По соседству

– Да пошли вы, – сказала Даниэль, выключая телевизор. – Дерьмово я выгляжу на экране.

– Ты не спала почти двое суток, – отметила Хлои. – Разумеется, ты будешь выглядеть уставшей.

– Но невиновной, по крайней мере, – сказала Даниэль и замолчала.

Хлои принесла из кухни чипсы и бутерброды.

– Так что тебе известно об этом Алане Шорте? – снова заговорила Даниэль.

– Ничего. А тебе?

– Тоже. Послушай… Я знаю, ты просто делала свою работу всё это время. И знаю, что из-за своего идиотского поступка, когда я сбросила его машину в озеро, меня действительно можно было заподозрить в убийстве. Для меня очень много значит то, что не смотря на всё это, ты не бросила меня в беде. Очень много. Никто никогда не поддерживал меня в трудной ситуации, понимаешь?

Хлои не хотела подтверждать эту идею вслух, и потому просто кивнула.

– Значит, тебе неизвестно, кто такой Алан Шорт. Как ты думаешь, есть ли кто-то, кто мог бы хотеть, чтобы тебя обвинили в убийстве Мартина?

Даниэль вздохнула и перевела взгляд на бутерброд, чтобы не смотреть Хлои в глаза.

– Я не знаю такого человека, – ответила она. – Но мне, наверное, придётся тебе рассказать кое-что такое, чего я тебе раньше не говорила.

– Что же? – спросила Хлои, чувствуя, как страх пронзает тоненькой иголочкой её сердце. Она была так уверена, что уже нашла ответы на все вопросы. – Ты о тех письмах?

– Ага. Кстати, как, ты говоришь, ты их обнаружила?

– Я пошла к тебе домой, когда тебя арестовали. Хотела отыскать что-то, что могло бы помочь тебя освободить. Эти письма… если есть хотя бы минимальный шанс того, что их написал Алан Шорт, и, чёрт, даже если он не писал их, я чувствую, что мы должны предоставить их в качестве улик.

– Ты же все их прочитала? – уточнила Даниэль. – В одном из них говорится, что если я расскажу кому-нибудь об этих посланиях, то они убьют меня. А теперь, после смерти Мартина, мне в это верится как никогда. И в том последнем письме… «Убей его, или это сделаю я». «Его» – это о Мартине, правильно?

– Мы не можем сказать наверняка.

– Если речь шла не о нём, то это странно. По времени всё сходится.

– Когда ты получила первое письмо?

– Около шести месяцев назад.

– И с тех пор эти письма приходили регулярно?

– Типа того, – ответила Даниэль. – Я пыталась вспомнить, кому я могла насолить за эти шесть месяцев. Самым серьёзным проступком с моей стороны было то, что я отшила какого-то мужика в баре.

– А какие-нибудь менее примечательные моменты? Может быть, ты познакомилась с кем-то на работе или на улице?

– Нет. Мне не хватает терпения, чтобы заводить знакомства, правда. Хотя, ты будешь смеяться, я заприметила один книжный клуб.

– Ты записалась туда?

– Нет. Но он прикольный. Я пересматривала мамины вещи, и нашла эту книгу. «Четыре сезона» Стивена Кинга. Внутри была небольшая пометка, сделанная маминым почерком. Она читала её ко встрече в книжном клубе, здесь, в Пайнкресте. Я позвонила в библиотеку и спросила, до сих пор ли они проводят встречи, и они сказали, что проводят. Я почти уже было записалась, даже спросила о том, можно ли получить информацию об участниках прежних лет. Я сказала, что пытаюсь отыскать сведения о своей матери… и это было правдой, как бы глупо это ни звучало. Просто хотела посмотреть, что это был за клуб, в который она ходила. Помнишь, как она любила читать?

– Помню.

– Как бы там ни было, они ответили, что у них вёлся учёт членов клуба, начиная с две тысячи второго года, но не было никакой информации о более раннем периоде.

– Однако у тебя есть заметки, подтверждающие то, что она состояла в этом клубе? – спросила Хлои.

– Да. Но с тех пор, как стали приходить письма с угрозами, я немного отвлеклась от этого вопроса. Я и думать перестала о том, чтобы записаться в клуб.

– Можешь сказать, сколько времени прошло между твоим звонком в библиотеку и получением первого письма?

– Не знаю. Две недели? Может быть, три.

