Голодный мир

Наконец, в седьмом часу Костик протопал на выход, хмурясь в смартфон. Выждав полагающиеся десять минут (вдруг что-то забыл и вернется!), сотрудники «Мульти-Пульти» разбежались – кто-то из клиентов, кажется, устраивал сегодня вечеринку, но Владу туда не хотелось (и, по правде говоря, его не звали).

По дороге домой он окончательно успокоился; точнее, загрузился уже по поводу грядущего тендера, мысли о котором вытеснили всё остальное. Надо, наверное, как-то посидеть сейчас, покопать, что там застройщики делают по соцмедиа, собрать мудборд, подумать…

Первое, что он увидел, войдя в квартиру, – приоткрытая дверь в запретную комнату. Которую он совершенно точно захлопнул утром.

Влад замер. Волосы на затылке и руках встали дыбом.

Было очень тихо – даже на обычно забитой Мосфильмовской не было, кажется, ни одной машины. Где-то в недрах дома противным глубоким голосом орала кошка, но этим звуки и ограничивались. Запах гнили усилился; надо, блин, вымыть хозяйский холодильник, нереально же так!..

С этой мыслью креативный директор отмер: не время тупить, дел немерено. Он решительно, не разуваясь, пересек прихожую, положил ладонь на еще недавно неподвижную ручку («Надо, в конце концов, написать риэлторше – пусть хозяева или разбираются с рухлядью своей, или квартплату снижают! А лучше и то, и то!») и злобно захлопнул дверь.

Вернее, удержал ее в последнюю долю секунды.

Замешкался.

Снова открыл, уже пошире, и заглянул в хозяйскую комнату.

Челюсть Влада отвисла.

Ноутбук, который он всё это время держал под мышкой, с грохотом упал на пол.

4

Когда-то давно, когда Влад еще наезжал в Москву из Нижнего на выходные, тогдашняя подруга повела его в театр; даже не в театр, это бы еще ладно, а в театральную мастерскую. Дело происходило в каком-то переулке, отпочковавшемся от Большой Никитской улицы (которую бывшая пассия упорно и с нажимом называла «улица Герцена»). На расстоянии нескольких шагов от дорогущего ресторана «Уголек» и самой пафосной «Кофемании» города без предупреждения начинались адские дебри, словно застрявшие в далеком прошлом. Чтобы попасть в студию, где ГИТИСовские старшекурсники ставили дипломный проект, Владу с дамой сердца пришлось открывать скрипящие калитки, балансировать на проложенных над грязными лужами досках, пересекать заброшенные безлюдные дворы и, наконец, почти на ощупь пробираться через пыльный склад декораций. Спектакль, между тем, оказался мутным и претенциозным; дама сердца быстро дала Владу понять, что сегодня ему ничего не обломится; в конце концов он чуть не опоздал на обратный поезд – и решил для себя, что ноги его в театре не будет до пенсии, а лучше и до конца жизни.

(Так оно и получилось.)

Запретная и еще недавно запертая комната больше всего была похожа именно на тот склад декораций театральной мастерской. В темном, без окон, помещении («То есть балкона все-таки нет», – отстраненно подумал Владлен) высились укутанные светлыми чехлами груды… Чего-то. Некоторые чехлы щетинились многочисленными углами, другие словно прикрывали что-то не вполне твердое, подрагивающее, как желе. Смотреть на всё это было физически некомфортно: стоило остановить взгляд на любом из чехлов, глаза начинали слезиться, а во рту появлялся приторный липкий вкус, как от десяти лакричных леденцов сразу.

Владлен вынул телефон и сделал несколько снимков и панорам, стоя на пороге и придерживая дверь ногой, – надо всё это потом внимательно рассмотреть, показать риэлторше, возмутиться, в конце концов! Он не подписывался охранять склад какой-то трудноописуемой дряни! Нашли тоже себе мальчика! То-то и вонища такая в квартире, всё понятно теперь. Охренели совсем уже! Москвичи, одно слово.

Среди чехлов что-то гулко шевельнулось – как будто кто-то огромный заворочался во сне.

Влада словно хлестнули по лицу. В ушах зазвенело.

Перспектива сдвинулась – дальние декорации приблизились, а ближние расфокусировались, поменяли свои очертания. В глубинах комнаты в луче пробивающегося из открытой двери света обозначились другие, серые, чехлы – огромные, уходящие вверх, насколько хватает глаз, сливающиеся с жирной, дышащей чернотой. Геометрия тех, самых дальних, предметов не была предназначена для человеческого взгляда.

