Гибрид Игл-Пиг

Глухов. Никто никого не бил. Цветы к их ногам бросил… я оставил их вдыхать аромат одиннадцати алых роз.

Петрялова. Во дворе ты не одумался?

Глухов. Порыв вернуться и кого-то прибить меня не одолел. Я понуро утопал и за последующие полгода потерял из-за переживаний восемь килограммов веса.

Петрялова. И шесть сантиметров роста.

Глухов. Рост я сохранил прежний. Тоже самое я скажу и о длине моего органа.

Петрялова. Его демонстрацию ты для меня проведешь?

Глухов. Не откажусь.

Петрялова. Мне готовиться к чему-то, что мое воображение поразит? А то глядеть на короткие члены – скука смертная.

Глухов. Мужчин без всего ты перевидала?

Петрялова. До первой влюбленности никого, а после нее снежным комом нарастало. Удайся она у меня, я бы остановилась, но она, как и полагается первой, вышла комом. И начался ком уже снежный.

Глухов. У всех своя история.

Петрялова. К тридцати годам я убедилась, что и мужчины с большими членами немного из себя представляют. Из моих шестерых, чьи фаллосы обрубки не напоминали, пятеро были совсем бездуховны, а у одного, который читал Бунина и водил меня на концерт якутских скрипичных виртуозов, его орган не работал. Если у тебя он время от времени действует, нагни меня и потыркайся.

Глухов. Ширинку расстегнуть?

Петрялова. Упирающимся в молнию, он от тесноты, я думаю, скорее возбудится. Ощутишь эрекцию – выпускай.

Глухов. (встав за женщиной) Мне тебя наклонить?

Петрялова. Ох… я сама нагнусь. Так пойдет?

Глухов. Наклон приемлемый.

Петрялова. Когда ты войдешь в тонус, я лишнее с себя сниму.

Глухов. Это будет скоро.

Петрялова. Похоже… да, похоже, ты прав.

Действие седьмое.

У стола и за столом главной залы Лукинский, Полыгалов и Малышев. А также Кобова, Жмудина и Денисова.

Полыгалов. К сексу на открытых пространствах антипатию я не преодолел.

Лукинский. Это позорное пятно на твоей репутации.

Полыгалов. На школьном дворе я хотел себя утвердить. Около полуночи в нем пусто, и я сказал Насте: «лезь за мной». Через забор перелезть – не в квартиру войти. И под деревом отдаться – не в постели ноги раздвинуть. Если она на это пойдет, я смогу сделать вывод, что я ее действительно завоевал. А кто на такое способен? Лишь самый классный мужик.

Лукинский. Твои мысли и поступки во взаимосвязи передо мной предстали. Просто залезать среди ночи в школьный двор – тупость, но проникнуть туда вместе с девушкой для того, чтобы она своим согласием на секс подняла твое самомнение – принимается. Но я слышал, что ты заявил об антипатии. Это вынуждает меня предположить, что твой замысел, к которому не придерешься, почему-то исполнен не был. Рядом с вами кто-то объявился?

Полыгалов. Когда я уже собирался ей вставить, на территорию школы, ломая ворота, пожарная машина ворвалась.

Жмудина. А школа не горела?

Полыгалов. Мы не видели.

Лукинский. Естественно, вас же поглотила похоть. Близкое присутствие пожара замечаться на подобном взводе и не должно.

Полыгалов. Пожар отсутствовал.

Лукинский. Не вам говорить.

Полыгалов. Пожарная машина на пятачке перед школой развернулась и с включенной сиреной из ворот вылетела! Ее моментальный отъезд для тебя аргумент? Или продолжишь на пожаре настаивать?

Денисова. Пожарники, наверно, получили неверный адрес.

Малышев. Для уверенности школу бы они объехали. Поглядеть, нет ли огня с обратной стороны.

Денисова. Тогда смысл тут… скрытый. Такой, что в него не проникнуть.

