Мрачные ноты

– Не забывайте о нашем соглашении. – Она прижимает локти к бокам, в ее глазах появляется лихорадочный блеск. – Держите рот на замке и позвольте мне сдерживать этих баранов и их пустую болтовню.

Она говорит это так, будто на меня должны произвести впечатление ее неэтичные методы работы. Но, сама того не подозревая, Беверли лишь раскрыла свои карты. Я чувствую ее страх. Она незаконно уволила штатного преподавателя и заплатила этой женщине за молчание, и все ради того, чтобы нанять меня, преследуя личную выгоду. Если бы она действительно контролировала ситуацию, то не испытывала бы необходимости заводить этот разговор. Она достаточно безжалостна, чтобы разрушать жизни людей, но это вовсе не значит, что она готова играть в эту игру. Мою игру.

Я потираю большим пальцем нижнюю губу, наслаждаясь тем, как ее глаза неохотно следуют за моим движением.

Кожа над ее застегнутым воротничком заливается румянцем.

– Для нас крайне важно сосредоточить всеобщее внимание на ваших достижениях как педагога, – заявляет она, вздергивая подбородок. – Я ожидаю, что вы будете служить примером профессионализма в классе…

– Не указывайте мне, как выполнять мою работу. – Я был довольно уважаемым педагогом до того, как поднялся по служебной лестнице и пополнил административные ряды. К черту ее и ее самоуверенную наглость.

– Как и у большинства учителей, у вас, похоже, тоже имеются проблемы с усвоением материала. Поэтому постарайтесь быть внимательнее. – Она наклоняется вперед, понижая голос, и продолжает более резким тоном: – Я не позволю, чтобы ваши извращения порочили репутацию моей школы. Если ваше недостойное поведение в Шривпорте повторится здесь, наша сделка расторгается.

Напоминание о том, что я потерял, разжигает огонь в моей груди.

– Вы уже второй раз упоминаете Шривпорт. К чему бы это? Вас гложет любопытство? – Смотрю на нее с вызовом. – Давайте, Беверли. Задайте вопросы, не дающие вам покоя.

Она отводит взгляд, ее шея напряжена.

– Вряд ли кто-то нанимает на работу бабника, чтобы потом выслушивать рассказы о его похождениях.

– Ого, так теперь я бабник? Вы меняете условия нашей сделки?

– Нет, мистер Марсо. Вы знаете, почему я вас наняла. – Ее голос повышается на целую октаву. – С жестким условием, что не будет никакого непристойного поведения.

Затем, понизив голос, она добавляет:

– И я больше не хочу слышать об этом ни единого слова.

Я позволял ей диктовать условия с того момента, как она связалась со мной. Пришло время насладиться небольшим унижением.

Наклонившись вперед, я хватаюсь за подлокотники ее кресла так, что она оказывается в ловушке моих рук.

– Вы лжете, Беверли. Думаю, вы хотите услышать все пикантные подробности моего непристойного поведения. Должен ли я описать позы, которые мы использовали, звуки, которые она издавала, размер моего члена?..

– Прекратите! – Она делает судорожный вдох, прижимая к груди дрожащую руку, затем сжимает ее в кулак и напускает на себя важность, которую обычно демонстрирует всему миру. – Вы отвратительны!

Я усмехаюсь и откидываюсь на спинку кресла.

Она вскакивает на ноги и свирепо смотрит на меня сверху вниз.

– Держитесь подальше от моих преподавателей, особенно женщин в моем подчинении.

– Я ознакомился с предлагаемым ассортиментом на сегодняшнем собрании. Вам действительно стоит обновить окружение.

Было несколько учителей с подтянутыми телами, множество заинтересованных взглядов в мою сторону, но я здесь не для этого. Десятки женщин готовы лечь под меня по первому требованию, и моя ошибка в Шривпорте… Я сжимаю челюсти. Ее я больше не повторю.

– Что же касается вас… – Я позволяю своему взгляду скользнуть по ее застывшему в напряженной позе телу. – Вы выглядите так, словно вам не помешал бы хороший жесткий трах.

– Вы переходите все границы. – Ее предостерегающий тон теряет свой эффект из-за того, что она, пошатываясь, пятится назад.

Беверли поворачивается и поспешно возвращается во главу стола. Чем больше расстояние между нами, тем увереннее становится ее походка. Еще несколько шагов, и она оглядывается через плечо, будто ожидает поймать мой взгляд на своей плоской заднице. От этой мысли меня передергивает. Эта высокомерная сучка на самом деле полагает, что я в ней заинтересован.

