От берега до берега

Пётр Левин

От берега до берега

Глава 1. В погоне за мечтой

Ранним утром я попал на «Непокорный». Солнце заливало прибрежье жёлто-оранжевым, и море, всё в ряби и белых отблесках, резало глаза, сливалось на горизонте с небом в бескрайний купол, маня зовущей бесконечностью. Я задумал добраться из Лиды, где отлёживался после долгих скитаний, до Эраса. Если ветер будет дуть левантом, путь займет три недели, не больше.

В излюбленной моряками таверне «Усталый заяц» я познакомился с одноногим Годриком, пьяницей, который раньше ходил боцманом. По заведённому им самим ритуалу он выпивал кружку душистого эля, чмокая обветренными губами и выпучив глаза, затем делал пять больших глотков рома прямо из горла, и только после этого начинал рассказ. Одна его история и сподвигла меня на скорое отплытие в Эрас, который стоит прикрытый скалами сразу за водоворотом Галана. В то время я был как та бутылка с мольбой о помощи, которую в отчаянии отдал морю заточенный на острове после кораблекрушения моряк.

Годрик хитро щурясь уверял, что в Эрасе самые красивые женщины, которых он только видел. Лица их нежны, синие глаза глубоки, а движения плавны, как море на рассвете, голоса журчат, как свежий источник в знойный день. Но я не придавал значения этому рассказу, пока не услышал о Ней, Единственной, Покровительнице обречённых. Годрик клялся, что увидел Её в тот миг, когда его «Неуловимый» шел фордевинд по-над кромкой водоворота Галана, и ростра корабля с хриплым стоном вонзалась в бурлящую пену, захлёбывалась чёрной водой, а обречённый фрегат кренился на левый борт, вздыбливая киль и готовясь рухнуть в кипящий омут.

– Я обвязался шкентелем и из последних сил держался за ванту, когда среди грохочущего рокота показались серебряные всполохи. Буря разверзлась, и на белом облаке появилась Она, Единственная, Утешительница. Её лик был светел, а голос дарил надежду, как тихий плеск воды у кормы в спокойную ночь, – рассказывал старик.

Как-то днём я зашёл в таверну и Годрик, который знал о моём желании отплыть в Эрас, кинулся ко мне, хромая и стукая о пол деревянным протезом, схватил за плечи, и радостно прокричал, что утром видел капитана Вариса, который сетовал, что через три дня его судно уходит в Эрас.

– Тебе нужен Фрегат «Непокорный», только не показывай Варису свою прыть – прохрипел старик, – он этого не любит.

Я быстро выведал у Годрика некоторые подробности относительно капитана и, радостный от нахлынувшего чувства любви к жизни, выскочил из таверны, даже не поблагодарив, и побежал к заливу, ощущая во рту сладость.

Я увидел на берегу двух скучающих матросов и дал им по два тара, чтобы они отвезли меня на «Непокорный», который белел парусами на рейде. Матросы бойко доставили меня к кораблю, обшитому медью, с рострой в виде русалки с вьющимися волосами и большими плечами. Гигант покачивался в лёгкой дымке, и казалось, был необитаем, лишь только с глухим стоном волны бились о борт, нарушая тишину.

– Эй там, на баке! – крикнул я. – Разрешите подняться!

– По штормтрапу вверх, да поживее, пока волна не шибанула! – услышал я властный голос.

Я взялся за снасти и медленно полез наверх, покачиваясь, как плохо загруженный люггер; неловко балансируя перелез через релинг, и, ступив на палубу, отрекомендовался капитану Варису. Я сразу узнал его по описанию, которым снабдил меня Годрик. Высокий, с чёрной бородой, загорелый и морщинистый, с серыми глазами, он носил жилет, на лацкане которого блестела вышитая золотом буква «К». Одни матросы потом говорили мне, что это знак Королевского флота, другие – что символ капитана, не знавшего поражения. Варис не выпускал из рук маленькую медную подзорную трубу, и то и дело смотрел в нее в сторону берега.