Полыгалов. Водитель без команды бригадира ворота бы не вынес. О пьянстве или невменяемости одного водителя здесь говорить нельзя.

Лукинский. При резком переклине направление движения не запрашиваешь и куда едешь, не видишь. К большому твоему сожалению.

Полыгалов. К буквально огромному.

Денисова. Девушку устроенный пожарными переполох спугнул?

Полыгалов. Ее возвращение из замешательства она сопроводила потоками брани. Оставленные у меня кремы для лица так и не забрала. Ни дневной, ни ночной. Они простояли у меня в ванной, пока я совершенно не уверился в том, что она не придет.

Жмудина. Выбрасывал ты их с почестями?

Полыгалов. Я отдал их мерзнувшей на улице девице, откровенно стрелявшей у прохожих на героин.

Кобова. В каком это было районе?

Полыгалов. На Вернадского. Свою приятельницу в ней заподозрила?

Кобова. Знакомые истаивают, деформируются, когда встречаются, не узнаются, постоянство форм и образов разбалтывается миксером переменчивости, и я кричу под его вращение: «наконец-то прогресс! наша закостенелость врачуется вихревым разносом!». Гегемония незыблемости не по мне. Фамилия в моем паспорте карандашом написана.

Жмудина. В общегражданском?

Кобова. Для меня он заграничный. Я вещаю не о книжечке, выдаваемой нам для укоренения нас в наших именах, а об удостоверении наших ничем не ограниченных личностей, летающих по своим делам за границы открытой для глаз видимости. Мои перемещения в ту даль вам не обнулить. Я там побывала! В недосягаемости, в кайфовом возвышении над вашим надоедливым гавканьем и кваканьем…

Голос. Человека это меняет.

Лукинский. Новое сознание по цене нескольких доз героина не приобретешь.

Голос. Я не говорю об улучшенной модели. Применительно к ней я говорю о потере даже того, что в ней было.

Кобова. Ты на меня накатываешь? Да пожалуйста. Могла бы я тебя видеть, презрительным взглядом тебя бы смерила. Несчастного порнографа, у которого ни на что уже не стоит. Те пары, что сексом ушли заниматься, какую-нибудь жизнь в твою морковку вдохнули?

Голос. Из тыловых частей подмога к ней прибыла.

Кобова. Ты в задницу что ли палец засовывал? Так к возбуждению приходил?

Голос. Мои руки лежали на столе. А тыловые части – это резервы. Самому мне их не вызвать, но наблюдаемое мною, если оно подчеркнуто нетривиально, приказывает им выдвинуться на передовую. Вы скажете, что происходил обычный секс, но для меня он обычен, когда он красив. Ваши товарищи механической красотой телодвижений меня не расстроили.

Полыгалов. Век живи – век учись.

Денисова. Чему?

Полыгалов. Мебель делать… я ее достаточно навыделывал. Из памяти не выбросить, сколько.

Жмудина. Качели мне для дачи состряпаешь?

Полыгалов. То, на чем сидят, я из дерева организую. За образец что брать?

Кобова. Сиденье для унитаза.

Жмудина. Раздельное извлечение слов тебе дается, но иногда приличней нечленораздельно мямлить.

Кобова. А ты наложи! Наложи на меня запрет говорить, что мне вздумается! Наложишь?

Жмудина. Я на тебя наплюю.

Кобова. А я тебе, если до меня долетит хоть капля твоей слюны, морду об стол расквашу! Всей пятерней за волосы схватив и носом вдарив!

Лукинский. Вы в ссоре. Для примирительной процедуры мы создадим согласительную комиссию. Кто в нее войдет? Вы, господин тюремщик, как насчет этого? Нам мирить их без вас?

Голос. Поругавшихся женщин необходимо друг от друга изолировать. Одну оставить здесь, а другую с кем-нибудь из мужчин отправить на любовное ложе. Из участвовавших в ругани кто на него пойдет?

