Страшная граница 2000. Часть 3

Но! Где эти деньги, куда они исчезают?

Нет денег на закупку новой техники, на керосин для учебных полётов, без которого не поднимешь вертолёт и не обучишь молодых лётчиков. Нет денег на квартиры для семей военнослужащих.

Нет денег вообще ни на что!

Хотя нет!

Деньги есть. И квартиры для военного ведомства строятся.

Только живут там «лица, приближенные к тылу и генералам».

И живут не только сами, но и раздают жильё своим любовницам и родственникам. На вопрос, какой такой женщине-прапорщице начальник тыла генерал Федотьев выделил квартиру, прокуратура не отвечает. И на другие вопросы не отвечает.

Почему молчат? Наверное, потому, что сами прокурорские работники получили квартиры в Старгополе вне всякой очереди.

И зачем им выяснять причины, по которым семьи боевых лётчиков прозябают в гнилой общаге? Общаге, переделанной из старой-престарой домины исправительно-трудового учреждения. Общаге, в которой протекает крыша и проржавели все трубы, часто отключают свет и нет горячей воды.

Не пора ли прокуратуре заняться этими странностями распределения и обязать тыловиков и генералов переселить в нашу общагу-гнилушку?

Мария Зимовская, жена военного лётчика».

Ответ прокуратуры на запрос корпункта:

«Проверка показала, что в Пограничной службе РФ не налажен эффективный учёт военнослужащих, которым положено улучшение жилищных условий.

Имеются факты, когда построенное для пограничников жильё не выделяется военнослужащим, а продаётся гражданским лицам.

Имеются факты, когда вместо закупки квартир для военнослужащих-очередников средства использовались на приобретение жилья для высокопоставленных сотрудников ФПС. В центре Москвы, по коммерческой стоимости.

В нарушение установленных правил жилищной группой управления тыла Пограничной службы РФ не велись книги учёта военнослужащих, нуждающихся в улучшении жилищных условий, а также отдельные списки лиц, имеющих право на первоочередное и внеочередное получение жилья.

Большая часть нарушений выявлена в Северо-Кавказском пограничном управлении. По жалобе пограничников военный суд признал незаконным действия тыловых структур при распределении квартир и запретил выдачу ордеров.

Проверка показала, что органы ФПС допускают серьёзные нарушения законодательства при организации договорной работы и и бухгалтерского учёта материальных средств, существенные злоупотребления в использовании выделенных бюджетных ассигнований. За прошлый год ущерб составил более полутора миллиардов рублей.

Кроме того, тыловые службы практиковали удорожание сметной стоимости строительства и капитального ремонта объектов, завышение объемов выполненных и принятых заказчиками работ.

Кроме того, выявлены и другие нарушения законодательства.

Так, на обеспечение военнослужащих, охраняющих высвободившиеся и неиспользованные 49 военных городков использованы бюджетные средства на сумму 16,7 миллиона рублей.

То есть пограничной службе выделяются средства на содержание объектов, которые давно находятся на балансе местных властей.

Проверка показала, что договорная работа в органах капитального строительства и региональных управлениях пограничной службы РФ проводилась с грубыми нарушениями.

В нарушение требований законодательства и приказов Минфина в войсках и органах Погранслужбы РФ не организован бухгалтерский учёт основных средств и материальных ценностей.

При его отсутствии сложно отследить движение финансовых средств и основных активов. Отсюда – возможность нецелевых расходов, коррупции.

Несмотря на предписания прокуратуры, в ФПС не была проведена нормальная мемориально-ордерная форма бухучёта капитальных вложений, что значительно упростило бесконтрольное расходование материалов, приобретаемых за бюджетные средства.

В результате – нарушения. Например, авансовые платежи, произведённые в счёт оплаты проектно-изыскательских работ, в отчётности не вписывали в графу «расчёты с поставщиками и подрядчиками».

Кроме того, исправлялись записи в регистрах бухгалтерского учёта. Не всегда выводились итоговые данные.

Отдельные документы вообще не подписывались соответствующими должностными лицами, поэтому не имели юридической силы.

Всё это не позволяло контрольным органам проводить качественную инвентаризацию и проверку выделяемых на содержание границы денежных средств.

Результат – неэффективное расходование бюджетных средств.

Только в прошлом году запланировано, но не введены в эксплуатацию 5 объектов с затратами в сумме почти полмиллиарда рублей.

