Зеленая кухня, или Самый опасный рецепт

Джейн понимающе кивнула.

– У вас много работы, – сказала она. Я улыбнулся: она не увидела даже трети того, что я делал для его величества. Вырастить травы просто – а вот сварить из них зелья – это та работа, после которой я только и могу, что лежать на кровати и смотреть, как над головой кружится потолок.

– Да, работы хватает, – сдержанно ответил я. – Но теперь, когда вы здесь, будет немного легче.

К сапогам Джейн подобрался побегонник: осторожно дотронулся до голенища и запрыгнул на колени, качая розоватыми соцветиями. Джейн ахнула, напряглась, не зная, что делать и чего ждать от растения.

– Погладьте его, – посоветовал я. – Это полезное растение, отличное кровоостанавливающее. Одна с ним беда: всегда старается сбежать с грядки.

Осторожно, стараясь не поранить побегонник, Джейн провела по нему ладонью, и царапины, оставленные бой-огурцами, стали растворяться. Девушка заулыбалась, побегонник довольно фыркнул и, спрыгнув на землю, помчался к сиреневому отряду гадючьего лука – он с ним приятельствовал.

– Ну вот. Если вас кто-то еще исцарапает, вы знаете, кого надо погладить, – произнес я и вдруг удивился: сейчас рядом со мной был человек, очаровательная девушка – и я не чувствовал неудобства. Все казалось мне хорошим и правильным – таким, каким было много лет назад, до того, как я стал тем, кем стал.

Впрочем, незачем вспоминать о прошлом. В нем было слишком много боли – а я не хотел к ней возвращаться.

– Знаете, я сейчас задумалась о том, как буду выходить отсюда в город, – призналась Джейн. – Мне ведь понадобится купить какие-то вещи, одежду, книги…

– Читаете книги? – удивился я. Это и впрямь производило впечатление: обычно девушки не имели склонности к чтению: считалось, что от него заводятся дурные мысли, и юные леди начинают хотеть не замуж, а в академию.

– Читаю. У отца большая библиотека, я брала там книги потихоньку, – взгляд Джейн снова потемнел, словно она в очередной раз подумала о том, во что превратилась ее жизнь за эти два дня.

– Если хотите, можете составлять списки для моих посыльных, – сказал я. – Ну или я вам составлю компанию. Если я буду рядом, то никто вам и слова не скажет.

Джейн вздохнула.

– Они будут смотреть. А потом обсуждать нас обоих. Это как… – она замялась, подбирая нужные слова. – Вы и сами знаете, что про вас говорят. Привыкли к этому за многие годы. А я…

Похоже, она решила, что попала в тюрьму. Стены комнаты, зеленая кухня, в которой всегда много работы, и лицо тюремщика, которое с каждой минутой будет становиться все отвратительнее.

– Вот что я вам предложу, – произнес я. Идея, которая пришла мне в голову, была в некотором смысле шуткой – но однажды, когда я еще не был гениальным отравителем, она сработала. – Можем сегодня после работы пожарить мяса вон там, на берегу реки. Это мои владения, в них никто не заходит. А можем пойти прогуляться в парке – и обещаю, ни одна живая душа не заметит вас.

Джейн вопросительно подняла бровь.

– И в чем подвох?

– Нет никакого подвоха.

Какое-то время она молчала. Я покосился в сторону мандрагор: одна пыталась выкопаться из грядки, но у нее ничего не получалось. Правильно посаженная мандрагора может прыгать и кричать, но никогда не сбежит.

– Лучше давайте пожарим мяса, – сказала Джейн. – Я пока слишком боюсь.

Глава 2

Джейн

– Пляк! Вон еще один паразит!

Я вытянула тоненький зеленый стебелек сорняка, и толстая мандрагора довольно оскалила зубастый рот.

– Так ему, так! Выкидывай! – одобрительно произнесла она. – И побрызгай на меня, а то от них воняет!

Я послушно окатила мандрагору водой из опрыскивателя – та зафырчала, довольно топорща свежую листву. Завтрак давно прошел, потом Аррен пригласил на обед – куриный суп и стейк с картофелем, и чуть ли не все растения на кухне развопились о том, что я мерзавка, которая ест их родственников. Сейчас было четыре часа дня, и я вымоталась так, что готова была упасть прямо в грядку и не подниматься из нее. На руках вздулись мозоли от копателя ямок для пражки, голова гудела, словно кто-то колотил по ней палкой, спина разламывалась. Мандрагоры, которых сегодня оставили напоследок, дружно командовали мной, как рабыней.