– По какому делу? – коротко бросил капитан, скрестив руки на груди.

Всем видом он выражал холодную неприязнь. Я объяснил и попросил назвать цену за место.

– Двадцать ли.

Казалось, капитан нарочно запросил выше паруса, надеясь, что отступлю, но я ударил по руке. Когда отдавал четыре красные бумажки, в тяжёлом взгляде Вариса я прочел ненависть человека, которому отчаянно нужны деньги, но который презирает тех, кто их может заплатить.

– Я могу отрядить вам каюту рядом с моей. Она довольно тесная. Вам будет неудобно, – проговорил капитан и улыбнулся.

В тот же вечер я отправил свой скарб на «Непокорный», а через три дня с одной заплечной сумкой, в которой лежали деньги, документы и дневник, вышел из гостиницы, предвкушая вкус грядущих приключений.

Я шел по чёрным улицам Лиды, сапог наступал с хлюпаньем в лужи, которые в темноте сливались с землёй, и чувствовал, как внутри разгорается пламя, и что душа снова расправляется, как праздничный парус, который годами лежит в глубине трюма и который понадобился по случаю – у капитана родился сын.

И вот теперь полыхает рассвет, солнце заливает лицо, я стою на берегу и жду, пока матросы, ворча и ругаясь, уложат последние тюки в шлюпку, чтобы отплыть вместе с ними. Капитан, я знал, смотрит в свою маленькую трубу. Я не видел его, но всем нутром чувствовал, что он наблюдает за мной и взвешивает мою судьбу.

Матросы налегали на вёсла, и вскорости наша шлюпка, словно щепка, ткнулась в борт корабля. Я живо ухватился за вант-путенсы и взбежал по штормтрапу, точно бывалый боцман, привыкший к качке. С удовольствием заметил, что капитан был удивлен моей ловкостью, но вместо одобрения он лишь нахмурился. Я окликнул щуплого юнгу, что возился у крепления талей, и велел ему проводить меня к моей каюте. Маленький, вёрткий, с морщинистым лицом не по годам, он взглянул на капитана, дождался молчаливого одобрения, махнул рукой и стремительно зашагал вперед.

Пока мы пробирались по трапам и скрипучим узким коридорам, он негромко напевал:

– Меня волна несёт

От берега до берега,

И парус мой плывёт

Пока мне жизнь отмерена.

Каюта была, как и говорил капитан, мала, с ней мог сравниться разве что гальюн. Я кинул сумку на узкую койку и убедился, что присланные три дня назад вещи на месте, затем вернулся на палубу, взошел на ют и услышал, как капитан отдал приказ выбирать якорь. Матросы, налегая на брашпиль, слаженно потянули канат, якорь медленно поднимался из пучины, и вскоре с глухим стуком лёг на клюз.

Тут же разнеслись команды:

– К мачтам, живее, канальи! Поднять грот! Фор-марсель на ветер!

Матросы рванулись по вантам, ловко взбегали вверх, распутывали снасти и откидывая шкоты.

– Фор-бом-брамсель, фор-трюмсель, сыны акулы, грот-марсель, грот-брамсель, черти ада, грот-бом-брамсель, крюйс-марсель, крюйс-брамсель, русалкины бастарды, – кричал во всю глотку капитан.

Паруса разворачивались с глухими хлопками, как выстрел картечи. Корабль дрогнул, ожил, словно морской зверь, пробуждающийся ото сна. «Непокорный» быстро набрал ход, оставляя за кормой длинный след пены, который таял в пучине.

Я встал у релинга, медленно вдохнул солёный воздух и посмотрел в синие бескрайние дали. Вскоре я спустился в каюту и записал в дневнике эти строки, которые выучил наизусть:

В дальних моряхСкитался я на кораблях.Искал грядущее, что рядом,Но не касался его взглядом.

