Симулятор убийств

Как известно нашим поклонникам, мы гордимся тем, что создаем самых реалистичных и правдоподобных виртуалов в мире. И симуляция Харриса Уэста не станет исключением. «Паст-Крайм» скажет решающее слово в отношении одного из самых трагических, загадочных и судьбоносных дней в истории человечества. Мы довели свои революционные технологии до грани совершенства. Сейчас я с гордостью заявляю, что 19 июля 2047-го мы перейдем эту грань».

Как обычно на «Краймконах», у посетителей была возможность повстречаться с виртуалами самых дьявольских умов в истории, а также познакомиться с десятками обновлений, включая свежие темы Терры+ (скин Эда Гина[10] обещает стать топ-селлером) и патчи к ранее выпущенным симуляторам «Паст-Крайма», основанным на недавно полученной информации и на биометрических данных. Лейк также объявил о выходе долгожданного визора «Тейя» для Терры+, к которому «Паст-Крайм» обещает добавить тактили непревзойденной реалистичности. Как сказано в пресс-релизе, «Тейя» – это первая головная гарнитура, задействующая все пять чувств пользователя в Терре+. Гениальный маркетинговый ход компании заключается в том, что все визоры «Тейя», на которые сделан предзаказ, дроны доставят пользователям ровно в полночь 19 июля.

«Тейя» позволит сотням миллионов наших фанатов по всему миру ощутить жар, почувствовать запах дыма и пережить Инферно максимально правдоподобно», – утверждает Лейк.

Основанный в 2027-м, «Паст-Крайм» стал одним из самых прибыльных и популярных брендов в развлекательной сфере в мире. На конец 2046 финансового года доходы компании превысили десять миллиардов долларов, при этом 97 % дохода было получено от сервисов, направленных на Терру—. Тем не менее, несмотря на свой успех, а возможно, именно из-за него, «Паст-Крайм» в последнее время подвергается острой критике.

Широко известно, что Лейк лоббировал закон 486–16, разрешающий посмертное вынесение приговора, против которого возражали многие политики, включая сенатора Рэнди Хейза, отозвавшегося о законе следующим образом: «Это вопиющее нарушение прав человека. Приговор без должного судебного процесса – я имею в виду эти позорные суды в Терре+ – служат единственной цели – набивать карманы Криспина Лейка. Его так называемая благотворительность – обыкновенная показуха: как если бы вор жертвовал доллар магазину, сейф которого вскрыл. «Диснейленд смерти», принадлежащий Криспину Лейку, приносит миллиарды долларов, а его фестивали – кровавые «Краймконы» – прославляют убийц, в то время как семьи их жертв остаются у разбитого корыта».

Сразу по выходе заявления Криспина Лейка аналитики подсчитали, что с запуском Инферно и началом продаж визора «Тейя» «Паст-Крайм» получит 3,2 млрд долларов чистого дохода только за следующий календарный год.

Криспин Лейк основал «Паст-Крайм» в выгодный момент, когда давно зревшая МЕТА-Версал превратилась из диковины в полноценную виртуальную вселенную, которая быстро интегрировалась в общество. Ныне Терра+ обсуживает около двух миллиардов пользователей ежедневно, а ее годовой доход недавно превысил государственный бюджет Китая, обещая вскоре догнать бюджет США.

Однако в последние годы, когда число подписчиков на онлайн-сервисы компании резко возросло, посещаемость парка «Киллерленд» заметно упала из-за высокой стоимости горючего, практически разрушившей систему общественного транспорта и сдвига интересов пользователей с Терры— на Терру+. Лейк сказал, что собирается воспользоваться запуском сима Инферно, чтобы возродить интерес к парку.

«Двадцать пять тысяч счастливчиков из числа наших пользователей по всему миру, выбранных в случайном порядке, получат приз – полностью оплаченное путешествие в наш парк для личного присутствия на празднике, – объявил Лейк. – Прошлые несколько десятилетий человечество провело, будучи разрозненным и разобщенным. Праздничными мероприятиями в Терре+ и Терре– мы продемонстрируем, что преступление может свести нас вместе».

Права на симулятор Инферно были куплены «Паст-Краймом» у агентства «ИКРА», обладателя лицензий на сотни НО жертв и организаторов катастрофы. Единственным исключением является Кассандра Энн Уэст, вдова Харриса Уэста. Лейк сообщил, что несколько раз пытался заключить с ней договор на участие в симуляторе, но миссис Уэст, известная также как Красная Вдова, отклоняла все его предложения.

