скачать книгу бесплатно
– В машину его, – рявкнул голос. – Расскажешь, конечно, и про убийство, и про хату блатных, и что ты делаешь с уродами из «Прорыва».
– Да какой еще «Прорыв»… – сбивчиво заговорил я, когда чьи-то руки уже поднимали меня с асфальта.
– Он не имеет никакого отношения… – сказал Капитан.
– Я не с тобой разговариваю! – взревел голос. – Пусть не придуривается! А ты за свои шутки еще получишь. Его в другую машину!
Меня подтащили к открывшейся двери грузовика, один из людей в бронежилетах запрыгнул передо мной, подхватил меня за подмышки, сзади подтолкнули.
Усадили на скамью. Напротив уселись трое в масках и с автоматами. Дверь с лязгом захлопнулась.
* * *
ИЗ МАТЕРИАЛОВ ПО ИЗУЧЕНИЮ ВОЗДЕЙСТВИЯ
НА ЧЕЛОВЕКА АБСОЛЮТНОГО ПОГЛОЩЕНИЯ
СВЕТОВОГО ПОТОКА
Научно-исследовательский институт аномальных световых явлений ЗАТО «Покров-17»
РАСШИФРОВКА ОПРОСА НАСЕЛЕНИЯ № 97
Респондент: ПАНКРАТОВ АФАНАСИЙ МИХАЙЛОВИЧ, род.
12.09.1923, проживает в дер. Светлое, ЗАТО «Покров-17»
ВОПРОС: Афанасий Михайлович, почему вы не уехали в восемьдесят первом?
ОТВЕТ: А куда уехать-то? Я тут всю жизнь прожил и тут помру, мои тут все похоронены, я отсюда на войну ушел, сюда и вернулся… Сами потом отстраивали все, вот этими руками, а эти приходят и говорят: уехать надо. Куда уехать? Зачем? От черноты этой? Я ту черноту и так каждую ночь вижу, ты чего, родной?
ВОПРОС: Но это все-таки другая чернота.
ОТВЕТ: А и что? Не страшно, не болит ничего, темно и темно, что тут бояться?
ВОПРОС: Вы помните, когда это впервые произошло?
ОТВЕТ: Помню, помню, ага, в восемьдесят первом тогда и случилось. Мы с бабкой покойной утром на крыльцо вышли белье снять – тут и началось. Бабку чуть кондратий не хватил, упокой ее душу, начинает темнеть, а она охает: «Афоня, помираю!» Дура была, эх. А я что, я подумал, что, наверное, война началась… Бабку тогда еще за руку держал крепко-крепко, как сейчас помню, и она в мою руку вцепилась, не отпускала… Так и стояли. Не видно ни черта и не слышно было, жуть! Как ведро на голову надели. А как прошло, вся деревня собралась, все, конечно, перепуганы, никто ничего не понимает, а потом еще и телевизор выключился… Ну, думаем, все, и правда война.
ВОПРОС: А как сейчас? Привыкли? Как справляетесь во время эпизодов?
ОТВЕТ: Человек к любой дряни привыкает, так-то. Обвык, конечно, столько лет-то прошло! Как сирены воют, я сразу присяду куда могу – если в зале, то на диван, если во дворе, то на крыльцо или скамейку, ну или на землю, сяду и жду. Сердце иногда побаливает, но это не от черноты, а от старости уже…
ВОПРОС: А вас не донимают ширлики?
ОТВЕТ: Жаль, ружье давно продал! Перестрелял бы их всех к хренам, уроды доставучие! То колбасу стащат, то хлеб, то придут после черноты, угольков нажрутся и давай валяться по траве, хихикают, безобразничают, пердят что твой трактор… Я их метлой гоняю-гоняю, толку никакого, они же просто не понимают человеческого языка! Я, слышь, как чернота пройдет, лопатой из двора угольки выкидываю – и на дорогу. Чтоб хотя бы во двор не лезли. Так все равно лезут! Что с ними делать? Дустом травить? Еще и выглядят так, то ли плакать, то ли смеяться. Гады, одно слово гады.
ВОПРОС: Хорошо. Как с едой? Нормально снабжают?