Голос сестры был настолько безжизненным, что Хлои захотелось сжаться от ужаса. Даниэль выглядела уставшей и, не смотря на недавнее освобождение из тюрьмы, бесконечно печальной. Хлои заметила признаки той старой депрессии, которая одолевала её сестру в детстве.

«Боже, к этому нельзя возвращаться», – думала она.

– И что же, то, что всё это началось сразу после твоего звонка в библиотеку, тебе ни о чём не говорит? – спросила Хлои с ноткой иронии в голосе.

– В библиотеку? Думаешь, какой-нибудь злобный библиотекарь решил проучить меня за то, что я не записалась в книжный клуб?

– Не так. Ты прямо упоминала мамино имя?

– Ну да.

Хлои не была уверена, что всё это могло означать, и имело ли это вообще какое-либо значение.

Но копнуть глубже явно стоило. И Даниэль это, очевидно, тоже чувствовала. В гостиной повисла тишина, когда сёстры вспомнили об осаждавшей их прессе и принялись смотреть в окно.

Глава двадцать седьмая

Заголовки газет становились всё более неприятными. Теперь репортёры начали рыться в прошлом их родителей, изображая Даниэль эдакой жертвой несчастливого детства, выросшей без папы и мамы. Они также узнали, что когда-то давно Даниэль был выписан штраф за пьяный дебош, и теперь муссировали и эту тему.

Хлои была встревожена тем, что Даниэль начинала снова скатываться в депрессивное состояние. Она больше не пыталась относиться к происходящему с юмором, а та Даниэль, которая обнимала Хлои при выходе из риверсайдской тюрьмы, куда-то исчезла. Её место начинала постепенно занимать задумчивая маленькая девочка.

После разговора о книжном клубе они погрузились в тишину, но через десять минут её нарушила Хлои. Она чувствовала, что ей удалось поймать какую-то очень тонкую нить, которая вполне могла никуда и не вести. Но её нельзя было отпускать.

– Даниэль, ты помнишь, как в день, когда мама умерла, мы сидели на заднем сидении бабушкиной машины? Я хорошо помню, как ты говорила, что папа не мог этого сделать. Ты по-прежнему так думаешь?

– Да, – ответила она всё тем же сонным голосом. Не потому, что ей была безразлична тема беседы, но потому что ей требовались просто нечеловеческие усилия, чтобы её поддерживать – ещё один признак надвигавшейся депрессии.

– У тебя есть какие-нибудь причины, чтобы так считать?

–Не знаю. Я всегда была уверена, что он не был способен на такое. Вспомни, он же никогда не бил маму. Ни разу даже руку на неё не поднял, насколько я помню. Если даже он и был причастен к её смерти, то это произошло по чистой случайности. Она же упала со ступенек. Там не было ни оружия, ничего, что могло бы говорить о каком-то злом умысле, понимаешь?

Хлои не переставала думать об этом стечении обстоятельств – о том, что Даниэль начала получать угрожающие записки спустя всего несколько недель после того, как попыталась что-нибудь разузнать о матери в книжном клубе. И хотя Даниэль пока отказывалась как-то связывать смерть Мартина с этими письмами, они действительно вызывали серьёзны опасения.

Если идти по этому следу, сколь извилистым бы он ни был, всё равно придёшь туда же – к их матери. Книжный клуб казался совсем маленьким нюансом, не имевшим большого значения в масштабе всего дела. И Хлои понимала, что если она зацепится за него, то придётся снова разбираться в деталях смерти матери и заключения отца в тюрьму, а она пообещала себе никогда больше этого не делать.

Но сейчас имя Даниэль смешивали с грязью. И если ей нужно было нарушить это своё обещание, чтобы защитить сестру, то она была обязана это сделать.

– Ты помнишь полицейского, который сидел с нами на крыльце? – внезапно задала вопрос Хлои, чувствуя, как в голове у неё рождается новая мысль.

Даниэль улыбнулась:

– Ага. Клеренс Симмонс. Не знаю, почему я запомнила его имя. Здоровый такой парень. Очень приятный. Помню, что он горевал почти так же, как и мы, всё то время, пока сидел с нами.

Несколько мгновений Хлои обдумывала эту идею. Какое-то беспокойство начало подниматься у неё внутри, когда она поняла, что это может относиться к делу.

– Он говорил тебе что-нибудь в тот день? – спросила она.

– Ничего особенного. Говорил только, что всё будет хорошо. Повторял это снова и снова. Знаешь, забавно… Я только позже поняла… Когда проходила дурацкий курс психотерапии сразу после того, как всё это произошло. Ты знала, что он был соседом Эмбер Хейз?