«Никто не знал Харриса Уэста лучше, чем женщина, разделившая с ним его жизнь и его дом, – говорит Лейк. – Надеюсь, однажды Кэсси Уэст поделится с миром своими знаниями о человеке, стоявшем за Инферно, что придаст еще большую достоверность нашему революционному симу».

Все десять лет, прошедших после катастрофы, Кассандра Уэст настаивала на невиновности мужа. До 19 июля 2037-м Уэст работала агентом по покупке прав в «ИКРЕ», но была уволена по соглашению сторон после вынесения ему посмертного приговора. Дать комментарии для этой статьи миссис Уэст отказалась.

Глава 3

2 июня 2047

На виртуальной церемонии в честь окончания учебного года в школе Эли Миллер присутствовало девяносто восемь кастов. И это было странно, поскольку в ее классе числилось девяносто девять учеников. Эли быстро поняла, что отсутствует каст Дэвида Гудвина, ее лучшего друга и единственного человека на втором году обучения, который ей по-настоящему нравился, хотя они никогда не встречались в оффлайне. Собственно, она не встречалась в оффлайне ни с одним из одноклассников. Тем не менее с Дэвидом они сразу подружились – точнее, подружились их касты, – и в его отсутствие она чувствовала себя брошенной и одинокой.

Раз в неделю Эли с Дэвидом встречались в виртуальном кинотеатре в Терре+ – точной копии старого «Мажестика» в Сан-Антонио. Лепные арки «Мажестика» и потолок-купол голубого цвета создавали впечатление, будто они смотрят кино, сидя на террасе роскошного особняка в Средиземноморье. Они неизменно выбирали черно-белые фильмы и пользовались бесплатной функцией кастомизированных скинов: Эли превращалась в Лорен Бэколл, Хамфри Богарта или Бетт Дейвис, а фаворитами Дэвида были Джеймс Дин, Марлен Дитрих и Кларк Гейбл. В старых фильмах было что-то чарующее: игра света и тени, преувеличенная значимость каждого жеста и прикосновения, проникнутых интимностью, взгляды, разбивавшие сердце. Эли говорила Дэвиду, что хотела бы, став взрослой, снимать такие же. Она мечтала вернуться в эпоху, когда жизнь проживали, а не смотрели на нее со стороны.

После кино Эли с Дэвидом отправлялись к ней в виртуальную комнату в Терре+, болтали о своих увлечениях, музыкальных группах, которые им нравились и которые казались переоцененными, о том, как им исполнится восемнадцать лет и они по закону получат контроль над своими кастами. Стены комнаты Эли были увешаны цифровыми копиями постеров ее любимых фильмов – «Психо», «Касабланка», «Мальтийский сокол». Оба они родились, когда мир уже мигрировал в Терру+, физические жесты и прикосновения сменились цифровыми, а интимность ощущалась не кожей, а тактилями. Старые фильмы позволяли им погрузиться в атмосферу, рассеявшуюся еще до их появления. Эли наслаждалась дружбой с Дэвидом и даже копила деньги, подрабатывая няней – то есть гуляя с кастами детишек по какому-нибудь виртуальному парку и присматривая, чтобы они не общались с разными подозрительными незнакомцами, – чтобы поехать и встретиться с ним лично.

Они познакомились четыре года назад, когда Дэвид перевелся из начальной школы Крайтона. Эли была интровертом, он – совсем наоборот, и удивительным образом их такие разные личности идеально совпали. Дэвид проявил инициативу, заставил Эли выйти из своей скорлупы, почувствовать себя нужной – с ним у нее было ощущение, что каждое ее слово, которому она, возможно, и не придавала значения, для него имеет большую важность. Она стала Дэвиду опорой, когда разводились его родители, а он держал ее за руку, пока она в слезах признавалась в неразделенной любви к Реджине Мур.

На этот день в школе включили отображение эмоций, так что ученики могли заливаться краской или плакать, прощаясь перед летом, на которое у них уже были запланированы виртуальные лагеря отдыха или подработки в Терре+. В течение учебного года отображение эмоций в школах Терры+ было запрещено. Иными словами, эмоции, которые ученики испытывали в Терре–, не транслировались на их касты.