Все дни плаванья были спокойными, попутный ветер наполнял паруса, и корабль уверенно скользил в волнах, но на двадцатые сутки небо зажглось рваными молниями, чёрные тучи навалились на горизонт, и тьма накрыла разом небо от края до края. Взвыл ветер, я в ужасе увидел горы, которые как разъярённые титаны вздымались над кораблём. Это было нагромождение из чёрных волн, одна волна за другой, одна больше другой.

– Святый Боже, помилуй, нас грешных, – слышал я глухие мольбы, заглушаемые бурей.

Матросы, цеплялись за скользкие ванты, боролись, обречённые, с разъярённой стихией. Корабль стонал в предсмертной агонии под натиском ветра, словно подпевал буре её мрачную песню.

«Непокорный» входил в кромку водоворота Галана и кренился на левый борт, русалка на носу судна в исступлении захлёбывалась, и казалось, что спасения нет от чёрного дна.

Но вдруг буря расступилась, море вмиг стихло, как наигравшийся котёнок; вода, только что вздыбленная, легла зеркальной гладью; на палубу пролился жёлтый свет; и на белом маленьком облачке к нам, грешным, спустилась Она.

– Дева Мария, Матерь Божия, веруем в тебя, – услышал я изумленные возгласы матросов.

Суровый капитал Варис улыбнулся – впервые за всё плавание, – лучики играли на его лице. Эта улыбка врезалась мне в память. Он поднял подзорную трубу, чтобы лучше рассмотреть, но внезапно накрыл вал, стена воды обрушилась и одним махом поглотила корабль.

Очнулся на берегу, я лежал на животе уткнувшись лицом в песок. Я перевернулся, в захлёб вдохнул, и увидел глубокие синие глаза на нежном лице. Девушка наклонилась надо мной, лёгкое ситцевое платье струилось по стройному телу, движения рук и плеч были плавны, и когда она заговорила, мне почудилось, что журчит ручеёк.

– Ты выжил, странник. Добро пожаловать в Эрас.

«Дева Мария, матерь Божия. Верую в тебя. Спаси и сохрани», – прошептал я молитву, затем похлопал себя по груди, нащупал заветный нательный крестик и с любовью поцеловал.

Глава 2. Синие глаза

Вдруг накатила волна, и девушка с визгом отскочила. Добрая порция воды вернула меня в реальность, и пока солёная влага стекала по вискам и щекам, я ощутил спиной, что песок отчего-то горяч. Я повернул голову в сторону моря, и будто увидел поднимающиеся волны, чёрные гиганты, и будто услышал рёв бури; и мне показалось невероятным, что стена воды поглотила весь «Непокорный», а я остался жив. Я посмотрел на девушку, которая улыбалась, и, наконец, расслышал ленивый шелест прибоя, который разбивал тишину на мелкие осколки.

– Ты можешь встать? – снова услышал я мягкий голос.

На этих словах я окончательно почувствовал тело, ломоту в суставах, и жар своего дыхания. Да, это был не песок горяч, а у меня был жар. Члены ломило, горло саднило от жажды. Ветерок донёс запах далёкого дыма. Я медленно сел, посмотрел на руки, ощупал себя – синяки, но ничего не сломано. Я оказался бос, на мне были чёрные брюки, правая штанина разорвана до колена. На мне осталась белая рубашка без левого рукава. В общем, я был похож на бродягу, кем теперь и являлся.

Я посмотрел на девушку. Все это время она стояла рядом, худая и хрупкая, с волнистыми чёрными волосами, в ситцевом простом платье. Её синие глаза смотрели на меня в распахнутой улыбке.

– У всех девушек Эраса синие глаза?

– Только у меня.

Мысли путались, память возвращалась кусками: буря, волны-гиганты, водоворот, сияние… Я крепко зажмурился, пытаясь удержать зыбкие образы, и девушка осторожно коснулась моего плеча.

