скачать книгу бесплатно
– Только не это!
Пришлось идти на кухню, и зажигать свечи. Когда искусственный свет осветил пространство кухни, я оглянулась. Атмосфера была страшной до мурашек. Меня передернуло. Часы в углу показывали одиннадцать. Все заволокло чернотой, мебель казалась не только старой, но и зловещей. Узоры, углы, витиеватые ножки не украшали, а приняли форму уродливых диковинных существ. Красивая плитка казалась убогой и гнилой, мебель старой до такой степени, что вот-вот развалится, обрушится прямо на тебя. Мне всегда нравились свечи, полумрак. Но сейчас, в этой давящей тишине, в этом пустом доме, они казались чем-то угрожающе опасным. Они горели. Пламя было ровное, практически не трепетало, но казалось, что оно становится все выше и выше.
Я подумала, что дергать Леонардо сейчас, не очень вежливо. Возможно, он все еще рисует. Да и тащится черти куда, чтобы починить мне свет, – не самое желанное для него занятие, лучше попросить его прийти утром. Я немного еще посидела и, перенеся свечи в свою комнату, закрыла все окна и дверь внизу, снова поднялась наверх, разделась и легла. Мне упорно не хотелось их задувать и оставаться в полной темноте. Пара кошмаров еще не повод чего-то бояться.
Грудь выдохнула, глаза закрылись. Я лежала, ощущая присутствие свечей, пока их свет не стал намного ярче. Я снова открыла глаза, которые расширились. С невообразимым ужасом я обнаружила себя внизу на первом этаже. Все горело. Свечи полыхали повсюду, их были сотни: большие, маленькие, почти сгоревшие и новые. Огромное количество горящих свечей и света от них, который заливал все вокруг. Глаза слепило, я поморщилась от такого количества света и еле смогла взглянуть на стены. Глаза расширились от испытанного внезапно шока. На стенах красовались странные иероглифы и символы, написанные красным. По всем стенам море красного, непонятные надписи, латынь, вульгарный итальянский, фразы, обрывки фраз, просто буквы, чьи-то имена. И вдруг будто кто-то нажал кнопку магнитофона. Неизвестно откуда снова появились голоса, шквалом заговорили все разом. Я схватилась за голову.
– Боже, что это!
Они продолжали говорить и усиливались. Я сбивчиво задышала. Ноги побежали вверх по лестнице. Дыхание сбивалось. Я бежала, сама не зная куда и зачем. Лестница почему-то она стала очень длинной, все длиннее и длиннее, до бесконечности, наконец, я оказалась в темном коридоре, где голоса стихли. Обхватив себя руками, я пошла дальше к знакомой двери. Путешествие вместо привычных секунд затянулось надолго. Я бродила в непроглядной темноте, зная только, что здесь должна быть дверь моей спальни.
Рука дотронулась до ручки, хотя в этой темноте глаза совсем ее не видели. Начала проступать узкая полоса света. И снова… снова та женщина сидела в мраморной ванне, погруженная в красную воду, в профиль ко мне. Ее огненные волосы блестели при свете свечей, кожа была белой, а я приближалась к ней, сама не зная почему. Все ближе и ближе, присев около ванны, протянула руку, начала погружать ее в эту красную воду. Погружала ее, медленно и самозабвенно. Я видела кожу женщины и свою руку, моя кожа казалась еще бледнее и белее чем ее, словно отдавала кровь воде. От этого бегали мурашки. Рука медленно погружалась, и тут ее резко схватили, потянули вниз ванной с огромной силой, разбрызгивая воду повсюду. Она хлестнула мне в лицо, в рот, на грудь, а руку все тянули другой рукой.
Я перепугалась! И снова вскочила на кровати! Сердце колотилось в груди тысячью ударов. Я запаниковала, закрывая лицо руками и стараясь удержать слезы. Меня трясло, сердце все никак не останавливалось.
