Луна и Стрелок

– Знаю, мам.

– …будет сложнее поступить в хороший университет. – Она вздохнула. – У школы Стюарт была такая репутация.

Ему надоело всякий раз это выслушивать. Как он упустил такую возможность. Как опозорил семью, особенно теперь, с таким пятном в личной характеристике. Как они ничего не могут себе позволить, а он лишился такой прекрасной возможности чего-то добиться.

– Пойду делать домашку, – сказал он.

В их комнате Коди, распластавшись на полу, гладил Нефриту. Разговаривать Хантеру не хотелось, так что прежде, чем брат успел что-то спросить, он бросился на кровать и закрыл глаза. И сжал кулаки – ногти крепко впились в мякоть ладони. Он страстно мечтал о том дне, когда ему больше не придется жить в этом доме.

Сюэцин Чанг

отец Луны

Может, из-за облаков, поглотивших луну, а может, из-за воздуха – странно густого, клеем затекавшего в ноздри при каждом вдохе, – Сюэцин никак не мог уснуть.

Он спустился по лестнице на кухню и выдвинул ящик, в котором лежали ключи, зажимы для пакетов и прочая мелочь. Белый шестигранник прятался в самом дальнем углу. Каждый день с тех пор, как он его туда положил, его словно бы тянуло взять его в руку.

В нем была тяжесть, тепло – нет, даже больше. Он вибрировал. Он пахнул чем-то очень древним. Древним древним – Сюэцин это понял чутьем, которое появилось у него еще в магистратуре, чутьем свиньи, способной унюхать трюфель. Никак, исторический артефакт?

Как, вот как эта штука могла очутиться у Дэвида И?

Тут же мысли Сюэцина понеслись по кругу, и он кое-что вспомнил. Последнюю публикацию И, ту самую, которая наделала шуму в научном сообществе. У Сюэцина даже дыхание сперло, стоило ему подумать о заявлениях, сделанных в ней.

Предположение, что придворные алхимики Цинь Шихуанди все-таки[12] смогли изобрести некие эликсиры прежде, чем начались предполагаемые сожжения книг и закапывание ученых живьем в землю. Идея о том, что во владении императора находился не только знаменитый нефритовый диск Хэ, но и другие ценности, считающиеся частью Небесного мандата или божественными амулетами.[13]

Сюэцин был поражен: работа читалась как сказка. Он с трудом нашел четверть цитируемых источников, да и остальные были какими-то туманными. И это – работа ученого, который надеется на постоянный контракт?

Но остальные восприняли ее всерьез. Тихий, неловкий И, у которого и друзей-то среди коллег не было – во всяком случае, об этом никто не знал, – внезапно сделался популярным. Его стали приглашать на званые обеды и давать слово на конференциях. С ним пытались связаться другие исследовательские группы. И у него хватало ума не кичиться этим.

Сюэцину и прежде доводилось получать артефакты нетривиальным путем… Но прежде в его руки не попадало нечто обладающее таким потенциалом. А ведь он так усердно работал! Мэйхуа права. От этих И никуда не деться: они претендуют на ее репутацию среди тайваньских эмигрантов и на его статус ведущего научного сотрудника кафедры.

Он хотел, чтобы Дэвид И сгинул раз и навсегда. Хотел повышения по службе. Сюэцин даже жене ничего не говорил о том, что намерен о нем просить, – не хотел обнадеживать Мэйхуа раньше времени. Или, если точнее, не хотел сталкиваться с ее разочарованием. С него уже хватило. Когда его повысят, он сделает ей блестящий сюрприз. Он хотел, чтобы Мэйхуа улыбалась, как солнышко, – как она делала когда-то. Хотел, чтобы у него была возможность оплатить учебу Луны в Стэнфорде. Чтобы она закончила без студенческих кредитов. Чтобы стала гордой и свободной.

Что, если этот шестигранник и есть предмет его очередного исследования?

Сюэцин задумался, прикидывая возможности. А что, если ему самому заняться исследованием таинственного артефакта? Он приподнял камень, и одна из граней, кажется, поймала отблеск далекого огонька. Шестигранник излучал свет.

Где-то в доме завозились – Сюэцин даже подпрыгнул. Быстро задвинул ящик, но в мозгу уже кипела мысль.

Вот чем он займется завтра на работе.

