скачать книгу бесплатно
Не о том, все верно.
Не о той!
Волевым усилием Рыба-Молот заставил себя отрешиться от низменного и заглянул в салон. Сквозь стекло ему было хорошо видно, как Вера Рашидовна склонилась над пассажирским сиденьем, скрывавшим Николашу.
Сопли она ему вытирает, что ли? – непроизвольно подумал Рыба, потому что представить какие-либо другие – взрослые и серьезные – действия по отношению к уменьшенной (масштаб 1:2) копии мужчины оказалось весьма проблематичным.
Наконец и Николаша покинул джип. И, не глядя на Рыбу-Молота, направился к подъездной двери, вертя на пальце связку ключей. Рыба последовал за ним.
…Квартирка, снятая для столичного шеф-повара, оказалась небольшой, довольно уютной и хранившей следы прежних, неизвестных Рыбе хозяев: хлипкая сборная мебель времен оттепели, внушительные залежи каких-то рекламных проспектов, буклетов и агитационных материалов, гробовидный телевизор «Электрон» и холодильник «Днепр» с резинкой, прижимавшей дверцу к камере. Из эксклюзива присутствовали огромная медная ступа, в которой лежали шапка из полуистлевшего шелка, меховые рукавицы и колотушка. А также шаманский бубен на стене и наполовину лысая шкура какого-то животного на полу.
– Холодильник работает? – спросил Рыба.
– Работает.
– А без резинки?
– Без резинки – нет. Дверца не закрывается, понимаешь…
– Ясно. А телевизор?
– Это не телевизор. Это мини-бар.
– Мини-бар?..
Баром лишенную телевнутренностей коробку можно было назвать весьма условно: внутри не оказалось ни одной бутылки со спиртным – скорее, воспоминания о них в виде темных, правильных кружков числом около двух десятков. Поверх пятен, в самом дальнем углу, валялись две картонные подставки для пива и обертка от детского гематогена.
– Можешь пользоваться, – великодушно разрешил Николаша.
– Так здесь же нет ничего!
– Заполнить не проблема. У тебя есть чего кирнуть?
– Нет.
– Так-таки ничего и не привез? Никакого привета из Питера?
– Нет.
– А если хорошенько поискать?
– Да нет же, говорю тебе.
– А в чемодане?
– Нет – значит нет. В глобальном смысле, – терпеливо объяснил Рыба коротышке-депутату.
– Можно сбегать, – после глубокого, пятиминутного раздумья предложил альтернативный вариант Николаша.
– Зачем?
– Не зачем, а за что. За встречу на земле Салехарда. И вообще…
– Ну, я не знаю… – Рыбе-Молоту вовсе не улыбалось пить с совершенно незнакомым и мало симпатичным ему человеком.
– Или ты не русский? – подначил Николаша.
– Русский.
– Или ты поганый клеветник из Европы?
– Русский. Я – русский.
– Раз русский – тогда дуй за пузырем. Лучше за двумя.
– А сам?
– Депутаты по гадюшникам не ходят, – резонно заметил Николаша.
До сих пор у Рыбы-Молота не было ни одного знакомого депутата никакого уровня – начиная от федерального и заканчивая местным, оттого он и не знал, где депутатам позволительно являться без ущерба для репутации, а где – нет.
– Все так серьезно?
– Не, несерьезно, – успокоил Рыбу Николаша. – Я, конечно, мог бы и сам… Но продавщица, падлюка, обязательно Верке настучит…
– Верке?
– Жене моей, Вере Рашидовне. Мне, конечно, фиолетово. Только Верка попрекать начнет.
– Я тоже не люблю, когда пилят мозг, – вставил Рыба.
– Не, Верка не пилит. Верка передо мной на коленях стоит денно и нощно. Но когда ей что-то не нравится, она начинает сопли распускать. А я этого не люблю. У меня от этого зубы шататься начинают. Вот так.