Министерство образования считало, что запрет на отображение эмоций помогает в борьбе с буллингом. По его мнению, отсутствие реакции на травлю сводило ее на нет. Но у Эли было чувство, что она посещает школу с цифровыми манекенами. Дети ходили по виртуальным коридорам с наклеенными на лица широкими улыбками, даже когда проваливали контрольную по математике или когда их обзывал придурок Гаррисон Докинз. И ей всегда казалось странным в последний день занятий видеть их настоящие лица с красными глазами – словно манекены вдруг ожили.

Эли не испытала ни малейшей радости, когда желтая цифровая ленточка появилась у нее на лацкане бело-синего форменного пиджака. Ленточка означала успешное окончание учебного года, но Эли было плевать. Ее тревожило отсутствие Дэвида. Почему он пропустил церемонию? Допустим, заболел – но тогда он мог бы запрограммировать свой каст, чтобы тот просто посидел в зале. Однако Дэвид вообще не появился, а это означало одно – с ним что-то случилось.

Как только церемония закончилась. Эли отправила Дэвиду личное сообщение, спрашивая, все ли в порядке. Пару минут спустя она получила приглашение в приват. Это было странно. За все время их знакомства в приват Дэвид ее ни разу не приглашал. Похоже, все еще хуже, чем она думала.

Эли немедленно кликнула на ссылку. Она оказалась в пустой комнате с двумя стульями. На одном сидел каст Дэвида. Он был в футболке и в джинсах – не в школьной форме. А еще Дэвид плакал.

– Почему ты сегодня не был в школе? – спросила Эли. – Дэвид, ты меня пугаешь! Что случилось?

Дэвид встал, обнял Эли и уткнулся заплаканным лицом ей в плечо. Он был высокий и тощий, и через тактили она почувствовала его острые ключицы. Дэвид отстранился, и слезы на ее плече мгновенно высохли.

– Вчера был мой последний день в Вестбери, – сказал он. – Потому я и не пришел. Родители решили, мне будет легче перевестись, если я не пойду. Сказали, это как сорвать пластырь.

– Перевестись? Ты о чем? – воскликнула Эли.

– Родители меня переводят.

– Это не смешно, – нахмурилась она.

– Я и не шучу, – ответил Дэвид мрачно. – На прошлой неделе папаша Рейчел Ингерсол сказал остальным родителям на виртуальном собрании, что миссис Уитшоу рассказывает нам про Бостонский бунт две тысячи тридцать первого. В результате начался скандал с криками и упреками, а родители Деми Мэдисон даже вызвали ПТП. На следующий день пятьдесят родителей подписали петицию с требованием уволить миссис Уитшоу.

– Включая твоих, – сказала Эли.

Дэвид фыркнул.

– Мои родаки каждое воскресенье ходят в Виртуальную Церковь Посланника Божьего. Слушают проповеди Эрвина Доджсона.

– Это тот, который говорит, что давать людям выбор, какой каст им использовать, мужчины или женщины, это все равно что поклоняться дьяволу, только хуже?

– Он самый. Поэтому можешь себе представить, что мои родители думают насчет Бостонского бунта. Они до сих пор считают, что все это была инсценировка, а съемки подделаны. Вчера вечером они заявили, что ноги моей больше не будет в школе, где мне промывают мозги. Сказали, что я должен учиться там, где меня наставят на истинный путь. Поэтому они переводят нас с сестрой в Раш-Лимбо.

– Полное дерьмо, – возмутилась Эли. – Бунт был настоящий. Мы же своими глазами видели! Люди его транслировали вживую в Терру+.

– Я это знаю, и ты тоже. Но я несовершеннолетний, а это означает, что на перевод я никак повлиять не могу. Я говорил им, что не хочу переводиться, а они ответили, что в таком случае выкинут меня на улицу.

Эли почувствовала, как внутри нее нарастает всепоглощающая ярость. Закон об образовании от 2036 года давал родителям право полностью распоряжаться виртуальным обучением своих детей до восемнадцати лет. А это означало неограниченную власть над тем, какую школу и какую программу для них выбирать. Соответственно, если родитель был недоволен каким-то предметом, он мог поставить фаейрвол на материалы, которые считал недопустимыми. А если он не одобрял программу в целом, то имел право перевести каст ребенка в другую виртуальную школу без предварительного согласования.

К счастью, родители Эли позволили ей остаться в Вестбери. Очевидно, программа их не смущала. Вот только Эли не знала, вызвано это тем, что родители одобряют школу или им просто плевать. А теперь у нее забирали единственного человека, с которым она ощущала себя не такой одинокой.

