скачать книгу бесплатно
что смерть сегодня снова неправа,
что речь о ней всего лишь показалась.
(30/09/13)
«В срез неба заглянул – а там колодец…»
В срез неба заглянул – а там колодец,
свернувшись, спит высокою водой,
и пахнет шерстью лёд – и свитер носит,
и дышит за звездою неживой.
И смотрит на меня – чужой, обратный,
голодный свет и лижет языком
у мальчика – старик есть и собака
кусает сруб своим кривым плечом,
у языка – порезы и собака,
порезы неба чует тёплым ртом,
у старика спят мальчик и собака,
и он глядит в них, как в хозяев дом.
(06/11/13)
«Печален облик из окна…»
Печален облик из окна
промокшего – зима ли ждёт,
что выйдем мы из дома на
холодный воздух, обожжет
мою стареющую кожу
зима, в которой Пушкин спит —
печален вид и невозможен —
как ложка длинная лежит.
(10/11/13)
«Что ж счастье есть в домах, где кровоток …»
Что ж счастье есть в домах, где кровоток —
к себе призвал невидимый сквозняк,
где едешь ты – с вагонами далёк —
и белый смех, упрятанный в санях,
сопровождает в тот поток тебя,
в примерный (даже сказочный) сугроб,
и смерть касается тебя, как живота,
предчувствуя рождение твоё.
Счастливая роженица – ты, смерть,
вот кокон сброшенный лежит уже в снегу,
и мы с тобою, растерявши твердь,
как-будто в хирургическом раю
подслеповато щуримся на свет,
топорщим крылья, учимся слогам,
молчанию, которое в ответ слагает тот,
что подобает нам.
(11/11/13)
????????
Здесь жабой валится октябрь
в зеркальный пух своих смертей
в свой перепуганный финал,
летящий третьим меж зверей.
Здесь между слабых изолент
перемещает он в свой слух —
меня и тех двух-трех парней
которых тоже не найдут.
Куда ушли они с петель? —
прекрасен висельника вид,
покуда жалобны – как дверь —
синицы тёмных аонид.
Кого ты выдумал, октябрь,
пока ты смотришь на меня
и замышляешь мне язык,
и чертишь крестик по полям?
Октябрь, прикинувшись толпой,
обходит голос, словно ВОХР,
он сторожит с винтовкой смерть,
шевелит лужей, как губой.
Я в тонком жабьем клюве сплю,
в зеркальном пухе на свету,
и тень играет с детворой —
как бы соломинкой во рту
дитя твой ходит во дворе,
и цвиркает кузнечик вдоль —
и будет детство, будто в рай
Октябрь впадает исподволь,
неся в руке своей цикад,
как будто, если обопрусь
на воздух, падаю в свой ад,
где с отражением столкнусь.
(18/11/13)
[Тыдымский Ной]
Венчая Пана с местной мошкарой,
помашет пруд воздушною рукой,
перебирая анальгины нервно.
Чем запалился [?] перед нами он,
стоящий перемазанным мукой,
с канальей дождевой и прочей скверной
компанией из женских тополей,
лакающих [как псы] своих ветвей
окрошку пуховую в отраженье,
где лошадь, проходящая сквозь твердь,
разносит бубенцы [как будто смерть
своё уже признала пораженье]
и лепит из снежков своих копыт
тех, кто до рождества в воде укрыт —
пока не взрезана в крещение пилою
она – и чертит круг над полыньёй,
и человека ищет [под корой
своею] пруд немеющей рукою.
И лошадь разминает позвонки
дыша над тёмным видом – далеки
извилины воды [задышанной и тесной],
и тихий плотник или местный Ной
идёт по воздуху со всей своей семьей
под мошкарою снега занебесной,
несёт свой род, как сосны, издали.
И отрывает лошадь лепестки своих
голяшек, чтоб семье ответить,
приветствуя освобожденье вод
и только бубенцы всё наперёд
молчат и знают, и звенят беспечно.
(22/11/13)
«Я научил ад говорить, собой…»
Сергею Ивкину
Я научил ад говорить, собой
как манной кашей липкой и губастой,
его перекормив – своим одним
присутствием и чёрно-белой пастой.
Такой пленэр на выезде, такой,
что, проведя по воздуху сухой
рукой – царапины оставишь в известковом
его нутре. Точи же кисть, малыш —
его пораним мы – как бы кишмиш
топча то босиком, то сапогами,
то доставая с помощью старух
обрубок воздуха в котором не заснуть,
то еблей занимаясь в быстрой ванне.
Иди со мной скорее, дурачок,
мы нарисуем топь, электрошок
внутри зеркал коцитовой конюшни,
и наши мамки, ад переведя,
застанут сад, ничо не говоря,
из живота достав щенков, как лунки —
мы полетим с тобой сквозь тихий ад
крольчих, щенков с оленьими глазами,
переводя на русский славный мат
то, что они везде поспели сами.
Но не сказать, что будешь ты другим
под этим ли шершавым – что там с ним
под светом вездесущим, будто чурки? —
под этим ли входящим, будто клин
в древесную породу с любой дурки [?] —
где пацанва проходит сплошняком,
лакая шнапс провисшими губами
с ланит, прибитых к косточкам соском,
как вереница смерти перед снами —
вишневая по вкусу – будто лёд,
висящий на ветвях у тёмной спицы
телеэфира местного, что в рот,
забился, вспомнив то, что мы – ресницы,
что это Бог взирает свысока
на всех животных с тёплыми глазами,
и расширяется, как будто свет тропа,
пока свой ад мы кормим словарями.
(28/11/13)
[Восемнадцатилетие]
Я начинаю старость, как себе
мужик строгает гроб, когда за сорок,
когда губа у старших из детей
увлажнена давлением из сонной
страны, где стая жидких обезьян
стремится отвердеть до безразличья,
с которым копоть ляжет на изъян,
как бы мужчина твой косноязычный,
чтоб в форточку альпийскую смотреть
и приходить в себя ещё все сорок,
оставленные дочерью мне, лет,