Влад захлопнул дверь и с колотящимся сердцем опустился на пол.

– Блять, это что за хуйня?! – выкрикнул он риторический вопрос в пустоту своей новой квартиры.

Отполз подальше от хозяйской комнаты, не сводя глаз с двери.

Выскочил из квартиры и, не заперев дверь на все полагающиеся замки, помчался вниз, перепрыгивая через три ступеньки. Поскользнулся, схватился за крашенные кирпичного цвета краской перила, не удержался, проехал на заднице половину пролета. Вскочил и, не обращая внимания на отбитый копчик, снова рванул к выходу из подъезда. Едва не сбил бабку, укутанную, несмотря на лето, в пуховый платок. Пробурчал невнятные извинения.

– Наркоманам, что ли, пятнадцатую сдали? – прошипела бабка вслед.

Влад выскочил во двор, заметался между тесно припаркованными машинами, побежал было в сторону Мосфильмовской, но вдруг сообразил, что оставил в квартире вообще всё: паспорт, ноутбук, бумажник… В руке был только телефон.

Он зашипел ругательства и с ненавистью пнул валявшийся на тротуаре пластиковый стаканчик. В заднице стрельнуло – о ступеньки он, оказывается, ушибся все-таки сильно.

– Сука! – рявкнул Владлен, схватившись за поясницу.

– Доченька, не обращай внимания, дядя – психованный, – противным голосом вдруг сказала объемная женщина, прошедшая мимо креативного директора.

Ее дочь, контрастно тщедушная школьница с крысиными косичками, сделала прямо противоположное: уставилась на Влада, широко раскрыв глаза. Не каждый день увидишь самого настоящего психованного!

– Извиняюсь, – сказал психованный и покраснел; Влад имел такую генетическую особенность: моментально заливаться свекольного цвета румянцем по поводу и без.

Объемная женщина фыркнула и увлекла дочь в сторону улицы Пырьева, а Влад зажмурился, досчитал до пяти и сложно, в несколько приемов, выдохнул. Когда он открыл глаза, паника отступила – вокруг жили своей жизнью тихие, уютные московские дворы, в панорамных окнах близлежащего монстра «Донстроя» отражался роскошный закат, откуда-то совсем по-будничному доносилась песня Ларисы Долиной про погоду в доме.

Домой, однако, возвращаться было страшно.

Тут Владу пришла в голову идея. Так вышло, что он не очень любил и даже побаивался фильмов ужасов – а вот диджитал-телочки, напротив, их почему-то очень приветствовали. Для неизбежных ситуаций, когда хорроры смотреть ему всё же приходилось, Владлен придумал умственное упражнение – рационализацию. Всё плохое на экране обычно случалось после того, как герои либо заезжали в новый дом, либо совали нос куда не надо, – а он, Влад, никуда ничего не совал и уж точно не заезжал! А значит, герои сами дураки и напросились на неприятности, а ему бояться нечего.

Тут он сообразил, что, вообще-то, и квартира у него новая, и комнату его русским языком просили не открывать.

Владлен хмыкнул («надо ж, как бывает»), посмотрел на телефон, всё еще зажатый в руке, и приступил к следующему этапу рационализации. Он уже спокойно, без истерики, вернулся во двор, вычислил местоположение своих окон на четвертом этаже и сделал несколько снимков. Опустился на скамейку, зазумил двумя пальцами фотографию и стал внимательно рассматривать; благо, камера последнего айфона даже на таком расстоянии давала четкую картинку в высоком разрешении. Логика была такая: квартирные хозяева не могли разместить склад какой-то крупногабаритной дряни в комнате стандартных размеров – а значит, снаружи можно будет разглядеть последствия или ремонта, или расширения жилплощади, или еще чего-то в том же духе. А после этого уже можно будет позвонить риэлторше и поскандалить – пусть хозяева перетаскивают свое говно в комнату поменьше, где он сейчас живет! А он заселится в нормальное просторное помещение!

Окно Владленовой кухни на фотографии нашлось быстро: вот оно, так настежь и раскрыто со вчерашнего вечера, ветерок трогает занавески с бледными цветочками. Слева от занавесочек, получается, окно его единственной комнаты – закрытое, чтобы не налетели комары, но тоже вполне узнаваемое. По идее, склад хозяйской дряни должен быть еще левее.

