Страшная граница 2000. Часть 3

Чтобы, стало быть, забыть вовремя сменить меня.

Чтобы, значит, служба мёдом не казалась.

Пущай, мол, до утра посидит там этот раздолбай!

И что же Раздол-Бай, то бишь я?

Поскольку назначили меня таким вот «баем», то и мысли мои стали абсолютно байскими.

В час ночи взяв под охрану здание прокуратуры, я тут же позвонил в общагу педучилища:

– Это прокуратура! Ильин на проводе! Будьте любезны, вызовите свидетеля Владимирову!

Перепуганная вахтёрша уронила стул, растоптала очки, и побежала исполнять приказ грозного прокурора.

Вскоре в трубке послышался испуганный писк моей подружки Леночки. Не признающей, конечно, своей вины.

Пришлось её успокаивать лирикой:

– Да я это! Я! Сижу за решёткой в темнице сырой! В прокуратуре я.

– Ой! – ойкнула Леночка. – Какой прокуратуре? В час ночи?! Чё ты опять натворил?

Пришлось успокаивать мою милашку, что всё нормально. А в прокуратуре сижу, потому что героическую мою персону выбрали для охраны этого заведения от нападения банды «Чёрной кошки».

– Но без тебя мне страшно! – с придыханием сообщил я. – В окно стучится кто-то! Боюсь – боюсь-боюсь!

– Кто стучится? – испугалась подружка.

– Аяз-баба стучится! Новый год! – радостно выпалил я. – А шампанского нет! Давай приходи! Общага ваша – рядом!

В ожидании Леночки мою непутёвую голову посетила гениальная мысля, связанная с празднованием.

Трудность была в том, что пост мой располагался на первом этаже, напротив входа. И если мы с подругой загуляем, то нас неминуемо увидит, при обходе здания, мой добрый милый сержант.

Решение созрело быстро.

Притащив из дальнего конца коридора большой гипсовый бюст Ленина, я установил его в кресле. Нарядил в свою шинель, нахлобучил шапку. Рядом с дверью поставил швабру, чтобы заблокировать ручку двери после прихода милашки.

– Ай да Ильин, ай да сукин сын! – скромно похвалил я себя за грандиозный ум и гениальность.

«Мы с Леночкой засядем на втором этаже, на мягком широком диванчике. Придвинем столик. И встретим Аяз-бабу, как полагается добрым людям! А если нелёгкая принесёт сержанта, то открыть дверь он не сможет». – размышлял я.

Когда пришла румяная и радостная милашка, мы заблокировали дверь и поднялись на второй этаж. В центре коридора, рядом с приёмной прокурора, располагался прекрасный мягкий широкий диван с креслами по бокам.

Притащив ещё одного гипсового белоснежного Ленина, я установил его на кресло и нарядил в пальтишко моей возлюбленной. А сверху нахлобучил вязаную белую девичью шапочку.

– Аяз-баба! – похлопав бюст по плечу, я пояснил, что так в Туркмении зовётся Дед Мороз.

Подняв бутылку, принесённую подружкой, я крутнул пробку. И, дождавшись тихого хлопка, разлил шампанское по стаканам.

Леночка принесла шоколадные конфетки да всякие печеньки-пирожки.

– З новим роком! – провозгласил я первый тост. – Это украинский Новый год. Русский давно прошёл. А сейчас начался украинский. А потом выпьем за туркменский. Как придёт Аяз-Баба, так и выпьем!

Леночка тихо смеялась, прижимаясь ко мне:

– Страшное слово какое-то! Как будто бабу Ягу зовёшь! А вдруг приманишь словами? И «рок» приманишь! Я боюсь!

– Я тоже боюсь-боюсь-боюсь! – шептал я, залезая шаловливыми ручонками под тёплую мягкую кофточку милашки.

Страсть моя заставила кофточку сорваться с юного прекрасного торса и взметнуться к потолку.