ОТВЕТ: На что не жалуюсь, на то не жалуюсь. Регулярно, как в аптеке. Проезжают фуры, всей деревней собираемся, солдатики нам все отгружают, и гречку, и риса, и картошки, и хлеба, и колбасы, иногда мясо мороженое, консервы… С одеждой беда, конечно, одежду реже привозят, поэтому изловчился на старости лет иголкой орудовать. Вы передайте им, пусть хотя бы форму старую военную привезут, зимой иногда ходить не в чем.
ВОПРОС: На этот вопрос, сразу скажу, можете не отвечать. Вы видели тех, кого называют мертвыми святыми?
ОТВЕТ: За все это время два раза. Оба раза тут вот, по дороге шли. Окна завесил, сидел тише воды… Жуткие они. Да сами знаете. Откуда они вообще?
ВОПРОС: Не могу вам ответить. Последний вопрос будет, пожалуй, очень личным. Чего вы здесь больше всего боитесь?
ОТВЕТ (после долгой паузы): Боюсь, что меня некому будет хоронить.
Беседовал
старший научный сотрудник отдела исследований
д-р СТЕПАНОВ В. С.
9 октября 1989 г.
* * *
– Зачем вы убили майора Денисова?
Полутемный кабинет с заколоченными фанерой окнами тускло освещался лампочкой без плафона. За столом напротив меня сидел грузный широкоплечий полковник с редкими седыми волосами, хмурым лицом и одутловатыми щеками. Глаза у него были голубые, мелкие, внимательные, а еще он постоянно слегка выпячивал нижнюю губу, будто все время обижался или сомневался.
За его спиной висел портрет Дзержинского, а рядом на канцелярских кнопках – глянцевый календарь за 1990 год с рыжеволосой голой женщиной.
Наручники так и не сняли. Сидеть так на стуле оказалось неудобно. Сзади стоял человек в маске и в камуфляже. От него можно было ожидать чего угодно.
– Не помню, – сказал я.
Полковник поднял брови, взглянул поверх меня, еле заметно кивнул головой.
– Серега, давай, – сказал он.
Сзади раздался быстрый шуршащий звук, и на мою голову опустился полиэтиленовый пакет. Сильные руки замотали пакет на шее, откинули назад голову.
Я начал инстинктивно вдыхать воздух, но воздуха не было, пакет прилипал к губам, в глазах темнело. Сердце с силой забилось, руки напряглись, перехватило дыхание. Я начал дергаться, пытаясь вырваться, но не мог. Спуталось сознание.
Я захрипел, затопал ногами.
Пакет сняли.
Я сипло дышал, жадно глотая ртом воздух. Очки опять съехали на нос.
– Я… Я действительно не помню, – заговорил я, как только удалось отдышаться. – Слушайте, я все расскажу, все, что знаю, правда, я не…
Полковник смотрел на меня, не отводя глаз, кривил губы и хмурился.
– Зачем вы убили майора Денисова? – повторил он.
– Это правда, абсолютная… – я закашлялся. – Я очнулся в своей машине. Но я не спал, я будто потерял память или что-то вроде того. Я помню, как выезжал из Калуги, как проехал Малоярославец, а дальше как будто все отшибло. И я прихожу в себя в машине на обочине, а рядом на сиденье труп. С ножом в груди.
– То есть вы утверждаете, что не помните?
– Да, да! Не спорю, возможно, это был я. Я никогда никого не убивал, я… Черт.
Я снова закашлялся.
– Может быть, это был я, может, не я. Я не знаю, потому что не помню.
Полковник вздохнул.
– На рукояти ножа ваши отпечатки. Рядом с телом следы от ваших шин. Это были вы. Зачем?
Мне захотелось заорать от бессилия.
– Не знаю! – я попытался закричать, но голос получился хриплым и сдавленным. – Действительно не знаю. Я говорю правду, ну как вам доказать?
Полковник хлопнул ладонью по столу.
– Ладно, – сказал он. – Какое отношение имеете к группировке «Прорыв»?
– Я не имею никакого отношения к «Прорыву».
– Может, еще раз пакет?
– Нет, нет… Я действительно ничего не знаю, слушайте, я здесь всего каких-то пять часов, а уже…
– А уже убили сотрудника милиции, связались с бандитами, оба из них мертвы, подружились с нашим общим знакомым… Вы хоть знаете, кто он?
