Ховринка 3

Время до вечера текло медленно, Павел весь измаялся, все его мысли витали вокруг сегодняшней встречи. Заболел желудок, есть не хотелось, но организм требовал, Павел посмотрел в бумажник – денег только на шаурму и кино.

Петрунин давно потерял интерес к деньгам и материальным благам, к вкусной еде и выпивке. Его прожиточный минимум был мизерный. Когда заканчивались средства, он подрабатывал у друзей, которые делали карьеру и не понимали Павла. Последний дистанцировался от совместных тусовок, стал замкнутый и молчаливый. Между собой обсуждая Пашу, некоторые его знакомые предполагали, что он вступил в секту или «слегка» двинулся после смерти Артема в Ховринке, когда тот по непонятным причинам упал в шахту лифта. Паше было абсолютно наплевать на свой социальный и психологический портрет и, получив зарплату, он исчезал на время из жизни своих друзей. Уже, наверное, бывших друзей.

Паша вышел на улицу и пошел в близлежащий кинотеатр, чтобы скоротать время. Перекусив в кафе, он зашел в зал, шла комедия. За его спиной сидели подростки и громко комментировали вслух происходившее на экране, видимо, считая это остроумным. Но Паше не нравился грубый подростковый юмор. Немногочисленные зрители чаще смеялись над ремарками этих шутов, чем над по-настоящему смешными эпизодами. Пошли титры и Петрунин, тяжело выдохнув, пошел к выходу, о чем был фильм, он не помнил.

Наконец–то стрелки часов приблизитесь к 22.00. Он набрал Даниле, поинтересовался здоровьем отца. Данила ответил:

– Папе осталось несколько дней.… Уже готовлюсь к похоронам… Данила за месяцы страданий отца, свыкся с его наступающей смертью, поэтому говорил буднично и спокойно.

– Я помогу. Жаль, хороший человек. Я чего звоню, сегодня иду в Ховринку, если завтра не позвоню, бей в колокола. Данила промолчав, ответил:

– Ты реально рехнулся… После нашего последнего «похода» я этот район на машине объезжаю. Ты уверен, что это тебе надо?

– Да, я думаю, это последняя моя вылазка. Мне надо разобраться в одном вопросе и баста.

– С головой тебе надо разобраться, ну я понял, жду звонка. Пропадешь, будем искать. С собаками и факелами. Друзья попрощались.

Паша вышел на встречу с незнакомцем. Не доехав пару километров до больницы, Петрунин попросил таксиста высадить его. Холодный воздух словно ударил в лицо, Паше показалось, что он налетел на стену. Желтые фонари, тянулись вдоль дороги, свет их был приглушен и рассеян. Идя по улице, он почувствовал себя так же «уверенно», как мышь, сидящая в обувной коробке на пути бегущего стада бизонов. От этой мысли Паша улыбнулся.

Пролезая через знакомую дырку в заборе, Петрунин зацепился ладонью за торчащую штырь и порезал себе руку. Рана оказалась глубокая, кровь капнула на кроссовки. Как так, пролазил десятки раз и днем и ночью, как мог зацепиться? И арматур никаких раньше здесь не торчало, думал он. Пришлось остановиться. Павел снял рюкзак, где у него было все необходимое от ножа до спичек, достал бинт и перемотал рану.

Забросив рюкзак на плечи, Павел, сделав несколько шагов и, вновь остановился. Вокруг мертвая тишина. Казалось, от нее звенит в ушах и, начинает болеть голова. Он посмотрел по сторонам, вокруг деревья голые и почерневшие, словно земля напитывала их ядом. Из пустых оконных глазниц больницы веяло тленом и пустотой.

Петрунин стряхнул с себя наступающую тревогу и начал подниматься на крышу. Выйдя на улицу, запыхавшийся Паша увидел силуэт человека. Он медленно подошел к нему. Георгий был мужчиной невысоким, темненьким, худым, длинноруким, напоминающим медлительного осеннего жука.

– Георгий. Можно Жора, – тихо представился новый знакомый и включил фонарик. Под его глазами выделялись фиолетовые синяки, а сами глаза в красных прожилках – видимо, что-то заставило его потерять сон.

Взошла огромная Луна. Нижняя ее дуга была зловещего красного оттенка, словно неведомый гигант-великан окунул ее край в кровь и она, стекая с нее. Заметив, как Паша смотрит на луну, Георгий сказал:

– Да, сегодня полнолуние, раз в месяц луна такая. Сегодня особенный день. Паша промолчал. Луна как головка сыра висела над головами мужчин будто слушала их разговор. Георгий продолжил: давай за мной, на месте поговорим.