– Что же это такое?!
Я так и продолжала сидеть, с расшатанными нервами, обхватывая голову руками. Свечи почти догорели, за окном была ночь. Меня трясло, и по коже бегали мурашки.
5
Этой ночью я практически не спала, сначала долго сидела, потом лежала, глядя в потолок, закрывала ненадолго глаза, и тут же открывала, чувствуя, что погружаюсь в сон. Вертелась на кровати из стороны в сторону, не находя себе места, поправляла подушки, хотя мне не требовалось и не помогало.
Шатаясь, встала разбитая, больная. Все валилось из рук: чуть не разбила чашку, когда свалила посуду на стол, пуговицы не застегивались на платье, сумка постоянно падала из рук, выйдя из дома, я даже пару раз споткнулась. Дошла до дома Леонардо, прочертыхавшись полпути, нажала на звонок, и через минуту дверь мне открыла Ванда. Она оглядела меня внимательным взглядом, даже излишне внимательным и спросила.
– Плохо спала сегодня?
– Все хорошо, – ответила я и вошла внутрь.
Она поджала губы и отступила с порога, но не отпускала взглядом. Леонардо как всегда встретил с улыбкой и комплиментами.
– Я уже заждался, – поцеловал он мою руку.
– Как Ваша работа над новой картиной? Продвигается? – бросила я любезную фразу, проявляя интерес.
– Более чем, – улыбнулся художник, следуя за мной.
– Можно взглянуть?
– Нет, – улыбнулся он опять.– Еще слишком рано. Не люблю показывать наброски.
– Какова тема? -спросила я, чтобы поддержать разговор.
– Это секрет.
– Секрет?
Я уселась за стол, выкладывала вещи, и опять все валилось у мня из рук. Художник прошел мимо меня, взял свой мольберт, не переставая говорить, и приступил к работе.
– Да, – улыбнулся он мне.
Я улыбнулась в ответ.
– Удивительно как Вы способны рисовать без натуры.
– На то мы и художники.
– Вы держите картинку в памяти до мелочей?
– Она всегда у меня перед глазами.
– Она?
– Женщина.
– А-а, Ваша чарующая муза.
Он снова улыбнулся, упираясь глазами в холст. Я смотрела, как он легкими мазками создает что-то ему одному ведомое, и не могла оторваться, техника его движений меня просто заворожила. Кисти рук были тонкие и сильные, уверенно работающие с кистью и бережно держащие ее в руках. Скорее всего, из-за этого у большинства моделей возникают эротические фантазии, связанные с художниками. Они представляют, что подобные руки скользят так же нежно и уверено по их телу.
– Почему ты бросила живопись? – вдруг спросил он.
– Я не бросала, – отвечал неуверенный голос.
– Но ты не рисуешь.
– Иногда. Очень редко.
– Почему?
– Я не… не знаю.
– Муж на этом настоял?
– Нет. Он был здесь ни при чем.
– Зачем бросать любимое дело? Ты так долго этому училась…
– Мои картины не пользовались особым спросом.
– Несостоятельность, – тяжело произнес он, думая, что нащупал цель. – Но ты ведь художник! Как и я. Это вечно в нас, и мы оба знаем, что сдаваться нельзя.
Я пожала плечами.
– К тому же, после замужества ты могла не думать о деньгах.
– Меланхолия иногда страшнее безденежья и отчаяния.
– Меланхолия?
– Разве Вам не было свойственно депрессивное состояние, когда умерла Анна?
– Да, – тихо ответил он.
– И рисовать тогда совсем не хотелось. Не было смысла.
– Да, но я взял себя в руки.
– Как скоро?
– Прошло много времени. Поэтому я и говорю, что нельзя отчаиваться. Надо снова начать жить и творить. Тем более, сейчас, после случившегося с Полем, надо переключиться на живопись.
– Я это, от части, и делаю, – ласково произнесла я, – Только лечу себя Вашими работами.