Прокурорская проверка выявила и другие нарушения.

В титульном списке капитального строительства наименование некоторых строек указывалось без расшифровки конкретных объектов, что позволило вольно распоряжаться выделенными бюджетными средствами.

В некоторых случаях выделение средств не было предусмотрено строительной документацией. То есть тыловые службы добивались выделения бюджетных средств на мифические объекты.

Выявлены нарушения и с оформлением объектов недвижимости, которые были переданы погранслужбе, в госсобственность. Если собственность не государственная, то и распоряжаться ею можно по своему усмотрению».

глава 6

Тюрьма для лётчиков(статья в газете «Ставропольскиегубернские ведомости»

Гроб, установленный на солдатских табуретках, с немым укором взирал на обшарпанную полусгнившую пятиэтажку с зарешеченными разбитыми окнами.

В последний путь отправлялся не бомж или наркоман-«обкурыш», а Герой России, кавалер Ордена Мужества, ветеран двух войн – афганской и чеченской, комэск авиационного полка подполковник Леонид Константинов.

Такие почести Герою России, погибшему в небе над Чечней, предоставили тыловики Северо-Кавказского пограничного управления.

Глядя на восковое строгое безжизненное лицо комэска, его сослуживец подполковник Сергей Величко тяжко вздыхал:

– Раньше общага была чем-то тюремным. Пограничные тыловики купили здание под общагу. Ремонт вроде сделали. Но внутри остались все зэковские атрибуты – и решётки на окнах, и двери с окошками.

Подполковник всё это рассказывал, видя моё крайнее изумление. Я же раздумывал:

«В Старгополе тыловики тоже загнали нас, пограничников, в такую же гнилушку-общагу, переделанную из тюремной домины. Но чтобы боевых лётчиков, ежедневно рискующих жизнями в горах Чечни, содержать в жутких скотских условиях?! Лётчики – это ж элита погранвойск!»

Впрочем, и самого подполковника Величко пограничные тыловички загнали в эту гнусную вонючую гнилушку.

Это – вместо нормальной квартиры!

Это – после 30 лет боевой службы, из которых восемь пришлось на огненный Афганистан!

Итог многолетней службы Величко – орден «Красной звезды», медали «За отвагу», «За боевые заслуги».

Итог многолетней службы: прозябание на 16 квадратных метрах в бывшем тюремном притоне совместно с женой, взрослой дочерью и старенькой мамой.

Решив исследовать тыловые «фокусы», чуть позже, уже в Старгополе, я подошёл к знакомому чекисту погрануправления подполковнику Дмитрию Шишкину:

– Странная общага у лётчиков Шпаковского авиаполка! Настоящая тюрьма! Прямо «Белый лебедь»!

– Нет! «Белый лебедь» – это СИЗО №2 в Пятигорске. – нахмурился чекист. – Хотя стоп! Ты правильно подметил! Общага в Шпаковке очень похожа на пятигорский следственный изолятор! Но это скорее не тюрьма, а настоящая прачечная!

– Какая прачечная?

– Прачечная для отмывания денег! – вскинулся подполковник. – Тебе, как военному журналисту, надо копнуть глубже!

– Что именно? – встали торчком мои уши.

– Там много денег испарилось! Взять хотя бы бесконечные ремонты. Ни одного не было, а деньги списаны! Или вот крыша. Ты видел эту крышу?

– Да вроде крыша обычная, плоская. Не видно её.

– Вот именно, что не видно! Там возвели огромную двускатную крышу. Метров пять высотой. Как в тереме расписном! Видел такую красоту?

– Да нет там никакой пятиметровой крыши!

– Вот именно, что нет! Но акт приёмки, подписанный начальником тыла генералом Федоткиным, есть! Ты загляни на крышу, сфотографируй!

Ещё из тыловых фокусов моего друга удивил факт, что общага числится в Шпаковском «Водоканале» как промышленное здание.

– Ну и что? – не понял я.

– А то! Разница в оплате между жилым и промзданием огромна! А генерал Федоткин дарит её «водянщикам»!

– Зачем дарит?

– Наивный ты человек! – улыбнулся подполковник. – Это раньше взятки давали борзыми щенками. Сейчас другие схемы увода денег. Вся надежда тыловиков – что контроля не будет. Вот и вымудряются. Схема та же, что при тендерах на закупки товаром и услуг. В документах пишется одна сумма, большая, а реально выплачивается меньшая. А разницу пограничные тыловики делят с «гражданскими» торгашами.