Я встаю, засовываю руку в карман брюк и направляюсь к ней.

– Неужели мистер Ривар не удовлетворяет ваши потребности в постели?

Она тянется к краю стола и собирает свои бумаги, избегая встречаться со мной взглядом.

– Если вы продолжите в том же духе, то я позабочусь о том, что вы никогда больше не зайдете в учебный класс.

Из-за ее иллюзии контроля мне чертовски трудно держать язык за зубами.

Я подхожу к ней вплотную, вторгаясь в ее личное пространство.

– Вздумаете еще мне угрожать – и пожалеете об этом.

– Отойдите.

Я наклоняюсь вперед, касаясь своим дыханием ее уха.

– У всех есть секреты.

– У меня не…

– Мистер Ривар согревает чужую постель?

Это всего лишь предположение, но легкое подергивание ее руки говорит о том, что я не далек от истины.

Ее ноздри раздуваются.

– Это возмутительно!

– А ваш безупречный сынок? Что такого он натворил, что поставил вас в это рискованное положение?

– Он не сделал ничего плохого!

Будь это правдой, меня бы здесь не было.

– Беверли, вы дрожите.

– Этот разговор окончен.

Она обходит меня, не сводя глаз с двери, и спотыкается. Беверли теряет равновесие и падает на колени у моих ног, роняя на пол бумаги. «Прекрасно».

Она бросает на меня испуганный взгляд, и, когда понимает, что я и пальцем не пошевелил, чтобы остановить падение, ее лицо заливается краской смущения.

Опустив глаза в пол, Беверли разъяренно собирает разлетевшиеся документы.

– Нанять вас было ошибкой.

Я наступаю ногой на листок бумаги, за которым она тянется, и впиваюсь взглядом в ее макушку.

– Тогда увольте меня.

– Я… – Она смотрит на мои ботинки от «Док Мартенс» с тиснением под змеиную кожу и отвечает тихим, подавленным голосом: – Просто воспользуйтесь своими связями.

Чтобы помочь ее никчемному сыну поступить в консерваторию Леопольда, самый престижный музыкальный колледж в стране. Таков был уговор.

Она дала мне работу преподавателя, когда никто другой не осмелился бы, и я выполню свою часть сделки. Но я не буду прогибаться или трястись от страха, как другие ее подчиненные. Она понятия не имеет, с кем имеет дело. Но вскоре узнает.

Я подталкиваю листок бумаги к ее пальцам и придерживаю его носком ботинка.

– Полагаю, мы разобрались с условиями… – я приподнимаю ногу, позволяя ей выхватить листок – …а также с нашими точками зрения относительного данного соглашения.

Она напрягается, опуская голову еще ниже.

С унижением покончено.

Я разворачиваюсь и неторопливо покидаю библиотеку.

Глава 3

Айвори

– Говорят, она набивает свой лифчик салфетками.

– Ну и шлюха.

– Разве она не носила эти туфли в прошлом году?

Приглушенные голоса разносятся по переполненному коридору, слова хоть и произнесены полушепотом, но предназначены для моих ушей. Неужели эти девчонки не смогли за три года придумать что-то новенькое?

Проходя мимо группы перешептывающихся девиц в брендовых нарядах с айфонами лимитированной версии и черными картами «Американ Экспресс», я растягиваю губы в широкой улыбке, напоминая себе, что, несмотря на различия между нами, я заслуживаю того, чтобы учиться здесь.

– Интересно, из чьей постели она выползла сегодня утром.

– Без шуток, я даже отсюда чувствую ее запах.

Эти комментарии меня не задевают. Это всего лишь слова. Лишенные воображения, незрелые, пустые слова.

Да кого я обманываю? Некоторые из этих острот вполне правдивы, и у меня перехватывает дыхание от того, с какой ненавистью они звучат. Но я убедилась на собственном опыте, что слезы только еще больше их поощряют.

– Прескотт говорил, что ему пришлось трижды принять душ после тусовки с ней.

Я останавливаюсь в центре коридора. Поток учеников расступается передо мной, когда, сделав глубокий вдох, я возвращаюсь к их группе.