– Когда мы в реальном мире – мы невидимки, – сказал Дэвид. Слезы скатывались по его лицу и исчезали, не достигнув пола. – А в Терре+ мы их марионетки.

– Даже не знаю, что хуже.

– Похоже, я узнаю – в следующем учебном году.

– Но как насчет нас? – спросила Эли. – Мы сможем общаться вне школы или нет? Мы еще столько фильмов не посмотрели!

Дэвид покосился на свои кроссовки.

– Не знаю. Не думаю. Мама говорит, они собираются запретить моему касту общаться с учениками Вестбери. Мол, они не хотят, чтобы на меня влияли.

– Они установят тебе фильтр?

– Типа того. В общем, я в полной жопе.

– А ты не можешь им помешать? Нанять адвоката? – спросила Эли.

Дэвид покачал головой.

– На адвоката нужны миллионы баксов. Так что я в жопе, пока мне не исполнится восемнадцать. По закону мои родители имеют право решать, с кем мой каст может взаимодействовать и к каким терминалам ему открыт доступ. То есть я должен жить так, как они хотят.

– Если они заблокируют тебе вход в «Мажестик», я приеду к тебе домой и заставлю их передумать.

– Пока что они изменили мне только школьные настройки. Они каждую свободную минуту сидят в симах «Паст-Крайма». Это настоящая зависимость. Когда мать прочла, что выйдет сим Инферно, она обрадовалась больше, чем узнав, что беременна моей сестрой.

– Кому ты говоришь! Мой отец уверен, что, живи он в тысяча восемьсот шестьдесят пятом, он не допустил бы убийства Линкольна.

Дэвид усмехнулся.

– В целом это меня устраивает. Чем меньше у них времени, тем мне проще. А то еще забанят мой каст на всех терминалах, кроме школьного!

У каждой школы, каждого офиса, каждого парка и концертного зала в Терре+ был свой терминал – точка входа для кастов. Чтобы посмотреть фильм, надо было купить билет, дающий твоему касту доступ к терминалу в виртуальном кинотеатре. То же самое для спортивной арены. Нет билета – нет терминала. Крупные виртуальные площадки, вроде парков развлечений, имели множество терминалов, чтобы кастам не приходилось часами висеть в зале ожидания.

Эли положила руки Дэвиду на плечи и сказала:

– Мы найдем способ это преодолеть. Обещаю.

– Но как?

– Я… я пока не знаю. Я имею в виду – ты же вывалил на меня все это каких-то десять секунд назад. Но разве я когда-нибудь сдавалась?

Дэвид улыбнулся.

– Нет. Ты как зубастые черепахи из виртуального зоопарка Сан-Диего. Ну те, которые разгрызают металл, а если вцепятся куда, то не отпускают, пока не разожмешь им челюсти монтировкой.

– Это твой комплимент?

– Знаешь, мне было бы легче, будь ты так себе подругой, – ответил Дэвид. – Тогда я просто сказал бы: «Не очень-то и жаль. С ней было неинтересно. И пахла она как-то странно… хотя Терра+ запахов не передает».

– Нам обоим не повезло, что я такая потрясающая, – Эли покаянно склонила голову. – Ну вот кому, скажи на милость, я бы еще жаловалась на то, что Реджина Мур понятия не имеет о моем существовании?

– Она много теряет, – сказал Дэвид. Помолчал секунду. Заглянул ей в глаза. – Я буду безумно по тебе скучать, Миллер. Ты уж постарайся не завести себе нового лучшего друга, пока мы с этим разбираемся.

– Не заведу, – ответила Эли серьезно. – Я тебя люблю. Мы что-нибудь придумаем.

– Я… – Дэвид испуганно оглянулся. – Черт! Они здесь.

– Кто?

– Мои родители. Мне нельзя…

И тут каст Дэвида пропал, оставив Эли одну в привате.

– Дэвид! – закричала она. – Дэвид!

Он не ответил, насильно вырванный из виртуала. И из ее жизни – до того, как они успели попрощаться.

* * *

С лицом, мокрым от слез, Эли сняла визор. Крепко сжав руки в кулаки, она заколотила ими по матрасу, распахнув рот в безмолвном крике. Нечестно, что родители Дэвида могут забрать его из школы за два года до окончания, лишив друзей, лишив собственной жизни и ни на секунду не задумавшись, каково это для него. Или для тех, кому он небезразличен. Она снова надела визор и открыла ссылку на приват Дэвида, но получила лишь сообщение «СЕССИЯ ЗАВЕРШЕНА».