– Вон тому еще плякни!

– Водицей брызни!

– Этого не забудь!

– Этого просмотрела, растяпа этакая!

– Пляк! Пляк! Пляк!

Наконец, грядка с мандрагорами сделалась идеально чистой, и я села прямо на землю, забыв о том, что собиралась поберечь наряд от Сендабетти. Голова кружилась, тело казалось мешком, наполненным усталостью и болью. Великие боги, смогу ли я к этому привыкнуть?

Аррен работал в теплице – казалось, она была выточена из хрусталя. Когда он открыл дверь и вошел внутрь, то я услышала негромкую музыку, и мандрагоры тотчас же заорали:

– Зажимай носы! Пляк! Вонючек распечатали!

Запах, который вырвался из теплицы, заставил меня отшатнуться и задержать дыхание: казалось, кто-то вылил черничное варенье в навозную кучу. Мандрагоры запрыгали в грядке, пытаясь удрать. Бой-огурцы замахали листочками, словно хотели развеять смрад. Кровохлебка поникла, распласталась по грядке, словно барышни, которые лишились чувств.

– Что это? – спросила я.

– Гром-черника, – объяснила самая толстая и зеленая мандрагора. – Пляк! Спасайся, кто может!

Мандрагоры дружно полезли из грядки, и я принялась было запихивать их обратно под нескончаемый пляк, но Аррен выглянул из теплицы и произнес:

– Не бойтесь, не сбегут!

Голос прозвучал глухо из-за маски, которую он надел, чтобы не задохнуться. Мандрагоры принялись ругаться еще громче – одна из них подпрыгнула, вцепилась лапками в мои волосы и заголосила:

– Тащи, тащи меня! Пляк! Пляк! Тащи!

Взвизгнув, я с трудом смогла оторвать мандрагору от волос, оставив в ее лапках солидную прядь.

В общем, когда первый рабочий день закончился, Аррен закрыл теплицу и принес мангал и мясо на берег реки, я смогла лишь доковылять до складного кресла, рухнуть в него и закрыть глаза. Мягко плескалась вода, бойко жужжали какие-то насекомые, издалека доносились голоса – люди шли по своим делам и жили своей жизнью, а я сидела, не чувствуя тела, в котором, пульсируя, разливались усталость и боль.

– Честно говоря, не ожидал, что вы так старательны и трудолюбивы, – признался Аррен, нанизывая мясо на металлические шампуры. Пахло луком и томатным соком – когда-то отец рассказывал, что это лучший способ замариновать мясо для отдыха на природе. У нас были только его рассказы, но не мясо.

– Не хочу, чтобы вы меня выгнали, – ответила я. Посмотрела на мангал – шампуры аккуратно легли над углями, а на столике приплясывал нож, нарезая свежие огурцы, помидоры и зелень для салата. Запах овощей был таким, что я невольно ощутила бодрость.

– Ты смотри! – донеслось с зеленой кухни. – Наших жрут! Пляк! Ветки бы вам повырывать по самые по плечи!

Вскоре над рекой потянулся сизый шашлычный чад, и он куда-то забрал мою усталость. Я поняла, что хорошо потрудилась, что не жду милости от мужа или родителей, а честно зарабатываю себе на хлеб, и что постепенно все наладится. Аррен протянул мне маленький бокал вина – легкого, больше похожего на сок.

– Не выгоню, – пообещал он. – Я думал, что вы не знаете, с какой стороны взяться за сорняк. Как и полагается барышням из приличных семей. Вы меня приятно удивили, Джейн.

Я невольно ощутила какой-то странный прилив энергии. Когда говорили, что я превосхожу чьи-то ожидания, то мне всегда хотелось спорить.

– Увидите, я еще превзойду вас в вашем искусстве, – твердо заявила я. Аррен перевернул шампуры с мясом и усмехнулся.

– Надо же, как вы уверенно заговорили. Хотите пари?

Когда-то мама говорила, что приличные барышни не заключают пари, это удел кухарок и горничных, которые готовы проспорить свою честь первому встречному – но теперь, после того, как мой муж разорвал наш союз, я решила, что имею на это право.

– Что за пари? – поинтересовалась я.

– Если до конца следующей недели сумеете вырастить трицветок и приготовить из него зелье мгновенной смерти, то я официально признаю вас своей ровней, – ответил Аррен. – И добьюсь выдачи вам патента на личную зеленую кухню.