Я покачал головой.
– Неважно, – продолжил полковник. – Он знает, кто вы, мы тоже знаем. Зачем вы сюда приехали?
– Я не хотел сюда приезжать. Я же не дурак прорываться через эти кордоны.
– Получается, что дурак.
– Я всего лишь писатель.
– Товарищ полковник, – заговорил вдруг сзади меня мужик в камуфляже, которого назвали Серегой. – Если бы он был из «Прорыва», я бы его точно запомнил.
Я грустно усмехнулся. Опять все то же самое.
– У вас тут все друг друга знают? – спросил я, не понимая, откуда в такой ситуации во мне появились силы шутить.
– Хватит! – полковник опять хлопнул ладонью по столу. – Вы убили майора Денисова. Я бы пристрелил вас прямо тут, но вы ответите, как того требует порядок.
Я осмотрел кабинет, взглянул на того, кто стоял за мной – на здоровенного мужика Серегу, который только что душил меня пакетом – и снова на полковника.
– Что-то я не заметил, чтобы у вас тут был порядок, – сказал я.
Полковник нахмурился, наклонил голову, взглянул пристально в глаза, недобро ухмыльнулся и ответил:
– Там, где я – там порядок. Наш порядок. Да, это не закон, закона здесь уже нет, но это порядок. Это единственный способ выжить. Наша страна рухнула. Про нас все забыли. Здесь уже начинается полный бардак. То бандиты, то эти уроды из «Прорыва», которые хотят выпустить всех отсюда… Вы понимаете, что будет, если отсюда всех выпустить? Вы видели, что здесь происходит?
– Я уже говорил, что я здесь всего пять часов. Я мало видел.
– Повезло. Отведите его в подвал.
Серега резко поднял меня под локти, повел к выходу из кабинета.
Опять стало страшно. Что будут делать? Бить? Пытать?
Полковник, будто услышав мысли, кашлянул и сиплым голосом сказал вдогонку:
– Будете сидеть там, сколько надо, пока не вспомните.
Меня вытолкали из кабинета, вывели в коридор с облупившимися зелеными стенами, довели до лестничной площадки и подтолкнули вниз. Я шагнул на ступеньку и едва не оступился, но рука крепко держала за локоть.
Внизу оказался тесный коридор, освещенный двумя болтающимися лампочками, и несколько камер с металлическими дверями и узкими решетками.
Серега открыл первую камеру, снял наручники, толкнул меня внутрь и захлопнул дверь. Щелкнул ключ.
В маленькой камере было темно, и ее освещала только слабая желтоватая полоска через решетчатое окно в коридор. Я разглядел узкие нары, грязный унитаз, вмонтированный в кафельный пол, и облезлую фановую трубу.
Размял затекшие в наручниках кисти, протер очки рукавом пиджака и уселся на нары.
Дожили, подумал я. Дожили. Охренеть. Просто охренеть.
В пятьдесят с лишним лет оказаться в настоящей камере с настоящей парашей и сидеть на настоящих нарах. Писать книги, издаваться, получать премии, публиковаться в журналах, стать одним из лучших журналистов Москвы – чтобы оказаться здесь, в богом забытом месте, в закрытом городе, где происходит какая-то чудовищная взбалмошная дребедень, а адекватных людей, кажется, нет вообще.
– Говнище, – сказал я вслух.
Что это за проклятое место, почему здесь все не так, как снаружи, что за чернота, что за ширлики, и – да, я не хотел об этом думать, очень не хотел – все-таки что случилось ночью в машине?
Майор Денисов, значит. Майор Денисов.
Быть может, попытаться вспомнить эту ночь – единственное, что сейчас возможно сделать.
Но нет – только дорога от Малоярославца, а потом в памяти пустота, чернота, ничего, как Черный Покров, приходящий на эту землю.
Я не помню ничего. Решительно ничего. Абсолютно.
Я ни разу в жизни не оказывался в камере. На меня никогда не наставляли оружие. Ни разу не защелкивали наручники на запястьях. Приличный человек, интеллигентная семья, книги, журналистика, выступления.
Что пошло не так, черт, что?
Кто такой майор Денисов? Как он оказался в моей машине с ножом в груди? Неужели я убил его?