– Ты спасён, странник. Я отведу тебя в город.

Она взяла меня под руку и помогла подняться. Мы шли неспешно. Я прихрамывал на правую ногу, и опирался на плечо спутницы. Вдалеке виднелись чёрные скалы, которые, по словам Годрика, защищали Эрас от штормов. Мы прошли берегом и вышли к городу.

Еще издали я отметил красивые одноэтажные и двухэтажные домики из белого камня, которые сияли в лучах солнца, их крыши, покрытые красной черепицей, напоминали россыпь раскалённых углей.

Аэлида надела на голову маленький капюшон с чёрной вуалью, который сразу я заметил на её платье.

– Так надо, – сказала она, когда я открыл рот, чтобы спросить, – и никому не говори, что у меня синие глаза!

Узкие улочки петляли между строений, иногда попадались дома, на фасадах которых цеплялись скрюченными пальцами вьюны, и казалось, что я иду по джунглям. Воздух был пропитан запахами жареной рыбы, пряностей и свежего хлеба.

Мы вышли на мостовую, прохожие бросали на меня любопытные взгляды. Девушка вела меня уверенно, её платье легонько колыхалось в такт шагов. Я чувствовал тепло ее тела.

– Как тебя зовут?

– Аэлида.

Её имя прозвучало, как музыка. Я хотел расспросить её о многом, но ноги подкашивались, и всё, о чём я мог думать – вода.

Мы вышли на маленькую площадь с двухярусным фонтанчиком для питья. На верхнем ярусе стояли глиняные чаши, а из нижнего хлебала серая старая собака – она лакала длинным красным языком и жадно глотала.

Аэлида зачерпнула воды и подала мне чашу. Я взял заветный сосуд и пил жадно, как та собака, капли стекали по бороде, и я чувствовал, как силы возвращаются с каждым новым глотком.

– Тебе нужно место, где остановиться, и работа, – сказала она. – Я знаю, где тебя примут.

Я кивнул. Кошелёк остался на затонувшем «Вездесущем», и я был, как пташка. Дальше я пошёл без ее помощи и почти не хромал.

Мы миновали ещё несколько улиц и вышли к набережной. У пристани как застывшие стояли корабли – громоздкие барки, стройные люггеры и мощные фрегаты с высокими голыми мачтами. Воздух наполняли звуки: скрип реек и перешептывание снастей, ругань грузчиков и крики чаек. Аэлида остановилась у таверны с выцветшей вывеской «Красный дельфин».

– Здесь тебе помогут, – сказала она. – Спроси капитана Гелиона. Он собирает команду для своего «Ночного бриза». А это тебе на память обо мне.

Она, словно совершая древний обряд, взяла мою левую руку и осторожно повязала на запястье алую нить, завязывая её рыбацким простым узлом.

Я открыл было рот, чтобы поблагодарить её, но она уже развернулась, и как лань затерялась в толпе.

Таверна встретила меня густым запахом эля и креветок. За стойкой стоял коренастый мужчина с густыми бакенбардами. Он смерил меня взглядом, оценивая.

– Ты кто?

– Моряк. Пришёл к капитану Гелиону.

Бармен ухмыльнулся и кивнул на стол в углу, за которым сидел седовласый человек тёмно-синем мундире с золочёнными пуговицами и белых брюках и пил эль, на столе лежала треуголка. Гелион внимательно посмотрел на меня, поставил кружку и сказал:

– Судя по твоему виду, ты только что выбрался из когтей смерти, предположим.

– Дева Мария спасла меня.

– Все так говорят, брат. Звать как?

– Филипп Грант.

– Опыт есть?

– Ходил на фрегатах. Работаю быстро, крепко стою на ногах в качку.

Гелион задумчиво склонил голову.