Пошли вниз, по лестничным пролетам. Идти было опасно, особенно ночью, Паша включил фонарик. Георгий шел уверенно и быстро, Петрунин не отставал, показывая новому знакомому, что не раз здесь ходил.

Вокруг, сменяя друг друга, раздавались странные звуки – птичий щебет, что-то гудит, приглушенно, как летящий вдалеке самолет, неожиданно свистнул в трубе воздух и затих, будто устал. Больница будто оживала и к чему-то готовилась.

Зашли на третий этаж и через пару минут оказались возле незаметного узкого прохода умело закрытого ящиками и прочим мусором. Пройдя несколько десятков метров по неизвестному коридору, Паша почувствовал тошнотворную сладость гниения, запах метана, который выделяют разлагающиеся внутренности.

Двух молодых людей окутала темнота, но темнота не обычная – здесь было и нечто большее, чем просто отсутствие света. Эта темнота была почти физически ощутима. Вместе с ней из неоткуда возник пронизывающий холод и усиливающийся запах, тяжелый и затхлый, навевающий мысли о тлении трупов и разрытых могилах. Петрунин напрягся, он бывал на третьем этаже много раз, но попал именно в это зловонное место впервые.

– Что это воняет? – шепотом спросил он.

– Эта комната отбросов, поймешь все, – спокойно ответил Жора. Вокруг были битые кирпичи, крошево штукатурки на полу, серые обломки реек с ржавыми, кривыми гвоздями, литая станина какого-то станка. Повернув свет фонаря, Паша осветил дальний угол.

Там стоял старый диван-книжка и донельзя обшарпанное кресло. Они стояли рядом, будто ждали гостей. Паша посветил на стену и замер на месте. На ней был нарисован Псоглавец в полный рост. Грудь и живот Псоглавца закрывал панцирь. В правой руке, слегка опущенной, Псоглавец держал крест с тремя перекладинами – маленькой, большой и косой. В левой руке, поднятой, у Псоглавца было тонкое и длинное копьё. Петрунин завороженно смотрел на рисунок.

Но Жора шел дальше. Подойдя к ровной стене, он словно волшебник, отодвинул ее часть небольшим усилием, и они попали в комнату.

Возле стены стояла печка буржуйка. Огонь в импровизированном «камине» горел необычно: никакого шипения, угольков или дыма – он просто становился то меньше то больше, как бы заползал назад в головешки и вырываясь обратно.

Посредине помещения находился кухонный стол вокруг, которого хаотично расположились разномастные стулья, разных размеров и цветов. Тихо заговорил Георгий:

– Присаживайся, я пока чаю приготовлю, сказал он и снял с буржуйки какую–то кастрюлю, в которой кипела вода. Пока он готовил чай, Паша осмотрелся.

Комната не отличалась убранством или элементами комфорта. Большая изоляционная труба, с которой свисают клоки серо-желтой ваты, выдранные крысами, была прямо над их головами и вытягивая дым от буржуйки.

На стене висело что–то типа иконы, в центре которой была большая голова волка, с острыми звериными ушами. Под головой волка была гора человеческих костей. Волк опустил длинную, хищную, острую морду и со стены тихо смотрел на людей. Павлу почудилось, что маленький глаз зверя хранит в себе багровую искорку заката. Петрунин тихонько вздрогнул и быстро заморгал глазами.

Паша с трудом заставил отвести взгляд от иконы и посмотрел в угол комнаты, где валялся строительный хлам, отдельно стояли инструменты, среди которых Паша увидел топор. Заметив взгляд Паши, Жора сказал:

– Не бойся, это для ремонта.

– Я не боюсь, боялся, не пришел бы, – спокойно ответил Петрунин и потянулся к кружке чая.

– А мы про твою каморку недавно узнали, хорошо замаскировал, – то ли хвастаясь, то ли просто констатируя факт, сказал Жора. Паша не реагировал. Образовалась долгая пауза, Петрунин научился ждать.

– Так чего ты хочешь узнать? – спросил Жора, дуя на горячий напиток. Огонь в камине резко вспыхнул, осветив их лица. Паша, помолчав, ответил:

– Последнюю тайну Ховринки, настоящую и страшную. Я многое видел и знаю, но до конца не дошел. Здесь есть что–то или кто–то еще.

Жора внимательно посмотрел на гостя, увидел повязку на руке и спросил:

– Что с кистью?