Влад замер.

Зазумил фотографию еще сильнее – до пикселей и незаметных ранее солнечных бликов.

Не поверил глазам, оторвался от телефона, поднял голову и уставился на окна своей новой квартиры.

Стратегия рационализации страхов затрещала по швам.

5

Владлен поморгал и еще раз попытался мысленно выстроить трехмерную проекцию планировки нового жилища. Он был почти уверен, что окно запертой комнаты, если оно вообще там было, должно было находиться левее окна гостиной (он скривился от провинциального старперского слова).

Левее, между тем, в реальности располагался самый обычный балкон, на котором мужчина в майке неопределенного цвета флегматично пил пиво прямо из горла большой пластиковой «сиськи», грыз семечки и плевал шелуху прямо вниз, во двор.

«Профессорский двор, – язвительно подумал креативный директор. – Или генеральский, какой он там».

Получается, с мысленной трехмерной моделью квартиры он не справился, и чулан выходил на противоположную сторону, к Мосфильмовской. А может, и вообще никуда не выходил, был внутренним помещением – в этих планировках черт ногу сломит. Или голову?.. Влад всё время путал. Короче, что-нибудь обязательно сломит.

Мужчина в майке длинно сплюнул в профессорский двор, обернулся и заорал внутрь квартиры:

– Светка-а-а!..

Будничность этого жеста окончательно вернула Владлена в реальность. Он, конечно, не забыл о нечеловеческой геометрии уходящих в бесконечность саванов (были подозрения, что забыть такое невозможно при всём желании); другой вопрос, что он перепсиховал во время переезда, не спал ночь, вывез тяжелый рабочий день…

Тут он кое-что вспомнил, ткнул погасший было телефон и открутил назад фотогалерею – он же успел сделать панораму, когда заглядывал в запретную комнату!

Как назло, пока Влад в панике несся вниз по лестнице, у телефона включилась камера: сразу после фотографий балкона шли десятки мутных прямоугольников, случайно запечатленных потной от страха рукой. Он нервно возил пальцем по экрану вправо; одновременно хотелось поскорее добраться до нужных фотографий – и не добираться до них вообще никогда.

Поверх запоротых кадров вдруг вылезло окошко «iMessage»: «По застройщикам посмотрел? Послезавтра первый прогон презы». Контакт Костика почему-то сохранился у Влада криво, но номер гендира он помнил наизусть: тот заканчивался выпендрежной комбинацией цифр 0101.

Владлен выругался вслух, оборвал себя на полуслове и огляделся: еще не хватало, чтобы объемная женщина или кто-то из соседей вызвали полицию. Общение с людьми в серо-синей форме у креативного директора никогда не складывалось: те моментально делали хищную стойку при виде бороды и черных глаз – и не отставали, пока Влад не даст им денег.

А денег до зарплаты – не было.

Забыв о дурацкой запертой комнате, он поднялся на уже отремонтированном лифте домой (успев отрешенно подумать, как быстро стал называть новую квартиру «домом» – еще и суток не прошло с тех пор, как он затащил на четвертый этаж свои баулы), споткнулся об уроненный полчаса назад ноутбук и сказал сам себе спасибо за дорогущий ударопрочный чехол «Fjallraven». Прошел на кухню, угнездился на раскладном стульчике и начал лихорадочно яндексить рекламу московских строительных компаний. Wi-fi, естественно, он провести не успел, но тут выручил свисток мобильного модема МТС, «выигранный» в одном из недавних конкурсов в «Одноклассниках».

Костик за это время отправил ему пять сообщений и дважды позвонил – судя по пулеметному темпу речи и характерным пошмыгиваниям, гендир был конкретно уделан кокаином.

– Так, Ленин, как там тебя, Вова, я знаю, ты Ленина не любишь, ха-ха, давай там быстренько пошурши. Презентуемся через месяц только, но надо, чтобы там комар носа не это самое, как там, не наточил.

Это, цитируя секретную шутку сотрудников «Мульти-Пульти», «ток-шоу на Первом канале» не требовало от Влада никаких внятных ответов и обладало закольцованной драматургией: к концу предложения Костик забывал, с чего начал, и принимался развивать свою мысль по новой. Сводилось всё, впрочем, к одному: если он, Владлен, срочно не произведет ресерч и не предоставит гугл-слайдс с юс-эс-пи, то произойдет непоправимое и контракт застройщиков уйдет к заклятым врагам – агентству «Ультра-Котики».