Луна Чанг

Луна охнула и резко проснулась. Ей снилось, будто она парит над верхушками деревьев, и повсюду вокруг нее мигают огоньки светляков. Во рту появился вкус меда и сливок.

Что же разбудило ее так внезапно? Странное ощущение в теле, пустота внутри.

Что-то вроде… голода. За неимением лучшего слова.

Нет, ей хотелось не есть. Хотелось чего-то, чему не было имени. Сердце учащенно забилось. Затрепетало. В пустом желудке стало щемить. В венах ощутилось покалывание, тело покрылось холодным потом.

Нет, это не было жаром, да и на болезнь совсем не похоже.

В уголках окна замерцали светящиеся точки – и Луна выскользнула из кровати. Лишь раздвинув шторы, она смогла их разглядеть – светлячков, сгрудившихся на оконном стекле. Прежде ей не доводилось видеть ничего подобного: будто бы полк солдат с фонариками в руке.

Проворными пальцами Луна повернула щеколду и попыталась открыть окно. Но было холодно, оно не поддавалось, и каждое ее движение отпугивало нескольких насекомых. Когда у нее наконец получилось, за окном осталось лишь несколько светлячков.

Один за другим, подмигнув ей, устремлялись они в безлунную тьму.

Родни Вонг

Было очень поздно – или очень рано, как посмотреть. Телефон Родни Вонга мог зазвонить в любое время, поскольку то, чем он занимался, вполне предполагало небогоугодные часы работы.

Однако именно этот звонок пришелся на неудобное время. Вонг стоял в крошечном, попорченном сыростью сан-францисском полуподвале и лениво поигрывал ножичком, убирая туда-сюда лезвие. Нагнать страху никогда не помешает.

Человек, привязанный к столу перед ним, хватал воздух ртом, хотя никто и не думал перекрывать ему кислород. Забавно, это же исключительно нервное, заметил Вонг. Все, что ему требовалось, – намекнуть на наличие лезвия между кончиком ногтя и нежной кожей пальца, чтобы у визави снова и снова возникал приступ паники.

Из такого проще простого вытянуть любую информацию, если не вырубится раньше времени.

Но этот трезвон. Каждый резкий звук нарушал тщательно создаваемую зловещую тишину. Вонг видел, как замедлялось дыхание привязанного, как расслаблялись напряженные мускулы на руках. Возможно, он решил, что пришла помощь.

В любом случае сейчас придется начинать сначала. Подавляя раздраженное бурчание, Вонг снял трубку стоявшего на голом бетоне у юго-западной стены телефонного аппарата. Спиральный провод весь скрутился и завязался в узлы – так часто трубку швыряли о стену. А как еще завершить разговор, который бесит? Ладно, думал Вонг, сдохнет – новый куплю.

– Да? – проворчал он.

И услышал голос, который давненько не слышал; и слова, бежавшие по проводу, звучали волшебной сказкой. Мысли Вонга сразу же зашевелились. Образовалась куча вопросов, идей и планов. Купить билет на самолет, взять напрокат автомобиль. И на сей раз ехать одному.

Закончив говорить, он с пафосным видом разрезал веревки, удерживавшие жертву привязанной к столу.

– Свободен! – провозгласил Вонг. Собственно, в этом не было нужды – просто ему очень захотелось побыть великодушным. Настроение сделалось прямо-таки праздничным.

– Что? – забормотал тот. – Кто звонил? Он… Это за меня?

– Да кому ты нужен, – ухмыльнулся Вонг. – Мне только что предложили куда больше, чем можно из тебя вытрясти.

Восемь лет он ждал этого звонка.

Луна Чанг

Луна погрузилась в мысли о светлячках – и тут к ней обернулась Джойс Чен, сидевшая впереди. Луна ощутила на себе ее взгляд, когда записывала в дневник домашнее задание по обществоведению. Она смутилась и стала стараться писать аккуратнее. С самого начала старшей школы Джойс была еще одной азиатской девочкой в их параллели. Но в одной аудитории и рядом они очутились впервые. И она была из тех, с кем Луне давно хотелось подружиться.

– Привет, – сказала Джойс.

Луна выпрямилась:

– Привет.

– Ты общалась с новеньким? – спросила Джойс.

– С Хантером И? – Щеки Луны покраснели.

– Угу, с ним.

– Не особо.

Джойс подалась к ней и зашептала:

– Слышала, он в Стюарте всякое вытворял, пока его не вышибли.