Дэвид исчез. В мгновение ока она лишилась лучшего друга. Все вокруг – ладно, только взрослые – твердили, что Терра+ дает людям свободу. Позволяет делать множество вещей, недоступных в реальном мире. Но для подростков вроде Эли бескрайняя виртуальность была всего лишь цифровой тюрьмой.

До восемнадцати ей оставалось три года – целая вечность. Три года, в которые ее жизнь ей не принадлежит. И которая может в любой момент резко измениться – вот как сегодня. Ее могут силой толкнуть на путь, которого она не выбирала. Три года! С тем же успехом это могла быть вся жизнь. После того что случилось с Дэвидом, игнор со стороны собственных родителей казался ей чуть ли не благом.

Она до сих пор не привыкла к мгновенному переходу из людных классов и шумных коридоров школы в Терре+ к тишине своей спальни. И к одиночеству, которое испытывала там.

Эли Миллер родилась после печально знаменитой Адовой недели и не могла сказать, действительно ли виртуальные школы в точности воссоздают обстановку реальных, как утверждает Министерство. Она понимала, что это довольно странно – иметь лучшего друга, с которым они никогда не встречались вживую. Собственно, вот уже три месяца она не видела вживую ни одного подростка. Она покосилась на свою мятую футболку. Брюки были коротковаты для ее тонких длинных ног. В Терре+ она всегда выглядела безупречно. Ее каст носил идеально выглаженную школьную форму. Ее волосы всегда были тщательно причесаны, а на коже – ни единого пятнышка. Тем временем в реальности она буквально разваливалась на части.

Ее родители оба работали из дома, что, несмотря на их присутствие, лишь усиливало одиночество Эли. Ее отец, Алан, торчал у себя в кабинете с момента пробуждения до момента, когда ложился спать. Он всегда казался рассеянным и отстраненным. А в последние месяцы стало еще хуже. Эли почти его не видела, но знала, что даже по ночам он сидит за рабочим столом.

Мать Эли, Надин, вела виртуальные фитнес-тренировки в Терре+ и добилась определенного успеха, так что ей предложили быть амбассадором «Флекс-Летик». Ей платили за то, чтобы ее каст носил последние модели сексуальной спортивной формы. Время, остававшееся от тренировок, мать проводила в симуляторах «Паст-Крайма». Каждое воскресенье она встречалась с подругами в виртуальном салоне красоты, делала виртуальный маникюр и обсуждала, кого из жертв убил муж, какая любовница наверняка была замешана и где они могли закопать труп.

Ее родители больше почти не разговаривали. Она как будто жила с двумя незнакомцами. Когда ей исполнится восемнадцать, она сможет покинуть дом и оставить прошлую жизнь позади. Начать сначала. Увидеть Дэвида воочию. Познакомиться с девушкой. Поцеловаться. По-настоящему поцеловаться. Она хотела узнать, каково это – держать за руку человека, которого любишь. Делить с ним свои мечты. Делить свою жизнь – реальную жизнь.

Потом Эли услышала звук, которого не слышала уже очень давно. Стук в дверь.

– Хм… кто там? – спросила она, быстро вытирая с глаз слезы. На постели остались вмятины там, где она била по ней кулаками. Эли торопливо разгладила покрывало.

– Это папа, – раздался почти незнакомый голос с другой стороны. – Ты занята?

Она не помнила, когда отец в последний раз стучался к ней. Эли обвела комнату глазами: одежда убрана, постель заправлена, повсюду порядок. Вроде бы ругать ее не за что. Все имевшее для Эли хоть какую-то ценность хранилось в ее аккаунте в Терре+. Ее спальня выглядела так, будто туда только что вселились. Чистый лист, которому еще предстоит придать индивидуальные штрихи – вот только этого никогда не произойдет. Все, что ей принадлежало, все определявшее, что она за человек, существовало исключительно в виртуале.

– Нет, заходи, – отозвалась Эли. Отец медленно приоткрыл дверь и просунул голову в щель, словно рассчитывая увидеть нечто, отчего сразу смутится.

– Это па-а-апочка, – протянул он. Эли сидела молча. – Прости. Это цитата из одного старого фильма.