– Да-да, работаю, – периодически бубнил в телефон Влад, скидывая найденные картинки в слайды презентации.

– Ебашь, родной, не подведи, всё только от тебя зависит, давай, Троцкий, то есть Боря, – пулеметно выстреливал Костик и без предупреждения отключался – явно затем, чтобы набрать следующего по алфавиту сотрудника из списка телефонных контактов.

Скрючившийся на раскладном стульчике Владлен быстро перестал раздражаться: разум, конечно, подсказывал, что Костика сейчас несет на кокаиновой волне и ему необходимо всех вздрючить и накрутить, но было как-то вместе с тем и гордо. Естественно! Ресерч – это половина победы! Зависело от него, конечно, не всё, но, не будем врать, многое. Многое!

В процессе конкурентного анализа выяснилось, что у всех московских застройщиков среднего и чуть-выше-среднего класса был словно один на всех маркетинговый отдел (Владлен не знал, что это не так сильно далеко от истины). С большинства рекламных макетов улыбались арийского вида семьи; естественно, хмыкал себе под нос креативный директор, не дай бог даже намекнуть на соседей-хачей, так вы слона не продадите. В рекламных семьях было не менее двух, но и не более трех белобрысых детишек. Тоже понятно: на единственного ребенка ЦА бы спроецировала мамины проблемы с фертильностью (или папины – с потенцией), а больше троих детей заводили либо те, кто такую квартиру никогда себе не сможет позволить, либо те, у кого квартир и так хоть жопой ешь. Представления аудитории о прекрасном, таком образом, сложились у Влада достаточно быстро; надо было еще их детально описать, но это потом.

Меньшая часть строительных реклам намекала на прямо противоположную по смыслу аудиторию: с макетов улыбались женщины в трусах, а иногда в вечерних платьях, трусов под которыми как раз явно не было. Более дорогое и престижное жилье, таким образом, практически напрямую позиционировалось как квартиры для любовниц и содержанок, и Владу такая прямолинейность не нравилась. Но его, во-первых, никто не спрашивал, а во-вторых, российская рекламная индустрия вообще не любила намеков, метафор и прочих, как выражался Костик, «жопных улыбок». Была и еще одна причина, по которой Влад решил жестко не рекомендовать «Мульти-Пульти» выбирать эскортное направление будущей рекламной кампании. Дело в том, что он бы, может, тоже купил дорогую квартиру и водил туда женщин в вечерних платьях, а не малоразборчивых диджитал-чикуль, но даже на первый взнос по ипотеке ему с его зарплатой пришлось бы копить лет сорок.

В отличие от создания фиктивных конкурсов в «Одноклассниках», конкурентный анализ Владлену ужасно нравился и шел легко. Он не замечал усталости от предыдущей бессонной ночи и последующего мутного дня, не чувствовал подступившего уже голода, не обращал внимания на быстро наступившую за окном ночь и даже на пропущенные звонки от Костика. Уже за полночь Влад сохранил драфт в «Apple Keynote», распрямил затекшую спину, ойкнул, оглушительно зевнул и огляделся по сторонам, не сразу сообразив, где находится. Усталость свалилась на него вся сразу, словно только и ждала этого момента: глаза вдруг почти перестали открываться, лицевые мышцы расслабились до состояния теста.

По дороге в туалет он впервые за несколько часов вспомнил о хозяйской комнате – и не без опасения покосился на ее дверь; та выглядела ровно так же неприступно, как и в день осмотра квартиры с риэлторшей.

– Че только не привидится, – вслух пробормотал Влад.

И тут же кое-что вспомнил.

Он выдернул из кармана телефон, открыл фотогалерею и прокрутил вниз несколько экранов с мутными кадрами из подъезда. Нет, нет, нет… Так, вот оно!

Следовавшие за запоротыми фотографии тоже были темноватыми, но вполне различимыми.

Темная пыльная комната раза в полтора меньше той, в которой он спал. Окна действительно не видно: наверное, половина комнаты оттяпана при перепланировке более энергичными соседями. Два стола друг на друге, один ножками вверх. Несколько разномастных вешалок, скрученных между собой проволокой. Какая-то, что ли, этажерка, задернутая серой простыней. Связки книг в одинаковых обложках – наверное, Большая Советская Энциклопедия или еще какой-то казавшийся бесценным, но моментально превратившийся в мусор артефакт ушедшей эпохи. Неинтересные, неживые осколки чьей-то чужой жизни.