– Что именно?

– Пару лет назад ходили слухи, что он запустил пожарную сигнализацию, чтобы сорвать итоговые экзамены. Доказательств не было ни у кого, но каждый знал, что это он. А вот недавно перед школьным собранием повалил все трибуны в спортзале, как домино.

Луна заморгала:

– Во дела.

– Не то слово. Мне рассказывала сестра, она учится в Стюарте. Ничего себе у нашего новенького репутация.

Зазвенел звонок – занятие началось. Джойс отвернулась, и Луна осталась с ощущением камня на душе. Родители были правы. Еще как правы! От этого Хантера надо держаться как можно дальше.

* * *

Луна сказала родителям, что останется после школы делать задание. Ей было стыдно, что пришлось врать, – но не наркотики же она продает. И да, сначала она и вправду сделала все домашнее задание. Заняв стол в самом дальнем углу библиотеки, она постаралась разложить книги так, чтобы спрятать конфеты. Вообще-то в библиотеке так делать нельзя – но кто же работает на голодный желудок?

Уже четвертый раз за две недели она приходила в справочный отдел. Да, были дела и поважнее – например, вступительные эссе, но Луна стала прямо одержимой. Ей во что бы то ни стало требовалось узнать все о светлячках. Копаясь в пыльных справочниках, она выяснила, что у них невероятно короткий жизненный цикл – всего несколько недель. Она узнала, что они называются Lampyridae и что их куча разновидностей. Что они могут светиться разными цветами и даже через разные промежутки времени. Но ни одно из описаний не подходило тем светлячкам, которые вдруг стали появляться вокруг.

Если не присматриваться, можно подумать, что все они похожи друг на друга. Но ее светляки – те самые, которые могли выдерживать холод, – выглядели по-особому. Длинные, вытянутые, темнее, чем все, которых она когда-либо видела, а на спине – серебристый ромб, почти звезда.

Луна замерла. Только что рядом с ней был свет?

Нет, ей мерещится.

Она откусила кусок шоколадки и принялась листать алфавитный указатель. Ее бесило, что нельзя искать антоним какого-либо признака. Ну вот, скажем, «зимняя спячка». И где, спрашивается, про виды, которые не впадают в спячку зимой?

Наука утверждает, что светляки любят лето и влажность. Но те, которых видела Луна, никуда не делись, несмотря на то что температура стремительно падала. Она не знала, как им удавалось пережить холод. Чем больше она думала, тем меньше была уверена в том, что речь вообще идет о светящихся жуках из семейства Lampyridae… Ведь сверхъестественные способности к выживанию скорее говорят о том, что это отдельный вид.

Луна стала листать и добралась до раздела про каннибализм. И с удивлением узнала, что светлячки, оказывается, могли поедать друг друга. Но чтобы такое проделывали ее светлячки, она представить не могла. Они всегда действовали как банда. Или как родня. Они так осторожно облетали друг друга – еще одна характерная черта, отделявшая их от всех Lampyridae, о которых она читала. Их основные инстинкты разительно отличались.

Луна начала читать про богомолов и пауков, о том, какие у них бывают каннибалистические ритуалы… и тут поняла, что больше не читает. А погрузилась в собственные мысли. Она отвлеклась на то, чтобы подумать о Хантере И. О его кривой ухмылке. О том, как он случайно задел ее локтем на уроке химии.

Она с силой заморгала и тряхнула головой. Что это с ней? Она же знает, что собой представляют его родители, – яблочко от яблоньки, вот это вот все. А еще Джойс рассказала…

Не говоря уже о том, как это воспримут мама с папой. Она живо представила отвращение на их лицах…

И тут по громкой связи объявили, что прибыли последние автобусы. Луна подхватила книги и отнесла их обратно на полки.

Хантер И

Хантера впервые оставили после уроков в Фэйрбридж-Хай – а все из-за ветра, который, летя за ним по классу, сбил кафедру учителя. Взмыли вверх бумажки, разломился пополам карандаш, тряпка с доски прилетела кому-то на плечо. Конечно же, это случилось, когда он шел по классу, чтобы взять салфетку, а остальные писали самостоятельную работу, склонившись над партами, и никто не видел, что на самом деле он ни к чему не прикоснулся. Не в то время не в том месте. Логичный подозреваемый.