Жмудина. Ради того, чтобы ее не видеть, я бы и со свиным хряком в навоз завалилась. Выберите мне мужчину, и я с ним пойду.

Голос. Вы не в планетарий пойдете – сексом заниматься.

Жмудина. Я поняла.

Голос. Получится ли у вас секс, зависит не от тебя, и просто взять и на кого-то указать, я не могу, ведь тот, кого я тебе назначу, может быть к тебе, скажем так, равнодушен.

Полыгалов. Это верно.

Малышев. К сожалению, у меня это место имеет.

Голос. Пусть даже самый неявный сексуальный интерес у кого-то к ней есть?

Лукинский. Они заявили, что они пас.

Голос. А у тебя к ней нечто просматривается?

Лукинский. Конкретно сейчас в штанах не прощупывается, но если заглянуть вперед… она не очень ужасна.

Жмудина. Мерси тебе. Уважил.

Действие восьмое.

В Комнате Любви Лукинский и Жмудина.

Лукинский. Встречные мы с тобой поезда.

Жмудина. Крушение нам следует устроить по возможности приятное.

Лукинский. Это уж как карта ляжет… еще будучи на свободе, я нацелился поесть каши, а отведал жюльен.

Жмудина. Качественный?

Лукинский. После первой ложки обратно не отправился.

Жмудина. А готовил тебе кто?

Лукинский. Приятель забежал. Какого чина и звания? Он по обработке зрительских запросов. Телевизионщик. Потокам телевизионного дерьма мы отчасти ему обязаны.

Жмудина. Я по телевизору эротику смотрю. Помимо обычных фильмов и новостей.

Лукинский. По нашему центральному телевидению показывают порно?

Жмудина. То, которое этот снимает, там, естественно, не идет, но разное легонькое, с романтическим уклоном, по одному из каналов в субботу вечером пускают. Малым ходом. Чудес по возбуждению оно не совершает.

Лукинский. Тирана надлежит свергнуть. Я о хозяйничающей над нами похоти. Ты, вероятно, думаешь, что тебя она не подчиняет, но эротику по ТВ ты не пропускаешь. Дамочка ты в ней искушенная! Если ты бы заскочила ко мне после работы, ты бы мне не покушать сделала. Мы бы и диван-то разложить не успели.

Жмудина. Мой сексуальный темперамент ты завышаешь в разы. А твой телевизионщик заходит к тебе, потому что вам вдвоем сладко?

Лукинский. Он женат на женщине, не предоставляющей ему шанса интеллектуально поговорить. На телевидении тоже не с кем. Со мной при поджаривании какой-нибудь котлеты он вступает в беседу о восстаниях, империях, искусствах. В морозную погоду французский художник Энгр выскочил с раута, чтобы проводить до кареты нескольких мамзелей. Ему было восемьдесят семь лет.

Жмудина. Галантный дедушка.

Лукинский. Он простудился и умер.

Жмудина. В почтенные лета к здоровью нужно особенно внимательным быть. Прежний руководитель моей фирмы, злоупотребляя служебным положением, возил в свою квартиру приглянувшихся ему кандидаток на перспективную должность. Вакансия на нее была открыта все те годы, что я там под его начальством работала. Приходившие женщины по его намекам догадывались, что получить ее можно только через постель, и кое-кого из них это не останавливало. Вонючий, шестидесятилетний, отрастивший живот до колен Олег Леонидович Гиперский имел их по тройке-четверке в неделю. С пятидесяти семи до шестидесяти справлялся, а в шестьдесят один не сдюжил – рвануло у него слева.

Лукинский. Каюк?

Жмудина. Не откачали.

Лукинский. Тигрицу, что его уморила, на должность не взяли?

Жмудина. Из соискательниц она выбыла. Как бы она у нас объявилась, если после его хватаний за сердце ее из квартиры сдуло: ни таблетки от нее не было, ни звонка в «скорую», у нас бродило мнение, что она его специально насмерть затрахала. Уяснив его гнусную сущность, напросилась к нему повторно, и он от нее не ушел.