Владлен скрольнул вправо еще несколько почти одинаковых фотографий кладовки, отругал себя за излишнюю впечатлительность и с облегчением стер почти всё, что наснимал за сегодняшний день, – память у телефона была хоть и большая, но не резиновая.

Спал он на этот раз глубоко и без снов – мама в свое время говорила: «как младенец». Хотя младенцы, по представлениям бездетного Владлена, как раз таки постоянно орали и ссались под себя, мешая спать взрослым.

Резко усилившегося запаха гнили спящий Владлен не ощутил.

Шагов за запертой дверью совершенно обычной хозяйской комнаты – не услышал.

Не услышал и протяжного скрипа, словно к двери изнутри прильнул кто-то одновременно очень тяжелый и пустой.

6

В новой квартире Влад быстро прижился: подключился к дорогущему, но единственному домовому провайдеру; удачно забрал у переезжающей в Вильнюс коллеги почти новую икейскую мебель; отдраил холодильник – сам, потому что в «Мульти-Пульти» начались легкие задержки зарплаты.

Вонять гнильцой, правда, не перестало. Влад решил, что в вентиляции сдохла крыса, и пытался привлечь к этому факту внимание риэлторши (прямого доступа к хозяевам у него так и не было), но успехов не достиг. Риэлторша упорно не отвечала на сообщения, а когда он наконец решился позвонить и жестко поговорить голосом, после десяти гудков взяла трубку и сказала безо всяких «алло» и «здравствуйте»:

– Ты мне, Владлен-Мосфильмовская, на нервы не действуй, а то вылетишь обратно в свой аул к херам собачьим.

На этом жесткий разговор с обладательницей фальшивой сумки «Louis Vuitton» и закончился. Утешало хотя бы то, что в телефоне риэлторши он был очевидно записан по имени и улице, а не, например, как «Хач Не Брать».

Судьбоносный тендер, как это принято у судьбоносных тендеров, всё время отодвигался то на конец недели, то еще на через неделю, то на неопределенное «уважаемые коллеги, о новой дате мы сообщим дополнительно». Костик психовал, почти каждый день упарывался и изводил сотрудников своими ток-шоу. Сэйлзы охапками тащили мелкие и средние заказы, чтобы поскорее закрыть намечающийся кассовый разрыв; нравилась эта ситуация далеко не всем, поэтому директор отдела продаж Леша вскоре уволился (и ушел не к таким же диджитал-карликам, как «Мульти-Пульти», а, на минуточку, в жирнейшее сетевое агентство «DDM», где моментально стал Алексеем Аркадьевичем), а его заместительница Тася резко вышла замуж и уехала из страны с концами. Влад торчал в офисе с утра до ночи, потом доделывал дела дома до уже совсем глубокой ночи, пил то ли контрабандный, то ли паленый виски из соседнего магазина «Магнолия» и валился спать усталым, как дровосек. После чего просыпался еще более разбитым, чем заснул, – и всё начиналось заново.

Позднее московское лето быстро сменилось противной осенью: темнеть стало ощутимо раньше, янтарные закаты укрылись свинцовыми тучами, выходить на улицу без куртки стало неуютно. Влад мысленно благодарил свою давнюю бывшую, научившую его питерскому выражению «легкий летний пуховичок» – такие продавались в магазине «Uniqlo» в «Атриуме» и выглядели раз в десять дороже, чем стоили на самом деле.

Дверь хозяйской комнаты больше самопроизвольно не открывалась и вела себя в точности так, как ведут себя все двери запертых комнат съемных московских квартир; за всеми рабочими заморочками и бытовыми вопросами Владлен, по правде говоря, о ней вообще забыл.

(И напрасно.)

Неизменными оставались только диджитал-вечеринки: они проходили чуть ли не каждый день, и их участники, словно почуяв скорый конец года и сопутствующий ему скоростной слив недослитых клиентских бюджетов, гульбанили как в последний раз. На одну из таких Влада притащил Костик – гендир ворвался в офис «Мульти-Пульти» в неурочное время, почти в девять вечера, и заметался по опенспейсу, бормоча ругательства. Владлена он заметил не сразу: тот сидел в бордруме на полу, обложившись (ранее истоптанными Костиком) подушками, и пытался придумать для застройщиков такие слоганы, чтобы было одновременно модно-молодежно, но вместе с тем и в рамках традиционных семейных ценностей.