Он улыбнулся.
– Мне все-таки кажется, что снова начать писать тебе пойдет на пользу?
– А… не знаю, может быть.
– Хочешь, я помогу тебе первое время вспомнить основы.
– Спасибо, – говорила я, абсолютно не собираясь снова садиться за мольберт.
Я взяла очередную картину и опять застыла. На ней оказалась снова та женщина с каштановыми волосами, вовсе не Анна. Она лежала уже в другой позе, еще более вальяжно, чем на предыдущем полотне, но ее глаза и все остальное не давали мне покоя. Я продолжала работать, а сама пыталась понять, кого мне напоминает натурщица. Может, какую-нибудь актрису? Нет, не то! Или знакомую? Возможно, но кого? Столько страсти и огня желаний в охряно-красном фоне, который будто руки любовника ложился на ее нагое тело и обнимал, заглушая и смешиваясь с истинным цветом ее кожи и волос. Откуда я знаю эти волосы, эти глаза? Даже если это и любовница Леонардо, я не могу быть с ней знакома. А если это известная женщина или актриса, то с чего ей позировать Леонардо? Да еще и не забирать картину? Скорее всего, любовница.
Тут вдруг я вздрогнула и резко обернулась. Леонардо все это время смотрел на меня, но увидев мой взгляд, резко уставился на картину. Я вздохнула еще раз, смущенная и сбитая с толку. Со своей излишней задумчивостью и погруженностью в себя я скоро стану казаться чокнутой.
Часа через два случилось еще кое-что. Мою погруженность в работу и задумчивость нарушил нежданный гость. Он ворвался в мастерскую, полыхая глазами, и бесцеремонно прервал работу. Я выронила картину из рук от его внезапного появления, от чего шум разорвал тишину. Леонардо тоже замер в позе. Гостем был Габриэль.
– Что случилось?! – на повышенных тонах начал Леонардо. Лицо его мгновенно перекосила гримаса ярости и истерики.
– Срочно надо поговорить! – безапелляционно произнес Габриэль, нисколько не испугавшись грозного тона.
– Я же сказал, не сметь приходить без предупреждения!
От неожиданной фразы я чуть приоткрыла рот.
– Давай без нотаций! – еще более громко произнес Габриэль.
– Мне надоели твои дела, сколько можно! Оставь меня, наконец! – ярость Леонардо становилась сильнее с каждой фразой.
– Катерина выйди, – не сводя глаз с маэстро, произнес мне незваный гость.
– Нет, – резко ответил художник, я только продолжала молчать.
– Хочешь, чтобы я говорил при ней? – еще более грозно произнес Габриэль.
– Никаких дел!
– Может, тогда мне рассказать о событиях годовалой и полугодовалой давности? Мадам Лефевр будет очень заинтересована.
– Откуда он знает мою фамилию? – удивилась я, хотя не посмела что-либо произнести.
– Это..
– Ниже пояса. Я знаю, – ухмыльнулся Габриэль.– Что отобьет всякую охоту заходить далеко!
Оба мужчины замолчали, испепеляя друг друга взглядом.
– Катерина, ты не могла бы нас оставить? – тихо произнес Леонардо, сдавшись.
– Конечно, – так же тихо ответила я и вышла из мастерской.
Мужчины продолжали смотреть друг на друга. Как только за мной закрылась дверь, грудь почувствовала, с какой скоростью бьется мое сердце. Оно стучало бешено, словно было выпита десять чашек крепкого кофе, и тошнило. Как только Габриэль намекнул на моего мужа, мне сразу подурнело. Что он может знать? Год назад Поль сымитировал собственную смерть, скрываясь от Интерпола, жил в Венеции, спустя два месяца – действительно погиб. Но он не может этого знать. Это не возможно! Никто не знал, кроме меня и еще одного человека о том, как он погиб. Но если Поль жил здесь, то благодаря друзьям и связям. Значит, знал еще кто-то, кто находится здесь! Мне стало настолько плохо от страха, что закружилась голова. Я, не помня себя от страха, пришла на кухню, где сидела Ванда и листала какую-то газету.