Последнюю реплику Николаша произнес горделивым шепотом, непроизвольно оглядываясь на дверь. Больше всего он был похож сейчас на третьеклассника, который тайком курит в школьном туалете и, в случае опасности, готов сунуть непотушенный окурок в карман. Вот кого Николаша все это время смутно напоминал Рыбе-Молоту – третьеклассника, ребенка. А Вера Рашидовна, соответственно, исполняла роль матери третьеклассника: любящей, готовой завалить подарками и выстроить ради драгоценного чада Eisenbahn [5 - Железная дорога (нем.).] прямо до луны, и не какую-нибудь klein, а самую настоящую, сверхскоростную. Из телевизионного, а также иностранно-книжного опыта (но больше из экзистенциальных бесед Палкиной-Чумаченки о Фрейде и последователях) Рыба-Молот знал, что такая всепоглощающая материнская любовь имеет и оборотную сторону. И эта – оборотная – сторона заключается в деспотизме, крайнем эгоизме и стремлении поставить объект приложения любовных сил под тотальный контроль.
– Несладко приходится? – прозорливо спросил Рыба.
– Сладко, но сироп иногда в горле застревает. Не туда и не сюда, – доверительно сообщил Николаша. – Вообще, Верка баба что надо. Лучшей и желать нельзя… Скажешь, нет?
– Не скажу.
– Всем хороша.
– Всем.
– Только сука редкостная. Железная Леди елы. Маргарет Тэтчер Ямало-Ненецкого автономного округа. Ты готовься, она с тебя за работу три шкуры драть будет. Вход в Веркин бизнес рубль, а выход – три рубля. Еще и должен ей окажешься.
Рыба-Молот неожиданно почувствовал себя зверем, попавшим в капкан. А в полуметре от капкана стоял совершенно свободный, обласканный судьбой Николаша. Стоял и ухмылялся.
– А с каких пирогов я окажусь ей должным? – удивился Рыба.
– Она найдет с каких. Любого об колено переломает. Верка – она такая, всех в кулаке держит. А я – ее. Так кто в этой жизни главный?
– Кто?
– Смекай, морда твоя гастрономическая. А пока смекаешь, неплохо было бы и в магазин слетать…
Это был простой человеческий разговор – хотя и не совсем приятный, но без политических завихрений и обсуждения идейной платформы партии власти. Может, пронесет, – подумал Рыба, отправляясь в магазин за бухлом.
Посещение магазина заняло гораздо больше времени, чем он предполагал. А все потому, что Салехард, в отличие от Питера, был городишкой небольшим, и каждый новый человек воспринимался в нем как событие. То же самое происходило и в Трубчевске, и в Кяхте, и в других малозначительных населенных пунктах. Каждый раз, возвращаясь в свой хмурый мегаполис, Рыба напрочь забывал об этом – поэтому очередная встреча с аборигенами выглядела как откровение. Откровением оказалась и продавщица из магазина, куда (по наущению Николаши) Рыба заглянул за водкой.
– Что-то я тебя раньше никогда не видела, – сообщила продавщица после того, как Рыба озвучил заказ и положил на прилавок деньги. – Приезжий?
– Вроде того.
– А откуда?
– Из Питера.
Стоило ему упомянуть о культурной столице, как продавщица разразилась десятиминутной тирадой, из которой Рыба узнал, что:
сама продавщица («зови меня Натальей, не ошибешься») хоть и никогда не бывала в Питере, но имеет к нему самое непосредственное отношение, – вроде бы (так гласит семейное предание) ее, продавщицын, род ведется от личного садовника императрицы Екатерины Великой, выписанного прямиком из Германии… а родственники ее первого мужа по материнской линии пережили блокаду – и как только живы остались?.. а племянница ее второго мужа и сейчас там обитает, зацепилась за Питер после института, мандалэйла, окрутила какого-то местного лося, быстренько у него прописалась, а лосиную мать траванула грибочками и теперь живет себе припеваючи в трехкомнатной квартире на проспекте Стачек, есть там у вас такой проспект?