Поговорив таким образом и вооружившись ксерами документов, я отправился в шпаковскую общагу. Там, как мне обещал подполковник Величко, должны были собраться жёны лётчиков.

Старая вахтёрша, заметив наше собрание, перепугалась до смерти и позвонила «куда следует».

Этот «куда следует» в лице сразу нескольких тыловиков из Старгополя долго требовали немедленно покинуть «секретный объект». Но, получив отказ, перестали бушевать.

Зато страсти бушевали в лётной общаге-«гнилушке», когда мы вместе с жильцами обследовали тёмные мрачные сырые помещения.

Сначала заглянули в обшарпанную общую кухню.

Элла Савостина, жена офицера, показала на древнюю растресканную газовую плиту:

– Ветхость такая, что постоянны утечки газа! Однажды зажгла конфорку, и сразу – взрыв! Обожгла руки. И волосы обгорели! Но даже таких пожароопасных конфорок – всего 3 на весь этаж. Представьте, что творится каждое утро, когда чайники надо ставить! А обед как готовить?

– Перебои с водой постоянные! – подключилась к разговору жена командира звена вертолётов Лиана Адакина. – А ведь надо и помыться, и постирать, и обед приготовить. На мне – муж и двое детей.

Она горько усмехнулась:

– Знаете, как приходится мыться? Воду носим с улицы, за тридевять земель, из водопроводной колонки, вёдрами! Нагреваем кипятильником в таком же ведре. Не поверите! Одна женщина стоит на стрёме, прикрыв чем-нибудь дверной проём в умывальнике, а другая в это время плещется в допотопном корыте! То же самое проделываем с детьми.

– А что же душ? – удивился я.

– Сходите, сами посмотрите! Это не душ, а слёзы! Горькие слёзы!

Мы сходили, посмотрели.

Действительно, горькие слёзы:

Обшарпанные, заплесневелые стены, тусклое тюремное освещение, кабинки работают не все, распылители отсутствуют. И в наружной стене – сквозные дыры!

– Приспособление для простуд! – горько пошутила Лиана.

– Не только здесь сквозняки! Ледяной ветер гуляет по всем коридорам и лестницам! – напомнила какая-то женщина.

Точно! Разбитые окна – почти на всех лестничных площадках.

В конце одного из узких мрачных коридоров оконный проём был закрыт какими-то бесформенными сырыми листами.

Я ткнул пальцем, и рука моя оказалась «на воле».

Но более всего шокировал так называемый туалет!

Войдя туда, я оторопел!

Не говорю уже о вконец заплесневелых стенах и потолке, отслоившейся гнилой штукатурке. Молчу о проржавевших, вышедших из строя ещё в «тюремную эпоху» сливных бачках.

Невозможно представить, что творится здесь каждое утро при подъёме офицеров и семей на суровую военную службу, в школу или на работу. В туалете ведь – всего одно «очко», то бишь посадочное место!

И это – для мужчин, женщин, детей!

Одна из сопровождавших нас женщин продемонстрировала «ноу-хау» тюремной общаги.

Это «ноу-хау» заменило сгнивший сливной бачок.

О, эта непобедимая фантазия российских женщин!

Из такого безысходного положения, навязанного генералом Федоткиным, они сумели выкрутиться так.

Попросили мужей притащить с аэродрома пустую бочку. Приспособили к ней специальную трубку, через которую из общей магистрали натекает вода.

Но! «Очко» всё равно приходится смывать из ведра.

Черпаешь из бочки и смываешь!

Средневековье жуткое!

Не надо забывать, что «очко» – одно на весь этаж!

Вот и приходится женщинам проделывать тот же фокус, что при купании в умывальном корыте. То бишь стоять на стрёме.

Так и хочется сказать:

«Эй, генерал Федоткин! Ты где? В своём шикарном трёхэтажном коттедже? Переселяйся-ка со своими любовницами, которым ты предоставил трёхкомнатные квартиры сюда, в тюрьму!»

От размышлений меня отвлекла интеллигентного вида худенькая женщина. Представилась Еленой Преображенской.

