Ховринка 3

Эдуард Петрушко

Ховринка 3

Вступление

Я полностью разбит, нет ни страха, ни боли, ни переживаний. Меня нет, я растворился в пустоте и не хочу возвращаться. Я вижу то, что не должен видеть живой человек, из чего делаю предположение, ― я погружаюсь в запредельные миры или умираю. Странно, но это не вызывает у меня паники, переживаний или стресса, наоборот ― я чувствую, как улыбаюсь где-то глубоко внутри. Приступы панических атак являются моей составной частью жизни. Они стали обычным явлением, которое не покидает меня. Иногда я просто ничего не вижу кроме тумана, белого густого тумана, он сжимает меня в свои холодные тиски и выдавливает из меня душу. Ужас понемногу начинает вгрызаться в моё сердце, тьма обнимает меня своими крыльями, закрывая от солнца, и я попадаю в ловушку иногда на час, иногда на день.

Я часами могу сидеть на диване ничего не делать, рассматривая репродукции картин Иеронима Босха висящие у меня на стене. Мне нравиться его автопортрет и «Загробное путешествие». Вспоминаю стихотворение забытого автора:

«Я замечал в сочельник и на пасху,

Как у картин Иеронима Босха

Толпились люди, подходили близко

И в страхе разбегались кто куда,

Сбегались вновь, искали с ближним сходство,

Кричали: «Прочь! Бесстыдство! Святотатство!»

Во избежание Страшного суда.»

… Павел Петрунин, почти не спал ночь, ворочался и кряхтел как старик, под утро провалился в серый морок. Вставая со старенького дивана, хрустнув почти всеми костями одновременно, подошел к окну своей однокомнатной квартиры.

Осень в том году выдалась на редкость холодной и дождливой. Москва пребывала в плену серости и влажности. По улицам двигались призрачные тени людей, которые вечно куда-то спешили. Казалось, что сырой воздух пропитывал дома и деревья. Даже тусклое дневное солнце было бессильно в борьбе с неминуемым приходом зимы. Оставались лишь смутные воспоминания о летнем тепле и свете, которые были столь редкими в городе. Всюду царило уныние.

Павел обвел глазами однообразные ряды высоток, которые торчали из земли, словно гигантские бело-синие кукурузные початки, и пошел варить себе кофе. Позже, сидя с чашкой душистого напитка, он механически читал новости из всемирной паутины. «В прошлом прошлый году во Франции застрелились почти сто полицейских», пестрил заголовок статьи. Похоже, в наши дни самоубийство становится привычным способом завершить карьеру.

У нас статистику суицидов в правоохранительных органах пополнил оперативник уголовного розыска – Виктор Степанович, отец Жени. С Женей они первый раз пошли на Ховринку, когда там при странных обстоятельствах погиб Артем. Отец Жени помогал им выбраться с местного отделения, куда их доставили после смерти Артема. Позже долго отчитывал за их «поход» в заброшенку, о которой много знал по роду своей службы.

Месяц назад Виктор Степанович буднично застрелился у себя в кабинете с табельного оружия, хотя поводов для стрельбы себе в голову, вроде не было. Павел не связывал его самоубийство напрямую с Ховринкой, но не оставлял эту версию.

Кофе в маленькой чашке остыл – Павел пил его крохотными глотками, абсолютно не чувствуя вкуса. Он сам не знает, зачем это делает. Скорее всего, по инерции – по утрам положено пить кофе, вот он его и пьет. Поправив несвежие волосы, посмотрел в окно. Солнце, разогнав дождь, поднималось большой сковородкой над мегаполисом, равнодушно разбрасывая слабое осеннее тепло по городу.

Петрунин включил радио, чтобы хоть какие-то голоса наполнили пустоту квартиры. Ненавистно громко запела какая-то вновь испеченная певичка о «холодном небе и зиме», он тут же выключил приемник. Открыв дверцу холодильника, заглянул внутрь – не потому что проголодался, а так, автоматически. В холодильнике – давно открытое молоко, пожелтевший кусок сливочного масла в раскуроченной, жирно блестящей фольге, множество консервных банок, засохший сыр, с парой сморщенных сосисок. В последнее время он практически ничего не ел.