– А вот, предположим, Фрегат «Ночной бриз» уходит через тридцать дней в Тару. Так-то, брат. Могу предложить тебе семь ли за поход, предположим. Столом и койкой не обижу.

– Я согласен. Но могу ли я попросить аванс наперёд? Мой корабль затонул. И мне решительно нечего надеть. Как видишь, капитан, я гол как сокол.

– Одежду я тебе найду, предположим, а аванс дать не могу. Сам стеснён обстоятельствами. Вот сходим в рейд, сделаем дело – и получим деньги. Так что, договорились, брат?

Он протянул мне руку, и я сжал её. Рукопожатие Гелиона было крепким, словно морской узел, не знающий слабых мест.

– Добро пожаловать на «Ночной бриз», – сказал он, жестом приглашая меня присесть. – Расскажи-ка, что за судно затонуло?

– «Непокорный». Попал в бурю, а дальше… дальше темнота.

Гелион нахмурился.

– «Непокорный», говоришь? Не слыхал о таком.

– Мы шли из Лиды. Но попали в бурю у водоворота Галана.

– Да, гиблое место, предположим. Но я в толк взять не могу. Зачем вы пошли через водоворот Галана? Это же верная смерть. Надо было обойти скалы с запада, взяв левей, проплыть по Тёплому течению, брат, и выйти с другой стороны на Эрас. Все корабли ходят только так. И только вы пошли напрямик через водоворот Галана. Ты же знаешь, почему его так назвали? В честь капитана, которые единственный выжил в той пучине, но потерял корабль. И вот теперь и ты. Будем звать тебя Филипп «Выживший», так-то…

– Я не знаю, почему капитан Варис повёл корабль через водоворот, если ты говоришь, что был другой путь. Впрочем, возможно, его научил человек, который зажёг во мне желание пойти в Эрас. Звать того человека Годрик, он бывший боцман, а ныне пьяница и завсегдатай в таверне «Усталый заяц» в Лиде… Он уверял меня, что бывал в Эрасе… И я теперь убедился в его словах, ведь его рассказ точь в точь совпал с тем, что я увидел на пути сюда и здесь, в городе…

– Предположим, – сказал Гелион и почесал бороду, – предположим, брат.

Капитан угостил меня кружкой эля, написал записку, и велел идти по пристани к чёрному большому кораблю, подняться на борт и передать записку боцману Крагу.

Я кивнул, спрятал листок в карман брюк и сделал последний глоток из кружки. Эль был терпким, с лёгким привкусом пряных трав.

Вышел из таверны и пошёл по набережной. Вечерело. Закатное солнце окрасило море в алый цвет, и мачты кораблей бросали длинные тени на вымощенную досками дорогу. «Ночной бриз» выделялся среди других судов – это был большой корабль с тёмным корпусом, тремя высокими мачтами, напоминающими огромные распятья.

Я прошел по причалу, ступил на сходную и поднялся на борт.

– Ты кто? – раздался грубый голос.

Передо мной вырос крепкий мужчина с густой бородой.

– От капитана, – ответил я, протягивая записку, – для боцмана Крага.

– Это я.

Краг взял записку, развернул, пробежал глазами и хмыкнул.

– Ну что же, теперь ты один из нас. – Он хлопнул меня по плечу. – Работа найдётся. Сначала – в трюме, потом посмотрим.

Я кивнул.

Корабль уходил через тридцать дней. Столько у меня было, чтобы понять, зачем Годрик направил «Непокорный» в проклятый водоворот.

Глава 3. След зверя

Тридцать дней – казалось, что этого времени более чем достаточно, чтобы разобраться в вопросах, которые терзали меня, но с каждым днём загадок становилось всё больше. Работа на шхуне была тяжелой, но честной. Я с головой ушёл в обязанности, стараясь привыкнуть к новому ритму. Боцман Краг сразу дал понять, что на корабле каждый должен тянуть свою ношу, иначе его просто вышвырнут за борт.