Лукинский. Я бы чего-нибудь заподозрил. Зачем он снова ко мне прорывается? Сношаться со мной понравилось? Но я мерзкий, старый, вонючий… допустимей другое – он предлагал ей некие унизительные для нее игры, и она в предыдущий раз на них не пошла, а теперь надумала хоть так, но должность себе отвоевать. Объяснение его недальновидности я изыскал. Нам с тобой для зажжения моего огонька чем-то отвратительным бы заняться… я говорю не без волнения.

Жмудина. Глаза у тебя не смеющиеся.

Лукинский. Куда нас способна привести наша необузданность, с тревогой я осознаю.

Жмудина. Думаю, мы с тобой отважимся на такое, после которого водички из реки забвения я бы отведала. Давай до седьмого пота гнусности вытворять. Я поступлю, как ты мне… по твоему слову. По всякому.

Лукинский. Саньго.

Жмудина. А что под ним ты…

Лукинский. Период троецарствия в Китае. Царства Вэй, У и Шу.

Жмудина. Ушу.

Лукинский. Будто бы ты ко мне пришла потренироваться в ушу. Я блистательный, невоздержанный по части женщин, преподаватель, а ты юная, ошарашенная моим величием, малышка. И я над тобой доминирую.

Жмудина. Раком меня ставишь?

Лукинский. В ушу я же спец – наравне с остальным, мне известны и методы преисполнения себя сексуальной энергией. Я ее вызываю, ею исполняюсь… преисполняюсь…

Жмудина. Раком мне вставать?

Лукинский. Если у тебя есть немного свободного времени. Когда учитель находится в процессе ухватывания энергетического дуновения, чего ты его сбиваешь? Желаешь, чтобы он тебя в другую группу перевел?

Жмудина. Нет, учитель, нет, я мечтаю быть с вами, но мечта стать вашей у меня куда больше… твоим запросам мои постанывания соответствуют?

Лукинский. В них ирония.

Жмудина. Я страшусь, что ты ее и в моем минете почувствуешь.

Лукинский. От этого никуда не деться…

Жмудина. Мне тебе его сделать?

Лукинский. Отведи душу.

Жмудина. Наличие во мне тяги у тебя брать, вопрос, поверь мне, дискуссионный. Вы, мужчины, относитесь к подобному соприкосновению легко, но мы…

Лукинский. Я не из тех мужчин. Приятное с полезным здесь у меня не совместится.

Жмудина. С твоим членом неаккуратно когда-то обошлись?

Лукинский. Он побывал во рту у вампирши.

Жмудина. Его надкусили и пили из него кровь?!

Лукинский. Наше с ней знакомство произошло на Сретенке у бара «Crazy Daisy». Я снаружи звонил по телефону, и она при мне зашла, вышла, встала около меня и пробормотала: «Ну и цены». Я глазел на нее без подмигиваний, но девушка, которой я набирал, поговорить со мной не захотела, и я для забавы с вышедшей из бара ее сравнил. Заприметив мои рассматривания, она сказала, что кружку пива в этом баре она от меня примет. Я ответил, что цены в нем велики и для меня, но в моей квартире пиво ей будет в неограниченных количествах предоставлено. Я здраво подсчитал, что одна кружка в баре обойдется мне, как семь купленных в магазине бутылок. С семи-то она… если бы я напоил ее в баре, далеко бы я ее не дотащил – на улице бы проветрилась, своего пьяного вида застыдилась, и едва ворочающимся языком меня бы отшила. А в моей квартире ослабление ее опьянения добычу бы у меня не отняло. Поскольку я бы его не допустил.

Жмудина. Добиваясь беспомощности, накачивал бы и накачивал.

Лукинский. Подобной низостью я себя не замарал. Этого просто не потребовалось.