Павел еще раз подошел к окну и посмотрел на детскую игровую площадку. Пухленькая девочка пинала маленький футбольный мяч отцу, который он осторожно отбивал в сторону своего дитя. Малышка каждый раз радовалась, когда мяч летел к ней обратно. Она скакала на месте и прихлопывала в ладоши, восхищаясь своим отцу. Тот в свою очередь поднимал вверх руки как футболист при забитом голе.

Петрунин подумал, что давно ни с кем не встречался и даже не разговаривал по телефону. У Данилы, его друга, с кем они попали во вторую передрягу в Ховринке, умирал отец. Данила искренне любил отца за его оптимизм и энергию. Он часто сидел в палате у отца, который из здорового мужчины превратился в мумию с  усохшими жилистыми руками с желтыми ногтями и венами, изгрызенными медицинской иглой.

Павел пару раз бывал с Данилой у его отца, но эти посещения носили вымученный и неловкий характер. Капельницы у изголовья, едва различимый запах мочи и лекарств, напряженные врачи и медсестры – это не придавало оптимизма и радости в жизни.

Павел сел за стол и начал писать. Он вел записи о самом страшном месте в Москве – Ховринке.

Глава I

Паша стоял на десятом этаже Ховринки, среди обломков воздуховода. Алюминий погнулся, а местами даже порвался, его куски торчали, будто зубы гигантского чудовища. Его взгляд был направлен на шумный суетливый город, который казалось, не замечал проблем больницы. Вокруг стояла легкая аммиачная вонь.

Посещение Ховринки стало настолько обычным делом, что со стороны могло показаться, что он ходит на работу или к любимому родственнику. После диких и чудовищных событий произошедших с Петруниным и его друзьями во время обследования Ховринки, ни один нормальный человек даже под страхом смерти, ни за какое вознаграждение, туда бы никогда повторно не пошел. Но Петрунин шел и шел, днем – ночью, в плохую и хорошую погоду, в любом настроении и состоянии. Он искал последнюю часть пазла, которая бы расставила в Ховринке все по своим местам. Но пока он не мог ее найти и его походы на больничные развалины приносили разочарования и пустоту.

Паша посмотрел вниз, возле его ног лежала фигура получеловека полузверя, с кривыми лапами и огромной пастью. Игрушка, слепленная нарочито грубо, внушала омерзительный страх. Остатки дураков – сатанистов, пнул ее и пошел дальше.

Шел медленно, опираясь рукой о стену, переступая через горы битого кирпича и бетона. На полу увидел пыльную красную тряпку и сдутый резиновый мяч. Через несколько минут Петрунин попал в знаменитую яичную палату – бывшее место бомжей. На обед у них каждый день, видимо, была яичница, а убирать за собой никому в голову не приходило, поэтому пол в этой палате покрыт густым слоем скорлупы от стенки до стенки.

Бессмысленно стоя в яичной шелухе, Паша, как будто бы впал в ступор. Резкий неоткуда взявшийся крик, напомнил визжание покрышек при экстренном торможении, Петрунин вздрогнул. Возникло чувство, будто он на поле битвы, за минуту до начала великого сражения.

Паша быстро прикинул себе пути отхода. За годы изучения Ховринки он стал настоящим сталкером этого места. Он давно готовил себе пути отступления, известные только ему через переходы, шахты и смычки. Петрунин мог быстро уничтожить сделанные им веревочные спуски, лестницы и крепления, чтобы скрыться от будущего и неведомого врага.

Павел постоянно готовился к чему-то, но сам не понимал к чему. Он был четко уверен, что есть последняя третья тайна Ховринки, до которой он не мог никак дойти и понять.

Шум и крик прекратился также неожиданно, как начался. Здание казалось, щерилось и вглядывалось в Петрунина пустыми глазами окон, ветер стонал, будто посмеивался над его страхами.

Паша пошел спать. Да это выглядело именно так – человек в многоэтажном заброшенном здании полном убийств, сектантства, нелюдей и прочей нечисти, тихо шел спать. Это была тщательно замаскированная закрывающаяся изнутри комнатка 4 на 3 метра, которую практически было невозможно найти. Находилась она на пятом этаже и при строительстве предполагалось, что это будет душ, из стен торчали трубы, а на полу находился слив.