– П-пах! – негромко, но обиженно крякнул бокал шампанского, спикировавший на ковёр в связи с нашими бурными поцелуйчиками.

Моя ненаглядная Леночка ойкнула и застеснялась, как будто шипучий напиток предупредил её о чём-то предосудительном.

– Надо вытереть! Пятно ведь будет! – надев кофточку, прошептала она. – Где тряпку взять?

Воспалённый разум мой сначала удивился, но затем выдал правильный ответ:

– В туалете должна быть. Щас гляну!

– Я сама! – шепнула Леночка и мотыльком вспорхнула с дивана.

Пока я любовался и восторгался её точёными ножками да крутыми бёдрами, она лёгким бризом скользнула по коридору.

Остановившись у двери туалета, Леночка оглянулась на меня и сделала страшные глаза.

Развернувшись, она тихонько, на цыпочках, подбежала ко мне. Приложив палец к губам, прошептала:

– Там Аяз-баба сидит!

– Ты чего? – улыбнулся я.

– Да! Матюкается шёпотом и сапогами скрипит!

Недоверчиво посмотрев на Леночку, я тоже непроизвольно перешёл на шёпот:

– Может, крысы там? Или мыши?

Сразу вспомнилось мне, как неделю назад в каптёрке ловили мы здоровенную мышь. Она залезла в посылочный ящик и нагло, не стесняясь, щёлкала зубами и шуршала обёрткой колбасы.

– Не! Не мыша это! – испуганно прошептала Леночка. – Мыша не ругается матом!

– Да показалось тебе! – улыбнулся я, забавляясь глупому девичьему испугу. – То Аяз-баба тебе, то мыша! Пойду, поймаю за хвост твою бабайскую мышу!

Посмотрев на автомат, лежащий около дивана, я смело прошёл к туалету. Толкнув дверь, весело крикнул:

– Мыша! Выходи!

Слабо освещённый туалет, естественно, ответил тишиной и запахом хлорки. Лишь форточка хлопнула, закрывшись от ветра.

«Ага! Понятно! Форточка бубнила! И напугала мою милую пугливую Ленусечку!» – сообразил я. И сделал шаг.

– Стоять, сука! Руки поднял! Быстро! – мой бритый затылок ощутил смертоносную морозную сталь пистолета.

Злобный шёпот продолжал командовать:

– Руки поднял!

Медленно подняв руки, я начал соображать:

«Банда! Как она сюда попала? Днём спрятались? Почему раньше не вылезли? И главное: что мне делать? Пристрелят ведь и не поморщатся! И Леночку пришьют! Вот сержант радоваться будет, визжать от восторга! Скажет, давно замечал раздолбайство раздолбая!»

Размышления мои прервал тот же злобный шёпот:

– Курсач! Ты чё тут делаешь? Пост твой – на первом этаже! Ты чё устав нарушаешь?

Ответить я не успел, потому что из коридора раздался испуганный девичий голосок:

– Петенька! Ты чего там? Мышу поймал?

Ствол продолжал давить на мой затылок. Но шёпот изменил направление. Видимо, мой противник смотрел в сторону двери:

– Баба! Откуда здесь баба? А кто у нас Петенька?

«Смотрит в другую сторону! Надо атаковать!» – сообразил я, вспомнив вчерашние тренировки по рукопашному бою.

Вместе с другом Славой Гавриловым оттачивали мы спецкомплекс РБ-3, то есть обезоруживание противника при угрозе пистолетом.

Славик упирал в мой затылок пистолет и орал немецкое «Хэндэ хох»! На все мои попытки провести приём от быстро, как заяц, отпрыгивал и радостно ржал. В конце концов мне удалось с первого раза выбить оружие!

Сейчас эти мирные тренировки пригодились!

Может быть, лет через десять я не рискнул бы выбивать уткнувшийся в мою голову ствол. Сто раз подумал бы, стоит ли так играть со смертью!

Но сейчас таких осторожных мыслей даже не возникало.