– Эмбер Хейз? – спросила Хлои. Имя ей казалось знакомым, но она не могла вспомнить, где его слышала.

– Ага. Это та девчонка, что повсюду ездила на своём дурацком велике и постоянно бибикала.

– Божечки, конечно, я её помню… Подожди… она жила где-то через три дома от нас, правильно?

– Да, где-то там, – подтвердила Даниэль.

– Ты знаешь, где она может быть сейчас?

– Вроде бы. Она пыталась мне что-то писать в мессенджере на Фейсбуке. Живёт где-то в Нью-Йорке, по-моему.

– У тебя есть номер её телефона?

Закатив глаза, Даниэль достала телефон.

– Ну, у меня есть номер её компании. Она дала мне его, почему-то считая, что мне могут понадобиться рекламные услуги… понятия не имею, почему она так подумала.

Даниэль отыскала номер и дала его Хлои, и та сразу же позвонила по нему. Она знала, что заходит издалека, и что потребуется время, но чувствовала, что движется в правильном направлении. Прозвучало три гудка, прежде чем она услышала ответ:

– Рекламное агентство «Хемсли», Эмбер слушает.

– Эмбер, привет. Это Хлои Файн. Ты меня помнишь?

Повисла тишина, через пару мгновений прервавшаяся ответом, слишком театральным, чтобы казаться искренним:

– Да! О, Господи! Как ты поживаешь? Я видела новости… Как Даниэль?

– Напугана, но она в порядке. Она как раз только что мне рассказала, что вы переписывались недавно.

– Точно! Месяц назад я приезжала в Пайнкрест проведать родителей. Надеялась её увидеть.

– Послушай, Эмбер. Мне жаль, что приходится сразу переходить к делу, но я подумала, что ты могла бы мне помочь отыскать один адрес. Ты помнишь мужчину, с которым вы жили по соседству здесь в Пайнкресте? Он был полицейским. Клеренс Симмонс.

Эмбер засмеялась с понятной радостью в голосе:

– О, разумеется. Мистер Симмонс всегда был таким милым. Они с моим отцом до сих пор общаются. Прошлым летом они вместе куда-то ездили порыбачить, насколько я помню.

– Он до сих пор живёт в Пайнкресте?

– Нет. Уехал лет восемь назад. Может, больше. Переехал в Нью-Джерси.

– У тебя есть его адрес? Или, может быть, у твоего папы?

– Знаешь, у меня и в самом деле есть его адрес. Он до сих пор присылает мне открытки на Рождество. Если ты дашь мне пару минут, я найду адрес и перезвоню тебе.

– Это было бы просто отлично, – сказала Хлои. – Эмбер, спасибо тебе огромное.

Завершив звонок, Хлои увидела, что Даниэль стояла, уставившись на неё с благоговейным выражением на лице:

– Получается, находить информацию – это так просто для тебя?

– Не всегда. Думаю, это как раз то, что у нас в департаменте называют счастливым случаем. У неё где-то записан адрес, ей нужно будет его поискать.

Даниэль подошла к окну и посмотрела на улицу. Из-за её плеча Хлои увидела, что у дома появился ещё один новостной фургон. Какая-то женщина маленького роста говорила на камеру, установленную так, чтобы в кадр попадал весь дом целиком. Позади всего этого всё так же размещались две полицейских машины, один коп стоял рядом, выделяясь из толпы. Он курил сигарету и широко улыбался, смотря на весь этот цирк.

Они оставались сидеть дома, и Хлои чувствовала себя какой-то узницей. На телефон ей приходили сообщения от Грина с новыми подробностями о поиске Алана Шорта. Сёстры также продолжали следить за сюжетами о Даниэль на новостных каналах и в интернете, что злило их больше и больше.

В половине пятого это однообразие прервал звонок от Эмбер. В этот раз Хлои снова говорила только по делу, но успела выразить Эмбер свою благодарность. Она записала адрес и закончила разговор, ощущая, что приближается к чему-то важному.

– Трентон, Нью-Джерси, – сказала она.

– Везёт же нам, – прокомментировала Даниэль. – Он мог забраться в какую-нибудь глушь вроде Калифорнии. Это бы все усложнило, правда? – сказала Даниэль с иронией в голосе.