Петрунин в течение месяца закладывал кирпичами вход, впервые в жизни мешая цемент с песком. Несмотря на не опытность, кирпич лег ровно и крепко. Позже он покрасил кладку под цвет стены, оставил лишь внизу небольшое входное отверстие. Отверстие закрывалось деревянной дверцей с задвижкой. «Дверь» была так себе, и при желании взрослые мужчина мог выбить ее ногой. В дальнейшем Паша планировал усилить ее железными листами и укрепить внутреннюю задвижку.

Паша быстро разделся, лег на несвежий матрац, однако на удивление быстро заснул. Ему снились кошмары – он видел вдалеке нескладную человеческую фигуру в белом, щедро забрызганном кровью, халате. Она бросилась к Паше, протягивая неестественно длинные худые руки с хищно растопыренными пальцами к его груди, как будто собираясь вырвать сердце. Вместо головы над воротником халата торчал бугристый ком размером со средний арбуз, без носа, глаз и рта…

Глава II

Павел искал. Искал людей, которые ему могли поведать то, что он не знает о Ховринке. Хотя за пять лет посвященных местной «Амбрелле», Петрунин владел таким количеством информации, что мог заткнуть любого «знатока». Но он чувствовал, что есть тайна, о которой знают только избранные. Вот он их и искал. Избранных.

Они вышли на него неожиданно, как снег в июле. Позвонил неизвестный номер, представился Венедиктом. Венедикт по-деловому, словно они были знакомы несколько лет, перешел сразу к делу и предложил встретиться по «больничке». Паша не стал откладывать, и через час он уже сидел в кавказском кафе и ждал нового знакомого.

В кафе вошли ярко одетые мужчина и женщина, которые громко разговаривали и смеялись. Петрунину не нравилось, как они снисходительно оглядывали интерьер маленького ресторанчика, будто ожидали обнаружить в подобном заведении накрахмаленных официантов и банкетные столы; не нравилось, как они самодовольно и пренебрежительно усмехались, читая меню. Паша вышел и сел за столик на улице, тут же подошел молодой человек и представился Венедиктом. Лицо у Венедикта как будто было обнаженно, выпирали кости скул, глаза тусклые, губы сухо сжаты.

Павел на правах заинтересованного лица угощал Венедикта, который, не стесняясь, заказал себе полноценный обед.

На улице было на удивление тепло, юноши молчали и смотрели за наглыми голубями и воробьями, бегающими между столами. Один особенно бесцеремонный одноглазый голубь пытался сесть за стол, хотя еды там еще не было. Павел равнодушно наблюдал за происходящим, Венедикт тихо ругался с голубем, потом задал вопрос:

– Что знаешь про Ховринку? Павлу захотелось рассмеяться во весь голос, но он сдержал эмоции и просто ответил:

– Кое-что знаю, – в голове у него круговоротом пролетели ряд смертей случившихся при нем в этом проклятом месте. Принесли обед, Петрунину есть не хотелось, он вяло ковырялся в тарелке, когда Венедикт закидывал в себя все принесенное большими порциями. Причем порядок поедания блюд не соблюдался, суп харчо заедался картошкой пюре с люля-кебаб. Наконец- то насытившись, Венедикт отставил от себя тарелки и тяжело выдохнул. Паша научился терпеть и ждать. Ему показалось, что время для разговора настало.

– Строительство больнички было остановлено приблизительно в 1985-м по трём основным причинам, – начал Венедикт: – грунтовые воды под фундаментом, нехватка бабла и просчеты в конструкции, – вещал новый знакомый. После каждой названной причины, он важно загибал пальцы. – Возобновить стройку после восемьдесят пятого года, пытались, раз пять – семь. В результате этот хлам, медленно начал уходить в грунтовые воды. Никто брать на баланс эту парашу не хотел.

Венедикт замолчал и посмотрел на Павла и его реакцию. Паша молчал и смотрел в сторону. Вся эта история ему известна, много раз во многих вариантах с разных источников. Безглазый голубь все-таки пробрался на стол и нагло клевал хлеб.

– Хотя больничка была готова, даже стекла в рамах стояли, – продолжил Венедикт, закурив дешевую сигарету. Сначала объект охранялся военными, но потом они снялись, и началось – воровство, жертвоприношения, Немостор, бомжи и прочая дрянь. Потом маргиналы радостно вынесли не только стекла, но и рамы, и трубы с целью их обмена на спиртосодержащие жидкости…

Венедикт заказал себе чаю и продолжил повествовать:

– Недостроенное здание – это 10-этажное сооружение, с трехуровневой крышей и множеством подвалов. Нижние уровни частично затоплены. Наземная часть имеет вид треугольного креста с разветвлениями на концах. Она похожа на «Амбреллу», которая упоминалась в очень известном фильме. Смотрел?