Мысль была одна, зазубренная из Наставления по физподготовке:

«Внезапно повернуться на правой ноге направо-кругом, отбить правым предплечьем вооружённую руку противника и захватить её за кисть обеими руками сверху. Нанести ему удар ногой в пах или коленный сустав. Провести рычаг руки внутрь, нажимая и выкручивая кисть, лишить противника контакта с оружием».

Резко развернувшись, я ударил предплечьем по руке незнакомца. Грохот выстрела тут же разбил мрачную хлорированную тишину.

Ухватившись за кисть злодея, я нанёс сумасшедший удар в его пах. Затем ещё и ещё!

Стекло окна мгновенно зазвенело осколками. Тёмный силуэт снаружи блеснул стволом автомата. И тут же – короткая злая очередь.

Пули визгнули прямо над моей глупой головой!

Бросившись на пол, я стремительным колобком выкатился в коридор, где завис истеричный визг моей смелой подружки.

И вовремя выкатился!

Сразу же дверь покрылась пулевыми отверстиями, а стена коридора глухо зашептала отбитой штукатуркой.

Схватив за руку неистово визжащую Леночку, я протащил её к дивану.

Бросил на пол:

– Лежать! Голову закрой! Руками!

Схватив автомат, я тоже рухнул на ковёр. Выглядывая из-за дивана, щёлкнул предохранителем и передёрнул затвор.

Через секунду из туалета выскочил автоматчик и полоснул короткой очередью в нашу сторону.

«Попал, бл..дь!» – мысленно похвалил я опытного стрелка, который с первого выстрела поразил мишень – гипсовый бюст вождя мирового пролетариата.

Осколки вождя больно резанули мою бритую голову. Досталось, судя по тихому обиженному мышиному писку, и моей подружке. Она не стала нарушать устав и подпрыгивать от испуга, а продолжала лежать, обхватив голову.

– Тра-та-та-та! – злобно и резко громыхнул мой автомат.

Нападающий матюкнулся и выронил ствол.

Повалившись на пол, он схватился за плечо. Тут же его накрыла пелена снега из раскромсанного моими пулями окна.

«Ага! Попал! Умница!» – похвалил я себя.

– Лена! Беги вниз, к телефону! Вызывай ментов! Скажи, вооружённое нападение! – рявкнул я, метнувшись к злосчастному коварному туалету.

Добежав, ударил корчившегося бандюгана прикладом по голове. Затем, не открывая двери сортира, громыхнул длинной очередью.

И, резко толкнув дверь, нажал на спусковой крючок ещё раз.

Разбитое окно зияло чернотой, перемешанной с искрами залетающего невинного тихого снежка.

Осмотрев все кабинки, я выглянул на улицу. И присвистнул:

«Пожарная лестница тут! Всё ясно! Днём кто-то оставил форточку открытой, чтобы ночью залезть. Знали, что пост охраны – на первом этаже!»

Выбежав в коридор, я метнулся к разбитому бюсту Ленина и подхватил белый шарфик Леночки.

Им и скрутил мычащего раненого противника.

– Петенька! Сейчас приедут! – прямо от лестницы закричала раскрасневшаяся Елена. – Могу помочь!

– Охраняй его! – толкнул я лежащего. – Будет дёргаться, бей шваброй!

Вручив Леночке швабру, добытую в туалете, я бросился вниз. Там уже громыхала и раскачивалась входная дверь.

Когда майор милиции осмотрел коридор второго этажа, он хмуро ткнул пальцем в разбитую бутылку шампанского:

– Чё тут было? Водку пьянствовали?

Заметив моё смущение, улыбнулся:

– Пошутил я! Осколки собери и выбрось. И подругу свою домой отправь! Здесь её не было!

глава 15

Интеллигенты хреновы!

Комбат нашего курсантского батальона по кличке «Копчёный» в повседневной службе был спокоен, как удав.

Но сейчас маленький коренастый майор нервно бегал по кабинету, хватаясь одновременно за бритую голову и трубку телефона.

