя хороший рояль – это ноль, ничто по сравнению с хорошим автомобилем. Хотя и подороже будет.
– Ну а чему тут удивляться?
– Удивляться нечему, – кивнул Петя и потрогал зеркало моей машины. – Так вот, не строил бы ты, брат, себе рояль! И мандолину тоже не надо. Прогоришь, пересядешь на такую вот хреновину, которая заводится через раз, – он кивнул на свой старенький «опель», дремлющий с краю стоянки, – и тогда каждый встречный пажков начнёт делать тебе оскорбительные предложения. Не надо думать, что жизнь кого-то там за что-то награждает! – продолжал он, сузив глаза, отчего его открытое лицо приобрело забавный налёт цинизма. – Ты, мол, ей – отказ от соблазнов города, а она тебя за это бултых в реку любви. Щас! Я четверть века пахал в кровь – с пяти лет! Много меня наградили?
Перепады настроения случались с ним не впервые. Я не обиделся, но кулаки сжались.
– Петь, да я, в общем, не за ордена бьюсь. Я дом хочу построить и заняться любимым делом. Так что ты меня не так понял.
– Я тебя не так понял? – вскинул брови Петя. – А по-моему, это ты себя не так понял! – Он недоумённо дернул плечами и зашагал к подъезду.
Я смотрел, как метёт его по дорожке красным листком. Сколько он ни храбрился – ни бокс, ни футбол не могли придать весу его нетвёрдой походке.
– Петь! – окликнул я.
Не сразу – через пару шагов он обернулся и кивнул: чего?
– Давай махнёмся!
– В смысле?
– Машинами! Ты на моей всё-таки поспокойнее себя будешь чувствовать в эпицентре пажковщины. И мне полезно – вкушу твоих угроз. А когда купишь – махнёмся обратно.
Острая радость мелькнула в его лице. Он спрятал её и ответил спокойно:
– Ну давай! На время.
9
Тюльпаны
Петин «опель» со смехотворно низкой после джипа посадкой и скрипучим креслом пришёлся мне по душе. Даже подумалось: в этой машинке я всё-таки ближе к правде. В стареньком дисководе мною были обнаружены останки Петиной прошлой жизни – средневековая лютня, ирландская арфа, нечто с подписью Allegri Miserere и три диска «Страстей по Матфею». Я не стал их менять. В конце концов, – решил я, – судьбе виднее, какой аккомпанемент мне нынче полагается. «Страсти», однако, пока не включал, налегая больше на лютню.
Главное же, теперь мне было куда ездить. Петин «абсолютный слух» не подвёл – с деревней вышло, как он предвидел. Сторговавшись с «инстанцией», я присвоил себе поляну на вершине холма – просторную палубу, глядящую в открытое море снега.
Правда, в решающий день, за какие-нибудь пару часов до сделки, судьба в лице всё того же Пети решила предостеречь меня от ошибки. Он позвонил и озабоченно произнёс: «Ты прикинь, я как в воду глядел! У вас там в холмах намечается комплекс зашибенный. Горные лыжи плюс аквапарк. Тебе это надо? Я ещё уточню у Михал Глебыча, а ты повремени пока».
Но я уже не мог временить. Земля Старой Весны вошла мне в сердце. Я втрескался насмерть и не представлял, как можно отказаться от обладания. Тем более что мной уже был разработан конкистадорский план.
Первая его половина касалась приобретённого участка: его следовало обнести забором, возвести дом и сделать приличный заезд для машины. Следующим направлением завоеваний был городок по соседству – тот самый, где нам довелось чинить колесо. Всерьёз и без промедления я собрался открыть в нём булочную-пекарню – заведение, где люди с чистой совестью будут печь и продавать хлеб. Дом, приманивший нас ре-мажорной мелодией флюгера, как раз подошёл для этой цели. Мы почти сошлись в цене.