– Тебе нельзя ехать со мной. Пока тебя полностью не оправдают, тебе запрещается покидать город. Если хочешь, я попрошу Грина присмотреть за тобой.

С подавленным видом Даниэль покачала головой:

– Не надо. Мне хватает полицейских, торчащих снаружи. Когда ты уезжаешь?

– Утром. Нет смысла выезжать в час пик, чтобы добраться до его дома только к ночи.

– Значит, сегодня у нас девичник? – спросила Даниэль.

Хлои рассердило, что сестра пыталась шутить в такой ситуации. Но она также достаточно хорошо её знала, чтобы понимать, что таким образом Даниэль просто переживает стрессовые моменты. Она всегда так делала, даже в пятилетнем возрасте. И если она отпускала такие неуместные шуточки, это означало, что она находилась в напряжении или из-за чего-то переживала.

А, как Хлои могла догадываться, у Даниэль до сих пор оставалось множество поводов для беспокойств.

– Почему бы и нет, – произнесла она с улыбкой на лице.

– Здорово. С тебя вино, а я подыщу нам что-нибудь подходящее для просмотра.

Было радостно услышать этот совершенно наплевательский тон в её голосе, даже если сейчас она, по большей части, просто симулировала его. Как и Хлои, Даниэль чувствовала, что из всего этого начинала вырисовываться какая-то картина, но не знала, что и думать, ведь они должны были снова вернуться к своему прошлому, чтобы понять, что произошло.

Не смотра на все обстоятельства, Хлои выбрала бутылку красного вина из небольшого винного шкафа на кухне и наполнила два бокала. Вернувшись в гостиную с бокалами в руках, она увидела, что к дому подъехала ещё одна команда телевизионщиков.

Это означало либо то, что стали известны какие-то новые подробности по делу Мартина, либо в этот день не произошло совершенно ничего интересного.

Но Хлои было всё равно. Она отвернулась от окна и посмотрела на сестру, пытавшуюся выбрать что-нибудь на Нетфликсе.

Маленькими глоточками Хлои пила вино из своего бокала и думала о чернокожем полицейском, который был с ними в тот день, когда их жизнь разлетелась на кусочки. Клеренс Симмонс. За все эти годы она часто вспоминала его, создав в своём воображении почти мифический образ этого человека. Осознание того, что она вскоре его увидит, заставляло Хлои чувствовать себя так, словно из реальной жизни она делала шаг в сюрреалистичный мир, где сны и кошмары никогда не смогут по-настоящему отпустить её.

Глава двадцать восьмая

Во второй половине дня случилось две вещи. Во-первых, Хлои и Даниэль посмотрели три серии «Карточного домика». А во-вторых, журналисты под домом наконец-то разошлись. С наступлением сумерек они стали похожи на маленьких назойливых мушек, улетающих на поиски нового огня.

Телевизор сестры выключили около девяти. Хлои покопалась в до сих пор неразобранных коробках и нашла запасную зубную щетку и пижаму для Даниэль. От пижамы та отказалась и вместо этого взяла одну из черных спортивных маек Хлои. В без четверти десять она уже спала без задних ног на матрасе в гостевой комнате, который еще не успели положить на кровать, стоявшую разобранной у стены. Это заставило Хлои осознать, что после ухода Стивена этот дом может так и остаться необжитым, да и вряд ли она одна сможет его себе позволить.

Голова Хлои кипела идеями и тревогами, так что о сне речь не шла. В полном одиночестве она села за обеденный стол с бокалом вина и собиралась заново перебрать материалы дела, но потом передумала. До поимки Алана Шорта глупо было надеяться на какой-то прогресс.

Когда бокал опустел, она с удивлением обнаружила, что они с Даниэль прикончили целую бутылку. Пьяной она не была, но голова слегка кружилась. Лечь спать уже не казалось ей чем-то невозможным.

Она прошлась по дому, чтобы, по установленной неделю назад традиции, запереть все двери: переднюю, заднюю и боковую, ведшую в патио. Поскольку снаружи оставалось еще два телевизионных фургона, она посчитала нужным закрыть и жалюзи тоже.

У двери из кухни на веранду Хлои потянулась к шнуру, но ее рука замерла раньше, чем жалюзи успели закрыться. На веранде что-то было. Маленькая корзинка для пикника.

На секунду Хлои засомневалась, стоит ли ее подбирать. Может, какой-то репортер решил таким образом извиниться за назойливость? Или кто-то из полицейских, дежуривших у дома весь день, проявил заботу?