Получалось не очень.

Строго говоря, получалась какая-то колхозная дрянь. «Построй династию». «Начни традицию». Тьфу!

– Бля! – едва не споткнувшись о подчиненного, гендир вскрикнул и театрально схватился за сердце. – Так и отъехать можно, Ленин. Сердце-то – оно, знаешь…

Мысль он не закончил, но было и так понятно: если с такой интенсивностью бухать и нюхать, то отъехать действительно можно было очень легко.

– Здрасьте, – отозвался с пола креативный директор, которому вдруг очень захотелось домой (а не слушать очередной монолог о важности грядущего тендера).

– Покрасьте!

Костик плюхнулся рядом; повозился, устраиваясь, и закурил. Делать этого в офисе, разумеется, было ни в коем случае нельзя, но предводитель «Мульти-Пульти», во-первых, был не в том состоянии, чтобы задумываться о любых «нельзя», а во-вторых, курил не сигареты, а электрическую пендюрку «Айкос».

Бордрум заполнился вялыми облачками дыма и зáпах так, словно кто-то наелся фруктовой жевательной резинки и испортил воздух.

– Ты, Влад, знаешь что, – после паузы сказал Костик, даже не перепутав на этот раз имени коллеги, – забей на эту презу свою.

– А?!

Ничего более внятного Владлен выдавить не смог.

– Говна. Да выиграем мы херню эту, там порешали давно всё. По откатам дотирают, потому и тендерную защиту переносят. Там, знаешь, нам-то крошки долетят, а весь бюджет кто надо куда надо разложит. Вопрос только, в какие стопочки – кому такие, а кому и вот такие.

Первое «такие» он проиллюстрировал, чуть разведя большой и указательный пальцы; второе «такие» – широко раскинув руки (и чуть не попав при этом Владу по щеке).

– А кому и вот такие, – Костик вздохнул и показал дворовый жест «полруки». – Ладно, пошли со мной к «Калейдоскопу» на туссэ, одному влом по пробеням ехать. Пообщаемся!

– А что сегодня?.. – важно спросил Владлен, как будто внимательно следил за светской жизнью московского диджитала.

– Да вот не похер тебе, что? – резонно ответил генеральный. – В жопу кому-то без мыла лезут, как обычно.

Имелось в виду, что небольшое, но крайне борзое агентство «Калейдоскоп» умело укатывать потенциальных (и уже существующих) клиентов с такой купеческой щедростью, что те таяли и заносили куда надо какие надо бюджеты. Предварительно, разумеется, получив у владельцев «Калейдоскопа» 15–20% от суммы гросс кэшем. «Кэшо́м» – так это называлось в соответствующих кругах.

Не дожидаясь ответа (вернее, справедливо решив, что от такого предложения подчиненный в любом случае отказаться не сможет), Костик вызвал черный «мерседес» сервиса «Wheely», заставил Влада бросить ноутбук на рабочем месте и кокаиновой ракетой ворвался в стылую сентябрьскую Москву.

Ехали долго. Костик завел сагу о том, как важно ни на кого в жизни не рассчитывать, кроме себя, – он то ли недавно прочитал об этом какую-то модную книгу, то ли, что вероятнее, сходил на тренинг личностного роста.

– Ты понимаешь, старый, – в речи гендира вдруг прорезалось бумерское выражение, – каждому из нас на каждого из нас насрать. Только ты сам можешь протянуть себе руку помощи! Точнее, не, как там было, только ты можешь открыть свою внутреннюю дверь к успеху! Такому, старый, реальному успеху, не то что как мы тут с говна сметану собираем…

Влад согласно мычал, кивал в кожаной темноте «мерседеса» и мечтал напиться. Называется, пообщались.

Вечеринка «Калейдоскопа», когда они наконец добрались до нее в одиннадцатом часу, успела принять мутный и агрессивный оборот. Укатываемый клиент уже уехал спать (ну как, «спать»; на самом деле, в бордель в гостинице «Пекин» в сопровождении директора «Калейдоскопа» по развитию бизнеса), а оставшиеся в клубе словно разом лишились всех тормозов. Владлен пил с кем-то противную горькую текилу, потом переходил на вино, трезвел после расчерченных кем-то из гостей прямо на столе дорожек и снова накидывался липкими, зато бесплатными коктейлями. Костик про него моментально забыл и ушел нагружать своим «помоги себе сам» стайку пьянющих тружениц диджитала у бара.