Голос её звучал страдальчески:

– Живём на пятом, последнем этаже. Крыша дырявая, постоянно протекает. Вода течёт на голову. А недавно огромный кусок отсыревшей штукатурки рухнул прямо на детскую кроватку, где спал двухмесячный ребёнок. Поранил его! Никак не могу вылечить сынишку от сильного испуга и других заболеваний.

– Крыша – не последняя наша беда! – добавила ещё одна жена офицера, учитель математики Евгения Бубликова. – Ведь ремонт отопительных систем сделан только на одной стороне здания. Но даже там вскоре стала прорываться горячая вода. Прямо в комнаты!

– А как же в холодное время обходитесь, если отапливается всего одна сторона?

– Люди держатся на электрообогревателях. И тогда приходит вторая беда! Ветхая электропроводка не выдерживает, искрит и вырубается. Ждём пожара!

– Пожар уже был! – воскликнула мать двоих сыновей, учитель русского языка Валентина Ефремова. – От короткого замыкания в отсыревшей электропроводке загорелась наша комната! Мы бросились тушить, но общажные огнетушители оказались неисправны!

«Как в стардоме у Ильфа и Петрова, где голубой воришка Альхен всё украл!» -мелькнула у меня шальная невесёлая мысль.

– И при такой пожароопасной обстановке у нас часто не бывает воды! – добавил подошедший подполковник Величко. – Кроме того, отключают и электричество. Говорят, воинская часть не оплатила долги. Это странно, потому что платим мы регулярно. Куда наши деньги исчезают?

При очередном отключении жёны лётчиков решились перекрыть автомагистраль. И пообещали перекрыть железную дорогу.

Начальник тыла генерал Федоткин, узнав о таком демарше, позвонил куда-то. И электричество тут же появилось.

Но отключения продолжаются, хоть и временные. Из-за этого «летят» холодильники и другие бытовые приборы.

Слушая жителей тюремной общаги, я настороженно принюхивался:

– Что это так сильно воняет? За окном?

– Ага, почувствовали! – усмехнулись женщины. – Мусорку расположили прямо под окнами общаги! Вонь страшная! Жалуемся, конечно. Но результат странный. Взяли да подожгли этот мусор. Ужасный едкий ядовитый дым проник во все щели общаги. Дышать было нечем!

Но больше всего меня насторожили слова Елены Величко, супруги моего знакомого подполковника:

– Общага давно служит рассадником опасных заболеваний! Ведь постоянная сырость и плесень провоцируют аллергию и болезни лёгких. Именно по этой причине я и моя мама заболели бронхитом и астмой. По такой же причине болеют многие наши соседи. И нам никогда не вылечиться, пока живём в таком кошмаре. Более того, недавно в нашей общаге выявлен очаг открытой формы туберкулёза!

– Откуда? Где очаг? – насторожился я.

– В семье проживающей здесь уборщицы. Женщина распространяла страшную смертоносную палочку Коха по всему общежитию!

– Это действительно так! – подтвердил лётчик с 35-летним стажем майор Евгений Бугаев. – У нас здесь практически все чем-нибудь да больны. И никто из командования не хочет этого замечать! Хотя Устав прямо обязывает любого командира заботиться о своих подчинённых.

Слушая офицеров и их жён, я всё время думал о тыловичках, упитанных, жирненьких и сдобненьких, снующих по коридорам погрануправления в Старгополе:

«У всех – и квартиры, и авто, и полная мошна деньжат. И – ни одной бытовой проблемы! Так может, пора их раскулачить, этих жирных каплунчиков? И переселить в эту бывшую тюремную цитадель, заражённую плесенью и палочкой Коха! Только в этом случае они начнут шевелиться и сделают из общаги конфетку!»

Поговорив с жителями злополучной гнилушки, я залез на крышу.

Была она плоская, застеленная старым продырявленным рубероидом. В одно месте виднелась куча брусьев и досок.

«Ага! Стройматериалы для стропил!» – сообразил я, разглядывая пиломатериалы.

– Иды отсуда! – раздался вдруг грозный окрик.

– Это Вы мне? – уточнил я, повернувшись к мрачному бородачу. – А Вы что, Рамазан Гасанов?

– Какой Гасанов?

– Частный предприниматель, с которым заключён договор на возведение крыши!

– Нэт! Гасанов ранше был. Мы дэлаем второй крыш! Ты иды отсуда! Нэ фотографыруй! – рыкнул он, помахивая арматуриной.

Из люка на крыше появились ещё два таких же мрачных диковатых бородача. С железяками в руках.