Я понятия не имела о том, что такое трицветок, как его растить и как готовить зелье – но желание доказать, что я не просто никому не нужная дурочка, которую выловили из реки, сделалось настолько сильным, что я выпалила:

– Договорились.

Аррен улыбнулся. Пригубил вина из бокала, и я вдруг подумала, что теперь, после целого дня труда и его неожиданной заботы обо мне, он вовсе не кажется пугающим и жутким.

– А если у вас не получится, то тогда будете бесплатно работать на меня целый год, – с мягкой ироничной усмешкой добавил он. – Что, по рукам?

– По рукам! – весело ответила я и спросила: – Что такое трицветок?

***

Аррен

Вообще личный патент на собственную зеленую кухню – это способ обустроить жизнь для Джейн. Она сможет выращивать, например, тишь-сахору для успокоительных зелий: эта травка хорошо растет именно в женских руках, и спрос на нее всегда есть. Но я был твердо уверен, что она не сумеет вырастить трицветок – это, простите, не репа, чтобы с ним смог справиться любой человек с лейкой и тяпкой.

– Мне нравится ваша решительность, – признался я, снимая один из шампуров. Мясо отправилось на тарелку – смуглое, горячее, шкворчащее соком, пахнущее дымком – и я вдруг будто бы провалился в прошлое, когда еще не был хозяином самой опасной зеленой кухни королевства. Я рухнул в такой же весенний день, который давно растаял много лет назад: тогда я точно так же жарил мясо на берегу реки, и со мной была совсем другая девушка.

Теперь я не мог вспомнить ее лица. Только улыбка осталась – теплая, ласковая.

– У меня ничего нет, кроме нее, – ответила Джейн. Судя по ее стройной фигурке, мяса и прочих вкусных излишеств она не ела: девочек строго ограничивают в еде. – Я и сама себе удивляюсь.

– А я удивляюсь, как это вы не намяли мужу бока, – сказал я: поправил шампуры и сел за стол. Горячее мясо, свежий весенний воздух, приятная компания – что может быть лучше? Ароматный дым стелился над водой, солнце уходило к горизонту, и я вдруг понял, что мне наконец-то спокойно. Спокойно и легко.

Джейн машинально дотронулась до лица, там, где на щеке багровел отпечаток ладони, и вздохнула.

– Видели бы вы его кулаки, – глухо ответила она. – Я испугалась. Да и не кулаков, а… Просто того, что меня могут бить в мою первую брачную ночь. Что меня вообще кто-то может бить.

Я понимающе кивнул. Должно быть, она успела влюбиться в своего будущего мужа – юные девушки вообще быстро влюбляются – и ее парализовало от ужаса, когда он поднял на нее руку. И отчаяние, которое наполнило Джейн и погнало умирать в реку, было настолько глубоким, что она согласилась работать на меня.

– Я сегодня вечером сварю вам мазь, – произнес я. – И следа не останется.

Джейн посмотрела на меня с неподдельным теплом. Сегодняшний день ее вымотал, но сейчас, сидя со мной на берегу реки, она чувствовала себя по-настоящему хорошо: это было ясно по блеску глаз и румянцу.

– Спасибо. Жаль, что никакая мазь не сотрет того, что случилось.

Я понимающе кивнул. Надо было еще вчера предложить ей лекарство – но рядом со мной слишком долго не было кого-то, кто нуждался бы в моей помощи, а не в моих ядах. Вот я и растерялся.

– Мне бы такое средство тоже не помешало.

Некоторое время мы молча ели мясо, и Джейн по-настоящему наслаждалась вечером, едой, плеском воды. Редкая это вещь, человек, который способен вот так, запросто, получать удовольствие от жизни. Мандрагоры наконец-то перестали вопить по поводу того, что мы тут, видите ли, накрошили их родню в салат, откуда-то издалека летели разговоры и пение, по реке плыл кораблик под зеленым парусом. Весна уверенно шла по земле в сторону лета.

– У вас ведь есть какая-то тайна, – сказала Джейн. Я вопросительно поднял бровь: надо же, она не боится спрашивать меня о моих тайнах! Кажется, она вообще меня не боится – и это было странным. Все, кто хотя бы раз слышал мое имя, испытывали трепет и дрожь, понимая: я сорву подорожник, разотру его в пальцах, и у человека, на которого я посмотрю, случится мозговая горячка.

– Бессчетное количество, – улыбнулся я. Джейн отправила в рот еще один кусочек мяса, прожевала и мечтательно улыбнулась.