Заметив мое приближение, несколько девушек поспешно удаляются. Остаются лишь Энн и Хизер, которые наблюдают за мной с тем же нездоровым любопытством, с каким туристы разглядывают моих бездомных соседей. Немигающие взгляды, прямые спины, неподвижные ноги танцовщиц под юбками до колен.

– Привет. – Я прислоняюсь к шкафчикам рядом с ними и улыбаюсь, когда они обмениваются взглядами. – Я вам кое-что расскажу, но вы должны держать язык за зубами.

Они прищуриваются, но их любопытство осязаемо. Эти девушки любят сплетни.

– Правда в том, что… – Я показываю на свою грудь. – Я их ненавижу. Так трудно найти рубашки по размеру, – «не говоря уже о том, чтобы их себе позволить», – а когда и нахожу, вот, посмотрите. – Тычу пальцем в английскую булавку. – Пуговицы отрываются. – Я окидываю взглядом их плоские груди и искусно скрываю укол зависти, который испытываю к их худосочным фигурам, за саркастическим тоном: – Наверное, здорово не беспокоиться об этом.

Девушка, что повыше, Энн, возмущенно фыркает. Стройная, грациозная и уверенная в себе, она лучшая танцовщица в Ле-Мойне. А еще невероятно красивая, с оценивающим взглядом, полными губами и темно-коричневой кожей холодного оттенка.

Если бы в академии проводили балы, она была бы там королевой. По какой-то причине она всегда ненавидела меня. И даже никогда не рассматривала другой возможности.

Затем идет ее подружка. Я уверена, что это Хизер высказалась по поводу обуви, но она сдержаннее Энн, и у нее кишка тонка говорить гадости мне в лицо.

Я приподнимаю ногу и выворачиваю ступню, чтобы они могли видеть протертую до дыр подошву.

– Я носила их в прошлом году. И в позапрошлом. И три года назад. На самом деле это единственные туфли, которые вы на мне видели.

Хизер перебирает пальцами свои каштановые волосы, заплетенные в длинную косу, и, нахмурившись, смотрит на мои поношенные балетки.

– Какой у тебя размер? Я могла бы отдать тебе…

– Мне не нужны твои обноски.

Они мне очень нужны, но я ни за что не признаюсь в этом. Мне и так тяжело не давать себя в обиду в коридорах школы. И я уж точно не собираюсь делать это в чужой обуви.

С самого первого дня я отвечала на их колкости прямотой и откровенностью. Именно так поступил бы и папочка. Но вот, пожалуйста, наступил новый учебный год, а они уже снова насмехаются надо мной, и их ненависть опаляет мою кожу.

Поэтому, чтобы заставить их заткнуться, я решаю прибегнуть к другой тактике – безобидной лжи.

– Это были туфли моей бабушки, единственное, что у нее осталось, когда она иммигрировала в Штаты. Она передала их моей маме, а та, в свою очередь, передала их мне как символ силы и стойкости.

У меня нет бабушки, но пристыженный вид Хизер говорит о том, что я, возможно, наконец-то разрушила ее наивные иллюзии.

Я испытываю чувство удовлетворения, которое согревает сердце.

– В следующий раз, прежде чем открыть свой высокомерный рот, подумай о том, что ты ни черта не знаешь.

Хизер ахает, будто я ее оскорбила.

– Идем дальше. – Я наклоняюсь к ним. – Я кое-что расскажу вам о Прескотте Риваре… – Я оглядываю переполненный коридор, как будто меня заботит, кто может услышать мои слова. – Он озабочен сексом. Все парни такие. Они хотят секса, и, если вы им этого не даете, они берут не спрашивая, ну вы поняли.

Энн и Хизер непонимающе пялятся на меня. В растерянности. Как они могут этого не знать?

Я поправляю ремень наплечной сумки. Правда, о которой я умалчиваю, вызывает зуд на коже.

– Кто-то должен вмешаться и сделать ребят счастливыми. Я лишь играю свою роль, чтобы не допустить сексуального насилия в нашей школе. Вы должны меня благодарить.

Из моих уст это звучит гораздо снисходительнее, чем есть на самом деле. Я этим занимаюсь для того, чтобы выжить. И пошли все остальные к чертям собачьим.

Энн, сморщив нос, презрительно смотрит на меня.

– Ты такая шлюха.