Теоретически ещё можно было раздумать, но со мной случился эффект воронки – я уже не мог сопротивляться завихрению обстоятельств. Великанские руки переставляли мою жизнь на другие рельсы, и от неизбежности перемен меня трясло. Хорошо, что судьба решила подбодрить меня, явившись в образе энергичной Маргоши.
– Костя, ты свинья! – приветствовала она меня по телефону. – Мы списываем это, конечно, на твоё посталлергическое сумасшествие. Но нельзя же быть другом, а потом взять и пропасть! Хоть бы позвонил! Ты же рушишь нам веру в людей! Мы же после такого навсегда можем испортиться как личности!
Я вспомнил, как Маргоша в трудную годину развела вокруг меня спасительную суету, и повинился.
Она тут же смягчилась:
– А у нас проблема! Мы с Денисом ушли из «Альянса». Там такой стал дурдом! Есть у тебя на примете, куда пристроить гениального бухгалтера и честного менеджера по закупкам? – спросила она, не ведая, что творит.
На следующий день мы с Маргошей встретились на углу Чистопрудного. Она, как всегда, переборщила с косметикой, зато била оптимизмом, как током.
Март сверкал над чёрной Москвой. Плещущие по сторонам потоки машин заменяли городу воду весны. Над бульваром, как липовый цвет, плыл дух бензина. Пока мы курили «за встречу», пришёл Денис, круглолицый, с наметившимся животиком. Он очень забавный – всегда доволен собой и спокоен, как танк, потому что знает: что бы ни случилось, Маргоша его спасёт.
Втроём мы сели, как встарь, в пивном ресторанчике, и я поведал им обе части своего плана. И если первая, касающаяся дома в деревне, прошла незамеченной, то вторая растравила моих бывших коллег всерьёз.
В далёкие времена, когда мы с Маргошей и Денисом работали вместе, нам нравилось поспорить о том, какую булочную-пекарню мы откроем однажды – венскую или старомосковскую? У нас не было тогда ни денег, ни опыта, мы спорили на интерес. И вот теперь прениям суждено было возобновиться. Я доложил о результатах моего скромного маркетингового исследования. Маргоша прикинула смету, и мы сравнили её с моей.
– А если что-нибудь непредвиденное? – вклинился Денис. – Ну, там, сопротивление среды?
Маргоша отложила листок и с тревогой посмотрела на свою половину. Я видел, как напряжённо, деятельно они сомневаются. Работа разума проступала на их простых незлобивых лицах, как пот.
– Нет, твоя глухомань не пойдёт однозначно! – наконец объявила Маргоша. – Кто из наших узнает – обхохочется! Если дело делать – так в Москве. Да и потом, как нам туда ездить?
Это было мудро с её стороны – не ввязываться. Разве известно, каковы будут плоды? Я смирился, что «талантливый бухгалтер» и «честный менеджер по закупкам» мне не светят, однако поторопился с выводами.
Через пару дней друзья явились ко мне домой с физиономиями самыми праздничными. «Костя, мы тебя не бросим!» – объявила Маргоша, сияющая и звонкоголосая, как барышни из фильмов пятидесятых. А Денис, улучив момент, прихватил меня за шею и зашептал, чтобы я не вздумал фиксировать Маргошу на какой бы то ни было ответственной должности. Я легонько его пнул, он меня тоже. Мы разошлись без обид. И долго ещё я не мог погасить изумление: как взбрело в голову практичной Маргоше вляпаться в подобную авантюру? Нет, точно – это моя судьба толкнула её под локоть!
В сто раз легче начинать дело при поддержке товарищей, проработавших на поприще хлеба не один год, чем маяться одному. И всё бы хорошо – и судьба молодец, и сам я не промах, – если бы время не отделяло летучими днями-шагами меня от моей семьи на всё более опасный срок. Начиналась весна. Сколько мне ещё предстоит добывать «мамонта»?