– «Сияние». Я знаю. Просто… немного странно, когда твой отец изображает убийцу. Вы с мамой слишком заигрались в «Паст-Крайм».

Он засмеялся, но и смех был странным – как будто отец вспомнил что-то несвязанное с замечанием Эли. Потом снова обратился к ней:

– Мы можем поговорить?

Эли кивнула, и отец вошел в комнату.

На нем был свитер с тремя дырками и драные тапочки, из которых торчали нитки. Эли с недоумением подумала, почему он не закажет себе новую пару или рубашку, которая не будет выглядеть как корм для моли. Его глаза казались стеклянными на фоне темных кругов, редеющие волосы растрепались, а пахло от отца как от старого ботинка. Интересно, он вообще когда-нибудь спит? А душ принимает? Казалось, отец совсем перестал следить за собой. Это встревожило Эли – и немного напугало.

Отец указал на ее кровать.

– Не против, если я присяду?

Она кивнула, сделав вид, что в его вопросе нет ничего необычного. Он сел, постаравшись не дотронуться до ее подушки. При этом отец негромко застонал, а усевшись, помассировал колено.

– Все в порядке? – спросила Эли.

– Просто старею. С каждым годом суставы скрипят все громче.

– Тебе надо больше двигаться. Ты по восемнадцать часов в день просиживаешь в рабочем кресле, – сказала она. – Ты принимаешь витамин D?

– Иногда. Но чаще забываю.

– «Иногда» недостаточно, пап. Врач сказал, он тебе нужен. Всем нам. Я принимаю по две таблетки в день.

Когда Эли было полтора года, у нее диагностировали рахит. Он часто встречался у ее ровесников – люди больше не выходили из дома и, соответственно, получали не больше витамина D, чем медведь в спячке. Несмотря на прием таблеток, уровень витамина D в ее организме оставался низким. Приходилось целый день держать включенной комнатную ультрафиолетовую лампу. Виртуальное обучение должно было защищать детей от инфекций, но теперь им требовались таблетки и медтехника для борьбы с последствиями этого самого виртуального обучения.

Она не знала, как вести себя с отцом. В последние несколько лет они почти не общались. Он проводил минимум шестнадцать часов в день в Терре+. Отец был бухгалтером. Какой бухгалтер работает так много? Эли хотелось бы знать, чем занимается отец, и в то же время она боялась этого знания. Он перестал ухаживать за собой. Вечно ходил в грязной одежде и мылся, кажется, только пару раз в неделю, а если и ел, то какой-нибудь тост или завалявшийся кусок пиццы, которую дрон доставил несколько дней назад и которая успела заплесневеть в холодильнике. Ему как будто было плевать на себя. И это пугало.

– Так в чем дело, пап? Тебе что-то нужно?

– Ты совсем не украсила свою комнату, – заметил он, игнорируя ее вопрос. – Когда я был в твоем возрасте, у меня все стены были в плакатах. И в фотографиях друзей. Я и призы получал, а потом выставлял на стеллаже. Ты можешь в это поверить?

– Призы за что? Как самый модный парень в школе?

Отец снова рассмеялся, и Эли невольно улыбнулась. Она не помнила, когда в последний раз в их доме звучал смех.

– Веришь или нет, но в те времена я и правда был стильный, – вздохнул отец. – Как дела в школе? С кем общаешься?

Его вопросы были странными. Поверхностными. Такие задают чужим, а не собственной плоти и крови, живущей с тобой под одной крышей. С одной стороны, Эли было приятно, что отец наконец проявил к ней интерес. С другой, это было на него непохоже. Эли не могла понять, куда он клонит.

– Общалась с моим другом Дэвидом, но теперь родители его переводят, – сказала она. – Считают, что в Вестбери его зомбируют, представляешь? Это ужасно несправедливо. Нас наказывают ни за что. Дети должны иметь контроль над своими кастами!

– Да, здорово, – невпопад ответил отец.

– Ты вообще слышал, что я сказала?

– Нет. Прости. Что? Твой друг собирается стать врачом?

– Пап, с тобой все в порядке? – прищурилась Эли. Отец рассеянно уставился в окно и не ответил. – Терра – папе. Прием. С. Тобой. Все. В. Порядке?

Его лицо стало растерянным, как будто он на мгновение забыл, что находится у нее в комнате. Потом рот отца растянулся в мечтательной улыбке, и Эли немного успокоилась. Но ненадолго. Пока он не заговорил.