– Вы выглядите, как человек, у которого есть одна главная тайна. Та, которая вас изменила. Та, которая сделала вас тем, кто вы есть.

Я вопросительно поднял бровь. Улыбнулся, стараясь выглядеть беспечно.

– Почему вы так решили?

Вчера вечером я как раз закончил высадку рассады вентуверца, лучшего способа вызвать паралич, и представить не мог, что через день буду сидеть вот так, на берегу реки с красивой девушкой, и говорить о каких-то пустяках… Впрочем, люди всегда называют пустяками что-то по-настоящему хорошее. Это я давно успел заметить.

– Потому что вы слишком человечный для вашей репутации, – ответила Джейн. – Вы отнеслись ко мне по-доброму. Спасли, дали приют и работу. Я имею в виду, при том, что о вас говорят, вы должны были закопать меня в грядке. А вы…

– Я никого не закапываю в грядках, – усмехнулся я. – Но так говорят, да. Люди вообще много болтают и мало думают.

По тропинке на противоположном берегу, там, где раскинулась зеленая кухня доктора Каренти, который занимался препаратами для детей, шла компания подгулявших соседей: они всегда подчеркнуто вежливо здоровались при встрече, вот и сейчас остановились, сняли шапки, помахали – я махнул рукой в ответ и подумал, что разговоров и сплетен теперь не оберешься.

Аррен Эленбергер устроил пикник, да еще в женской компании. Чудеса.

– А тайна… да, она у меня есть, – подтвердил я и решил сменить тему. Незачем говорить о том, что я давно оставил в прошлом. Вынешь – кому от этого станет лучше или легче? – Но хранится так глубоко, что страшно доставать. Но зерна трицветка растут еще глубже… так что я все-таки выкопаю одно для вас. А вырастить его – уже ваша задача.

Улыбка Джейн сделалась лукавой, задиристой.

– Я справлюсь, – пообещала она. – Вот увидите!

***

Джейн

Нет, это точно было какое-то безумие!

Я перетрудилась, устала и не понимала, о чем говорю. Потому что человек в здравом уме не может задавать Аррену Эленбергеру вопросы о его тайнах.

Но вечером на берегу реки в нем будто бы пробудилось что-то, что он прятал и от света, и от себя. Рядом со мной был человек, который не имел отношения к чудовищу – а весь свет видел в Эленбергере только чудовище. Вот я и не удержалась.

По счастью, он перевел разговор на другое, и я вздохнула с облегчением. Леди так себя не ведут. Вечером, когда мы вернулись в дом, Аррен принес мне баночку с мазью: стоило нанести густую, остро пахнущую кашицу на вчерашние побои, как от них и следа не осталось. Интересно, что сейчас делает мой бывший муж? Мои родители? Наверно, дружно проклинают ту, которая опозорила благородное семейство – а Энтони, проклиная порочную жену, заполняет документы для получения компенсации…

Интересно, ищут ли меня? Или сбежала – ну и в Пекло?

Нырнув под одеяло, я представила, как бы выглядели мои родители, когда бы меня достали мертвой из реки. Сестры, конечно, плакали бы – а вот отец не проронил бы и слезинки. Так и стоял со сжатыми в нить губами. Я была бы примером для всех: вот что бывает, если ступаешь на путь порока.

Мне захотелось рассмеяться и заплакать. Я была невинной невестой, искренне влюбленной в жениха – и это кончилось тем, что теперь я занята прополкой мандрагор.

А еще и трицветок этот… Ладно, разберусь. Читать я умею, и вряд ли выращивание трицветка такая уж сложная наука. Как он выглядит, интересно? Должно быть, все же особая штука, раз Аррен пообещал за него патент на личную зеленую кухню. Что я буду там выращивать, вот бы знать…

Думая о трицветке, я почти погрузилась в сон, и на грани реальности и дремы вдруг проступила мелодия – тихая, ласковая, влекущая. Я потянулась за ней – мелодия опутала мои пальцы золотистой нитью и повела сквозь тьму куда-то вперед. От нее веяло надеждой и обретением желанной свободы, она одна казалась по-настоящему важной.

Она была совершенной.

Чем дольше я шла сквозь тьму, тем звонче становилась музыка. Постепенно в ней проступали голоса, которые пели без слов – но слова были и не нужны. Голоса прикасались к какой-то очень глубокой, древней части моей души – я шла к ним, и тьма постепенно развеивалась. В ней проступали сверкающие брызги розового и золотого, в ней скользили сиреневые и алые нити, и вскоре я увидела гостеприимно открытые ворота, ведущие во дворец.