От мамы, иногда возившей Лизку на фигурное катание в Ледовый дворец, я знал: без меня жизнь моей жены пришла в оживление. В детской библиотеке она вела теперь кружок рисования тушью. Несколько девочек-подростков повадилось ходить к Майе, давая ей возможность ощутить себя полезной обществу.
Знал я и о том, что в обновлённой квартире мои жена и дочь жили одни. Правда, каждые выходные за ними заезжал Кирилл, и они отправлялись в путь. Обычно их целью становился городок или усадьба, удалённые от столицы не более чем на пару часов езды.
Всё это: кружки в библиотеке, сиротские мотания по периферии – вызывало во мне безрадостное чувство превосходства. При мне мои девушки отдыхали на лучших пляжах Европы. Я не тряс их по русским колдобинам.
Однажды у родителей, в моей комнате, на оккупированном Лизкиными рисунками столе, я нашёл фотографию Майи и Лизы – обе в расстёгнутых куртках, без шарфов, сидят на каком-то бревне под серым небом и трескают бутерброды с чаем из термоса. Щёки набиты едой, но как будто и не едой – а смехом, счастьем. И глядят они со своим счастьем и смехом не куда-нибудь, а в объектив, на Кирилла.
В ту минуту я понял, что не могу ждать, пока поспеют дом и булочная, а должен попробовать обойтись малыми средствами. Майя чувствительная девушка, ей нравятся тюльпаны на толстых стеблях и весенние, быстро вянущие ирисы. Само собой, речь не о букете – я предпочёл бы что-нибудь позначительнее. Но подвиг Пиросмани неуместен в московском контексте. Если восемнадцатиэтажку осыпать цветами – выйдет траурный обелиск.
Во влажный мартовский вечер со снопом тюльпанов и хрустальным «ведром» под мышкой я заявился в библиотеку – на занятие Майиного кружка. Из дверей зала пахло тушью. Этот запах был знаком мне: несколько лет назад Майя увлекалась японской живописью «суми-э».
Под хор девичьих взглядов я ткнул бледно-розовые, словно проклюнувшиеся с изнанки жизни цветы в ведро, налил воды из лейки под библиотечными фикусами и поставил эту светлую тяжесть в центр сдвинутых парт.
Думаю, это был не лучший урок в Майиной биографии. Через пару минут она распустила девиц по домам. Я переждал в гардеробе на банкетке, пока все пятеро прошмыгнут на улицу, и поднялся встретить Майю. Она вышла, обнимая цветы. С их толстых ножек капало, пахло нездешней жизнью, солоноватой, свежей. Я подал ей пальто и проводил до нашего дома.
Должно быть, она поняла или Кирилл ей растолковал, что за счастье не жаль заплатить сочувствием к одному идиоту. Майя слушала меня со смирением. Это самый дурацкий сорт выдержки – преисполнившись им, человек гнётся, но не ломается. Чего только я не городил ей о своём раскаянии и исправлении – на всё она отвечала, склонив к тюльпанам голову: «Да».
Если же на некоторые реплики сказать «да» было невозможно, Майя качала головой и произносила с той же кротостью «нет». Я ничего не добился.
Будь она не так терпелива, вероятно, мне удалось бы устроить скандал, разметать по закоулочкам бледные головки цветов. Но сегодня моим стрелам было не во что попасть. Свободно свистали они через умиротворённую душу Майи.
– Ну ладно, – сказал я на прощанье. – Иди к своему доктору. Мы с ним ещё посчитаемся. Я так всё сделаю, что ты поймёшь…
Она выслушала меня рассеянно, думая о своём. Может, о том, что купить и приготовить на ужин.
10
Знакомлюсь с Наполеоном
Дом для булочной, показавшийся мне в пылу безумия особняком, был пятидесятых годов постройки. Мы починили поющий флюгер и разработали проект пекарни, включающий, помимо прочего, и солидную дровяную печь. Я собирался удивить окрестных жителей калачами на соломе, серым хлебом с семенами подсолнуха – на дубовых дровах, пряниками – на ольховых и, конечно, сказочными караваями прадеда, рецепт которых я так и не раздобыл, – на дровах берёзовых.