– Порезался, когда лез через дырку в заборе – коротко ответил Паша.

– Кровь это плохо, – задумчиво произнес Георгий. Потом он начал тереть глаза как кошка, которая умывается перед встречей гостей. Делал он долго и основательно, будто хотел прогнать сон. Закончив, заговорил:

– Ты знал, что после Немострой здесь была секта – Черный крест? Не дожидаясь ответа, Богдан продолжил: больница стоит на проклятом месте.… На месте строго кладбища, которое было при храме иконы Божией Матери «Знамение». По легенде облюбовали это кладбище то ли вурдалаки, то ли оборотни.… Много они народу порешили…. Жора говорил с паузами прихлебывая чай и смотря на огонь.

– А Черный крест подхватила это «движение», в современной интерпретации. Действует осторожно, ни как эти беспредельщики Немострой, которых ОМОН-овцы в подвале топили и стреляли. Жрут себе, втихаря, людишек, развлекается, но никого на свою голову не навлекает. Тщательно прибирают за собой. Пашу ни сколько не удивлял этот разговор, и он верил тому, что ему рассказывал Георгий.

– А откуда дровишки? Откуда информация? – спросил Паша, ставя чашку на стол.

Богдан надолго замолчал, потом хрустнув костяшками пальцев, заговорил снова:

– Тебе известно о людях живущих с приставками were- или wehr- (вер-)? Они происходит из языков саксов, германцев или викингов и означают изгоя – дикаря, животного, волка. Всю жизнь человек и волк жили на одних землях, охотились на одних животных. Люди завидовали силе, гибкости и скорости волка. Его неутомимость и охотничье мастерство вызывало зависть у людей. Волк был не просто врагом – а врагом, которому хотелось подражать и быть таким же сильным и хитрым. Наши предки страстно желали стать такими же удачливыми охотниками, как волки.

– Фильм ужасов об оборотнях рассказываешь? – слегка иронично кинул реплику Паша.

– Да нет. Ввожу в курс дела.… В периоды тяжелых испытаний люди отчаянно желали больше походить на волков. Возможно, думали они, если как следует притвориться волком, то можно приобрести некоторые качества, необходимые для выживания в трудное время. И понеслось – шаманы, колдовство, превращения. Тогда это было обычным делом, как в Макдональдс сходить. Кто заворачивался в волчьи шкуры, кто пил их кровь, ну в общем получилось у некоторых превратиться…

– Это ты мне про ликантропию рассказываешь? Паша много читал об этом явлении, еще греки называли ликантропами – «волкочеловека». Но Петрунин хорошо знал биологию и физику и не верил в быструю мутацию структуры клеток, вплоть для молекулярного уровня. Конечно, есть расстройство психики, при котором люди пьют кровь и подражают животным, но в «чистом» виде, этого не может быть, потому что температура тела при таких быстрых изменениях должна доходить до 800 градусов, а при таких показателях выжить не возможно. Но спорить с Георгием, Петрунин не стал.

Жора подкинул кусок доски в буржуйку, огонь быстро охватил новую жертву и начал лизать ее языками пламени. Потом он продолжил:

– Здесь бывают не только ликантропы. Есть – лунатики, но не простые которые по комнате ходят и пугают своих родственников. Это другой тип, хищный и агрессивный. В полнолуние их охватывает жажда убийства, они обращаются, кто полностью, кто частично. Не всегда именно в волков. У них такая сильная и всеразрушающая мощь, что они смог убить несколько человек, иногда вооруженных, при этом сами остаются без царапины. Я не представляю, как это им удается, и почему это с ними происходит. Вот что тебе и предстоит выяснить…

– Зачем ты мне все это рассказываешь, и почему мне надо что-то выяснять? – спросил Паша и посветил фонариком себе под ноги, где лежали пустые бутылки из под пива и прочий мусор.

– Знаешь, почему тебя Ховринка, не сжирает как гиена, куда бы ты не лез и сколько ты бы здесь не проводил времени?

– Даже не представляю, – тихо ответил Петрунин и ударил ногой по пластмассовой бутылке.

– Ховринка хочет сделать тебя последним просвещенным, смотрящим за больницей.

– Как это? – спросил Павел.

– Ты станешь частью больницы и будешь контролировать все, что здесь происходит. Ты будешь знать о каждом ужасном событии и отчасти их контролировать. У тебя появится возможность понимать, что происходит в Ховринке с вервольфами, оборотнями и другой дрянью, которых здесь предостаточно. Они делают себе химические апгрейды, традиционные убивают молодых искателей силы. Молодые образуют союзы, происходят конфликты и целые войны.