Жмудина. Уложил ее и без выпивки?

Лукинский. Со мной она не легла, но передо мной она села. На корточки.

Жмудина. И ее рука потянулась к твоей ширинке.

Лукинский. От действий она не воздержалась. Заправила его в рот и с ухудшившейся дикцией промолвила: «Я – вампирша. Живым он от меня не уйдет».

Жмудина. Не ты, а он.

Лукинский. Я подумал, что она мне его прокусит до абсолютной нереальности последующего оживления. Я не сомневался, что она его на хрен прикончит!

Жмудина. А какое у твоего члена сложение?

Лукинский. У нее во рту он был… скукоженным. Вообще он у меня, когда встанет, довольно упитанный. Будучи отпущенным из ее рта, он чуть ли не ниткой повис.

Жмудина. За столь вычурный юмор эту мнимую вампиршу ты не побил?

Лукинский. Она воспользовалась моей прострацией и безнаказанной удалилась. Член я сохранил, но заноза в моей психике осталась. Феноменально! Столько от этого страдал, а сейчас, кажется, возбудился. Настоятельно предлагаю мне дать!

Жмудина. Куда?

Лукинский. Куда Ева Адаму давала. О каком-то особом сексе между ними попадавшиеся мне источники не упоминали. Нетрадиционность лишь в том, что они не на кровати это делали.

Жмудина. В сад он нас не выпустит.

Лукинский. А разместиться на полу он нам не воспрепятствует. Ты на него заваливайся и, если пол холодный, мне скажешь.

Жмудина. А сам ты его не попробуешь?

Лукинский. Ты обязана мне подчиняться! Я мужчина с эрекцией!

Жмудина. (ложась на пол) У таких психованных мужиков она долго не держится.

Лукинский. На то, чтобы он за наш акт зачет нам поставил, нерастраченных сил у меня хватит. Ты просекаешь, как я к тебе приближаюсь?

Жмудина. Пружинисто.

Лукинский. Моя пружина натянута…

Действие девятое.

В Комнате Любви Кобова и Полыгалов.

Кобова. И кто же нам с тобой ответит, где спрятался дедушка?

Полыгалов. Чей дедушка?

Кобова. Домовой. Если дом тут не новый, в таких домах они водятся. Нам ему не покричать?

Полыгалов. Чтобы и он в порнозаписи засветился? Двое сношаются, а возле них расхаживает кто-то нечеткий: по форме человек, но весь из себя призрачный. Просматривающие запись мастурбаторы на это глядят и просто диву даются… я эту услугу нашему порнографу не окажу. Корявый секс между нами он получит, но суперфильма с домовым у него не будет.

Кобова. Отирайся около меня домовой, я бы ему сказала: «иди ко мне». Я за свободу нравов.

Лукинский. Тебя-то дурным течением накрепко захватило, но домовой подляжет в кровать, в которой и я лежу.

Кобова. Когда он к тебе прижмется, ты узнаешь себе цену. Я думаю, период обороны у тебя не затянется.

Полыгалов. И я позволю домовому поступить со мной по своему усмотрению? Имея ресурсы для защиты, спокойно дам ему меня подпортить? Да я ему самому всю задницу разорву! Руками! В ягодицы ими вцеплюсь и в разные стороны как дерну! С треском!!!

Кобова. А со мной ты… свою дружбу со мной ты возобновишь? Я баба бойкая, но ты меня напугал… я и в моих наркотических кошмарах настолько никогда не пугалась. Незачем мне было о домовом брякать.

Полыгалов. Без тебя я бы о нем не подумал и не сорвался. Однако хладнокровие я восстановил. В сексе я тебя не обижу.

Кобова. А наш тюремщик, он после секса нас не сразу отключит? А то я после секса в себе не замыкаюсь. Не прочь после него поговорить. У меня и до смешного доходило!