И что с ними делать, с аборигенами?

Сообразив, что я стою как раз над комнатой Елены Преображенской, у которой потолок рухнул на детскую коляску, я постучал ногой по треснувшему рубероиду:

– Елена! Вы меня слышите?

– Да-да! Отличная слышимость!

– Позвоните в милицию! Здесь мигранты без прописки! Пусть подъедут, заберут!

Бородачи перестали размахивать арматуринами и злобно выругались. Через минуту их словно ветром сдуло.

Но сразу же, как вороньё, налетели тыловики во главе с начальником квартирной службы погрануправления подполковником Бескоровкиным.

– Это секретный объект! Съёмка запрещена! – возопили они, злобно поглядывая на мой фотоаппарат. – Вас вызывает начальник тыла генерал Федоткин! Пройдёмте!

– Ну, не вызывает, а просит подойти! – уточнил я. – Он что, готов предоставить мне документы?

Бескоровкин заверил, что шеф его покажет всё, связанное с невиданным запланированным капремонтом общаги. И заключил:

– Знаем мы твои лживые статьи в «гражданской» прессе, позорящие погранвойска!

Спустившись на лестничную площадку, я указал на ящик пожарного гидранта, украшенный красноречивой надписью: «Общага долбаная!» И грустно констатировал:

– Вот вердикт вашей работе! Так что неча на зеркало пенять, коли рожа крива!

И поехал в свою родную, если можно так выразиться, ставропольскую общагу.

глава 7

Смертоносная плесень

Чёрно-зелёная скользкая плесень страшными мохнатыми струпьями покрывала стены общажной кухни.

Ночью эта поганая мерзкая плесень, мерцающая бледным синим светом, смотрелась ужасно!

– Тыловики поганые! Не могут ремонт сделать! Только и воруют деньги! – злобно пробурчал я, нащупывая в потёмках выключатель.

Включив свет, я замер от неожиданности.

На солдатской табуретке сидел, привалившись к заплесневелой стене, мой сосед по общаге Вадим Кононов. Лицо его, обезображенное длинным шрамом, отражало жуткое уныние. И бледнело какой-то страшной восковой мертвечиной.

– Товарищ майор! – бодро прогудел я. – Ты чё к стене притулился? Там же плесень. А она смертельная!

– Смерть-смерть! – не открывая глаз, эхом отозвался сосед.

Всё так же, не открывая глаз, Вадим нащупал на столе сигаретную пачку, медленно вытянул сигарету и чиркнул спичкой.

Затянувшись, он кашлянул и горестно вздохнул:

– Какой же я майор? Я – никто, и звать меня никак! Уволить уволили, а квартиры не дали. Двадцать лет выслуги – коту под хвост!

– Подожди! Ты ж говорил, жилищная комиссия сегодня рассматривала вопрос уволенных с военной службы. Вроде обещали всем уволенным дать квартиры.

Вадим втянул табачный дым так, что опять закашлялся. И молча отвернулся к тёмному ночному окну.

Глядя на уныло опущенные плечи майора запаса, мне стало жутковато. Поза его мгновенно напомнила давний случай в госпитале.

Мне, курсанту военного училища, резали тогда гланды.

Вечером зашёл в умывальник.

А там – на солдатской табуретке старик. И дымит вонючей беломориной. Рядом стоит его пожилая супруга. Молчит и плачет.

Мне, дураку, ничего лучшего не пришло в голову, чем сделать замечание:

– Здесь курить нельзя!

Отставник меня не услышал. А жена…

Жена его начала рыдать. В голос рыдать.

Через час отставник умер. Тяжёлая форма онкологии у него оказалась. И жене об этом сказали.

С тех давних пор и гложет меня совесть.

Но военная служба не давала времени на такие воспоминания.

А тут вдруг вспомнилось! Твою дивизию мать!

Чтобы отвлечь соседа от его тяжких дум, я начал ругать нашего главного тыловика генерала Федотьева:

– Прокуратура ему указала, что квартиры распределяются незаконно. Всяким любовницам выделяют квартиры, причём вне очереди, а боевым офицерам – шиш с маслом!

– Шиш с маслом! – эхом отозвался Вадим, затягиваясь сигаретой.

Прокашлявшись, он постучал по груди:

– Вот тут болит! Сердце болит от несправедливости! Сегодня ходил в штаб. Генерал Федотьев сказал, квартир нет. И через три года не будет. И предложил освободить комнату в этой общаге.