– А если я не хочу этого? – спросил Петрунин и посмотрел на огонь.

– Уже поздно, ты это понимаешь. Тебя не отпустят, не мы, не больница. И ты сам этого хочешь, у тебя осталась одна дорога. Дорога к последнему просвещению…

Глава VI

Георгий встал и приоткрыл дверь в коридор и махнул рукой, предлагая Паше следовать за ним. Они пошли обратно на площадку третьего этажа. Ниоткуда появился сладковато мягкий запах не похожий ни на запах цветов, ни на запах косметики. Страшнее такого запаха ничего быть не может, подумал Паша и если где-нибудь почувствуешь его, надо быстрее убираться. Они проходили рядом с «комнатой отходов», как назвал ее Георгий. Пропало эхо; наоборот, воздух как будто впитывал в себя звуки.

Петрунину показалось, что в темноте грохочут шаги, словно два полена не спеша переставляют ноги в кучах мусора. Удавка страха затянулась до предела, сделав тело ватным, неуклюжим…

Тут издали, до них донесся смех – хриплый, бездушный и какой-то искусственный. Радости в нем было не больше, чем в хохоте гиены, тревожащем безмолвную ночь. Он становился все громче, слышался все ближе и ближе, делался все страшнее. Казалось, хохочущее существо вот-вот выступит из темноты. Тут же последовал душераздирающий крик, настолько ужасный, что хотелось зажать руками уши. Невыносимый пронзительный вопль, неожиданно оборвался на самой высокой ноте.

– Они пришли, – тихо сказал Георгий, сделал шаг, прячась за выступ стены. За ним последовал и Павел.

Два человека вышли на открытое пространство третьего этажа. Один из них зажег спичку и бросил ее на землю неожиданно загорелся приготовленный костер. Паше не сомневался, что его приготовил Георгий.

Глаза у этих двух людей горели ненавистью. Лицевые мышцы напряглись, натянув глаза и губы. Такого выражения лица Петрунин на этой планете до сих пор не видел.

Петрунин заметил в руках у одного получеловека большой мешок, где скулила собака. Совершенно не боясь, он сунул руку в мешок и достал достаточно большую овчарку, которая парализованная страхом совершенно не сопротивлялась. Схватив огромной рукой овчарку за голову, он свернул ей шею и бросил возле своих ног. Потом двое забыли о мертвой собаке и начали разговаривать между собой на каком-то старинном языке. В момент разговора их тела, лица продолжали меняться и становились похожи на волков. У Петрунина каждый волос на голове встал дыбом, руки его дрожали, тело пульсировало горячими пучками.

Два зверя обратили внимание на мертвую собаку. Один из них присел и начал что-то наговаривать в ухо мертвому псу. Его слова мешались с звериным рыком. Мертвая собака шевельнулся. Дернулись лапы – как бы отдельно от тела, сами по себе, согнулись-разогнулись, и снова, и еще, голова приподнялась, как на веревочке, вздернулась и глухо стукнулась об пол.

Пес шевелился, дергал лапами, головой, сотрясался всем туловищем, а глаза оставались неподвижными, стеклянными, и язык тряпкой свисал на сторону, дыхания не было, но он жил, где-то в других мирах, жил по-своему, в страшных судорогах.

Овчарка поднялась на разъезжающихся лапах, покачалась, утвердилась на четырех опорах – это выглядело так, словно чучело поднимали на невидимых распялках. И тут же рванула прочь, она, словно за кем-то побежала.

Звуки… Музыка… Опять музыка подумал Павел. И в то же время – не музыка, а просто один высокий аккорд в ее пустом онемевшем мозгу… И вся эта музыка казалась, не имеющая мелодии, лишенной гармонии: какая-то дикая какофония, набор бешено гремящих и скрежещущих звуков. Эта тарабарщина пробивала щели в едва заметном остатке слабеющей воли Петрунина.

Музыку унесло, ее сменили вопли и хор стонов, преисполненных отчаяния, где каждый будто пытался заглушить страдания других. Стоны постепенно перерастали в крик, больше напоминающий вопли плакальщиц у гроба. И к ужасу Петрунина, на вопли ответили. Крики громким эхом пронеслись по открытому пространству; они раздавались, будто со всех сторон сразу.