Полыгалов. Ты о чем-то распространяешься, а заезженный тобой мужчина подле тебя валяется без чувств?

Кобова. Меня потянуло заговорить о взлелеянной мною фантазии – о раздаче героина по карточкам. Случаются дни, когда все точки закрыты, и ширяющийся народ в муках бродит. Создавая угрозу для обывателей. Без дозы ведь ум за разум заходит… чтобы прохожие гуляли безбоязненно, правительству нужно ввести героиновые карточки и в специальных местах их государственно отоваривать. И речь не о халяве. Если точки открыты – покупай за свои, ну а если был рейд и нигде ничего не купишь, то для поддержания правопорядка уж соизвольте нам выдать. Моя инициатива идиотской тебе не кажется?

Полыгалов. Я бы законодательно ее провел.

Кобова. Она и по мне ничуть не пуста. Переспавшему со мной парню меня бы зауважать, но он закричал: «Ах! Ты принимаешь героин! А я кувыркался с тобой, не предохраняясь!». Сексуальный кайф со мной он словил, а затем такая нехорошая сцена возникла. Я на него даже обиделась.

Полыгалов. В последующем его здоровье на спад не пошло?

Кобова. А кто его потом видел? Для меня он в прошлом остался.

Полыгалов. А мне секс с тобой только предстоит… ты анализы на разные заболевания, надеюсь, недавно сдавала?

Кобова. Ты же со мной не без презерватива спать будешь. Через эту резину мои микробы к тебе не пробьются.

Полыгалов. Тот вход я для них перекрою, но они на тебе где угодно – на животе, на руках, в дыхании… завтра у меня крайний срок. Не отдам заказчику сделанный ему гарнитур, он до новоселья его не перевезет и перед гостями облажается. Приобрести в мебельном что-то взамен он успеет, но это же продукция поточная… он хотел эксклюзив. Он – господин, привыкший удовлетворять свои желания! Меня он, если я мебель ему не передам, моим же стулом чуть позже забьет. Нет… а для тебя да. Я сейчас помастурбирую и сразу же в тебя. От твоей заразы мне полечиться выгоднее, чем в моей мастерской с раскроенной башкой безвременно кончаться.

Действие десятое.

Свободных мест за столом уже много, однако Малышев и Денисова сидят за ним рядом.

Денисова. В мой день рождения он мне позвонил. Но не поздравил.

Малышев. Всего лишь спросил: «как дела»?

Денисова. Рассказал, что на личном фронте у него все образовалось. У него теперь девушка попристойнее меня – с ней, выходя в люди, стыда он не чувствует.

Малышев. Он тебе это в твой день рождения сказал?

Денисова. Услышав это, за ужином с родителями я позволила себе коньяку. С папой два раза чокнулась и пошла к себе подаренные сапоги вновь на свои толстые ноги натягивать. Родителям показалось интересным снова меня в них увидеть. Мама мне их в фирменном магазине присмотрела, а папа затем съездил и купил. Он у меня широкий… когда он был еще не облезлым, женщины на него гроздьями вешались. Но брак он зарегистрировал с моей мамой.

Голос. Она его недвижимостью привлекла?

Денисова. Добротой покорила. За тридцать семь лет со дня свадьбы повода разочароваться в ее душевных качествах у него не было.

Голос. Если молоко мне не нужно, корову я не дою.

Малышев. Вы стремитесь нас убедить, что женская доброта вам не нужна?

Голос. Временами мне, знаете ли, нужно такое, что… сейчас мне нужен от вас самый простенький секс. Вы понимаете, что вы последние? Мое предприятие не носит законченный характер исключительного из-за вас. Подустали мы все… решим же дело поскорее и счастливо разойдемся.

Малышев. Ваше незримое присутствие нас будет смущать. Считайте меня несовременным, но публично заниматься любовью мне претит. На себя бы я наплевал, но меня волнуют чувства этой девушки. Еще при первой встрече мой взгляд притянувшей. А по ходу знакомства и где-то в сердце шевеление вызвавшей.