Резко тормознув каблуками хромовых сапог, комбат злобно уставился на курсантов, которые виновато понурили бритые головы.

Комбат ткнул коротким толстым пальцем в грудь одного, башку которого покрывало страшное красное пятно:

– Пушкин, бл..дь! Ты дуэль начал?

– Товарищ майор, это случайно получилось! – вздохнул высокий худой курсант. И поёжился в своей когда-то зелёной, а ныне пятнистой красной куртке хэбэ.

«Копчёный» повернулся к другому курсанту, голова которого была страшного синюшного цвета:

– Дантес, бля..ь! Ты начал дуэль?

Дантес скорбно молчал и тихонько сопел.

Вместо него ответил худой «Пушкин»:

– Товарищ майор! Это Кант начал! Кант виноват!

Черномазый большой лоб лицо майора исказила глубокая раздумчивая морщина:

– Какой Кант? У вас ещё и третий был?

Скрипнув каблуками, комбат развернулся к лейтенанту, стоявшему навытяжку позади курсантов:

– Взводный! Чего там у вас происходит? Кто такой Кант?

Лейтенант Глущенко вздохнул:

– Иммануил, немецкий философ!

Майор нахмурил чёрные мохнатые брови и попросил выражаться прилично. А главное, проще.

Лейтенант вздохнул и начал:

– Они не поделили «Вещь в себе».

Курсант, названный Пушкиным, меланхолично добавил:

– Дас Динг ан зих!

– Не материться, бл..дь, в моём кабинете!

Лейтенант вздрогнул от майорского львиного рыка и поспешил заверить:

– Товарищ майор! Это Волошин так перевёл на немецкий!

– Он что, немец?

Глущенко покраснел, как девица:

– Нет! Волошин у нас москвич. До армии изучал философию и немецкий язык. А немец у нас – второй курсант, Бунк!

Саша Бунк, о котором упомянул взводный, поднял конопатое лицо и почесал синюшный затылок:

– Так точно, немец! Кант – мой земляк! А Волошин говорит, что не земляк. Говорит, что Кант родился в Кёнигсберге, а я – в Калининграде. Поэтому, говорит, не земляки мы!

Глаза комбата сначала сошлись в одну точку, на кончике носа, потом разошлись:

– Лейтенант, бл..ь! Давай, бл..ь, по-русски! Как эти долбо..ы, бл… ь, оказались в медучилище?

Лейтенант, преданно глядя на чёрное лицо майора, начал объяснение.

Подшефное медучилище запросило помощь. Элементарную такую, всего-то на полдня. Требовалось им покрасить старые стулья и столы в одном из кабинетов.

Два курсанта справятся за полдня!

Единственно, о чём слёзно просила преподавательница – не посылать «этого вашего поручика Ржевского».

– Ржевским она назвала сержанта Краюшкина! – пояснил Глущенко, завидя в глазах майора удивление. – Говорит, он всех девчат ей испортит своими похабными анекдотами. Приглашали один раз. Так он собрал молоденьких студенток и рассказывая всякую похабщину! И ржал как строевой конь.

– Это какие такие анекдоты? – загорелись глаза комбата.

– Ну, например, как праздновали день рождения Наташи Ростовой. Исполнилось ей девятнадцать.

– И чего?

– Ну, входит она в тёмную комнату. В руках – пирог. На нём горят восемнадцать свечей.

– Гусары! – восторженно говорит юная леди. – На пироге не нашлось места для одной свечки! Куда мне её деть?

– Господа, ни слова о п… зде! Мы же культурные люди! – орёт поручик Ржевский.

Рассказав анекдот, лейтенант нервно уставился на майора.

– И чё тут, бл..ь, смешного? Действительно, куда свечку девать, в пи..у, что ли? Чё вашу преподшу смутило?