Любой король был бы посрамлен такой роскошью. Рядом с этим дворцом, его башнями и башенками, колоннами и окнами, мраморными статуями и причудливыми извивами лестниц, любое королевское жилище казалось хижиной бедняка. И меня ждали в нем не как гостью, служанку или приживалку – я всем своим существом поняла, что там я буду ровней.

Мелодия стала громче. Теперь в ней не было мягкого влечения – теперь она звала меня уверенно и твердо.

Повеяло запахом водорослей, рыбьей икры, тонкой ноткой гнили, такой сладкой, такой привлекательной. Я шагнула вперед, к дворцу, и в ту же минуту меня с ног до головы окатило водой, и наваждение исчезло.

Где дворец? Где комната, в которой я легла спать? Я увидела, что стою на берегу реки – кругом царила ночь, монетка луны отражалась в тихой воде, а Аррен Эленбергер, стоявший рядом со мной с пустым ведром, выглядел по-настоящему рассерженным, но, кажется, этот гнев не был направлен на меня.

– Что случилось? – растерянно спросила я. – Вы меня облили?

Он вздохнул. Устало провел ладонью по лицу.

– Облил. Единственный способ спасти человека от русалочьего зова – это плеснуть на него чистой водой из колодца.

Русалочий зов? Я посмотрела на тихие волны реки, которые подступали к ногам и на всякий случай отошла подальше. Значит, это был не сон?

– Я… я просто легла спать, – только и смогла сказать я. – Как это… Что это?

– Вы очень понравились русалкам, когда вчера захотели утопиться, – хмуро ответил Аррен и, взяв меня за руку, повел к калитке, что вела на зеленую кухню. Травы и овощи спали. С одной из грядок послышался недовольный глухой голос:

– Божечки-картошечки, кому не спится в ночь глухую? Шляются и шляются, сколько ж можно.

– И они меня позвали? – спросила я. По телу побежал озноб: кажется, Аррен Эленбергер в очередной раз спас меня от смерти – такой, которой невозможно было противостоять.

Сделалось холодно и жутко.

– Да, они вас так просто не оставят в покое, – мы вошли в дом, и я послушно вытерла босые ноги о коврик, помня про паркет. В гостиной Аррен резко похлопал в ладоши, и на кухне началась возня: должно быть, готовили чай. Мы сели на диван, и только теперь я поняла, насколько сильно устала и душой, и телом.

– И что же с этим делать?

– Сходим завтра в лавки Хагримана, – ответил Аррен. – Подберу вам отвращающие зелья, чтобы отпугнуть русалок.

Я испуганно посмотрела на него. Казалось, кто-то взмахнул рукой и снял то защитное покрывало, которое прятало от мира. Завтра я окажусь на улицах города, завтра все увидят ту, которая осрамила свое семейство – да еще и увидят в компании Аррена Эленбергера…

Сейчас я и представить не могла, как буду себя вести. Как вообще все выдержу.

– Все меня увидят, – пробормотала я. – Может, будет… ну не знаю, скандал.

Аррен только рукой махнул.

– Думаете, такого, как я, можно напугать скандалами? Джейн, вы же не собираетесь сидеть здесь вечно, правда?

– Не собираюсь, – кивнула я. – Но не знаю, как смогу на всех смотреть, когда…

Я не договорила. Аррен ободряюще погладил меня по запястью, и я как-то вдруг поняла, что у него очень сильные руки с твердыми, чуть шершавыми пальцами. Это прикосновение пробудило что-то в душе – что-то очень далекое, пугливое, похожее на цветок.

– Сможете, потому что вы ни в чем не виноваты, – произнес он. – Да и в моей компании можно бояться только меня. Думаю, это вы уже поняли.

***

Аррен

Когда на следующий день мы вышли из дома, сели в открытый экипаж и направились в сторону лавок Хагримана, то я подумал, что в скандале с Джейн Холифилд именно мне отведут роль похитителя девичьей чести. Иначе зачем бы я привечал опороченную изгнанницу? Впрочем, вряд ли кто-то осмелится открыть рот. На нас, конечно, будут таращиться, но нет в Бентеноне таких смельчаков, которые отважатся сказать что-нибудь неприятное.