Не самое лучшее впечатление. Но он привык стискивать зубы и принимать наказание – так все закончится куда быстрее. Такова была его жизненная философия: сглатывать несправедливость и считать дни до того, как он сможет сбежать.

В четыре часа дня забрать его было некому. Папа очень рассердился, но Хантера это даже устраивало. Большинство сверстников ездили в школу на собственных автомобилях или вместе с друзьями; Хантеру же всего лишь хотелось добираться до школы без сопровождающих.

Поездки домой на автобусе были глотком свободы.

Он сел, прислонившись к южной стене прямо под часами, и слушал, как они медленно отсчитывают секунды его наказания. Ритм напомнил ему о том, как он считал минуты до освобождения в прошлый раз. Все еще в форме школы Стюарт: он смотрел на свои коричневые туфли и периодически сгибал и разгибал ноги в коленях, ожидая, когда все обнаружится, и по громкой связи прозвучит его имя, и ему велят явиться к директору. Кажется, это было вчера – и вместе с тем вечность назад.

Когда наконец час задержания истек, снаружи похолодало так, что Хантер выдыхал клубы белого пара. Холод жалил горло и сдавливал грудь. Он хотел кашлянуть, но сдержался. Этого еще не хватало.

Сто лет он не садился в желтый школьный автобус. Как странно теперь бежать трусцой вдоль ряда одинаковых автобусов, выискивая тот, что под нужным номером. Ему не следовало бы бегать в такую погоду – о чем тут же напомнили саднящее чувство в груди и колющий холод в горле.

Вот и нужный номер. Восемьдесят восемь.

Он едва успел подняться по ступенькам, как двери захлопнулись. Автобус тронулся – прежде, чем Хантер сел. По крайней мере, внутри было тепло.

Мир зазвучал иначе. Хантер замер.

На первый взгляд салон был пуст, никого не было видно. Он забросил рюкзак на одно из сдвоенных кресел…

И увидел ее – она сидела прямо позади выбранного места, с учебником на коленях. Луна Чанг подняла на него глаза – и точно так же очень удивилась.

Луна Чанг

Вокруг было серо, холодно, тени сновали в самых неожиданных местах. Луна старательно смотрела в окно, чтобы не пялиться на Хантера И.

Неужто он все это время жил по соседству? За те недели, что Хантер посещал Фэйрбридж-Хай, Луна ни разу не видела, чтобы он садился в автобус. Как получилось, что они оба попали на один и тот же рейс? Да еще и оказались единственными пассажирами?

Она подумала об его ужасной репутации. И о своих впечатлениях: что-то не сходилось.

Автобус вильнул и накренился. Колеса вместо асфальта выкатились на лед. Машину занесло, внешний мир закружился. Дверь автобуса с грохотом хлопнула, и он завалился вправо.

И со скрипом остановился. Что происходит? Луна вцепилась в спинку переднего сиденья так сильно, что у нее побелели костяшки пальцев.

Женщина-водитель выругалась. Наконец она поднялась и оглянулась, опершись согнутой ногой о переднее пассажирское кресло:

– Радиосвязь отрубилась.

– И что это значит? – спросила Луна.

– Вы двое останетесь тут. Я не могу держать мотор включенным, пока меня нет в кабине, но закрою двери, чтобы вы тут не замерзли. – Она открыла дверь, и по ногам пронесся порыв холодного ветра. Она не сразу смогла выбраться наружу. Толкнула дверь, еще раз – но та никак не желала плотно закрываться.

Изнутри было не совсем понятно, что именно случилось. Луна перестала всматриваться в темноту и застегнула куртку до подбородка. Она уже начинала дрожать. За бортом автобуса бушевал ветер. Она прислонилась к рюкзаку: по крайней мере, он теплее окна.

Луна очень, очень четко осознавала, что Хантер сидит на том самом кресле, за спинку которого она держится, осознавала каждое его движение, каждый вздох. Он дышал тяжело, с присвистом. Ветер сотрясал оконные стекла. Скорей бы вернулась водитель, подумала Луна.

Хантер начал кашлять. Поначалу тихо, будто бы прочищал горло. Но скоро кашель стал сильным, лающим.

Что-то со стуком упало на пол и покатилось под сиденье Луны. Хантер, опустившись на четвереньки, стал шарить в проходе. Кажется, он не мог говорить, но очевидно было: то, что он уронил, нужно срочно найти. Луна наклонилась и подняла цилиндрическую штуку, сделанную из зеленого пластика.