Лейтенант облегчённо вздохнул и подумал:

«Не зря по училищу бродят упорные слухи о курсантском прошлом „Копчёного“. Целый взвод, мол, гулял с одной профурой. А женился на ней наш теперешний майор. То ли наивный такой, то ли ещё что. Странно только, что анекдот ему не понравился. Серьёзно воспринял, как реальность!»

– Так чего не послали Краюшкина? – вывел Глущенко из глубокой задумчивости голос комбата.

– Так просили самых-самых интеллигентных! Вот и послали отличников боевой и политической подготовки. Волошина и Бунка! Преподаватель философии хвалит их!

– И чего интеллигенты? – рыкнул майор, уставившись на Волошина. – Давай, Пушкин, рассказывай!

«Пушкин», тяжко вздохнув, начал рассказ:

– Я красил парты. Синей краской. Бунк взялся за стулья. Ему выдали красную краску. Пока красили, завязался у нас спор. Мы всегда спорим о Канте. Я говорил, что термин «Вещь в себе» Кант не изобретал. Его придумал Аристотель или Платон.

– Ничё не пойму! – признался майор.

– Ну вот! Спорим мы, продолжаем красить. Но когда я сказал, что Бунк хоть и немец, но земляком Канта не является, он подошёл и ткнул кистью с краской.

– Я же случайно! – подал голос Бунк. – А он меня измазал в ответку! Хэбэ испортил! Не отстирать! Краска – эмалевая!

Видя удивление в глазах комбата, лейтенант не удержался:

– В общем, они дуэль организовали! На малярных кистях! Когда преподавательница зашла проверить работу, курсанты были красно-синие. На покраску столов ничего не осталось! Вот и позвонила эта мадам лично Вам, пожаловалась!

– Интеллигенты хреновы! – улыбнулся майор. – Я-то думал, поубивали они друг друга! Ладно! Отправь медикам своего Ржевского! Больше толку будет!

глава 16

Выручил!

Увольнительная для курсанта советского военного училища – что входной билет в райские кущи.

Вышел за ворота, и вот оно – райское наслаждение в компании весёлых смачных красоток.

Но! На пути к девчатам стоит, как шайтан у чистилища, злобный старшина роты. И норовит «испортить всю обедню», придравшись к несущественной мелочи в облико-морале бравых парней.

– Десять минут на исправление недостатков! – ехидно глаголет вредный старшина, поглядывая на часы. – Успеешь, пойдёшь в увольнение. Не успеешь, пеняй на себя!

Такой вот старшинский «пасынок» и примчался однажды в казарму, благим матом сообщая о своей беде.

Орал курсант Баранов так страшно, что я спрыгнул с турника. На всякий случай, чтобы не свалиться от дикого рёва.

– Спасай! Выручай! – бросился на меня Саша. – Старшине стрижка моя не понравилась. Срочно постриги!

Вздохнув, я прислонился к стойке турника, закреплённого посреди широкого казарменного коридора:

– Ты же знаешь, я не парикмахер! Иди в Миколе Пшеничному!

– Ты чё! Он давно в увале! Некому стричь!

Почесав затылок, я оглядел полупустую казарму.

Действительно, все наши стригали подались в город.

Однако толку от меня – ноль!

Подтверждая мои грустные мысли, магнитофон на окне выдал актуальную песню Владимира Высоцкого:

– Но ведь я не агитатор, я потомственный кузнец!

Улыбнувшись, я показал на орущий магнитофон:

– Вот-вот! Золотые слова! Я ж не парикмахер. Я каптёр!

– Какая разница! – нервно завопил бедолага. – Там девчата ждут! Чё, не можешь машинкой постричь?!

Метнувшись в бытовую комнату, он схватил машинку для ручной стрижки волос и приставил к виску:

– Смотри! Р-раз! Очень просто!

Посмотрев на клок волос, медленно падающий на пол, я засомневался:

– До армии мне приходилось стричь.

Саша взорвался от возмущения:

– Ага! А врёшь, что не стричь не могёшь!