Этот ярлык я ношу здесь с девятого класса. Я никогда не опровергала их предположения обо мне. Сексуальные домогательства требуют доказательств. Пока это происходит за пределами школы и я не забеременела, меня не выгонят из академии. Конечно, слухи бросают тень на мою и без того отвратительную репутацию, но они также отвлекают от истинной причины, по которой я провожу время с парнями из Ле-Мойна. Если бы кто-то узнал правду, меня бы тут же отчислили.

– Шлюха? – Я понижаю голос до заговорщицкого шепота. – Давненько у меня не было секса. В смысле, примерно сорок восемь часов. – Я отворачиваюсь, жду их шокированных ахов, а затем поворачиваюсь обратно, ухмыляясь Энн. – Но твой папаша пообещал исправиться сегодня вечером.

– О боже. – Энн сгибается пополам, хватая себя за живот, и прикрывает рот рукой. – Какая мерзость!

Не знаю, что из себя представляет ее отец, но секс в целом отвратителен. Ужасен. Невыносим.

И ожидаем.

Я оставляю их в потрясенном молчании, и первую половину дня улыбка не сходит с моего лица. Утренние занятия в Ле-Мойне пролетают незаметно, поскольку включают в себя все простые предметы, такие как английский и история, естественные науки и математика, а также иностранные языки. В полдень у нас часовой перерыв, чтобы пообедать и позаниматься в зале, прежде чем переключиться на профильные занятия.

Ежедневные физические упражнения и правильное питание необходимы как часть сбалансированного распорядка дня музыканта, но, учитывая, что у меня нет ни еды, ни денег, поддерживать этот распорядок проблематично.

Пока я стою у своего шкафчика в центральном здании школы, пустой желудок сжимается от боли и урчит. К чувству голода присоединяется тугой комок страха. Или волнения.

Нет, определенно страха.

Я смотрю на распечатку своего дневного расписания:

Теория музыки

Семинар по игре на фортепиано

Мастер-класс по публичным выступлениям

Индивидуальные занятия

Последняя часть моих занятий состоится в здании Кресент-холла. Аудитория 1А. Все уроки ведет мистер Марсо.

На уроке английской литературы я подслушала, как несколько девушек болтали о том, какой этот Марсо красавчик, но я пока еще не набралась смелости дойти до Кресент-холла.

Внутри у меня все сжимается, пока я бормочу вслух:

– Почему это обязательно должен быть мужчина?

Рядом захлопывается дверца шкафчика, и Элли, наклонившись над моей рукой, заглядывает в мое расписание.

– Он действительно очень симпатичный, Айвори.

Я резко поворачиваюсь к ней.

– Ты его видела?

– Только мельком. – Она морщит свой маленький мышиный носик. – Почему тебя так волнует, что это мужчина?

Потому что мне комфортнее в окружении женщин. Потому что они не подавляют меня своей мускулатурой и размерами. Потому что мужчины – потребители. Они забирают мою смелость, силу и уверенность в себе. Потому что их интересует только одно, и это не мое умение играть последние такты «Трансцендентного этюда № 2».

Но я не могу поделиться всем этим с Элли, моей милой, выросшей в строгих правилах китайской семьи подругой, которая никогда не сталкивалась с жизненными трудностями. Думаю, я могу называть ее подругой. Мы это никогда не обсуждали, но она всегда добра ко мне.

Я запихиваю свое расписание в сумку.

– Наверное, я надеялась на кого-то типа миссис Мак-Крекен.

Может быть, мистер Марсо другой. Может, он милый и надежный, как папочка и Стоджи.

Элли, примерно на голову ниже меня, приглаживает рукой завитки своих черных как смоль волос и подпрыгивает на носочках. Думаю, она пытается казаться выше ростом, но скорее это выглядит так, будто ей нужно в туалет.

Она такая крошечная и очаровательная, что мне хочется подергать ее за хвостик. Что я и делаю.

Подруга отталкивает мою руку, улыбаясь вместе со мной, и опускается на пятки.

– Не переживай по поводу мистера Марсо. Все будет хорошо. Вот увидишь.

Ей легко говорить. Она уже получила место виолончелистки в Бостонской консерватории на следующий год. Ее будущее не зависит от того, понравится ли она мистеру Марсо или нет.

– Я в спортзал. – Она перекидывает через плечо рюкзак размером в половину себя. – Ты идешь?

Вместо организованных уроков по физкультуре Ле-Мойн предоставляет услуги полноценного фитнес-центра и персональных тренеров, здесь есть множество занятий по физической подготовке, например йога и кикбоксинг.