Паша, решил прервать этот интернетовский детский ликбез:

– Я даже знаю, какого цвета были платья у родственницы Лермонтова, купившие эти владения в далеком XVIII веке, когда здесь еще протекала река Лихоборка. Знаю фамилию и телефон начальника ЧОПа, кто охраняет сейчас эту помойку. Я даже знаю цвет его мочи, когда он с утра ссыт прямо в своей будке, ленясь отойти в кусты. Я знаю, столько об этом полуразваленном бомжатнике, огороженном поломанным забором с долбаной колючкой, что я обыграю тебя в десять раз в порядке информации. Я видел в Ховринке такие вещи, которые многим, и присниться не могут. Ты мне, со своими сказками не интересен, – и Паша встал из-за стола.

– Понятно, – спокойно сказал Венедикт, он как будто был готов к такому раскладу. Мы знаем, что тебе надо. Жди звонка. Венедикт внимательно посмотрел на Пашу, прищурился, и умело выбил из пачки сигарету. Петрунин снова сел за стол и сказал:

– Слушай, я не школьник, который лезет в больницу, фоткается на фоне надписей на стенах, бегает от охраны и ментов. Позже, его как обычно ловят, он долго плачет, размазывая сопли по кулаку, вспоминает «маму» и просится домой. А выйдя с отделения, выкладывает в сети фото, и хвастается какой он герой и сталкер. Мне надо другое.

– Понял. Я так на человека забежал посмотреть, мы слышали о тебе и твоем упрямстве в поисках последней тайны. Познакомлю тебя с кем надо – тихо ответил Венедикт, ты только скажи зачем?

Паша ничего не ответил и молча, смотрел на небо, где снова собирался дождь. Прохожие переходили на ускоренный шаг, воздух стал душный.

– У тебя что-то уже было с Ховринкой? Ты уже просвещенный? – спросил Венедикт, глядя Павлу в глаза. Не дурак далеко не дурак, подумал Петрунин и рассказал незнакомцу все – от вызова духа Немостора, двумя исчезнувшими подростками, до смерти Артема и его последнего похода, когда их загнала стая собак в скользкие подвалы с проклятыми тварями.

Венедикт внимательно слушал, пошел мелкий дождь, но двое юношей не обращали на него внимания: один громко и эмоционально говорил, второй неподвижно слушал. Выслушав Венедикт, осторожно встав, мягко пожал руку:

– Тебе позвонят, в течение недели, – и тут же слился с толпой, потерявшись между зонтиками.

После этого случайного контакта Паша плохо спал, интуитивно чувствуя, что за этой встречей что-то или кто-то стоит. Уже на рассвете, когда воздух за окном серел, ему иногда удавалось провалиться в тягучий морок, жалкое подобие сна. Хороший сон – это когда как в пропасть черную прыгаешь. А Павел словно блуждал в сером мире, среди мутных теней, обрывков чужих фраз, осколков собственных впечатлений и ожиданий…

Глава III

Рядом с Ховринской на помойках и в заброшенных злачных местах происходили страшные вещи. Бичи насиловали друг друга, убивали, а потом… поедали останки погибших товарищей! Оперативники с трудом не сходили с ума, видя эти останки. Казалось, что люди сошли с ума. Но следователи понимали, что безумная жестокость и убийство таят за собой второю проблему – бесследное исчезновение и похищение людей. Люди, в основном бомжи, пропадали пачками, а потом некоторые их изуродованные тела, находили в Ховринке.