– Как освободить? – не понял я. – Ты ж двадцать лет отслужил. Пускай тогда постоянное жильё дают!

Вадим выпустил клуб дыма и усмехнулся:

– Бомж я теперь, вместе с женой и дочкой! Настоящий бомж!

– Как бомж?

– Вот так! Завтра – суббота, буду собирать вещи. В понедельник тыловики придут выгонять из комнаты!

Очень странно! Выгонять из микроскопической комнатушки боевого офицера вместе с семьёй? Офицера-сапёра, отдавшего здоровье своей Родине-матери, твою мать?

Здоровье сапёра осталось в ледяных горах Чечни, вышибленное подрывами при разминировании боеприпасов.

«По здоровью» и уволила майора.

Уволить уволили, а квартиру дать забыли.

Но, конечно, пообещали. Мол, кровь из носа, но получишь свою квартиру. Потом когда-нибудь.

– Генерал ещё сказал, что очередь на квартиру, в которой я состою, не уменьшилась. Наоборот, увеличилась. Впереди меня оказались оказались сотрудники военной прокуратуры и всякие подозрительные типы. – с горечью дополнил Вадим.

«Вот скоты! – подумал я. – «Любовницам раздают квартиры, а боевых офицеров уничтожают в плесени общаги!»

Размышления мои прервал возмущённый бас прапорщика Алексея Рощина, нашего соседа по общаге.

Ему, похоже, тоже не спалось в эту предсубботнюю тёмную ночь. Вот и зашёл, так сказать, на огонёк, заслышав полуночников.

Поняв, о чём речь, тоже возмутился:

– Сегодня был в штабе, выяснял продвижение жилищной очереди. И что узнал? Меня, оказывается, в очереди нет! А куда делся, прапорщица Вихарева, секретарь комиссии, не знает.

«Вот поганцы!» – подумал я. – «Ведь Рощин – не просто прапорщик. Не заведует он продуктовым складом. Рощин – композитор! Кроме того имеет звание „Заслуженный артист России“. И его, заслуженного человека, выбросили из жилищной очереди!»

Вадим закурил очередную сигарету и невесело улыбнулся:

– А ты ещё гимн сочинил погранвойскам! Как там у тебя?

– А на плечах у нас зелёные погоны!

– Ага, зелёные! Только с плесенью! – ехидно прокомментировал я. – Ты славишь погранвойска, а тыловички оставили тебя без жилья! И не только тебя. Видишь, майору тоже не хотят давать. А послезавтра выгоняют, выселяют из общаги.

Вадим, к нашему с Рощиным удивлению, затушил окурок и молча вышел из тесной тёмной кухни.

– Плесень! Вадим! На спине плесень! – крикнул я вдогонку, заметив в сумеречном свете чёрно-зелёные лохмотья на его рубашке.

Майор запаса меня не услышал.

А рано утром он деликатно постучал в дверь нашей комнатушки.

Когда я, зевая спросонья, открыл дверь, Вадим предложил спуститься вниз, во двор:

– Там уже наши ребята!

– А ты чего в парадке, да с орденами? – удивился я раннему визиту и особенно парадной форме майора запаса.

– Прощание славянки! И со славянкой! – туманно пояснил он, направляясь к выходу из общаги.

Внизу, во дворике, уже стояли наши соседи – офицеры.

Курили, недоуменно переглядывались.

Вадим обнял каждого из нас:

– Не поминайте лихом!

Пока мы удивлённо переглядывались, майор, позвякивая многочисленными наградами, отошёл метров на двадцать, к стене могильного склепа.

Что-то достав из карманов брюк, он крикнул:

– Прощайте, ребята!

Взрыв потряс маленький дворик общаги, а стена могильного склепа стала красной.

Мы замерли в оцепенении.

– Граната! Из Чечни привёз! – прошептал кто-то.

– Плесень его погубила! Тыловая плесень! – зло сплюнул Рощин.

глава 8

Собака вкусная?

Вспоминая все эти общажные мерзости, я заваривал зелёный туркменский чай и нарезал лимончик. Всё это – для своего друга Володи Шаркова, редактора «Старгопольского меридиана».

Через секунду двери моего корпункта хлопнули, и Володя радостно доложил, протягивая свежий номер газеты: