скачать книгу бесплатно
Советский Союз Румынии сотрудничества не предлагал, и при этом в Кремле, похоже, искренне недоумевали, почему это румыны заключают договоры с кем угодно, но не с Советским Союзом.
В Англии, тем временем, продолжалась острая борьба за объединение усилий с Советским Союзом в деле создания системы коллективной безопасности. 23 марта Чемберлен принял лидеров лейбористов – Клемента Эттли[147 - В июне 1945 г. К. Эттли после сенсационной победы лейбористов на парламентских выборах возглавит английское правительство, сменив великого Уинстона Черчилля, с именем которого англичане связывали победу над фашистской Германией. Эттли оставался на этом посту до октября 1951 г. Черчилль говорил про него: «Мистер Эттли очень скромный человек. И у него есть для этого все основания».] и члена парламента Артура Гринвуда. На прямо поставленный вопрос, готова ли Англия принять на себя конкретные обязательства по военной защите государств Европы, включая восточно-европейские, от германской агрессии, Чемберлен столь же прямо ответил: «Да, готова»[148 - АВП РФ, ф. 059, оп. 1, п. 300, д. 2076, л. 28–30.].
В то же день, выступая в палате общин, Чемберлен напомнил, что правительство Англии уже имело возможность в достаточно ясной форме заявить. что если германское правительство предполагает установить господство над Европой, а может быть, даже над всем миром, то подобного рода попытки получат решительный отпор со стороны Англии и других миролюбивых стран. Английское правительство, заявил далее Чемберлен, не имеет намерения чинить препятствий германской внешней торговле и, наоборот, желает заключить торговое соглашение с Германией, которое было бы выгодно для обеих стран[149 - «Правда» 25 марта 1939 г.].
24 марта берлинский корреспондент газеты «Пти паризьен» сообщал, что в дипломатических кругах Берлина утверждают, что «данцигский вопрос будет урегулирован еще в марте». Корреспондент указывал, что данцигские штурмовики уже переведены на военное положение и им объявлено, что с 1 апреля они должны будут подчиняться германским военным властям[150 - Там же.].
ГЛАВА ВТОРАЯ
ВИЗИТ В МОСКВУ РОБЕРТА ХАДСОНА
С 23 по 27 марта 1939 года в Москве с визитом находился министр по делам внешней (заморской) торговли Великобритании Роберт Хадсон. Событие это, на мой взгляд, было чрезвычайно важное, поэтому рассказу о нем я решил посветить отдельную главу.
Очень коротко напомню, как этот визит зарождался и готовился.
Первым о том, что английское правительство хочет направить в Москву высокопоставленного чиновника кабинета, министра внешней (заморской) торговли Роберта Хадсона с целью установления контакта с советскими руководителями по торговым вопросам, 19 февраля сообщил Литвинову Сидс. 1 марта на приеме в полпредстве эту информацию Майскому подтвердил Чемберлен. 8 марта уже сам Хадсон сказал Майскому, что едет в Москву для того чтобы нащупать пути улучшения двухсторонних отношений. Он готов говорить не только об экономике, но и о политике. Стоит заметить, что решения о поездке миссии Хадсона в Москву было принято до того, как Германия полностью захватила Чехословакию, хотя уже тогда было понятно, что события назревают.
Таким образом, вояж Хадсона в Москву планировался не как простая туристическая поездка. В Англии ему придавали большое значение, подготовку визита активно обсуждали и органы правящей консервативной партии, и оппозиционные газеты, рассматривая его как первый шаг в начале нормализации англо-советских отношений. Даже консервативная газета «Дейли мейл» приветствовала решение правительства. Газета увидела в этом «приятную для британских торговцев новость», и отметила одновременно, что в 1938 году, по сравнению с 1937 годом, советские заказы в Англии удвоились. Парламентский корреспондент газеты «Таймс» сообщал, что в кулуарах палаты общин придают предстоящему визиту Хадсона в Москву политическое значение, как «к достижению более близкого взаимопонимания между обоими правительствами по всем интересующим обе стороны вопросам».
Дипломатический обозреватель газеты «Дейли телеграф энд Морнинг пост» подчеркивал, что в случае согласия советского правительства на переговоры о новом торговом соглашении последние «могут привести к далеко идущему соглашению которое урегулирует все коммерческие и финансовые взаимоотношения между Великобританией и СССР».
Лейбористская газета «Дейли геральд» заявляла, что главной заботой миролюбивых держав должно быть предупреждение войны. Игнорировать СССР в борьбе за мир было бы безумием. Сейчас особенно чувствуется необходимость тесного сотрудничества с Советским Союзом, который является могущественной и миролюбивой державой.
Либеральная газета «Ньюс кроникл» писала, что английский представитель воспользуется своей поездкой в Москву для укрепления контакта между обеими странами, «который был ослаблен в последнее время благодаря чему было ослаблено и наше международное положение».
Сообщения английской печати о предстоящей поездке Хадсона привлекали к себе большое внимание французских политических кругов. Газеты «Эпок», «Ордр» и другие приветствовали инициативу английского правительства. Влиятельный журналист Пертинакс в газете «Ордр» высказал сожаление по поводу того, что французская дипломатия не предприняла со своей стороны шагов к укреплению связей с Советским Союзом[151 - «Правда», 24 февраля 1939 г.].
Авторитетная и чрезвычайно влиятельная газета «Таймс» надеялась на возможный пересмотр англо-советского торгового соглашения, на укрепление экономических взаимоотношений между Англией и СССР. Газета писала, что Великобритания стала наилучшим покупателем у России: она покупает у СССР товаров больше, чем Германия, США и Франция вместе взятые. Британская промышленность имеет право рассчитывать на лучшую долю на русском рынке[152 - Волков Ф.Д. СССР – Англия. М., Международные отношения, 1964, С. 246–247.].
«Безжалостное продвижение и разнузданная агрессия фашизма в районе Дуная показали, как необходимо более близкое сотрудничество между Британией, Францией и СССР – писала «Обсервер», признавая, что политика западных демократий за последний год была направлена к поощрению германского похода на Восток. «Санди Таймс» писала: «Визит Хадсона приобретает значение политическое. В Москве будут обсуждаться политические взаимоотношения между Англией и СССР»[153 - Там же, С. 247.].
2 марта Агентство Рейтер сообщило, что, помимо Хадсона, в состав английской делегации, которая поедет в Москву, входят генеральный контролер департамента внешней торговли Квинтин Хилл и начальник экономического отдела МИД Англии Фрэнк Эштон-Гуэткин. Секретарь Хадсона – Лайсл будет выполнять функции секретаря делегации[154 - «Правда», 3 марта 1939 г.].
Хадсон должен был посетить еще и Берлин, однако в тот день, когда Германия полностью оккупировала Чехословакию, в палате общин Чемберлен заявил, что, поездка в Берлин министра торговли Стэнли и Хадсона откладывается, но намечавшаяся поездка английской делегации во главе с Хадсоном в другие столицы восточноевропейских стран состоится. Это заявление Чемберлена было встречено в палате возгласами одобрения[155 - Там же, 16 марта 1939 г.].
18 марта Хадсон выехал из Лондона в Варшаву и Москву. На вокзале Хадсона провожали Майский, польский посол и финляндский посланник[156 - Там же, 19 марта 1939 г.].
19 марта Хадсон прибыл в Варшаву. Польские газеты писали, что выезжая из Лондона он заявил журналистам: «Моя поездка вначале была задумана как исключительно торговая миссия, имеющая целью исследование возможности увеличения английского экспорта. Однако политические события последних дней повлияли на первоначальную цель моей поездки». В связи с этим заявлением «Курьер польски» указывал, что визит Хадсона в Варшаву приобретает политический характер и что хозяйственные вопросы в переговорах будут играть лишь второстепенную роль. Темой переговоров Хадсона в Варшаве стали создавшееся международное положение и программа предстоящего визита Бека в Лондон[157 - Там же, 21 марта 1939 г.].
20 марта Литвинов направил Сталину и Молотову секретную записку, в которой анализировал возможный ход переговоров с Хадсоном. Приехав в Москву утром 23-го марта, Хадсон должен будет встретиться сперва с Микояном, а потом и с самим Литвиновым. Из многочисленных шифровок Майского известно, что Хадсон имеет поручение обсуждать не только экономические, но и политические вопросы. Необходимо заранее решить, какую позицию занять в переговорах с ним.