Но я лучше отрежу себе несколько пальцев, чем буду скакать в зеркальном зале среди осуждающих взглядов других девчонок.

– Не-а. Я собираюсь размяться на беговой дорожке на улице.

Мы прощаемся, но мое любопытство в отношении Марсо берет верх, и я окликаю ее.

– Элли? Насколько симпатичный?

Она разворачивается и продолжает идти спиной вперед.

– Сногсшибательный. Я видела его всего лишь мельком, но говорю тебе, я почувствовала это прямо здесь. – Она похлопывает себя по животу и широко распахивает свои раскосые глаза. – Может, даже чуть ниже.

Мое сердце сжимается. Обычно у самых красивых людей самые уродливые души.

Но я ведь тоже красивая? Мне все время так говорят, реже люди, которым я доверяю, и чаще те, кому не доверяю.

Возможно, я тоже уродлива изнутри.

Когда Элли удаляется подпрыгивающей походкой и бросает мне через плечо свою очаровательную улыбку, я признаю ошибку в своих суждениях. В Элли нет ничего безобразного.

Я переодеваюсь в шорты и майку в раздевалке, а затем выхожу на беговую дорожку, которая окружает двадцатиакровый школьный двор.

Из-за невыносимой влажности в это время года большая часть учеников предпочитает оставаться в кондиционируемых помещениях, но некоторые все же бездельничают на скамейках в парке, смеются и едят свои обеды. Пара танцоров отрабатывает синхронную разминку под внушительными шпилями центрального здания школы.

Делая растяжку под тенью огромного дуба, я всматриваюсь в пышную зелень парка и прорезиненные пешеходные дорожки. Те самые, по которым я гуляла с папой, когда моя голова едва доставала ему до бедра. Я до сих пор ощущаю его большую руку, которая держала мою, когда он водил меня по парку. Помню его солнечную улыбку, когда он указывал на старинную, похожую на соборную кирпичную кладку Кресент-холла и рассуждал о великолепии классных комнат внутри.

Ле-Мойн был его мечтой, которую его родители не могли себе позволить. Он никогда не расстраивался по этому поводу. Потому что он не был эгоистом даже в мечтах. Вместо этого он подарил свою мечту мне.

Я прогибаюсь в талии и касаюсь пальцами носков, растягивая и разогревая мышцы задней поверхности бедер, пока воспоминания согревают меня изнутри. Я похожа на маму: у меня темные волосы и темные глаза, но папина улыбка. Хотела бы я, чтобы он меня сейчас увидел, как я стою на школьном дворе, проживаю его мечту и улыбаюсь, как он.

Я улыбаюсь шире, потому что его мечта, его улыбка… они и мои тоже.

– Святая Богородица, как мне не хватало этой задницы.

Я резко выпрямляюсь, улыбка исчезает с лица, а тело сковывает напряжение, настолько сильное, что я не в состоянии повернуться на голос, от которого непроизвольно втягиваю голову в плечи.

– Чего ты хочешь, Прескотт?

– Тебя. Голую. На моем члене.

Я чувствую, как тошнота подкатывает к горлу, а по виску стекает капелька пота. Я расправляю плечи.

– У меня есть идея получше. Зажми свой член у себя между ног, станцуй, как Буффало Билл, и иди на хер.

– Ты такая пошлячка, – отвечает Прескотт с улыбкой в голосе, появляясь в поле моего зрения.

Он останавливается на приличном расстоянии, но недостаточно далеко. Я отступаю назад.

Его длинные волосы доходят до подбородка, светлые пряди выгорели под лучами карибского солнца, или где там он проводит лето. Если ему и душно в такую жару в рубашке и галстуке, то он этого не показывает, неспешно оглядывая меня блуждающим взглядом и заставляя нервничать.

Я не понимаю, почему девушки в Ле-Мойне борются за его внимание. У него слишком длинный нос, передний зуб кривой, а язык извивается, словно червяк, когда он засовывает его мне в рот.

– Господи, Айвори. – Его взгляд останавливается на моей груди, обжигая кожу под майкой. – За лето твои сиськи выросли еще на один размер.

Я с трудом расслабляю плечи.

– Если таким образом ты просишь о моей помощи в этом году, попробуй еще раз.

Не сводя жадного взгляда с моей груди, он сжимает длинными пальцами свой пакет с обедом.

– Я хочу тебя.

– Ты хочешь, чтобы я делала за тебя домашние задания.