Денисова. Тебе я скажу, что и я к тебе… не как к кому-то, ничего для меня не представляющему.

Малышев. Я тебе понравился?

Денисова. Сильно.

Голос. Вашей симпатией друг к другу я тронут. И за секс между вами спокоен. Да пройдет он между вами, дети мои, в мире и согласии!

Действие одиннадцатое.

Малышев и Денисова в Комнате Любви.

Денисова. Ты яйца в коробочке покупаешь?

Малышев. С открывающейся крышкой. В ней десяток помещается.

Денисова. Такую беру и я, но за сутки до моего попадания сюда я зашла в магазин, где яйца продавались в пакетике.

Малышев. В нем их десять?

Денисова. Я покупала десяток, и мне его дали. Вернулась домой, пересчитала и… их оказалось девять.

Малышев. Не доложи они в коробочку, это было бы заметно.

Денисова. В ней ячейки.

Малышев. О яйцах ты стала говорить, чтобы хоть о чем-то?

Денисова. Обмолвившись о них, я поняла, что лучше бы я молчала… у меня уже на втором слове возникло желание прикрыть руками свой рот.

Малышев. Протяни твою руку ко мне.

Денисова. И ты ее возьмешь?

Малышев. По моим понятиям, если женщина кому-то очень мила, он от соприкосновения с ней не отказывается. Упустит случай и потом будет претензии к себе предъявлять. Но тебя я не неволю. Я скорее всю жизнь здесь в заключении просижу, чем до тебя без твоего соизволения дотронусь.

Денисова. Я тебя хочу.

Малышев. Так мне к тебе… дозволяется?

Денисова. Мы имели несчастье повстречаться в обстоятельствах, которые для нас роковые… секс нас освободит, но он же нас и разлучит.

Малышев. Этого допустить мы не вправе. У нас разгорается настоящая любовь, а мы каким-то сексом ее изничтожим?

Денисова. Переспим и памяти о нашей встрече лишимся. Тюремщик заверял, что никаких воспоминаний о произошедшем тут у нас не останется.

Малышев. С нами бы он поступил, как и с остальными, но мы его упросим… по-прежнему быть с нами ангелом.

Денисова. А он им был?

Голос. Я не помню. В чем я показался тебе ангелом?

Малышев. Без вас мы бы друг друга не увидели.

Голос. Сошлись вы у меня. Привез я вас сюда для повышения своей потенции, а способствовал вот чему… приложил руку к такому, что ангелом уже называют. Я порнограф, но я не оспариваю, что жить нужно ради добрых дел…. относительно вас я замыслы, возможно, поменяю.

Денисова. Мы были бы вам ужасно благодарны!

Голос. Творить возвышенное в ущерб низменному – удел сильных. Мужская сила меня покинула, но если я поведу с вами настолько по-божески, она может влиться в меня с неожиданной стороны… по указанию Свыше.

Малышев. Оттуда вас абсолютно точно наградят. За сделанное вами хорошее ничем плохим вам не отплатят.

Голос. Да не должны бы… двери я вам открою. Выйдете из дома – ступайте по дорожке направо. Выберетесь на шоссе, знайте, что в город тоже направо. Я иду открывать.

Денисова. До города машину поймаем?

Малышев. Я оплачу.

Денисова. Милый ты мой…

Малышев. В городе есть, где погулять.

Денисова. Конечно, погуляем. Не сразу же нам сексом заниматься.

Малышев. В принципе, чего нам этот секс…

Денисова. Ничего! Милый ты мой…

Малышев. Девочка ты моя…

Конец.«Не понимать не возражаю»Первое действие.

В офисе с хромированной мебелью трое в костюмах пьют пиво: снедаемый неудовлетворенностью Чургонцев, удерживающий хлипкое самодовольство Гамашев и гладкий здоровяк Погребной.