Не касаясь подробно экономических переговоров, которые будет вести Микоян, Литвинов все же отметил, что Хадсон будет добиваться расширения экспорта из Англии за счет текстиля и других потребительских товаров, а возможно, и сельди, контрактной запродажи Англии советского сырья, в частности льна, причем он будет предлагать также кредиты.
Литвинова однако, главным образом интересовал политический аспект переговоров. Нарком писал, что захват Чехословакии, ультиматум Румынии, нарушение Гитлером мюнхенского соглашения сильно взбудоражили общественность Англии, и эти факты широко используются лейбористской, либеральной и частью консервативной партии, которые и раньше не одобряли политику Чемберлена и предлагали сотрудничество с СССР. Это еще не значит, что Чемберлен и его окружение и наиболее твердолобая часть тори прониклись уже убеждением в необходимости радикального изменения курса внешней политики. Аннексия Чехословакии, наступление на Венгрию, Румынию и другие страны юго-востока полностью укладываются в ту концепцию направления гитлеровской экспансии на Восток, на которой базировалось мюнхенское соглашение. Чемберлен, однако, не может говорить это открыто и должен в некоторой мере пойти навстречу общественному мнению. К тому же заигрывание с Советским Союзом может помочь Чемберлену в дальнейших переговорах с Германией, делая ее более уступчивой. Возможно, что и у самого Чемберлена зародилось сомнение в возможности даже для него сговориться с Гитлером и Муссолини и избавиться от их требований, касающихся французских и английских колоний. Надо полагать, что всеми этими соображениями руководствовался Чемберлен, решившись посетить советское полпредство и послать в Москву Хадсона. И то и другое ни к чему не обязывает, но зато в некоторой мере зажимает рот оппозиции. Чемберлен был бы, однако, более чем рад, если бы переговоры Хадсона не дали результатов и ответственность за это можно было бы возложить на Советское правительство. Поэтому, не строя себе никаких иллюзий насчет искренности и честности побуждений Чемберлена, Советское правительство должно избегать всего того, что дало бы ему повод говорить о самоизоляции СССР, об отклонении Кремлем сотрудничества и т. п., и этим как бы задним числом оправдать мюнхенскую политику если не как единственно правильную, то как единственно возможную для Англии.
Насколько известно, у Хадсона нет полномочий делать Советскому правительству какие-либо конкретные политические предложения. Как он сам объяснял Майскому, его задача состоит в том, чтобы «выяснить, хочет ли Кремль сближения и сотрудничества с Лондоном», «склонно ли Советское правительство к сотрудничеству», «готово ли оно искать пути к более тесному сотрудничеству с Англией» и не взяло ли оно курс на изоляционизм.
Литвинов полагал, что и Кремлю не следует выдвигать какие-либо конкретные инициативы или какую-либо конкретную форму сотрудничества. Достаточно будет разъяснить свою общую позицию в духе доклада на Сталина съезде. Литвинов предлагал Сталину на утверждение текст заявления, которое нужно было бы сделать Хадсону. Сталин внес в документ незначительные правки, и 23 марта Литвинов огласил его Хадсону[158 - АВП РФ, ф. 06, oп. 1, п. 2, д. 11, л. 154–158.].
Как видим, с самого начала Литвинов и Сталин были настроены на то, чтобы переговоры с Хадсоном закончились провалом.
Переговоры Хадсона в Варшаве закончились 21 марта, и на следующий день он выехал в Москву[159 - «Правда», 23 марта 1939 г.]. (Забавная деталь: предваряя визит министра, советские газеты писали, что едет Гутсон, а приехал Хадсон, и можно было подумать, что это два разных человека. Хотя о самом факте приезда Хадсона в Москву советские газеты, почему-то, умолчали. – Л.П.).
23 марта состоялась первая встреча Литвинова с Хадсоном. После протокольных реверансов Хадсон начал деловой разговор, и сообщил, что Англия укрепилась даже в большей степени, чем ожидалось. В сентябре 1938 года. Англия воевать не могла, теперь же она воевать готова. Перевооружение и поступление дополнительного оружия осуществляется ускоренными темпами. Правительство предполагало, что Англия сможет начать военные действия только в 1941 году, однако, по всей видимости, вооруженные силы страны будут вполне готовы к концу лета этого года. В общественном мнении также наметились огромные сдвиги: нация консолидировалась и полна решимости отстаивать свое положение в мире. Идею сотрудничества с другими миролюбивыми державами разделяют почти все слои общества. Хадсон особенно подчеркнул, что никакое правительство не могло бы удержаться у власти, если бы оно решилось проводить другую политику. Повторение Мюнхена уже не возможно. Через год, возможно, удастся ввести обязательную воинскую повинность. (Возможно, Хадсон не знал, что до введения конскрипции осталось чуть больше месяца, возможно, его должность в правительстве Англии этого знания просто не предполагала. Но, скорее всего, Уайтхолл не давал ему полномочий обсуждать этот вопрос в Кремле, чтобы не допустить преждевременной утечки информации. Хотя вопрос введения всеобщей воинской обязанности, помимо правительства, обсуждался и в парламенте, и в газетах. – Л.П.). Хадсон заверил Литвинова, что он прибыл в Москву «с открытой душой» и готов выслушать советское руководство о тех путях решения международных проблем, которые оно предлагает и как видит сотрудничество с Англией.
Литвинов зачитал Хадсону заявление, согласованное со Сталиным и Молотовым, в котором говорилось, что Советское правительство еще пять лет тому назад осознало опасность для дела мира со стороны фашистской агрессии. У СССР не было никаких оснований опасаться обращения этой агрессии против него, а, наоборот, он был уверен, что она будет направлена раньше всего против творцов Версальского и Сен-Жерменского договоров и государств, возникших и расширившихся на основе этих договоров[160 - Вследствие распада после мировой войны Австро-Венгерской империи, 10 сентября 1919 г. в Сен – Жермен – ан – Ле был подписан мирный договор между странами Антанты и вновь образованной республикой Австрия, которая признала отделение от неё Венгрии, Чехии и Словакии, части польских территорий, соглашалась на уступки в пользу Югославии и Румынии. Австрия лишалась своего военного и торгового флота в Адриатическом море и на Дунае, ей запрещалось иметь танки, военную авиацию и химическое оружие. Численность австрийской армии не могла превышать 30 тыс. человек.]. (Иными словами, фашистские государства в то время нападения на СССР не замышляли. Да и другие – тоже, поскольку для того, чтобы воевать, нужно иметь подготовленную армию и развернутую военную промышленность, ориентированную не на продажу вооружений, а на военное потребление. В этом смысле только Франция, да и то с очень большой натяжкой могла рассматриваться в качестве противника Советского Союза, однако у СССР Франции не было общей границы. Военный союз Германии, Италии и Франции был также маловероятен, во-первых, потому, что между ними были непреодолимые противоречия, что и подтвердит через несколько дней Муссолини в своем выступлении, и, во-вторых, для совместных действий Германия должна была бы пропустить французские войска через свою территорию, а на это Гитлер вряд ли бы пошел. Откуда же тогда взялись вопли о том, что «СССР – осажденный лагерь»? – Л.П.).
СССР считал, однако, фашистскую агрессию общей опасностью, для борьбы с которой необходимы общие усилия и сотрудничество всех неагрессивных стран. С этой целью Советский Союз 24 февраля 1934 года вступил в Лигу Наций, видя в ней аппарат такого международного сотрудничества и коллективной организации безопасности. В течение пяти лет СССР делал разные предложения по укреплению Лиги и приданию ей действенной силы. СССР предлагал систему региональных соглашений и пактов, применение к агрессорам предусмотренных Уставом Лиги Наций санкций и готов был участвовать и участвовал в таких санкциях, независимо от того, задевались ли интересы Советского Союза отдельными случаями агрессии, или нет. После аннексии Австрии, стало ясно, что Германия скоро бросится на другие европейские государства, и СССР поэтому предложил тогда немедленное совещание заинтересованных государств. В разгар судетского конфликта Советский Союз предлагал Франции и Чехословакии совещание генеральных штабов и недвусмысленно заявлял о своей готовности выполнить свои обязательства в отношении Чехословакии на предусмотренных договором условиях, т. е. при оказании помощи Чехословацкой республике также и Францией.
Все эти советские предложения игнорировались правительствами Англии и Франции, которые, отвергая принципы Лиги Наций, вступили на путь индивидуальных разрешений отдельных проблем не путем сопротивления агрессии, а путем капитуляции перед ней. Несмотря на ясно наметившийся блок Германии, Италии и Японии, правительства Англия и Франция отклоняли любые предложения о проведении совещаний миролюбивых держав под тем предлогом, что это может быть истолковано агрессивными государствами как блок против них. Такая политика Англии и Франции завершилась мюнхенской капитуляцией, которая создала нынешнее положение в Европе, которое, по-видимому, не нравится и Англии.
Советский Союз, как никакая другая держава, может сам позаботиться о защите своих границ, но он и теперь не отказывается от сотрудничества с другими державами. Он видит это сотрудничество только в форме действительного общего отпора агрессорам. Базой такого сотрудничества должно быть признание агрессии в качестве единой проблемы, требующей общих действий независимо от того, задевает ли она в том или ином случае интересы того или иного из участников сотрудничества. Необходимо признать, что агрессия как таковая, где бы она не происходила, требует общих мер по борьбе с нею. Исходя из неоспоримого факта существования агрессивного блока, не следует отрицать необходимость совещаний, конференций и соглашений антиагрессивных государств. Конъюнктурные, необязательные и не обязывающие совещания от случая к случаю, которые могут лишь служить средством в дипломатической игре той или иной державы и порождающие лишь недоверие, Правительство СССР отвергает, и мыслит себе сотрудничество как в рамках Лиги Наций, так и вне ее, если в Лиге окажутся государства, мешающие борьбе с агрессорами, или же если это будет диктоваться необходимостью привлечения Соединенных Штатов, не состоящих в Лиге. (США в Лигу Наций вплоть до момента роспуска этой международной организации в 1946 года не вступили. – Л.П.).
Ввиду безрезультатности прежних своих многочисленных инициатив, Правительство СССР новых предложений сейчас выдвигать не намерено и ждет инициативы со стороны тех правительств, которые должны показать чем-нибудь, что они становятся действительно на путь коллективной безопасности. В частности, Советский Союз всегда готов был и теперь готов к сотрудничеству с Англией. СССР готов рассмотреть и обсудить всякие конкретные предложения, базирующиеся на указанных выше принципах[161 - АВП РФ, ф. 06, оп. 1, п. 2, д. 11, л. 154–158.].
Сделав такое пространное заявление, полное прямых обвинений и упреков, и превращающее дальнейшие переговоры в пустую трату времени, Литвинов вновь повторил, что мюнхенская политика западных государств подорвала доверие между странами и народами, а также авторитет великих держав среди других государств. Нарком, чтобы окончательно развеять иллюзии Хадсона и его надежды на благополучный исход переговоров, повторил, что после пятилетнего периода инициатив, всякого рода предложений со стороны Кремля и безуспешных усилий по осуществлению международного сотрудничества, СССР вправе занять выжидательную позицию, предоставив право другим государствам выступать со своими инициативами и предложениями. Вряд ли могут быть достигнуты какие-либо серьезные результаты, если сотрудничество сведется к тому, что одна сторона будет вопрошать, а другая должна отвечать. Советское правительство тоже интересует, что же на уме у англичан. Детали, вытекающие из международной концепции любого государства, заинтересованного в сохранении европейского мира, можно выяснить только путем общего обмена мнениями. Литвинов напомнил Хадсону, что совсем недавно Советское правительство выступило с инициативой провести конференцию с участием Англии, Франции, Польши, Румынии и Турции.
Хадсон полностью согласился с позицией наркома по поводу событий, произошедших за последние годы, и признал, что западные державы в своей внешней политике допустили серьезные ошибки. Однако Хадсон возражал против подозрений Советского правительства, будто Чемберлен и в сентябре 1938 года стремился натравить Германию на СССР, хотя Литвинов этого и не утверждал. Никаких подобных намерений у Англии не было, нет их и теперь. Из заявления наркома, следует, что в отношениях между Англией и СССР начинается новый этап, поэтому Хадсону необходимо время для того, чтобы обдумать сказанное, и, если Литвинов не возражает, вновь встретиться перед отъездом Хадсона и обменяться мнениями.
Хадсон считает, что Польша будет сражаться только в том случае, если будет совершено нападение на ее территорию или на Данцигский коридор, хотя сам Данциг Польша, вероятнее всего, сдала бы без боя. Бек говорил Хадсону в Варшаве, что выполнение обязательств перед Румынией последует лишь в том случае, если на нее нападет Советский Союз[162 - АВП РФ, ф. 06, оп. 1б, п. 27, д. 2, л. 6–8.].
Ожидать каких-то позитивных результатов от визита и переговоров, которые начались со столь некорректных нападок одной стороны на другую, вряд ли приходилось. Литвинов с первых минут разговора, несмотря на дружеский тон, которого придерживался Хадсон, поставил своего визави в такое положение, что тот должен был все время оправдываться. Создается впечатление, что целью Кремля был не поиск компромиссов с англичанами и действительное создание системы коллективной безопасности, а назначение виноватого в том, что компромиссы не найдены и система коллективной безопасности не создана. Если Советский Союз действительно хотел избежать большой войны и сохранить мир в Европе, не стоило сразу же ставить партнера по переговорам в столь неудобную позицию.
25 марта в театре Литвинов вновь встретился с Хадсоном и Сидсом. Хадсон сказал, что сообщил в Лондон о прошлой беседе, и хотел уточнить, правильно ли он понял наркома. Он показал свою запись в 8–10 строчек, где было сказано, что Литвинов говорил о согласии Советского правительства на сотрудничество с Англией, что в Кремле считают желательным привлечение к консультации всех заинтересованных государств, и выступают за политическое, экономическое и военное сотрудничество. Литвинова удивило то, что разговор, длившийся почти час, Хадсон ухитрился втиснуть в несколько строк, и он сказал, что вырванные из контекста фразы могут приобрести не то значение, которое им придавалось. В частности, он сказал, что о специфических формах сотрудничества разговора не было, хотя Советский Союз ни одной из них заранее не исключает, но все зависит от множества обстоятельств. В действиях Хадсона Литвинов усмотрел попытку проверки правильности записей и зондаж готовности Советского правительства идти в отношениях с Англией вплоть до военного союза или взаимной военной помощи. Впрочем, ранее Хадсон уточнил, что для противодействия агрессии отнюдь не предполагается прямое объединение вооруженных сил Англии и Советского Союза.
Хадсон спросил, согласится ли Советское правительство подписать совместную декларацию в том случае, если Польша откажется ее подписать. Литвинов ответил, что Советскому правительству было сделано совершенно определенное предложение о совместной декларации именно Франции, Англии, СССР и Польши, и что декларация от имени трех или двух держав была бы уже совершенно иным предложением, которое в Москву пока не поступало. Нарком особенно подчеркнул: «Я могу, однако, теперь сказать, что мы придаем чрезвычайно большое значение участию в декларации именно Польши, ввиду ее географического положения. К тому же можно опасаться, что если Польша не будет с нами, то она будет против нас».
Сидс вдруг заметил, что Кремль, мол, заявил, что не хочет таскать для других каштаны из огня. Однако Румыния должна интересовать Советский Союз в первую очередь, и тут он таскал бы каштаны для себя. Литвинов ответил, что ему понятен интерес англичан к румынской проблеме, особенно после подписания экономического соглашения между Германией и Румынией. Это соглашение поставило экономику Румынии под контроль Германии, и вытеснило другие страны с румынского рынка. Гитлер будет и дальше применять методы экономического давления по отношению к другим малым и зависимым государствам, вытесняя Англию, благодаря чему Европа может скоро совершенно выпасть из торгового оборота Англии.
В переговорах с Микояном об англо-советских торговых отношениях Хадсон предлагал пересмотреть действующее соглашение с тем, чтобы Советский Союз покупал больше английских товаров, чтобы новое соглашение было «более мирного типа», а также снизить в английском экспорте долю средств производства в пользу предметов потребления. Хадсон говорил, что будто именно Микоян, предлагал клиринг[163 - Кли?ринг (англ. clearing – очистка) – безналичные расчёты между странами, компаниями, предприятиями, за поставленные, проданные друг другу товары, ценные бумаги и оказанные услуги, осуществляемые путём взаимного зачёта, исходя из условий баланса платежей. По сути дела – всем нам хорошо известные взаимозачеты, натуральный бартер. Выходит, Полиграф Полиграфович Шариков служил заведующим подотделом клиринга.], не понимая, что при клиринге в первую очередь учитываются долги. Литвинов недоуменно спросил, о каких долгах идет речь, ведь в последнее время торговля между Советским Союзом и Англией велась исключительно за наличный расчет. Хадсон ответил, что речь идет о старых долгах Российской империи. Литвинов спросил, какое отношение старые долги имеют к клирингу? Хадсон пояснил, что при клиринге вся выручка за советский экспорт поступает в английские банки для последующих расчетов, и возможно предъявление исков от старых кредиторов. Литвинов сказал, что эти страхи совершенно надуманы, ибо Советский Союз и раньше имел, и теперь имеет деньги на текущих счетах в английских банках, а советское торговое представительство и «Аркос»[164 - «Аркос» – акционерное торговое общество. Учреждено в Лондоне по английским законам кооперативной делегацией СССР как частная компания с ограниченной ответственностью. Выступало представителем советских внешнеторговых организаций, осуществляло экспортные и импортные операции.] отвечают только по своим сделкам. Если бы Советское правительство опасалось за текущие счета, то вообще торговля с Англией стала бы невозможной.
Хадсон спросил, что думает нарком о замене временного торгового договора на постоянный. Литвинов ответил, что Москва, конечно, предпочла бы постоянный договор, однако сейчас на этом не настаивает, и указал, что вопроса о старых долгах лучше не поднимать. Хадсон стал убеждать наркома в необходимости и желательности устранения лишнего препятствия на пути сотрудничества двух стран. Для этого Советскому правительству достаточно отказаться от претензий на депозиты в английских банках, прибавив к этому еще несколько миллионов фунтов. Литвинов ответил, что не стоит сейчас говорить о взаимных долгах, тем более, что советские контрпретензии значительно превышают английские претензии. Он, впрочем, сказал, что предложение о взаимном аннулировании претензий, включая и царские вклады в английских банках, можно и нужно обсуждать, уточнив, что не может быть и речи о какой-либо доплате со стороны СССР, а если без этого нельзя, то лучше вопроса не поднимать совсем. Говоря о старых претензиях, Литвинов указывал на соглашения СССР с другими странами, получившими режим наибольшего благоприятствования в отношении урегулирования претензий. Хадсон и Сидс выразили озабоченность недоверием, которое Советский Союз питает к Англии, нежеланием понять, что Англия стремится к тому, чтобы порвать со своей прошлой политикой и начать новую.
Хадсон указал Литвинову на некомпетентность советских работников в Англии, что, по его мнению, торгпредство в Англии никуда не годится и что лучше было бы создать английское представительство в Москве. Микоян жаловался Хадсону, что Советское правительство не может размещать свои заказы в Англии, что выполнение советских заказов постоянно задерживается. Хадсон сказал, что к нему советские торгпреды никогда не обращались, иначе бы он разместил бы все советские заказы. Хадсон рассказал Литвинову, что ему докладывали о нередких случаях, когда заказанные Советским правительством товары, машины и оборудование были изготовлены и приняты советскими торгпредами, и даже упакованы для отправки в СССР, но затем являлись другие приемщики, требовавшие распаковки, изменений в чертежах и т. п. Хадсон заявил, что в таком режиме работать крайне сложно и что Англия вполне может обходиться без советского сырья. (В переводе с дипломатического языка на общечеловеческий это могло означать только то, что Англия не очень заинтересована в товарообмене с Советским Союзом, в то время, как СССР вряд ли сможет продолжать развивать свою промышленность без английских технологий, материалов, машин и оборудования, которые в СССР производить пока не научились, и научатся еще не скоро. Однако, говоря это, Хадсон, несколько погорячился, но только отчасти: английские товаропроизводители, активно вытеснявшиеся с европейского рынка промышленниками Германии и США, безусловно, нуждались в гигантском, практически, бездонном советском рынке сбыта. – Л.П.).
Общие впечатления, которые вынес Литвинов из двух разговоров с Хадсоном, сводились к тому, что перед поездкой английское правительство не ставило перед свом министром задачи достижения конкретных договоренностей, визит устроен исключительно с целью зондажа настроений советского руководства в части взаимоотношений с Англией. В частности, по мнению Литвинова, Хадсону поручено выяснить следующее:
1. Как далеко Советское правительство готово идти на сотрудничество и возможно ли союзное соглашение между Англией, Францией и Советским Союзом (и Польшей). Это, конечно, не значит, что Англия уже теперь стремится к такому соглашению. Англия желает лишь иметь все элементы для принятия решения в будущем при подходящих обстоятельствах;
2. Получить от Советского правительства какие-либо предложения по поводу форм сотрудничества;
3. Оценить заинтересованность Правительства СССР в румынской и польской проблеме и готовность его взять на себя главную ответственность по защите Румынии, Польши и, может быть, других государств Восточной Европы при неопределенных обязательствах помощи со стороны Англии;
4. Установить пределы возможных советских уступок по расширению закупок в Англии и по изменению формы экономических отношений[165 - АВП РФ, ф. 06, оп. 1б, п. 27, д. 2, л. 6–13.].
В Кремле по-прежнему с очень большим недоверием относились к любому предложению о сотрудничестве с империалистическими странами. Всякая инициатива, которая исходила от правительств Англии и Франции, рассматривалась под гигантским увеличительным стеклом. Сталин то ли в самом деле опасался подвоха, то ли умело разыгрывал страх перед своими будущими союзниками, в обоих случаях думая о том, как бы сделать так, чтобы и реального альянса не получилось, и вину за это свалить на англичан. При таком подходе к выстраиванию партнерских отношений, ждать абсолютного доверия от Англии и Франции не приходилось.
27 марта в английском посольстве Хадсон заявил Потемкину, что общественное мнение Англии убеждено в неотвратимости войны между европейскими демократическими державами и Германией. Для организации отпора агрессорам необходимо сотрудничество Советского Союза, Англии, и Франции. Каждая из этих стран обязана принять на себя определенную долю участия в совместной защите мира в Европе. Уже сейчас Англия располагает военно-морскими силами, способными уничтожить флоты Германии и Италии. Королевские военно-воздушные силы готовы к обороне острова и морских коммуникаций от налетов немецких самолетов. Кроме того, в случае войны на континенте, Англия может послать во Францию 19 дивизий.
Касаясь Франции, Хадсон подчеркнул, что ей придется действовать против Германии на суше, для чего сил французской армии более чем достаточно. Начальник французского генерального штаба генерал Гамелен заявил в Лондоне, что для успешного противодействия наступлению германской армии французских сил вполне хватит, и нет необходимости посылать в Европу английские войска. По мнению Хадсона, Советский Союз мог бы своей мощной авиацией включиться в совместные действия против агрессоров. Хадсон не считает, что для полной победы над Германией европейским странам и Советскому Союзу требуется помощь США. Другое дело – Дальний Восток, где против Японии необходимы совместные действия Советского Союза и США. Внимание Москвы должно быть направлено, главным образом, на Дальний Восток. Германия, учитывая соотношение сил, едва ли в ближайшее время отважится напасть на СССР, а Япония лихорадочно готовится к неизбежной войне с СССР. Вместе с Германией Япония представляет для общего мира наибольшую угрозу. Однако ни Англия, ни, особенно, Франция, не располагающая в том регионе необходимыми для борьбы военными силами и средствами, не смогут противодействовать Японии на Дальнем Востоке. Эта задача выпадает на долю Советского Союза и Соединенных Штатов.
Хадсон неожиданно для Потемкина предложил Советскому правительству направить в Лондон военную делегацию для обмена мнениями с британским генштабом. Потемкин ответил, что совещания между высокими военными чинами целесообразно проводить лишь тогда, когда правительства обеих держав окончательно договорились о необходимости и возможности совместной войны против единого врага. Потемкин констатировал, что такой договоренности между Советским Союзом, Англией и Францией пока еще нет, и совершенно естественно, что Советское правительство не может спешить в таком вопросе, как созыв совещания генеральных штабов. (Это самое раннее по времени предложение провести переговоры военных миссий Англии, Франции и СССР поступило от англичан, что дает основания предположить, что уже в марте 1939 года они допускали возможность совместных военных действий против единого врага, и что у Хадсона были вполне конкретные полномочие для того, чтобы делать подобные заявления. Забегая несколько вперед, отмечу, что в августе 1939 года, перед тем, как в Москву прибыли военные миссии Англии и Франции, Молотов, по сути, подтвердил тезис Потемкина о том, что военные совещания целесообразно проводить лишь тогда, когда достигнута политическая договоренность. Молотов также заявил о том, что правительства трех стран, по сути дела, обо всем договорились, однако это не привело к заключению договора о совместных военных действиях против агрессоров. – Л.П.).
Потемкин съязвил, что Хадсону должно быть известно, что Франция, связанная с Советским Союзом договором о взаимопомощи[166 - 2 мая 1935 г. в Париже тогдашний полпред СССР во Франции В.П. Потемкин и министр иностранных дел Франции Пьер Лаваль подписали Договор о взаимной помощи между СССР и Францией. («Известия», 4 мая 1935 г; ДВП CCCР, М., Политиздат, 1973, Т. XVIII, С. 309–312). На практике договор не применялся. Текст договора будет приведен в главе IV.], не откликнулась на предложение Советского правительства созвать совещание представителей советского, чехословацкого и французского генштабов в тот тяжелый период, когда территориальной целостности и национальной независимости Чехословацкой республики грозила непосредственная опасность со стороны фашистской Германии.
Хадсон сказал Потемкину, что, по всей видимости, в отношении его визита у советского руководства существует некоторое недопонимание. По отдельным замечаниям Литвинова Хадсон сделал вывод, что его задачей в Москве считают переговоры лишь по торгово-экономическим вопросам. Хадсон решительно возражал против такого понимания его миссии. Он согласился приехать в Москву лишь для того, чтобы выяснить вопрос, намерено ли Советское правительство вести переговоры об оживлении англо-советского экономического сотрудничества, о заключении постоянного торгового договора и об общей активизации англо-советских отношений. По мнению Хадсона, «пришлось бы признать, что его миссия в Москве потерпела неудачу, если бы от него ожидали, что он привезет с собой готовое соглашение. Упомянутые им конкретные переговоры должны вестись в Лондоне. Хадсон сказал, что он ожидает от Микояна информации о том, согласится ли СССР на такие переговоры в ближайшее время.
Потемкин заявил, что никакого недопонимания в отношении миссии Хадсона у Кремля нет. В этом Хадсон может легко убедиться, если еще раз переговорит с Микояном. После этого Потемкин сообщил о заявлении Хадсона Микояну, занимавшему в советской иерархии значительно более высокую ступеньку, чем Потемкин – он был членом Политбюро ЦК ВКП(б), заместителем председателя СНК, и предоставил им возможность объясняться. (Судя по тому, что в сообщении ТАСС от 28 марта упоминалось о переговорах, которые будут в дальнейшем проходить в Лондоне, Хадсон получил положительный ответ на свое предложение. Хотя бы поэтому формально визит Хадсона нельзя считать совсем провальным. – Л.П.).
В своем отчете об этой встрече Потемкин отметил, что, по-видимому, Хадсон убедился, что разговоры, начатые в Москве без серьезной подготовки с его стороны, в развязном тоне, не без заносчивости и даже прямого нахальства, не увенчались успехом. Чтобы спасти лицо, Хадсон хочет привезти в Лондон хотя бы согласие Кремля продолжить начатые переговоры. Что касается заявлений Хадсона по общеполитическим вопросам, то они отдают прямой хлестаковщиной: коснувшись своей предстоящей поездки в Финляндию, Хадсон заявил, что, если у Москвы с Финляндией есть какие-либо затруднения, он охотно берется их уладить, переговорив с кем нужно в Хельсинки. Потемкин ответил Хадсону, что надобности в этом нет, и что свои дела СССР привык улаживать сам[167 - АВП РФ, ф. 06, оп. 16, п. 27, д. 3, л. 7–12.].
Вот такими словечками, весьма далекими от дипломатической корректности – «заносчивость», «прямое нахальство», «хлестаковщина» – Потемкин описывает визит Хадсона. Ничего другого, кроме формы, в Кремле в этом визите не увидели, либо не захотели увидеть. Хотя одно то, что в столь сложных внутриевропейских политических условиях – после аннексии Чехии и Мемеля и создания в Европе еще одного профашистского марионеточного государства – Словакии, и в обстановке недоверия между двумя странами впервые за четыре года в Москву приехал английский чиновник столь высокого уровня, открывало широкие перспективы для переговоров. Ну и пусть одной из целей визита Хадсона был зондаж настроений в Кремле. Что в этом плохого? Кто бы поверил Хадсону, если бы он, после стольких лет отчуждения и взаимного недоверия, с распростертыми объятиями бросился навстречу большевикам? Сталин бы поверил? Как бы не так. Самая длинная дорога, как известно, начинается с первого шага. И сделали этот первый шаг не Сталин, Молотов и Литвинов, а именно Англия.
В Кремле к визиту Хадсона отнеслись, не то что настороженно, а крайне пренебрежительно, пытаясь представить его как малозначимый, а английскую делегацию – как группу дилетантов, не имеющих никаких конкретных полномочий от своего правительства и решивших туристами прокатиться за государственный счет. Хотя то, что в состав делегации был включен начальник экономического отдела форин офиса, чрезвычайно влиятельный и обладающий большими связями в финансовых и политических кругах империи Фрэнк Эштон-Гуэткин, говорит об обратном.
Считалось, что Чемберлен, посылая в Москву не политическую, а экономическую миссию, не стремился к достижению соглашения, способствующего установлению прочного барьера агрессии. В Москве считали, что поездка миссии Хадсона преследует, с одной стороны, шпионские цели, а с другой – является одним из средств давления на Германию, попыткой запугать Гитлера возможностью заключения англо-франко-советского соглашения. В Кремле полагали, что Чемберлен через подконтрольную ему прессу пытается создать иллюзию, что визит Хадсона в Москву организуется не только и не столько для ведения переговоров по экономическим и торговым вопросам, а для того, чтобы попытаться улучшить политические взаимоотношения между двумя странами.
Беда в том, что в Кремле никак не хотели признать, что военный союз с Англией и Францией может стать гарантией того, что Германия и Италия никогда не начнут войну в Европе. Столкнувшись с полным непониманием новой позиции Англии, не имея возможности достучаться до советских лидеров, внезапно прервав переговоры и не объяснив причин столь скоропалительного решения, 27 марта Хадсон покинул Москву[168 - «Правда», 28 марта 1939 г.]. Никаких видимых экономических и политических результатов визит Хадсона в Москву не дал, а только усилил неразбериху, коей и так было с избытком.
Маленькая деталь. В начале марта 1939 года в отпуск в Хельсинки приехал советский полпред в Италии Борис Ефимович Штейн, который до этого несколько лет служил полпредом в Хельсинки, и обзавелся там обширными связями в финансовых и политических кругах. Однако приехал Штейн не отдыхать, а работать: Литвинов командировал его для того, чтобы провести неофициальные и тайные переговоры об обмене пяти благоустроенных финских островов на часть не обустроенной для жизни территории Карелии, правда, вдвое большей по площади, чем финские острова. «Отпускник» 11 и 15 марта встретился с министром иностранных дел Финляндии Элиасом Эркко, 13 марта – с премьер-министром Аймо Каяндером и министром финансов Вяйне Таннером. Штейн имел полномочия даже банально подкупить финских руководителей, однако они отказались удовлетворить притязания Советского правительства[169 - АВП РФ, ф. 06, оп. 1, п. 17, д. 183, л. 61–79; п. 297, д. 2054, л. 47–48.].