– Стричь-то я стриг! Да только овец! – улыбнулся я, соображая на ходу, как не обидеть моего Баранова словом «баран». – А там совсем другие ножницы! Они похожи на два ножа, соединённые пружиной. Как эспандер!

– Какой на хрен эспандер! Давай стриги! – завопил бедолага, тыча машинку в мои неумелые руки.

– Саша! Постричь-то я постригу. Принципиальной разницы между овцами и людьми, конечно, нет. Оба – животные. И шерсть примерно одинакова.

Обрадованный парень тут же шлёпнулся на табурет:

– Давай быстрее! Овцы-мовцы! Увол накрывается медным тазом!

Щёлкая машинкой, я предупредил страдальца:

– Смотри! Без обид! Первый раз стригу человека!

Когда последний клок волос покинул облысевшую голову Саши, он стремглав бросился из казармы. Минута у него оставалась. Там, на плацу, злобный усатый старшина уже матерился, поглядывая на будильник:

– Кто не успел, тот опоздал!

Саша Баранов успел.

«Ай да Пётр, ай да сукин сын! Надо в парикмахеры податься!» – хвалил я себя, отдыхая после гимнастических упражнений.

И бравурная музыка звучала в моей умной голове, а умелые руки сами тянулись к машинке для стрижки.

Радостный и усталый после тренировки, я встретил Сашу Баранова гордым кликом:

– Ну как девки? Ого-го?

Кислое выражение морды лица курсанта говорило, что увольнение ему не понравилось. Не глядя на меня, он пробурчал:

– Алёнка сказала, что я похож на барана! Стриженого! Сказала, чтоб не приходил я больше! Бараны ей не нужны!

глава 17

Триппер виноват? Или мыши?

– Какой триппер? Какие мыши? – выпучил на меня злые маленькие глазки замполит батальона Воронин, тыча пальцем в объяснительную. – Ты чё тут написал, курсант?

– Ну да, триппер виноват, гонорея! – подтвердил я свою незамысловатую версию.

– А мыши? – недоверчиво уставился на меня капитан.

– И мыши виноваты! – тяжко вздохнул я.

Замполит метнул гневный огненный взгляд на командира взвода лейтенанта Глущенко:

– Так что, мышь избила курсанта Ермолаева? Или триппер?

Лейтенант наш покраснел, как девушка. Заикаясь, он тоже начал говорить о гонорее Чайки.

– Стоп! При чём здесь чайкин триппер? – зашипел как змей капитан, наливаясь злобой.

– Я доложил, что курсант Чайка в увольнении заразился гонореей!

– Ты что лейтенант, покрываешь своего каптёрщика? – указующий перст замполита упёрся в мою грудь. – Может, у него тоже триппер?

– Никак нет, во всей восемнадцатой роте никакого трепака нет!

Замполит нервно зашагал по кабинету, пальцами кроша сигарету.

С разбега шлёпнувшись в кресло, он прорычал, буравя меня свиными глазками:

– Ильин! Ты начал драку? Или мыши?

Стоявший рядом со мной Андрюха Ермолаев, мой земляк, поднял перебинтованную голову:

– Разрешите, товарищ капитан? Ильин драку не начинал. Тут действительно мышь виновата! Она меня напугала!

Замполит зашевелил губами, беззвучно матерясь. И, закурив сигарету, приготовился выслушивать нашу странную историю.

– Курсант Ильин у нас каптёрщик. И ловит мышей! – начал мой земеля. – В каптёрке ловит. А мыши перебегают и перебегают из соседней роты. Житья нет!

– Курсант! Тебя мыши, что ли, избили? Всем скопом! – хмыкнул капитан.

Ермолаев тяжко вздохнул, удивляясь непонятливости и даже глупости замполита:

– Мыши потом пришли. А сначала был триппер! У Чайки! Прибежал он в каптёрку, где хранятся чемоданы. Там у него антибиотики были. На всякий пожарный. Вот пожарный и пришёл, когда он в туалет пошёл. Больно ссать. И гной зелёный. Всё ясно, три пера поймал!