– Есть, – подтвердил Рыба.
– Значит, не врала, мандалэйла, – расстроилась «зови меня Натальей, не ошибешься». – Вот всегда так: стервам все самое лучшее достается, а приличные люди последний хер с солью доедают. Ты-то сам женат?
– Разведен… Мне бутылку водки, пожалуйста. – Рыба попытался подтолкнуть «зови меня Натальей, не ошибешься» к исполнению профессиональных обязанностей.
– И правильно. И не женись больше. От баб все зло! Верно я говорю, Вань?.. – крикнула продавщица куда-то в темноту подсобки.
– А? Чего? – откликнулась темнота толстым мужским басом.
– Верно я говорю, что от баб все зло на свете?
– Куда уж вернее!
– Вот и Ваня, хи-хи, так думает, – подытожила «зови меня Натальей, не ошибешься».
По неожиданно всплывшему опыту прошлых лет Рыба-Молот знал: нельзя углубляться в дебри, нельзя вступать в дебаты и уж тем более нельзя спрашивать у продавщицы, что это еще за скрывающийся во тьме «Ваня» – истина в последней инстанции, что ли? И – заодно – нельзя спрашивать, что означает слово «мандалэйла»: то, о чем подумал Рыба, или что-то другое?..
– А надолго ты сюда?
– Как получится… – состорожничал Рыба-Молот. – Если получится… Если понравится… Может, и задержусь.
– Не понравится. Вам, питерским, что подавай?
– Что?
– Культур-мультур, вот что. А здесь с культур-мультур напряги. Здесь народ дикий. Вчера вот своими глазами видела, как в одном дворе с собаки шкуру заживо снимали.
– С какой собаки? – Рыба и не хотел, а втянулся в дурацкий разговор.
– С обыкновенной. С дворняги… Слышь, Ванька! – снова обратилась к темной подсобке «зови меня Натальей, не ошибешься». – Вчера-то чего видела! С собаки шкуру заживо снимали!
– И чего? – До сих пор не проявившийся Ванька отнесся к страшной новости равнодушно. – Сняли?
– Кто ж его знает… Сняли, наверное. Иначе зачем затеваться было?
– А собака? – содрогнувшись всем телом, спросил Рыба.
– А что собака? С тебя шкуру содрать – что бы с тобой было?..
– Две. Две бутылки водки! – потребовал Рыба, но продавщица снова проигнорировала его покупательский порыв:
– А как губернатор ваш поживает?
– Какой губернатор?
– Не какой, а какая… У вас же баба губернатор?
– А-а… Вроде того… Хорошо, наверное, поживает.
– Да уж! Поживают они – не нам чета… А правду говорят, что дочь ейная обкурилась и восемнадцать человек насмерть задавила, еле отмазали?
– Вообще-то, у нее сын.
– Да какая разница – дочь, сын! Главное – обкурилось чадо и восемнадцать душ насмерть… Правда это?
– Не слыхал.
– …и что она… То есть – он… Самолет угнал в Швецию, прямо с пассажирами, а летели-то они в Якутск. А как в Швецию прилетели, так никто обратно в Якутск не захотел, дураков нету. Попросили политического убежища, и вся недолга. А Путин после этого вызвал мамашку на ковер и сказал: приструни своего беспредельщика, иначе полетишь у меня с поста вверх тормашками…
– Вот так прямо и сказал? – изумился Рыба.
– Ну… прямо ли… криво… А ходят такие слухи.
– Где ходят?
– В народе ходят. Циркулируют… А еще говорят…
– Наташ! Поди сюда, – воззвала подсобка, но продавщица только рукой махнула:
– Да погоди ты! Мне тут питерский человек про тамошние нравы рассказывает… Дай послушать! Так чего там у вас слышно?
– Пока все спокойно.
– Как же – спокойно? А свадьба Волочковой?