Вполне возможно, что Хадсон знал о переговорах Штейна, о том, что закончились они безрезультатно, и со свойственным англичанам тонким юмором, поддел одного из руководителей советской внешней политики.
Вопрос, который в марте миром решить не удалось, Советский Союз «урегулировал» через год, заплатив за это десятки тысяч человеческих жизней, и потеряв при этом лицо и место в Лиге наций.
28 марта было опубликовано Сообщение ТАСС, в котором говорилось, что министр по делам заморской торговли Великобритании Хадсон во время своего пребывания в Москве имел по нескольку бесед с наркомом внешней торговли Микояном и наркомом иностранных дел Литвиновым, а также был принят Председателем СНК Молотовым. (В открытых советских источниках мне не удалось найти данных о том, когда состоялась встреча Хадсона с Молотовым и содержания их беседы. В сообщении ТАСС нарком внешней торговли Микоян указан раньше, чем глава НКИД Литвинов и глава правительства Молотов. Тем самым в Кремле старалось принизить значение визита, показать, что, обсуждавшиеся хозяйственные вопросы были важнее политических. – Л.П.). Были обстоятельно обсуждены нынешние торговые отношения между СССР и Англией и возможности их дальнейшего развития. Обе стороны выяснили свои позиции, при этом вскрылся ряд существенных разногласий, которые, надо полагать, сведутся к минимуму в ходе будущих переговоров в Лондоне. Состоялся равным образом дружественный обмен мнений по вопросу о международной политике, давший взаимное ознакомление с взглядами правительств обоих государств и выяснение точек соприкосновения между их позициями в деле укрепления мира. Личный контакт, установленный между уполномоченным представителем британского правительства и членами Правительства СССР, несомненно, будет содействовать укреплению советско-британских отношений, а также международному сотрудничеству в интересах разрешения проблемы мира[170 - «Известия», 28 марта 1939 г.].
Самое главное из того, что ТАСС сообщило советским гражданам, моровому сообществу, это то, что, при выяснении позиций сторон «вскрылся ряд существенных разногласий». Все остальное – это обычная дипломатическая шелуха, которая скрыть уже ничего не могла. Главным же адресатом Сообщения ТАСС был Гитлер: это ему говорили, что переговоры, на которые во всем мире возлагали большие надежды, закончились ничем.
27 марта, в день отъезда Хадсона из Москвы, Литвинов писал Майскому, что Сообщение ТАСС было согласованно с Хадсоном. Оно дает ясную картину разговоров, которые с ним вели советские руководители. Составленный Хадсоном проект еще холоднее, он касался лишь торговых переговоров, а о политических умалчивал[171 - АВП РФ, ф. 059, оп. 1, п. 301, д. 2079, л. 93.].
После того, как из Наркомата иностранных дел в ТАСС ушло сообщение, согласованное с Хадсоном и Сидсом, в английское посольство из Лондона поступило распоряжение, предписывающее не упоминать в коммюнике о политических разговорах. Англичане весь вечер разыскивали Литвинова, но он был на даче, и вернулся в Москву поздно ночью. Когда же его все-таки отыскали, он заявил англичанам, что Сообщение ТАСС уже разослано в провинциальную печать: страна-то у нас большая, часовых поясов много, и когда в Москве глубокая ночь, в Магадане, Петропавловске на далекой Камчатке, Комсомольске на бурном Амуре, Владивостоке – утро другого дня. Люди, выходящие на трудовую вахту, перед тем, как встать к мартенам, домнам и станкам, должны прочитать свежие газеты. Потому Сообщение ТАСС должно быть напечатано и в столичных газетах в том же виде, что и в провинции. Литвинов сказал, что еще есть возможность задержать отправку спорного сообщения за границу. Английские дипломаты посоветовались между собой, и, приняв во внимание, что иностранные корреспонденты все равно завтра передадут в свои редакции текст Сообщения ТАСС, решили, что не стоит задерживать его отправку за границу. В форин офисе не знали текста Сообщения ТАСС и, вполне вероятно, боялись, что там есть что-то лишнее. В связи с этим Литвинов просил Майского «…выяснить подоплеку этой возмутительной истории. Английская печать шумела, что миссия Хадсона скорее политическая, чем экономическая, и вдруг предлагает совершенно умолчать о политике. Сообщение составлено в НКИД в совершенно не обязывающих выражениях и скорее создает впечатление безрезультатности визита, но даже такое сообщение встречает возражение, и это надо выяснить». Нарком просил срочно сообщить, как и что пишут английские газеты, т. к. иностранные журналисты, сопровождавшие английскую миссию, обходят советскую цензуру, передавая информацию по телефону[172 - Там же, л. 95–96.]. (О переговорах Хадсона в Москве «Таймс» разочарованно писала: «Политическая ситуация, естественно, затмила торговые переговоры, для ведения которых планировался визит Хадсона. Считают, что предварительный обмен мнениями касался в основном более широких проблем»[173 - Волков Ф.Д. Указ. соч., С. 249.]).
Англичане не хотели, чтобы в сообщении о результатах визита было упоминание о политических переговорах не только и не столько потому, что хотели сохранить лицо. Сообщение о фактическом провале переговоров давало сигнал Гитлеру о том, что пока он может спать спокойно, что до создания блока держав, направленного против Германии, еще ой, как далеко.
Майский весьма оперативно выполнил поручение наркома выяснить подоплеку поведения английских представителей после отъезда Хадсона, о чем уже 29 марта телеграфировал в Москву. В отчете говорилось, что заместитель министра иностранных дел Великобритании Александр Кадоган дал разъяснения «по поводу инцидента с коммюнике ТАСС». По словам Кадогана, хотя Хадсону было предоставлено право во время поездки вести политические разговоры, но, тем не менее, по сугубо личному мнению Кадогана, основная задача визита Хадсона сводилась к обсуждению экономических и торговых вопросов, что, собственно, прямо вытекает из той должности, которую Хадсон занимает в правительстве. Кадоган сказал Майскому, что он до самого последнего момента не знал, что Хадсон предполагает проявить инициативу и опубликовать какое-либо коммюнике, пусть даже чисто торгового характера, о результатах своих переговоров в Москве. Тем белее Кадоган был удивлен, когда 27 марта около 19.30 он получил из Москвы телеграмму с сообщением, что выпускается коммюнике, да еще с включением политических моментов. (Разница во времени между Лондоном и Москвой – 2 часа, следовательно, сообщение из Москвы было отправлено не позднее 21 часа по московскому времени, учитывая время на передачу и дешифровку. – Л.П.). Текст коммюнике к телеграмме не прилагался. Хадсон достаточно кратко сообщал о своих политических разговорах, которые он вел в Москве, поэтому Кадоган, по его словам, был не совсем в курсе дела. Получив телеграмму из Москвы о коммюнике и о сообщавшихся в нем политических переговорах, Кадоган был поставлен в тупик. Поскольку из-за разницы во времени было уже невозможно просить прислать текст коммюнике на просмотр в Лондон, он решил, что безопаснее будет совсем исключить из коммюнике сообщение о том, что во время визита обсуждались политические вопросы. Именно такое указание было направлено из Лондона в британское посольство в Москве. Указание из Лондона, однако, в посольство поступило слишком поздно, и коммюнике было опубликовано в первоначальном виде. Впрочем, после того, как Кадоган ознакомился с текстом коммюнике, он пришел к выводу, что шум поднят напрасно, что ничего страшного в документе нет, и что коммюнике ему нравится.
Майский, выслушав объяснения Кадогана по поводу того, что он собирался в порядке «перестраховки» исключить из коммюнике всякое упоминание об обсуждении политических вопросов, напомнил, что писала английская пресса о значении поездки Хадсона, а также то, что говорили Галифакс, Ванситтарт и сам Хадсон. Кадоган, по словам Майского, несколько смутился, извинился и два раза подчеркнул, что он придает большое значение визиту Хадсона. По мнению Кадогана, разговоры Хадсона в Москве были очень полезны. Кадоган выразил надежду на хорошие результаты, которые должны стать следствием этих разговоров.