Нет, – она отбросила эту идею. Копы предупредили бы заранее. А репортеры не стали бы рисковать идти через весь двор на глазах у полиции.

Тогда что было в корзине? И кто ее принес?

Наплевав на осторожность, Хлои быстро распахнула заднюю дверь, схватила корзинку, оглянулась, проверяя, не поджидает ли ее кто-то в засаде, и мгновенно вернулась в дом. Заперев двери и опустив жалюзи, она поставила корзинку на кухонный стол.

Нет смысла ждать или пытаться себя отговорить, – подумала она.

Затаив дыхание, она отдернула крышку корзинки. Внутри оказалось около дюжины печений. Шоколадных. Судя по виду и запаху, свежих и домашних.

В первую секунду Хлои решила, что кто-то хочет их отравить. Но это было бы слишком глупо и неправдоподобно. Она уставилась на печенья, как будто из них могла сложиться какая-то головоломка, и тут заметила листок бумаги, выглядывавший из-под пергамента на дне.

Она потянула листок за уголок и вытащила его на стол. Это оказался не просто листок, а конверт. Конверт, запечатанный золотистой наклейкой, такой же, как те, что появлялись в квартире Даниэль.

Очень медленно, будто там могла быть бомба, Хлои открыла конверт, изо всех сил стараясь держаться за самый край, чтобы после проверить его на отпечатки. Внутри, разумеется, была только маленькая записка. Три слова, но сколько смысла…

ЭТО НЕ КОНЕЦ.

На секунду Хлои застыла на месте, но тут же стряхнула оцепенение и пошла в спальню за набором для улик – тем же, который остался у нее с первых лет учебы в академии. Она знала, что на других письмах отпечатков не было, но хотела как-то себя успокоить.

Вскоре на кухонном столе расположилась маленькая лаборатория, и Хлои начала покрывать конверт и записку порошком. Как и предполагалось, на них ничего не было. Затем она проверила корзинку и даже пергамент под печеньем – тоже ничего.

Она встала и долго разглядывала нежданную посылку. Ей хотелось разбудить Даниэль, но после недолгих сомнений она решила, что не стоит. После всего, что пережила ее сестра за последние дни, ей нужно было хотя бы выспаться.

ЭТО НЕ КОНЕЦ.

Это уж точно, – подумала Хлои. Кто-то сумел пробраться в ее двор и поставить корзинку на крыльцо. Кто-то вторгся на ее частную территорию и подошел вплотную к ее дверям, чтобы подразнить ее запиской.

Нет, – со злостью сказала она себе. Это однозначно не конец.

Глава двадцать девятая

После нескольких часов сна Хлои решила рассказать Даниэль о корзинке с печеньем и записке. Корзинку и все содержимое она выбросила в мусорный бак у дома перед тем, как лечь спать, и оставила только письмо. Проснувшись в шесть утра, она перечитала его снова и сунула обратно в ящик прикроватной тумбочки.

Спустившись сделать кофе, она не удивилась, что сестра еще спала. Когда вода закипела, Хлои заглянула в гостевую комнату, и убедилась, что Даниэль там, спит и слегка похрапывает. Вот и хорошо, – подумала Хлои. Ей нужен отдых после всего, что ей выпало пережить.

Хлои без аппетита съела легкий завтрак – овсянку с бананом – и пошла одеваться. Она ожидала, что встреча с Кларенсом Симмонсом будет приятной, но в то же время боялась ее.

Это потому, что ты ворошишь прошлое, – сказала она себе. А это то же самое, что раскапывать могилу. Она представила себя с лопатой у могилы матери, и на ее глаза навернулись слезы.

Она налила кофе в термос, взяла с холодильника самоклеящийся листок и нацарапала записку для Даниэль: Уехала к Симмонсу. Позвоню на обратном пути. Чувствуй себя как дома и НИКУДА НЕ ВЫХОДИ.

Она спешно вышла из дома и пошла к машине. Возле дома остался всего один телевизионный фургон, и никто не вышел оттуда при ее появлении. Рядом с фургон стояла последняя полицейская машина. Офицер наблюдал за тем, как она села в машину, и даже помахал ей. Хлои помахала в ответ, радуясь, что цирк с журналистами закончился, но в глубине души зная, что вся эта история еще далека от завершения.