Удалось раскрыть как минимум несколько убийства, причем в одном случае экзекуция обернулась натуральным каннибализмом. Была поймана 28-летняя Света, приезжая из Мордовии. Она считалась своего рода “атаманшей” среди себе подобных. Кавалеры ходили за Светой толпами и выполняли любой ее каприз. А поскольку почти все желания опустившейся особы носили сугубо криминальный оттенок, постоянно происходили расправы и убийства. Последним погиб Эльдар. Бродяга был гомосексуалистом, поссорился со своим партнером, и последний с благословения атаманши, предварительно изнасиловав, прикончил любовника. После этого, садисты перетащили труп в Ховринку, отчленили ногу и зажарили ее на костре. Света сама заставляла соплеменников лакомиться человечиной. Но это были мелочи, что было видно на поверхности. Настоящие тайны Ховринка хранила обстоятельно и тщательно…

Полиция не раз находила изуродованные, а порой разорванные трупы маргиналов в Ховринке. Один раз по звонку, экипаж ночью поехал в больницу. Случайные прохожие услышали крики о помощи, доносящиеся из-за стен больницы, и позвонили 102. Полицейские начали обследование здания и услышали шум, доносящийся с третьего этажа. Поднявшись туда и осветив фонариком помещение, они увидели нечто не вписывающее в сознание нормального человека.

Повсюду валялись разбросанные части тел человека или может двух. Один из экипажа направил фонарик себе под ноги и увидел череп с выбитыми зубами, клоками выдранных волос и стекающими мозгами. И повсюду кровь: лужи, потеки, пятна, брызги. Кровь была размазана по стенам и потолку, словно здесь творил обезумевший художник-импрессионист. Полицейский потерял сознание, рухнул в собственную блевотину и куски человеческого мяса.

В темноте раздался приглушенный рык и оставшийся на ногах сотрудник направил фонарь вглубь помещения. Из темноты, свет выхватил крупного, килограммов под 80-ть странного хищника, глаза которого светились как паровозный фонарь. Выглядел он устрашающе – массивный широкий лоб, хищно заостренная морда, могучая шея, развитая грудь, поджарое тело, сильные упругие ноги. Взгляд зло-чарующий, а бурлящая агрессия в обманчивой неподвижности тела вселяла ужас. Полицейский дослал патрон в патронник, но когда вскинул автомат, зверя на месте не было…

… На мусорной свалке, светило последнее осеннее солнце и бичи с бомжами высыпали на улицу в поисках щепотки тепла и радости. Темные жители всевозможных трущоб, быстро осмелели и развивали активную деятельность, снуя по улице туда-сюда, как муравьи, деловито оглядывая территорию, которая со стороны казалась, принадлежала им.

По свалке брели два представителя опустившегося социального класса. Если с определением половой принадлежности особых трудностей не возникало, – это шли мужчины, – то угадать возраст было практически невозможно. Каждому из них вполне могло быть и двадцать лет, и все пятьдесят. Одутловатые красные лица с воспаленными глазами, юрко стреляющими по сторонам, закостеневшая от бесконечной носки одежда неопределенного цвета благоухала, как сельский туалет.

Самая большая проблема для любого бомжа, не пожрать и не выпить. Помыться. Если есть где помыться, то и жизнь прекрасной кажется. Один из бомжей нес в руках пятилитровые фляги, чтобы набрать воды с вонючего ручья, для дальнейшей помывки. Неожиданно из-за горы мусора, вынырнул джип без номеров. Два праздно гулящие бомжа быстро попали в багажник машины, под пинки и удары крепких ребят.

На деревьях захлопали огромные крылья странной птицы, раздался пронзительный клекот, победный и довольный, в нем слышались голод, радость и одобрение…

Глава IV

Причудливый временной феномен – неделя, упакованная в миг, пролетела серым воробьем. Семь минувших суток, точно гриб дождевик, вздулся, взорвался и разложился на тысячи рыхлых мучительных минут ожидания. Никто не звонил Петрунину.

Паша жил как застрявшая букашка в смоле, время текло медленно иногда вовсе останавливалось Он часто сталкивался с аферистами и банальным обманом, поэтому потихоньку его энтузиазм, после встречи с Венедиктом, начал сходить на нет. Хотя что-то не до конца убило его надежду. Странный Венедикт, походил на того, за кем стояли интересующие Петрунина люди.

Павла продолжала мучить бессонница, чтобы заснуть он хлестал валокордин – мятное старушечье снадобье. Оно помогало забыться на пару часов. Каждое утро у него начиналось жаром – словно бы всего обкатывали горящим спиртовым комом. Вот и сегодня весь мокрый с мутными глазами он сидел на краешке своего ложа.

Обычно он задвигал на ночь плотные шторы, но вчера Паша так вымотался, что просто рухнул в постель и задремал. И теперь он щурился, пусть и от хмурого, но все-таки света. Включив телевизор, Петрунин нажал на пульте кнопку новостного криминального канала и отправился в ванную комнату.