Из разговора с Кадоганом Майский сделал вывод, что отношения между Кадоганом и ключевым советником форин офиса Ванситтартом весьма напряженные. Кандидатуру Хадсона на пост главы делегации активно проталкивал именно Ванситтарт. Этим объясняется явное раздражение, высказываемое Кадоганом и по адресу самого Хадсона, и его о разговорах в Москве, и об итогах визита. Кадоган, по словам Майского, «при случае не прочь поставить ему палку в колесо. Отсюда, по-видимому, берет начало инцидент с московским коммюнике»[174 - АВП РФ, ф. 059, оп. 1, п. 300, д. 2076, л. 50–53.].
Откровенно говоря, не совсем понятна природа конфликта вокруг Сообщения ТАСС. Напоминает бурю в стакане воды, устроенную советскими руководителями с тем, чтобы принизить как значение самого визита, так и уровень тех, кто представлял Англию в Москве. Все попытки перевести переговоры в политическую плоскость, пресекались на корню: Хадсон решился хотя бы вскользь коснуться политической ситуации в Европе только в беседе с заместителем Литвинова Потемкиным. Сам же Литвинов и Микоян строго придерживались «торгово-экономической» линии. Тем не менее, в ТАСС ушел текст, в котором была ничего не значащая фраза о том, что «Состоялся равным образом дружественный обмен мнениями по вопросу о международной политике, давший взаимное ознакомление с взглядами правительств обоих государств и выяснение точек соприкосновения между их позициями в деле укрепления мира». Можно сделать осторожное предположение, что с Хадсоном согласовывался иной текст Сообщения ТАСС, в котором этой фразы не было, что и вызвало такой переполох у англичан. Кроме того, вскоре Литвинов скажет, что фраза по поводу разногласий, которую, судя по реакции, англичане не согласовывали и которую увидеть не ожидали, попала в Сообщение ТАСС именно по инициативе руководителей СССР. Стоит также обратить внимание на такую фразу из телеграммы Литвинова Майскому от 27 марта: «Сообщение составлено нами в совершенно не обязывающих выражениях и скорее создает впечатление безрезультатности визита». Фраза весьма красноречивая: она показывает, что советское руководство не меньше англичан стремилось к тому, чтобы в Европе и мире, но в большей степени – в Германии, Италии и Японии, не дай Бог, не подумали о том, что в советско-английских отношениях наметилось хоть какое-то потепление. В телеграмме Сидса Галифаксу от 28 марта указывалось, что Сообщение ТАСС «отражает картину, которую я хотел бы сам видеть в англо-советских отношениях, а именно дружественность и контакты, но никаких обязательств»[175 - Documents on British Foreign Policy, 1919–1939. Ser. 3. Vol. 4. P. 524.].
И чем, скажите на милость, позиция англичан отличается в лучшую или худшую сторону от позиции руководства Советского Союза? Впрочем, отличие есть: именно англичане, прекрасно осознавая опасность, которая исходит от Германии и Италии, сделали первый робкий шаг в сторону сближения с Советской Россией.
28 марта Литвинов, так и хочется сказать – восторженно – извещал Майского, что никаких политических предложений обе стороны не сделали. Предложения о клиринге, об увеличении закупок потребительских товаров, об учреждении в Москве английского торгового представительства и об увеличении фрахтуемого английского тоннажа, Микоян отклонил. Впрочем, Микоян сказал Хадсону, что при определенных условиях, в частности, если английские банки предоставят долгосрочный кредит, можно было бы закупить некоторое количество пряжи и даже сельди. (Микоян, по сути дела, отмахнулся от английского министра как от назойливой мухи. – Л.П.). Визит никакого эффекта не дал, а при таких визитах отсутствие положительных результатов считается отрицательным результатом. Литвинов сообщил Майскому, что вероятно, в дальнейшем ему и торговому представителю будет поручено вести торговые переговоры[176 - АВП РФ, ф. 059, оп. 1, п. 301, д. 2079, л. 98–99.].
Похоже, в Кремле, спровадив Хадсона, вздохнули с облегчением: они, как и обещали, ничего Англии не предложили ни в экономической, ни в политической сферах, а все, что предлагал Хадсон, с пренебрежением и негодованием отвергли. Сталину не пришлось принимать на себя никаких конкретных обязательств, направленных против Германии и Италии, тем самым давая понять фюреру и дуче, что Москва открыта для диалога с ними.
29 марта Литвинов писал Сурицу, что визит Хадсона результатов не дал. Впрочем, в Кремле никаких результатов и не ожидали. Сама цель визита была не ясна и правительству Англии: «Если имелось в виду сделать жест в нашу сторону самим фактом посылки к нам полуминистра (так в тексте. – Л.П.), то цель, конечно, достигнута. Никаких политических предложений Хадсон не привез, ожидая, что мы сами какие-то предложения сделаем». Нарком в очередной раз радостно сообщал, что в экономических переговорах обе стороны остались на своих позициях. Поэтому Хадсон, чтобы не создалось впечатления неудачи его поездки, говорит всем, что вообще никаких экономических переговоров он в Москве не вел и что они должны начаться в Лондоне, а в Москве были лишь предварительные разговоры[177 - АВП РФ, ф. 06, оп. 1, п. 19, д. 206, л. 34–36.].
Письмо Литвинова Сурицу – очередной, но, к сожалению, далеко не последний пример недоверия советского руководства к своим будущим союзникам, пример пренебрежительного отношения к партнерам по переговорам, пример стремления принизить статус этих переговоров. Иначе как можно оценить характеристику «полуминистр», данную наркомом высокому английскому чиновнику, впервые, Бог знает, за сколько лет, приехавшему в Москву? Это пример нежелания понять того, что после захватов Гитлером Мемеля и Чехословакии мир изменился, а вместе с этим к руководителям Англии и Франции пришло понимание, что без участия Советского Союза войну в Европе не остановить, и что без Советского Союза Гитлер и Муссолини сожрут все европейские демократии или по одиночке, или оптом. Это пример нежелания вырваться из опутавших Сталина и его компанию догм, сулящих неизбежность войны между капитализмом и социализмом, что у Советского Союза единственный союзник – Красная Армия и Красный Венный Флот.
29 марта Чемберлен заявил видному лейбористу Артуру Гринвуду, что он полностью удовлетворен результатами миссии Хадсона[178 - АВП РФ, ф. 059, оп. 1, п. 300, д. 2076, л. 47–48].
Так была упущена возможность хотя бы начать процесс улучшения взаимоотношений с Англией, процесс, который мог бы привести к созданию единого блока миролюбивых государств против агрессии, а это, в свою очередь, могло бы исключить большую войну в Европе. По сути дела, именно Советское правительство проводило политику, которая препятствовала созданию такого блока, в чем потом будут обвинены правительства Англии, Франции, Польши и других стран, именно Кремль затягивая время, позволяя фашистским государствам укрепиться, способствовал тому, что Гитлер и Муссолини окончательно распоясались, что и привело, в конечном итоге, к развязыванию Второй мировой войны. Но и в этом, помимо, безусловно, виновных Германии и Италии, Советское правительство, а вслед за ним отечественные историки и пропагандисты обвинят правительства Англии и Франции, которые, конечно же, не безгрешны, и наделали массу ошибок. Однако природа этих ошибок была не в том, чтобы толкнуть мир к войне, а, наоборот, чтобы эту войну общими усилиями миролюбивых государств предотвратить.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1939 ГОД. МАРТ. ОКОНЧАНИЕ
Необходимость подробного описания поездки Хадсона в Москву, и непонятной возни, которая началась вокруг самого визита и его итогов, вынудили меня несколько отступить от хронологии событий.
25 марта Литвинов принял посла Польши Вацлава Гжибовского по его просьбе. Посол был весьма озабочен тем, что Кремль в качестве условия подписания декларации выдвинул обязательное участие Польши. Нарком ответил, что Советское правительство условий не выдвигало, однако получило предложение о подписании декларации от имени четырех государств, включая Польшу, и согласилось подписать четырехстороннюю декларацию. У Кремля никто не спрашивал, подпишет ли он декларацию, если ее не подпишет Польша, поэтому никому из советских руководителей на этот незаданный вопрос отвечать не приходилось. Тем не менее, нарком сказал послу, что Москва придает большое значение участию Польши, и спросил, есть ли ответ от его правительства. (Всего три дня назад Литвинов писал Сурицу, что без Польши СССР декларацию не подпишет. – Л.П.).