«Ночной бриз» был крепко сбитым фрегатом с ухоженными снастями и натянутыми, как надо, канатами. Я драил палубу, загружал ящики и бочки в трюм, выполнял самую тяжёлую работу, которую поручал мне Краг. Боцман был строг ко всем матросам, но, мне казалось, что меня он испытывал особенно. В его холодных глазах не было места добродушию. Он не терпел промедлений, и каждое его слово было словно приговор. Краг был холоден и строг, точен в приказах и не терпел болтовни и уклончивых взглядов, главное – чтобы всё было сделано безупречно и в срок.

Я подружился с моряком по имени Рольф, – коренастым парнем лет двадцати с руками как у старика. Он попал на судно всего за несколько дней до меня и уже успел кое-что услышать. Как-то вечером после тяжёлой работы мы сидели на корме, лениво пережёвывая сухари, когда он вполголоса проговорил:

– Я слышал, как Краг говорил с капитаном… Их разговор – будто ветер сквозняком по трюму прошёл, но я всё же кое-что разобрал. Мы не пойдём в эскорте каравеллы или барка. «Ночной бриз» отправится в одиночку, с особым грузом. Несколько ящиков, не больше, но что в них – не знает даже капитан.

Вскоре капитан сжалился надо мной и велел Боцману выдавать мне в день по три тара, чтобы я мог посидеть в таверне за кружкой эля.

– Но эти деньги вычту из вознаграждения. Сто таров это один ли… А тебе положено семь ли, предположим, брат.

Вечерами я выходил в город в неистовом желании увидеть Аэлиду. Но девушка не встречалась мне, и я даже начал сомневаться, была ли она вообще настоящей или это всего лишь призрачное видение. И тогда, в минуты сомнения, я смотреть на алую нить на левой руке, и понимал, что Аэлида была реальной.

Однажды вечером, когда в «Красном дельфине» было особенно людно, я услышал разговор, который заставил мою кровь закипеть. За два стола от меня сидели два матроса, один был особенно пьян, его язык был развязан.

– Говорю тебе, эта красавица с синими глазами будет моей! Я знаю, где она живёт!

– И где же, друг?

– На окраине города, на северной стороне, там, куда ведёт Каменная улица, нужно пройти через одинокий деревянный мосток, который проложен над Зелёным ручьем. За мостком будет старая, обветшалая лавка, в которой всегда пахнет мёдом и специями. И если пройти налево от лавки, то увидишь полусгнившее дерево. Оно стоит как раз рядом с её домом с маленькими оконцами и зелёной дверью с железным кольцом. Нужно только постучать три удара в это кольцо – и девушка откроет. По утру красавица прячет лицо под вуалью, выходит из дома и идёт за город к Белой речке. Вот там, у ивы, я ее и подкараулю, когда она откроет вуаль. Обниму, прижму к себе ее пахучее тело, посмотрю в синие глаза и поцелую! Ой-вей!

– Синие глаза говоришь… И как зовут твою возлюбленную?!

– Аэлида! Так назвала ее молочница, которая по утру принесла молока и постучала три раза…

Я едва не расплескал эль, который держал в руке, обернулся и с ненавистью посмотрел на говоривших. Оба были в грубых матросских куртках, но один, постарше, с медной серёжкой в ухе, был как будто не матросом. Так мне показалось, когда я взглянул на его лицо. Было в это лице что-то демоническое, скорее он бы сошел за капитана или на худой конец боцмана.

Серёжка откинулся на спинку стула и расхохотался, стуча кружкой по столу. Другой – молодой, худой, с большой головой, тот самый, что хотел подкараулить Аэлиду, облизал пересохшие губы и пьяно зажмурился, словно представляя себе что-то сладкое.

– Ну, ты и барсук! – гаркнул матрос постарше. – Что ты, брат, на самом деле думаешь, что она с тобой будет? Эта не из тех, кто на чужие руки кидается. Ладно, мне пора…

Серёжка хотел было встать и уйти, но молодой схватил его за руку и в безумии закричал:

– Она будет моей, моей!