Павел бросил взгляд на превращающихся зверей. Они были полностью в шерсти с волчьими мордами. Туловище и ноги у них полностью заросли густой шерстью, плечи, были почти голые, лишь местами на них красовались черные клочья. Очень странно выглядела стопа – когтистая и ороговевшая, чем-то она походила на куриную лапу. Тошнотворны. Павел поймал себя на мысли, что не смог бы описать их на бумаге.

Скоро в коридорах больницы раздались крики, состоящие из сплошного ужаса, волкам вели двух жертв, пойманных несколько часов назад на мусорке. Павел не раз слышал предсмертные крики, который проглатывала Ховринка. Но тут был особый случай. Это были не крики, а стоны умирающих людей понимающих, что сейчас с ними будет.

К окончательно превращенным оборотням, три человека подвели жертв. Они были как тряпичные куклы и потеряли волю к сопротивлению. Два бомжа стояли напротив оборотней и громко скулили.

Тут один из хищников резко махнул когтистой лапой, и голова бомжа отлетела со скоростью мячика для пинпонга. Кровь брызнула во все стороны. Павел пялился на кровь. Свежая, красная и мокрая, она растеклась по полу такой широкой пленкой, что хоть греби на каноэ.

Второе чудовище ударило свою жертву в живот, и десятки парящих кишок свалился бомжу под ноги. Умирающий непонимающе долго смотрел вниз на свои внутренности, потом начал медленно опускаться, как если бы вдруг собрался сесть на несуществующий стул. Его тонкие обессилевшие руки упали вниз и повисли над полом.

Потом твари опустились на колени и начали есть человеческое мясо. Придерживая лапами тела, оборотни отрывали большие куски плоти и урчали, поднимая вверх морды, когда их глотали. От ужаса и отвращения, Петрунин обмяк, перед глазами все поплыло, он вот – вот потеряет сознание.

Тут неожиданно поднялась огромная волна белого тумана, заклубилась, забурлила и с невероятной скоростью двинулась по третьему этажу. Клубы вздымались, закручиваясь узлами, падали вниз расплескиваясь и растекаясь по полу. Все сопровождалось душераздирающим воем и гоготом, от которого кровь стыла в теле. От страха Паша зажмурил глаза и оцепенел, сквозь смеженные веки увидел, как тонкий стелющийся туман приблизился и подполз к его ногам, начал змеится кольцами вокруг, поднимаясь все выше, словно ощупывая, ища лица спрятавшихся людей…

Неожиданно из темноты и тумана выскочило жуткое, человекоподобное чудовище, в два раза больше превращенных людей, с длинными когтями, с обезьяньей, клыкастой мордой. Зверь дико заревел, так что его шерсть встала дыбом. Началась стычка.

А потом кровь, фонтаны крови.… И запах… Удар за ударом… Ошметки плоти летят в разные стороны.… Двое превращенных с разных сторон бросались на незваного гостя. Тот скалился и пытался схватить одного из нападавших. Последние проигрывали противнику в силе и скорости. Несмотря на свой вес, его движения были быстрее и мощнее. Более крупный оборотень сделал резкий прыжок и ударил своего оппонента лапой. Тот, скуля, отлетел и ударился об стену.

Петрунин наблюдал за разворачивающейся схваткой широко открытыми глазами, маятник его сердца разгонялся до бешеной скорости, страх и безысходность сделало тело ватным и неподатливым.

Жора дернул Пашу за рукав, который чуть не закричал от неожиданности. Георгий поднес указательный палец к губам и повел Петрунина обратно, зайдя в спасительную комнату, он задвинул перегородку.

– Это не наша война, они сейчас друг друга перегрызут и за нас примутся. У них злобы и смерти на всех хватит. Это особые виды, умирают не жалея ни себя не других. А этого крупного я вообще не ждал…

С другой стороны перегородки доносились звуки смертельной схватки хищников. Потом все стихло, юноши сидели тихо как изваяния, казалось, они перестали даже дышать. Сильный удар в импровизированную дверь вывел из стопора Георгия, он вскочил и поставил стол к стене.

– Давай за мной, в потолке дыра, они в нее не пролезут, – прошептал он Паше. Тут же раздался второй удар в дверь, от которого она затрещала, одновременно за стеной раздался раздраженный вой, который тут же смолк. Гоша исчез в проеме, Паша залез на стол и схватился за края дыры. От страха, словно гимнаст он подтянулся и оказался этажом выше. И не зря – внизу от сильнейшего удара разлеталась задвижка, и в комнату влетел оборотень, ребята отскочили от дырки.