Джейн сидела рядом со мной – стройная, прямая, словно натянутая тетива. Коснись – услышишь звон. Когда мы наконец-то выехали на одну из центральных улиц, которая вела к большим торговым рядам, то нашлись и зеваки: какая-то мать семейства с выводком дочек замерла с разинутым ртом, увидев нас, и одна из девиц прощебетала:

– Маменька, это же Джейн Холифилд?

Джейн побледнела. Пальцы, сцепленные в замок, сжались еще сильнее. Я понимал, что моей спутнице трудно – несколько дней назад она была счастливой невестой, а теперь стала порочной изгнанницей, и это не та вещь, с которой легко смириться. Она была отверженной – как в каком-то смысле и я, и наверно, не было человека, который сейчас понимал бы ее лучше.

– Да, это она… – завороженно откликнулась мамаша-наседка. Экипаж проехал мимо, и Джейн пробормотала:

– Ну вот, я знала, что так и будет.

– Вы ни в чем не виноваты, Джейн, – ответил я. – И вы не должны вечно сидеть взаперти… да и не сможете этого сделать. Так что держите голову выше, а спину прямо. Больше нам с вами ничего не остается.

В ее взгляде было понимание. Я прекрасно знал, что такое любопытные и испуганные взгляды, шепотки за спиной, презрение, густо замешанное на страхе. А еще лучше я знал, что единственный способ справиться с этим – жить достойно. Идти так, словно ничего этого не существует. Другого средства не было, и со временем Джейн обязательно это поймет.

Экипаж остановился у лавок Хагримана, и моя спутница вздохнула с облегчением. Здесь не было досужих сплетниц: в гостеприимно распахнутые двери этих магазинов входили только солидные господа в дорогих костюмах – маги, артефакторы, зельевары, ученые, и это было одним из немногих мест в столице, где я чувствовал себя по-настоящему спокойно и свободно. На Джейн, конечно, смотрели с любопытством. Якоб Якобссон, серьезный и солидный господин артефактор, даже приостановился – когда мы обменялись рукопожатием, он с определенной бесцеремонностью взял Джейн за руку, заставил покрутиться, словно в танце, и одобрительно произнес:

– Ну потрясающе, дружище! Удивительное искусство! Голем нового поколения? Я пока только читал о них.

– Как вы смеете? – вспыхнула Джейн: она разозлилась так, что страх и смятение растаяли. – Вы разговариваете с леди!

Якобссон даже рот раскрыл. Будь на его месте кто-то другой, я бы решил, что он издевается – но нет, натура артефактора была простодушной иногда до глупости.

– Этот голем еще и разговаривает! – восхищенно произнес он.

– Я не голем! – отчеканила Джейн. – Не смейте!

Якобссон охнул, а я подумал, что ни одна живая душа не представила бы меня в компании обычной девушки. Голем – вот единственно возможная спутница, которая не боится ядов, зелий и мандрагор. На мгновение мне сделалось грустно.

– Ох, миледи, простите меня, – с искренним сожалением поклонился артефактор. – Видите ли, я читал “Вестник современной магии”, и он описывал големов нового поколения, и на дагерротипических снимках как раз были девушки, очень похожие на вас… простите меня, мне право же, очень неловко.

Джейн кивнула и отвернулась. Было видно, что она задета до глубины души.

– Дружище, нам понадобится кое-что посерьезнее извинений, – улыбнулся я, и Якобссон кивнул, всем своим видом показывая готовность загладить вину. – Посоветуй артефакт, который отпугивает русалок, у моей ассистентки с ними проблема.

Артефактор нахмурился, затем извлек из кармана туго набитую визитницу и протянул нам карточку одного из магазинов.

– Вот, здесь самый лучший выбор по вашему вопросу. Берите пластинки Зуренти, они подороже, но очень качественные. Если вам будут сватать Шумбарта или Зетше, то даже не думайте поддаваться, прослужат всего неделю, а потом подзаряжать.

На том мы и распрощались. Глядя вслед Якобссону, Джейн задумчиво произнесла:

– Вы знаете, он ведь во многом прав. В женщинах и так видят големов. Послушные вещи, которым не положено разговаривать. С которыми можно сделать все, что захочется, и никто и слова не скажет.

Мне захотелось ее утешить – но я понятия не имел, как это сделать. Я умел выращивать самые опасные и капризные растения, я мог сварить самые тонкие и неуловимые яды, но вот поддержать опечаленную девушку – нет, до такого мое искусство еще не дошло. Но зато я знал, что лучший способ отодвинуть в сторону проблемы – заняться делом.