***

Она доехала из Пайнкреста в Мериленде до Трентона в Нью-Джерси меньше чем за два часа, слегка превышая скорость на всем пути. К дому Симмонса она подъехала в 09:42. Она не звонила заранее, чтобы не дать ему повода уклониться от встречи. Ей оставалось надеяться, что, как пенсионер, он сидит дома, а не путешествует.

Ее надежды оправдались, когда она увидела открытую дверь прилежащего к дому гаража. Внутри на деревянном столе стояла микроволновка, а над ней нависал полный мужчина с отверткой в руках.

Хлои тихо, но не крадучись, подошла ближе. Когда стало ясно, что он до сих пор ее не услышал, она окликнула его:

«Мистер Симмонс?»

Он обернулся, и она будто заглянула в прошлое. Доброе лицо, которое осталось у них с Даниэль в памяти с того утра, почти не изменилось. Он отрастил тонкую бородку с проседью и начал брить голову, но не узнать его было невозможно.

«Это я», – сказал он. «А с кем имею честь?»

«Сомневаюсь, что вы меня помните, – сказала Хлои, – но мы виделись примерно семнадцать лет назад. Меня зовут Хлои Файн».

Лицо мужчины удивленно вытянулось, но уголки рта слегка приподнялись в улыбке. Он был настолько поражен, что нечаянно разжал руку, и отвертка со звоном упала на пол.

«Да, я помню», – сказал он. «Боже правый, неужели семнадцать лет прошло?»

«Прошло», – сказала она. «Я хотела узнать, не согласитесь ли вы поговорить со мной пару минут?»

Симмонс по-прежнему выглядел ошарашенным, но кивнул. «Ага… Я тут микроволновку чиню… Сломалась, когда я разогревал сосиски на завтрак». Он почесал затылок и поднял отвертку. «Полагаю, ты хочешь поговорить о родителях?»

«Да», – подтвердила она. «Если вам это покажется более существенным… – начала она, доставая из кармана удостоверение, – я сейчас прохожу стажировку в ФБР. Собираюсь стать агентом».

Он кивнул, будто прекрасно все понял. «Многие люди с подобным опытом выбирают эту профессию. Моего отца застрелили, а потом повесили на фонарном столбе в Северной Каролине, когда мне было семь. К двенадцати годам я знал, что хочу стать полицейским».

«Значит, – сказала Хлои, не зная, как реагировать на последний комментарий, – Пайнкрест вам надоел?»

«Нет, что ты. Просто моя жена умерла десять лет назад, а вся моя родня живет в Джерси. Двое сыновей и пятеро внуков».

«Здорово», – сказала Хлои.

«Да», – согласился он. «Ладно… Так чем могу помочь, мисс Файн?»

«Ну… Насколько хорошо вы помните дело моих родителей?»

«Достаточно. Я помню, что твой отец был какой-то вялый, когда мы его забирали. Не оправдывался, не сопротивлялся. Сдался добровольно. Если позволишь, мне показалось, что он принял то, что натворил, и хотел поскорее встретить последствия».

«Получается, нет сомнений в том, что это был он?»

Симмонс ответил не сразу. Он постукивал отверткой по микроволновке, будто обдумывая что-то.

«Я никогда не говорю, что нет сомнений», – сказал он. «Но из того, что я помню, было вполне очевидно, что он виновен. Прости, если это не то, что ты хочешь услышать, но я это помню так. Но ты теперь взрослая, и, возможно, захочешь узнать некоторые детали дела, которые скрыли от детей… Ты готова их услышать?»

«Да», – сказала она, хотя совсем не была уверена.

«Когда мы его увозили, он был изрядно пьян. Не до потери сознания, но и не один бокал. А ведь было почти утро. Не помню в который час, но точно до обеда. Не считая вас с сестрой, только он был там, и, как потом выяснилось, у него был мотив».

«Мотив?» – спросила Хлои почти оскорбленно. «Какой мотив?»

Симмонсу было неловко. Он отложил отвертку, которую без толку вертел в руках, и лицо его приняло взволнованное и одновременно отрешенное выражение. Ему тоже пришлось вернуться в прошлое и покопаться в памяти. Хлои как никто другой понимала, как это может быть неприятно.

«Когда мы проверили его алиби – на которых он, кстати, не особо настаивал, – обнаружилось, что он, скорее всего, спал с несколькими женщинами. У нас не было неопровержимых доказательств, но все указывало на то. Когда мы спросили его, он не отрицал, но и не назвал имен».

«А вы узнали какие-нибудь имена? С кем, по-вашему, он встречался?»