Через секунду в отверстии показалась огромная голова волка, которая щелкала огромными как у крокодила клыкам. Картина была дикая – снизу зверя подсвечивал свет от углей, перевернутой буржуйки – казалось, сам Вельзевул пытается вырваться на свободу. Плечи зверя не пролазили в дырку, он неистово рычал и пытался протиснуться наверх.

Животный бесконтрольный ужас, народившись в Паше, раскатывается по внутренностям, сдавливал желудок и колотил сердце. Жора стоял, широко расставив ноги и светил фонарем прямо в морду хищника.

– Это он…, на него нет управы, – неестественным голосом сказал Георгий. Побежали! Тут же свет фонаря Жоры окинул стены и заметался по сторонам. Жора уже бежал, Паша похлопал себя по карманам и понял, что потерял фонарик или оставил его в спешке в комнате. Петрунин сорвался с места.

Они долго бежали, Паша от страха забыл все ориентиры и слепо следовал за Жорой, который резко остановился и Петрунин врезался в него. Георгий, тяжело дыша, заговорил:

– Тот, что за нами гонится, самый кровожадный и сильный. Он отдельно от всех. Он живет вне договоренностей. Он нас найдет и … сожрет. Нам надо в комнату отходов.

– Какую комнату отходов? – спросил Паша, у которого гулкие удары сердца, казалось, вот-вот разорвут барабанные перепонки.

– Где хранятся человеческие останки, после еды оборотней… Она на третьем этаже, но попасть можно с четвертого этажа, там тоже есть проем. Я только немного заблудился…. Паше казалось, что все происходит не с ним и это дурной сон.

– И что даст нам эта комната? – на удивление спокойно и рассудительно спросил Паша.

– Наши запахи там затеряются и оборотни не едят падаль, даже брезгуют к ней подходить.

Тут же раздался вой полный злобы и ненависти. Хищник уже поднялся на четвертый этаж и шел по следу своих жертв. Двое перепуганных людей бросились в темноту. Крошка из бетона и кирпича громко хрустела под ногами, предательски выдавая бегущих. Гоша резко повернул налево и, обернувшись, громко сказал:

– Где – то здесь, – это были последние слова Жоры.

Тут сбоку от него выскочило жуткое, человекоподобное чудовище, в два раза выше любого человека, с длинными когтями, с обезьяньей, клыкастой мордой. Чудовище впилось когтями в плечи Жоры, сильно сдавила их, и резко развело лапы в стороны, разрывая тело человека на две половины. Кровь хлынул фонтаном, волосатый монстр пренебрежительно откинул в стороны две части тела. Фонарь Георгия отлетел в сторону и погас.

Пашу окутала кромешная тьма, он уже не мог сказать, открыты у него глаза или закрыты. Паника пошла на спад, уступив место не смирению, а какому-то летаргическому оцепенению. Однако светившиеся в нескольких метрах красные глаза вывели Петрунина из ступора, и он скорее почувствовал, чем увидел, что зверь прыгнул и отскочил в сторону. Рядом пролетело тело зверя, обдав его смердящим запахом. Паша побежал наугад в густой и жирной темноте, сзади ревя, его догонял оборотень. Конец подумал он, никакая жизнь не пронеслась перед глазами, а стояла картина разорванного Георгия. Неожиданно Паша ударился об стену, куда-то отлетел и как будто проварился в пропасть.

Первым, что он ощутил, когда чувства возвратились к нему, оказался невыносимый запах – болезненная, смертоносная зараза в воздухе, к которой невозможно было привыкнуть, и которая после нескольких вдохов, казалось, пускала свой смертельный яд в каждый орган, У нее был свой вкус и запах. Приторно-сладкий аромат гнили, несвежего мяса и живых личинок. Это был влажный, заплесневелый запах склепа, тошнотворный и испорченный, как в яме для трупов, с примесью крови и гнили. Паша понял, что находится в комнате отходов и потерял сознание…

Эпилог

Петрунин резко проснулся в своей комнате, он чуть не потерял сознание от неожиданного звука старой стиральной машины прекратившей работу. Сев на край дивана он долго теребил подушку, вспоминая прошедшую ночь и пытаясь понять, как он попал живым домой. Он вспоминал события прошедшей ночи. Он просто обязан был что-то почувствовать. Что-то такое, о чем обычно пишут в книгах: мороз по коже, тошноту, застывшее напряжение в воздухе. Но его квартира хранила тишину, и он был спокоен. Может это был сон или видение.