Дрожа, он схватил пузырек из ее рук, как следует встряхнул его, обхватил губами и пшикнул в рот. Лекарство, догадалась Луна. Ингалятор – хотя она никогда не видела их вблизи. Ей доводилось слышать об астме. Это что, приступ? Между вдохами ей слышалось, как он стучит зубами. И кашель не желал утихать.

– Тебе нужна помощь? – Она протиснулась в проход.

Хантера так трясло, что непонятно было, кивнул он или нет.

– Что нужно сделать?

Он открыл рот, но оттуда не донеслось ни звука. Он хватал ртом воздух.

– Думаю, тебе нужно в тепло, – услышала она свой голос. – Туда, где есть телефон. Откуда мы можем позвонить?

Хантер попытался подняться, но ноги не послушались его, и он завалился назад.

– Давай помогу. – Ухватив его за ледяные руки, она потянула их к себе.

Из-за крена найти опору под ногами оказалось не так-то легко. Под налетевшим порывом порыв ветра автобус покатился вперед и завалился еще сильнее. Хантер и Луна вместе рухнули на его сиденье. Она едва не задела головой нос Хантера, навалившись на него всем телом: еще не хватало придавить его, и так еле дышит.

Ветер унялся, тишина зазвенела в ушах. Хантер перестал кашлять. Их лица разделяло всего ничего, и облачко пара от его неровных выдохов касалось ее щеки.

– Ты нормально?

Он устало кивнул.

Луна вдруг отчетливо ощутила собственное дыхание. Что она ела на ланч? Вдобавок они тесно соприкасались – сцепились ногами, оказалось, она обхватила его колени своими. С ужасом она попыталась податься назад, в очередной раз силясь выпрямиться…

Кашель Хантера возобновился. Он схватился за грудь, и Луна осознала, что ему больно. Она было попробовала быстрее подняться, чтобы как-то ему помочь, но в итоге поскользнулась и снова завалилась на него.

Кашель прекратился.

– Кажется… – Голос Хантера был сиплым. Он замолчал, и она испугалась, что ему стало хуже.

– Что? – спросила Луна. – Что тебе нужно?

– Думаю, когда ты дышишь на меня, ну… это помогает дышать мне.

– Правда? – озадаченно спросила она. А так бывает? Она же выдыхает углекислый газ. А ведь ему нужен… кислород?

Он выглядел сбитым с толку. Но она и сама заметила: когда ее лицо было близко, его щеки становились не так бледны.

– Ладно, – сказала Луна. – Но может, мы того… пересядем?

И они кое-как устроились на сдвоенных креслах. Стоило Луне на пару мгновений отдалиться от него, он снова стал дышать с присвистом.

– Вот. – Она опустила голову ему на плечо и повернула лицо в его сторону, надеясь, что ее дыхание достигнет цели.

Ко времени, когда женщина-водитель подогнала еще один автобус, Хантер практически пришел в себя. Они неловко спустились по ступенькам и перепрыгнули трещину в земле. Дорога раскололась, и в эту-то трещину и угодило колесо. Чтобы разглядеть что-то еще, было слишком темно.

Когда они уезжали на новом автобусе, позади мигали огни полицейских машин. На сей раз им досталось тройное кресло, так что Хантер мог лежать, откинувшись на сиденье, а Луна дышала в его сторону всю дорогу, болтая без умолку, чтобы приток воздуха не иссякал. Рассказывала об одноклассниках, учителях и недавнем скандале на вечере выпускников. Когда запас историй из школьной жизни иссяк, она принялась за сказки.

– Давным-давно жил царь обезьян по имени Сунь Укун, – промурлыкала Луна. – Родился он от древнего волшебного камня.

Хантер скривился.

Она прервалась:

– Что?

– Кажется, я это уже слышал. Как, ты сказала, называется?

– «Путешествие на запад», – ответила Луна. – В детстве я ее обожала. Не рассказывать?

Он покачал головой и снова задышал с присвистом. Луна ощущала, как сотрясается его тело от кашля там, где оно касалось ее собственного. И едва удержалась от того, чтобы взять его за руку. Что еще сделать, чтобы его утешить?

– Вот что бывает, когда перебивают. – Она сделала вид, что ворчит. – Ну, будем слушать или нет?