– И это тоже.

От хрипоты в его голосе меня бросает в дрожь. Я обхватываю себя руками, ненавидя то, насколько заметна моя грудь. Мне противно, что он так откровенно пялится на нее, что я от него завишу.

Наконец он поднимает глаза, и взгляд останавливается на моем лице.

– Что случилось с твоей губой? Зацепилась за кольцо на члене?

Я пожимаю плечами.

– Это было очень большое… кольцо.

Он зеленеет от ревности, и это мне тоже ненавистно.

– Тебе стоит обзавестись таким же. – Я слегка наклоняю голову в ответ на его нервный смешок. – Почему бы и нет? Это усиливает удовольствие. – Ничего не смыслю в пирсинге, но не могу упустить возможности его подколоть. – Будь у тебя такое, ты мог бы на самом деле довести девушку до оргазма.

Его натянутый смех переходит в кашель.

– Подожди, – что? – Его взгляд становится жестким. – Я довожу тебя до оргазма.

Секс с ним больше похож на извлечение тампона. Одно быстрое движение, после которого остается чувство отвращения, и я стараюсь позабыть о нем, пока не придется делать это снова. Но я не утруждаю себя тем, чтобы сказать ему об этом, он все понимает по моему взгляду.

– Это полная хрень! – сыпет он ругательствами, выходя за рамки того, что посторонние наблюдатели сочли бы дружеской беседой.

Когда Прескотт берет меня за руку, я поднимаю взгляд на центральное здание школы и нахожу пустое окно деканата.

– Твоя мать наблюдает за нами.

– Ты лживая сучка.

Он не следует за моим взглядом, но опускает руку.

– Если тебе нужна моя помощь, то мне потребуется аванс.

Прескотт разражается презрительным смехом.

– Черта с два.

– Дело твое.

Я срываюсь с места и бегу, стараясь держаться кромки травы вдоль беговой дорожки, чтобы не повредить босые ноги.

Прескотту достаточно всего пары секунд, чтобы догнать меня.

– Айвори, подожди. – Пот проступает на его лице, пока он бежит рядом со мной. – Да ты можешь остановиться хоть на минуту?

Я останавливаюсь, упираю руки в бока и жду, пока он переведет дыхание.

– Слушай, у меня сейчас нет с собой налички. – Он выворачивает карманы своих брюк. – Но я заплачу тебе сегодня вечером.

«Сегодня вечером». У меня начинает сосать под ложечкой, но я все равно улыбаюсь и выхватываю пакет с обедом из его рук.

– Тогда этого пока достаточно.

В любом случае обед – это единственный аванс, который был мне нужен. У Прескотта в столовой безлимитный счет, так что он вряд ли останется голодным.

Он смотрит на мои босые ноги, на бумажный пакет в моей руке, затем задерживает взгляд на моей разбитой губе. Он далеко не глуп для парня, у которого проблемы с алгеброй. Скорее равнодушен. Ему безразличны мои проблемы. И к учебе особого интереса у него нет.

Все мы здесь не для того, чтобы решать квадратные уравнения или изучать биологию клетки. Мы поступили сюда ради программы по искусству, чтобы танцевать, петь, играть на музыкальных инструментах и быть принятым в музыкальный колледж по своему выбору. Прескотт предпочел бы посвятить время сексу и игре на классической гитаре, а не писать доклад по истории Франции. К счастью для него, ему не нужно беспокоиться о выполнении домашних заданий. Ведь он в состоянии заплатить, чтобы я делала их за него.

Он не единственный избалованный придурок в Ле-Мойне, но я предоставляю свои услуги только тем, у кого самые большие кошельки и кому есть что терять. Мы все знаем о рисках. Если один из нас попадется, нам всем конец. К сожалению, мой маленький круг мошенников в основном состоит из Прескотта и его друзей.

И иногда некоторые требуют совсем не того, за что заплатили.

Я заглядываю в пакет с обедом, и у меня слюнки текут при виде ростбифа на хрустящем хлебе, грозди винограда и шоколадного печенья.

– Сегодня вечером где?

– Как обычно.

А это означает, что он подберет меня в десяти кварталах от школы, припаркуется на пустыре, и мы будем заниматься не только его домашними заданиями. Но именно я установила эти правила. Никаких обменов домашними заданиями на территории школы или в общественных местах. Это слишком рискованно, особенно если учитывать то, как директор следит за своим сыном.