– Очередное нападение дикого животного в черте города на человека – услышал он голос новостного диктора, – прямо на улице Кубанская, был найден растерзанный труп молодого человека…

Паша выглянул из ванной со щеткой в зубах и увидел, как возле накрытого трупа работает следственная группа. Вокруг было много крови и за ограждающими лентами стояли зеваки. Одной полной женщине стало дурно, и она завалилась на соседа и начала медленно оседать на дорогу, хватая того руками. Оператор беспристрастно снимал происходящее нагоняя гнетущую атмосферу и увеличивая рейтинги канала.

Это было не первое такого рода убийство в городе. Кто же совершает эти страшные злодеяния? В Ховринке тоже происходили изменения – пропали бомжи. Они перестали посещать больницу, питаться и ночевать в ней. Эта категория людей много знает и быстро реагирует на происходящее. Просто так с излюбленного места они бы не съехали.

В больнице ничего не происходило, даже когда Паша ночевал в своей каморке. Хотя был один случай…

Проснувшись ночью в своей потайной комнате в Ховринке, он захотел в туалет, по маленькому у него стояла бутылка, но тут был другой случай. Он тихонько открыл дверцу и на карачках выполз из своей норы. Вокруг стояла кромешная тьма, он включил фонарик и тихонько пошел по этажу. Вдруг он услышал какие–то звуки, раздающиеся на этаж выше. Решив проверить, что это Паша, развернулся к лестничным пролетам и, выключив фонарик, стал подниматься наверх. Лестничные пролеты вещь опасная перил нет, в некоторых местах дыры и обвалы, но он хорошо знал коварные места. Неспешно, словно в замедленно съёмке, Петрунин переставлял ноги по ступенькам. Напряжение нарастало, по спине пробежал холодок, шум усиливался, там явно кто–то был.

Дойдя до выхода на шестой этаж, он присел, отдышался и медленно высунул голову. Посредине этажа стоял голый человек и не двигался, возле его ног горел объёмный фонарь и, валялась одежда. Так он стоял несколько минут, потом резко дёрнулся и упал на колени. Паше показалось, что создание, которое было только что человеком начало меняться. Тревога стиснула внутренности Петрунина, стала скручивать их, он беспомощно оглядывался по сторонам назад, готовясь к бегству. Когда он поднял голову и вновь посмотрел на незнакомца, то увидел что он стоит на четвереньках и больше напоминает зверя. Упершись всеми четырьмя лапами в землю, неизвестное существо подняло голову, которое напоминало собачью голову и начало принюхиваться. Сердце Паши отчаянно застучало и он медленно начал спускаться с лестницы.

Добежав до укрытия, Паша юркнул в свою «нору» и задвинул щеколду. Его тело прибирала дрожь, и он прислушивался к тишине. Казалось, что прошел час, когда возле задвижки он услышал треск. Неделю назад Паша разбил возле лаза около пяти лампочек, оставив себе «тропинку». Шумовая «сигнализация», если какие-то незнакомцы будут ходить рядом с его убежищем.

Паша лег на спину и уперся ногами в хлипкую дверцу. Буквально тут же он услышал, как нечто втягивает в себя воздух, словно принюхивается. По телу Петрунина волной прошел парализующий страх, в глазах начали мелькать мелкие мушки. Но постояв возле дверцы это чудовище, скрипнуло стеклом и пошло дальше. Паша еще долго лежал в неудобной позе, подпирая ногами дверь. Когда его тело онемело, он сменил позу и прислушался – тишина. Неожиданно откуда-то издалека донесся вой, будто сработала кошмарная сирена. На следующий день он укрепил дверцу и поставил мощные задвижки.

Глава V

Сегодня, в восемь утра, Петрунина разбудил короткий резкий звонок телефона – еще не окончательно проснувшись, он понял, что это именно тот звонок, которого он ждал.

Неизвестный, представился Георгий, говорил коротко и по делу – встречаемся сегодня в 23.00, на крыше больницы с северной стороны, приходить одному и без видеозаписывающих устройств. Выслушав короткий инструктаж, Паша ответил коротко – что все понял, и он будет. Положив трубку, Петрунин задумался. Почему на крыше, его хотят проверить на смелость? На знание архитектурных особенностей больницы? Или хотят просто убить, скинув с крыши. Но он решил идти.