Замполит нервно ткнул окурком в пепельницу:

– Т ри пера, твою мать! Причём здесь мыши?

– Как причём? – удивился Андрюха. – Мыши весь цефиксим сожрали! Все таблетки!

Замполит горестно обхватил руками голову:

– У вас что, мыши трипперные?

Пришлось пояснять неразумному капитану, что мыши ринулись пожирать хранящийся в чемодане запас колбасы и котлет, нашпигованных чесночком и жгучим перчиком. А таблетки лежали рядышком. Вот и сожрали их мышки. Заодно, так сказать.

Бедолаге Чайке пришлось бежать и сдаваться училищным докторам. Ну а мне, как ответственному товарищу, устраивать охоту на зубастых пожирателей колбасы.

Надо сказать, охотился я давно. И весьма успешно. Перепробовал при этом самые экзотические и жестокие способы отлова. В результате вся нижняя панель стола украсилась десятками звёздочек, напоминающих те, что рисовали фронтовые лётчики на истребителях.

Одну только мышу не мог я никак изловить. Толстая и здоровенная, она скалила острые зубы из-под стола, ехидно ухмыляясь. И похожа была на предводителя всего мышиного войска.

«Наверное, эта сволочь и сожрала таблетки!» – думал я, расставляя хитроумные ловушки по всей каптёрке.

Однако мышиный король попался совсем по-другому.

Как-то вечером сидел я, рисовал стенгазету. Задумавшись, не сразу услышал шуршание, доносящееся из посылочного ящика возле двери. В коробе том мы складировали остатки чесночных котлет и колбасы.

«Ага! Соседи прибыли на ужин!» – сообразил я.

Выгнув спину, как хитрый кот на охоте, я метнулся в угол и захлопнул неплотно закрытую крышку посылки.

В это время и заглянул мой земеля, уроженец райцентра Даниловка курсант Ермолаев.

На свою беду, надо признать, заглянул!

– Попалась собака! – азартно шикнул я, показывая на коробку. – Давай так! Ты открой крышку, я долбану этого козла по башке! Отомстим за Чайку!

Однако земеля мой нарушил, так сказать, технологию.

Слишком уж низко наклонился он, открывая крышку.

Мышиного короля выбросило из коробки, как мощной пружиной. И швырнуло точно в цель, то бишь в морду лица испуганного Андрюхи.

Испуг шваркнул моего незадачливого земелю прямо о стену. В полёте он умудрился зацепить пару стульев и стол.

Грянувшись оземь, Ермолаев дико взвизгнул. И тут же бросился на меня, молотя кулаками воздух:

– Убью, скотина!

Бить земляка мне совсем не хотелось.

Но Андрюха как-то сам напоролся на мою вытянутую руку. Причём ноздри его точнёхонько воткнулись в растопыренные пальцы.

«Прям как в фильме „Невезучие“, где Депардье хватает за ноздри привратника бандитской хаты!» – ухмыльнулся я совпадению. И шваркнул земелю о стенку:

– Да успокойся ты! Как баба, мыши испугался!

Вот эту-то злосчастную мышь и пришлось упоминать мне в самых разных объяснительных. Однако никто мою версию не воспринимал – ни командир взвода, ни ротный, ни комбат.

Теперь вот не верит замполит батальона!

Хотя нет! Поверил замполит, поверил!

– Ладно! Идите, ловите свою трипперную мышь! – улыбнулся он, вспомнив какой-то личный, такой же невероятный, случай.

глава 18

Смекалистый Смекалин

Огромный плац нашего военного училища гудел и трещал под напором тысяч курсантских сапог, усердно долбящих асфальт.

– Ба-а-атальон, стой! Р-р-раз и два! – пронеслась рыкающая команда, и наступила тишина.

Я, дежурный по роте, наблюдал за общеучилищным построением с высоты второго этажа. И крутил в руках противогаз нашего старшины Лавлинского.