Радости от всего этого во мне не было, но и тяжесть ушла. Я приготовился к терпеливой работе.
Петя был восхищён стремительностью перемен и всё же не мог удержаться от критики.
– На что ты, собственно говоря, рассчитываешь? – поддевал он меня. – Что город набросится на твои булки, а потом выдвинет тебя в мэры?
– Зачем мне в мэры? Для начала я хочу в баню! – сказал я ему. – Хочу отмыться. Я весь завшивел в вашей Москве!
– Удивительно, брат, нас с тобою параллелит, – заметил Петя, выслушав про баню. – Ты вот решил отмыться. А я, наоборот, в такое влезаю! Кстати, заехал бы к нам в офис! Полюбуешься на свою машинку – небось соскучился? Не плачь, скоро верну.
Вовсе я и не плакал. Старенький Петин «опель», как мог, старался вывезти меня из прошлого. В нём я, по крайней мере, не ощущал затылком призрак Лизы в детском кресле. Но заехать к Пете, поглядеть, как устроилась его новая жизнь, всё равно было любопытно.
Их фирма занимала солидную площадь в офисном здании из чёрного стекла, возвышавшемся над узкой улочкой. Выйдя из лифта, я очутился на ресепшн. Беловолосый манекен в юбке объяснила мне, как пройти.
Петя был один в комнате – двое его коллег отбыли на встречу. Я мельком оглядел помещение: на стене – портрет президента, уйма сертификатов и огромная карта области. Среди этих картинок, из которых разве что только карта выглядела «по-человечески», и обитал теперь мой друг. Он обрадовался мне, как если бы к нему пришёл земляк с далёкой родины.
Его лицо показалось мне боевым, хотя и осунувшимся. Тёмные вихры приведены в порядок, насколько позволяет их несгибаемый нрав, зато глаза – вполне себе огнемётны.
– Ну как тебе обстановочка? Видал – никакой музыки! – объявил он и, не обнаружив на моей физиономии признаков восторга, сказал прямо: – Я вообще-то похвастаться хотел – проявленной силой воли! Конечно, это не предел мечтаний. Папа со мной жесток. Мог бы взять к себе – так нет, засадил к Пажкову. Руку-то мою, которую об его зубы, представь, лечить пришлось! Ходил обмотанный, с антибиотиком, – и Петя показал мне шрам на косточке среднего пальца. – Но в целом всё неплохо. Коллектив ничего. Особенно менеджер по персоналу, замечательно идёт на контакт!
Он листнул телефон и сунул мне фотографию миловидной блондинки.
– Как тебе?
Я оттолкнул его руку.
– Ну ладно, ладно, не сердись, – улыбнулся Петя. – Кофейку тебе сделать?
Он включил кофемашину, прошёл, споткнувшись о корзину для мусора, к шкафу и добыл две средне чистые чашки. Покружился в поисках сахарницы. Скованными движениями новичка расчистил стол от бумаг.
Мне сделалось его жалко. Несмотря на бодрость, он был эмигрант в чужой стране и ещё не освоился с её распорядком. К тому же новое государство оказалось удручающе тесным по сравнению с ландшафтами музыки, к которым он привык.
– Петрович, ты человек со вкусом. Что тебе в этом бедламе? – спросил я, пока он возился.
– А тебе последние семь лет что в нём было? – огрызнулся он. – Вот и мне – оно же самое. Ты учитывай мою ситуацию – я ж всё-таки не с улицы пришёл, у меня папа – партнёр! Так что дело быстро пойдёт, наверстаем. А сочувствовать мне не надо, – прибавил он, заметив мою кислую мину. – Я, брат, из рабства вырвался, теперь заживу.
– Рояль-то как? Не магнитит? – подковырнул я всё-таки.