– Что читаете? – вяло спросила я.
– Да, нашу городскую газету, – так же вяло ответила старая женщина. – Снова пишут, что богачи заняли один из палаццо. Вся недвижимость идет в лапы нуворишей, – с придыханием произнесла она. – Все новости только о том, кто приехал, да кто уехал. Больше здесь и писать не о чем.
– Кто на этот раз?
– Да вот взгляни, – она протянула мне газету.
Я взглянула и остолбенела. Статья о прошедшем недавно концерте в Ла Фениче была снабжена подробным списком присутствовавших знаменитостей и почетных гостей. Несколько фотографий… и на одной из них красовалась супружеская чета. На переднем фоне сидели, повернув головы, очень пожилой господин, с лоском одетый, и его супруга, которая была намного его моложе. Господин был потомственным аристократом, как утверждала газета, и очень состоятельным человеком. Его жена – итальянка, которой, теперь принадлежал один из здешних палаццо, подаренный мужем, была очень хороша собой: высокая, стройная, не смотря на то, что ей было около пятидесяти, с роскошными каштановыми волосами. Глаза ее светились чем-то знакомым: полупрозрачные, очень светло-карие. И главное, сообщала газета, замужем она была без малого год.
– О Боже! – подумала я и принялась тщательнее разглядывать фото. Через несколько секунд прислушалась и поняла, что Ванда мне что-то говорит.
– Интересно, что он теперь будет делать? – раздался ее голос.
– Ему что-то надо делать? – притворяясь, что слушала, спросила я.
– Ну, она здесь, скорее всего, захочет с ним встретиться, – пожала та плечами.– Ох, не к добру все это!
– Почему? – еще меньше что-либо понимая, чем прежде, спросила я.
– Потому что, все из-за нее и случилось! – Ванда снова пождала год, быстро и с долей злости взглянув на газету.
– Что случилось? – замерла я от любопытства.
– Анна, – пояснила Ванда.– Из-за Этой женщины Анна не в себе была. Маэстро тогда оставил ее надолго одну. Сказал, что какой-то заказ важный. Оставил в том доме, а сам уехал во Флоренцию и меня забрал. Я целое лето в Тоскане прожила вместе с маэстро и мужем, – рассказывала Ванда хмуря и без того сморщенное лицо.– Анна, бедняжка, одна в этом доме почти все лето жила. Не выдержала, и … – замолкла Ванда.
– А при чем здесь эта женщина?
– Я тебе по секрету скажу, – понизила Ванда голос.– Они с маэстро тогда целое лето провели в Тоскане вместе. Маэстро в эту женщину влюбился по уши и рисовал ее сутки напролет. У нас с мужем сердце обливалось кровью, когда мы это видели и об Анне вспоминали. Мы ему напоминали, он огрызался, говорил, что это творчество, и мы ничего не понимаем. Анна ему постоянно звонила, просила приехать. Голос у нее всегда был измученный. Я чувствовала, что что-то не так, и муж меня предупреждал. А маэстро только злился и обвинял ее в том, что она мешает ему работать. А потом и вовсе перестал брать трубку, когда она звонила. Когда мы с мужем по-тихому собрались съездить к ней, было уже поздно. Я ее в ванне уже мертвой нашла.
– Они снимали дом вдвоем с этой женщиной? – удивилась я.
– Нет, она тогда замужем была. Всей семьей приехали. Она, муж ее, красивый мужчина, его родители. Я их хорошо помню. Остановились все в доме ее матери, – она ткнула на женщину пальцем.– Подумать только, завести любовника на глазах у мужа и родителей. Господи прости их! – и перекрестилась.