Автобус, мерно гудя, катил по улицам, а Луна пересказывала то, что помнила из похождений царя обезьян. Желтый свет уличных фонарей заливал салон и утекал обратно. С каждым притоком света Луна успевала рассмотреть лицо Хантера еще подробнее. Взгляды украдкой. Приоткрытые в поисках воздуха губы. Она наклонилась ближе под предлогом дать ему больше дыхания.

Луна выходила раньше.

– Справишься?

Он кивнул:

– Спасибо тебе.

На тротуаре она обернулась посмотреть, ища глазами окна, напротив которых они сидели. И увидела его: прижавшись к стеклу, он смотрел на нее. Она ответила на его взгляд – и они смотрели друг на друга до тех пор, пока автобус не свернул за угол. Позади нее мигнула пара светлячков.

Остаток ночи Луна дивилась новому чувству, невесть как поселившемуся в ее груди.

Ивонн И

мать Хантера

Ивонн И стояла в неосвещенной прихожей, наблюдая сквозь узкий просвет в шторах, как ее сын поднимается по ступенькам. Она облегченно вздохнула. Пусть Хантер и поздно вернулся, он не исчез. Его не похитили ради выкупа или шантажа.

Дэвид, конечно же, скажет, что сына сберег его обожаемый камень. Точнее, дурацкая штуковина, которую он прячет в багажнике и о которой говорит с нездоровой одержимостью. И когда это ее муж успел стать таким суеверным? Она хотела в него верить – а кто бы не хотел? Однако ее защитные и материнские инстинкты были куда сильнее, чем любые чаяния, которые можно связать с какой угодно якобы сверхъестественной вещью.

В этом-то и беда с детьми. Они не до конца понимают опасности, что поджидает за углом.

Она ощутила, как по телу поползли мурашки – знак надвигающейся беды. Когда Хванг узнает, куда они сбежали? Пришлет ли он кого-нибудь, чтобы наказать и забрать долг, – или приедет лично? Ивонн вздрогнула. Остается надеяться, что они хорошо спрятались.

Хантер знал больше, чем они рассказывали. Оба – и муж, и она – старались оберегать сыновей от правды, как поступил бы любой родитель. Но Хантер сам о многом догадался. Однако же это знание вовсе не отрезвило его – а ведь она так надеялась. Но он то и дело вляпывался во всякие неприятности – и это притом что они неустанно твердили: надо жить незаметно!

Ох уж эти дети. Когда же они поймут?

Хантер И

Холод просунул стылый кулак ему в горло, дотянулся до ребер и дернул так сильно, что едва не переломал кости. Прежде у Хантера никогда не было таких приступов. Будто он проглотил Северный полюс, и его дыхание похитили ветры. Все его тело трясло и грозилось разбиться вдребезги.

Он ненавидел холод.

И тут появилась Луна. Ворвалась, и – как по волшебству – ее дыхание странным образом позволило ему дышать.

Всю поездку он просидел, привалившись к ней, а она рассказывала ему истории. Школьные сплетни. Басни и сказки. Даже лимерики. Почти шепотом. Ее голос еще долго звучал у него в ушах.

Короткой прогулки от автобусной остановки до дома хватило, чтобы холод снова сдавил грудь. Когда Хантер вошел, его снова одолел кашель.

Мать накричала на него за то, что заставил ее волноваться. Отец отказывался верить, что автобус застрял в трещине – в той самой, о которой все говорят, – и Хантер в конце концов сказал им, попутно пытаясь не выкашлять легкие, чтобы они позвонили в школу и проверили.

– Где твой ингалятор? – осведомилась мать, ухватившись за еще один повод рассердиться.

– Да пользовался я им уже, – устало ответил Хантер. – Но он же просрочен, ты разве не помнишь? Может, он вообще не работает.

– Работает.

Он еле сдержался, чтобы не закатить глаза. В самом деле, что можно было сделать? Не тратить же драгоценные деньги на больницу?

Когда он был маленьким, врачи разводили руками: никто не мог понять, что с ним. Ингаляторы тоже не помогали, просроченные или нет. Единственное, что ему помогло, – некий отвар, который родители давали ему много лет назад. Жижица из сушеных трав. После чего тяжесть в груди уходила, дышалось легче. Он думал, что почти вылечился… до этого дня.

– А то лекарство у вас еще осталось? – спросил он.

– Какое лекарство?

– Ну, то самое. Которое вы мне давали, когда мы только сюда приехали.