– Рояль? – Петя улыбнулся. – А «рояль» – это что, надёжная марка? А бензину сколько жрёт? И как там, кстати, насчёт безопасности? А то, знаешь, бывает, тебя же подушкой и расплющит.
Минуты две мы просидели молча, глотая кофе без сигареты. Курить у них было нельзя.
– Петь, когда ты всё это решил? – спросил я. – И почему я этот момент прохлопал?
– Ты Сержа помнишь? – спросил Петя, отодвинув чашку и локтями навалившись на стол – чтобы поудобнее испепелить меня взглядом. – Помнишь, когда ты после футбола к Майе своей ездил? Он как раз в тот день написал мне на почту. Что-то, мол, обо мне ничего не слыхать! И, представь, зовёт, если я, конечно, ещё не вышел из формы, аккомпанировать какой-то его знакомой скрипачке, типа продвинутой. Потому что я, по его мнению – по его, заметь, мнению! – совпадаю с ней в восприятии музыкального наследия Кароля Шимановского, которым эта скрипачка в настоящий момент увлечена! Да, я когда-то его играл – чтобы показать наглядно, как демоны в человеке пляшут! А у Сержа сдуру отложилось, что я к Шимановскому имею пристрастие. И вот теперь он из милости сватает меня какой-то тётке!
Он помолчал несколько секунд, глядя в угол комнаты, и, накопив ненависти, проговорил:
– Достал уже этот спортсмен-олимпиец… Он же не слышит ни хрена! Он вообще не чует, что там внутри, под нотами! И при этом считает, что покорил Эверест и имеет право оттуда тянуть руку помощи бедным. Скажешь, это нормальные рассуждения завистника? Все так скажут. Так вот, чтобы никто – никогда!.. – произнёс он в разрядку и не закончил.
– Ну, ясно, – кивнул я. – Чтобы кто чего не подумал, стоило кинуть свою землю и пойти в батраки!
Я встал. Мне больше не хотелось говорить с Петей.
– Да чего ты? – удивился он и поднялся тоже. – Я ж никого не режу, не убиваю! Просто хочу наконец отвечать за себя. И, кстати, не тебе, брат, меня судить!
Мы застыли лицом к лицу – в магической точке пересечения. Он собирался туда, где уже побывал я. Я – туда, где уже побывал он. Усмехнулись и «отозвали войска».
На улице, куда мы вышли курить, текла весенняя вода, полная бензина и химикатов, которыми зимой травили снег. Петя окинул нежным взглядом «опелёк», пристроенный мной на обочине, и произнёс:
– Ты смотри, аккуратней катайся! Я всё-таки в нём такое возил!.. Не расплескай!
Петя и правда возил в своей машинке славные вещи. Пару лет назад после одного выступления я ехал с ним и был свидетелем, как молча, не ведясь на разговоры, он вёз свою игру домой. А там, едва войдя, сел за инструмент и тихо, вползвука, переиграл всю программу, перебелил от точки до точки, возвращаясь от страстей перфоманса к исконной чистоте музыки.
На сентиментальной этой ноте мы собрались проститься.
– Ладно, поехал, – сказал я, протягивая Пете руку, и в тот же миг мы оба синхронно обернулись на вопль. Из офиса к нам катился, окликая Петю по имени-отчеству, человек, невысокий, рыжий, с клочковатой шевелюрой, в цветистом шарфе и модной не по возрасту курточке. В углу ироничных губ по-матросски прижата сигаретка.
– Петр Олегович! Батюшка! – подхватывая сигарету и заливая нас дымом, воскликнул рыжий. – Где вас бесы носят! Где Сергей с Натальей? Вы что, сговорились? – Жёлто-серые, жестяночные его глаза били злостью, но голос был весел. – Живо на место, и Синичкину – договор! Живо, живо! А то зажарю вас, как гусей-лебедей!
– Ага, Михал Глебыч, бегу! – отозвался Петя и, тронув моё плечо, сказал тихонько: – Ну давай, брат, увидимся.