Я почувствовал, как в груди нарастает ярость. Все мои сомнения, все неясности мгновенно исчезли, уступив место решимости.

– Дурень ты. Женщина – это парус. Не удержишь, если сам не умеешь ходить по волнам, – проговорил, смеясь, Серёжка, пытаясь вырвать руку, но молодой крепко схватил и не давал освободиться.

– Да портовая шлюха она. И я её возьму, как шлюху за пять таров!

Я поставил кружку на стол. В голове шумел не эль, а кровь, забурлившая, как вода перед штормом. Я знал её. Я помнил её руки, лёгкие, как крылья птицы, повязывающие мне на запястье алую нить. Я встал и пошел, словно по палубе в самый густой туман. В таверне было шумно, дымно, воняло табаком и кислой капустой, но я слышал только собственные шаги.

– Ты что-то говорил про Аэлиду? – спросил я, глядя прямо в глаза пьяному наглецу, – эта девушка мне знакома.

Тот заморгал.

– А? Чего тебе?

– Возьми свои слова назад, негодяй!

Серёжка наклониться вперёд и внимательно на меня посмотрел.

– Да иди ты к Нептуну, чёрт! – огрызнулся молодой.

Я взял подлеца за ворот куртки и двумя руками, прижав локти друг к другу, вытащил из-за стола.

– Ты подлец, – я отпустил негодяя из рук, давая ему возможность ударить первым.

Шум в таверне вдруг стих. Люди повернули головы в нашу сторону. Молодой неуклюже замахнулся кружкой, но я опередил и ударил в плечо, заставив его руку бессильно повиснуть, кружка отскочила на пол и раскололась.

Вторым ударом я врезал в скулу, отправляя негодяя в грязную лужу разлитого эля.

– Тебе повезло, что я не пущу тебя ко дну, – сказал я, глядя сверху вниз. – Но если хоть на шаг приблизишься к Аэлиде – молись морю, чтобы оно тебя приняло.

Поверженный матрос вскочил на ноги и хотел было ринуться на меня, но будто протрезвев замер в нерешительности, а затем прошел мимо, на прощанье толкнул плечом и бросил напоследок:

– Ещё свидимся!

Он ушел, и таверна снова загудела как ни в чём не бывало.

Старший тихо хмыкнул.

– Хороший удар, парень.

Он чуть приподнял кружку, будто в знак уважения.

– Но ты опоздал. Кое-кто скоро будет в пути. И это не мой болтливый приятель, которого я вижу в первый, и надеюсь, в последний раз. Он только хорохорится.

Серёжка хлебнул из кружки. Матрос был крепко сбит, широк в плечах, с загорелой кожей, испещрённой тонкими белыми шрамами. Его густые, тёмные волосы были забраны в небрежный хвост, а сквозь начинающую седеть бороду пробивалась усмешка – не то дружеская, не то зловещая. Больше всего поразили глаза – один светло-серый, как утренний туман, другой тёмный, почти чёрный, как морская глубина.

– Кто будет в пути? – спросил я, медленно опуская руку, сжатую в кулак.

Серёжка покачал головой.

– Ты молод, горяч, но, похоже, ещё не знаешь, как устроен мир. Вопросы – это ветер, что носится над волнами, но истина лежит в трюме, под замком.

Сказав это, Серёжка в один долгий глоток допил эль и махом встал.

– Зови меня Грим, раз нашим фарватерам суждено пересечься. И если ты действительно хочешь спасти эту девушку, – его голос стал ниже, – тебе стоит поторопиться. Он скоро пойдет за ней!

Я сжал губы.

– Кто?

– Человек, чьи шаги не слышны в шуме волн, – усмехнулся он. – Человек, которого ты не захочешь встретить в узком переулке.