Гжибовский ответил, что Варшава пребывает в замешательстве, испытывая серьезные трудности при принятии решения. Польша отдает себе ясный отчет в том, что предложение Англии является первым шагом по пути новой английской политики, и что неудача с декларацией будет использована некоторыми английскими политиками и военными чинами, чтобы снова вернуть Англию на мюнхенскую линию. С другой стороны, подписание декларации оттолкнет Польшу от Германии, с которой она имеет три границы: с прусским анклавом – на севере, с собственно Германией – на западе, и с протекторатом Богемия и Моравия – на юге, что, по сути, является одной границей. Если англичане дальше подписания декларации не пойдут, то Польша останется с глазу на глаз с Германией. Гжибовский не вспомнил то обстоятельство, что предложение английского правительства идет вразрез с линией, проводимой Беком на устранение Советского Союза от участия во всех международных делах[179 - АВП РФ, ф. 0122, оп. 23, п. 183, д. 6, л. 23–24.].
В тот же день французский посол в Лондоне Шарль Корбен направил Бонне телеграмму, в которой рассказал о беседе посла Польши в Великобритании Эдварда Рачиньского с Галифаксом. Темой беседы стало обсуждение позиции Польши по вопросу, поставленному британским кабинетом. Рачиньский не скрывал, какое сильное воздействие на польское общественное мнение оказал прямой захват рейхом Богемии, а еще больше – косвенный захват Словакии. Установив опеку над этой страной, немцы располагают базами для военно-воздушных сил, расположенными на расстоянии чуть менее 70 миль от польской границы. Однако вызванная последними событиями обеспокоенность, похоже, не изменила намерений польского правительства соблюдать видимость нейтралитета: Рачиньский категорически настаивал на невозможности для Польши подписать политическое соглашение, одной из сторон которого был бы СССР.
Со своей стороны Галифакс повторил, что ему остается только пожелать, чтобы Польше удалось заключить удовлетворительный договор с Германией по вопросу о «коридоре» и о Данциге. После этой беседы в форин офисе сформировалось весьма стойкое впечатление, что на присоединение Польши к декларации четырех стран рассчитывает не приходится. Кадоган сказал Корбену, что «во время уик-энда состоятся консультации членов английского кабинета с целью выработки плана действий». Корбен указывал, что по его представлению до настоящего времени Варшава не получила ни одной надежной гарантии о возможной помощи со стороны Англии в случае германской агрессии. Корбен обращал внимание Бонне, что именно этот момент необходимо прояснить, прежде чем правительство Франции свяжет себя конкретными обязательствами и процедурой. Галифакс уже имеет свое мнение на этот счет и Чемберлен, по-видимому, расположен следовать его примеру. Но некоторые их коллеги колеблются принять решение, которое бы значительно расширило действие нынешних обязательств Англии и могло бы вызвать неблагоприятную реакцию в определенных слоях общественности, а также в некоторых доминионах[180 - Documents diplomatiques fran?ais. 1932–1939, 2 sеrie, t. XV, p. 216–217.].
26 марта в Риме в своем публичном выступлении Муссолини сформулировал территориальные притязания Италии к Франции. Итальянские колониальные требования, завил Муссолини, были давно и ясно определены. «Это – Тунис, Джибути, Суэцкий канал». Французское правительство, заявил Муссолини, может отказаться от обсуждения этих проблем, но тогда оно должно будет пенять само на себя, «если пропасть, разделяющая ныне Францию и Италию, станет столь глубокой, что ее будет трудно или вовсе невозможно засыпать». Муссолини подчеркнул, что «отношения вежду государствами – это отношения силы которая и является фактором, определяющим политику страны». Муссолини снова подтвердил, что Средиземное море, включая и Адриатическое море, является «жизненным пространством Италии, в котором интересы Италии преобладают». В заключение Муссолини лишний раз подчеркнул необходимость вооружаться «до крайних пределов»[181 - «Правда», 27 марта 1939 г.].
В той же газете «Правда» некий анонимный «Обозреватель» отмечал, что выступление Муссолини вновь ставит в порядок дня вопрос о франко-итальянских противоречиях. В своем нажиме на Францию Муссолини опирается на поддержку фашистской Германии. Отнюдь не случайно выступил находящийся в Риме Геринг с заявлением, что «Германия будет на стороне Италии во все времена и при всяких обстоятельствах».
Таким образом, если германский фашизм, развертывая агрессию в Центральной и Юго-Восточной Европе, лишает Францию одного союзника за другим, подрывая таким образом французские позиции в Европе, то Муссолини в свою очередь стремится подорвать и разрушить колониальные позиции Франции. Муссолини стремится нанести удар не только Франции, но и Англии. Отсюда и характеристика Средиземного моря как «жизненного пространства» Италии. Любопытно, что Муссолини особо подчеркнул, что в понятие Средиземного моря он включает и Адриатическое. Это значит, что предстоит не только германский, но и итальянский нажим на Югославию.
Требования, предъявляемые итальянским фашизмом, свидетельствуют о том, что развертывание фашистской агрессии отнюдь не ограничивается Центральной и Юго-Восточной Европой. Она охватывает значительно более широкие пространства, посягает на непосредственные интересы так называемых больших демократических государств[182 - Там же.].
Даладье ответил Муссолини 28 марта. Наиболее важная часть его речи, переданной по радио, касалась франко-итальянских отношений. Даладье напомнил о франко-итальянских договорах, которые были подписаны в Риме 7 января 1935 года и имели своей целью «окончательно урегулировать и ликвидировать» вопросы, остававшиеся нерешенными между обеими странами. «Письмом от 17 декабря 1938 года, – заявил Даладье, – министр иностранных дел Италии Чиано сообщил нам, что он не считает более действительными договоры 1935 года. С другой стороны, в речи 26 марта этого года Муссолини заявил, что в итальянской ноте от 17 декабря 1938 года были ясно указаны итальянские колониальные претензии к Франции, имеющие свое имя. Они зовутся Тунисом, Джибути, Суэцким каналом.
Однако, – сказал Даладье, – ссылка на письмо от 17 декабря побуждала к предположениям, что документ содержал точные итальянские требования. Но итальянское письмо не содержало в себе никаких условий, оно не ставило вопроса ни о Суэце, ни о Джибути, ни о Тунисе В письме просто заявлялось, что Италия считает договоры 1935 года утратившими силу, содержались попытки оправдать эту итальянскую точку зрения. Основной аргумент, который приводится в итальянском письме, таков: завоевание Абиссинии обеспечило новые права для Италии. Нет надобности говорить, что Франция не может согласиться с этим аргументом, поскольку в действительности он означает, что каждое новое завоевание или каждая новая уступка обеспечивают новые права. Таким образом, требования, которые могли бы быть предъявлены Франции, практически были бы безграничны, поскольку каждое из них, будучи удовлетворенным, несло бы в самом себе зародыш нового требования. Сверх того, ни одно из этих требований не было сформулировано в письме от 17 декабря».
Даладье заявил: «Позиция Франции была своевременно разъяснена. Я сказал, и я повторяю, что мы не уступим ни клочка нашей территории и ни одного из наших прав». Вместе, с тем, по словам Даладье, Франция не отказывается рассмотреть предложения, которое были бы ей сделаны».
В заключение Даладье отметил, что французское правительство «останется верным своим традициям» в отношении Германии. Указав на старания французского правительства прийти к соглашению с Германией (Мюнхен, экономические переговоры в Берлине и пр.), Даладье заявил, что «захват Чехословакии и оккупация Праги германскими армиями нанесли величайший удар этим усилиям». Даладье призывал дружественные Франции народы, «живущие в Европе, а также за Ла-Маншем и за Атлантическим океаном», к «солидарности и сотрудничеству перед лицом агрессии»[183 - «Правда», 31 марта 1939 г.].
27 марта со ссылкой на ТАСС был опубликован обзор некоторых английских изданий. В частности 26 марта дипломатический обозреватель кооперативной газеты «Рейнольдс ньюс» отмечал, что основной причиной медлительности в осуществлении объединенных действий миролюбивых держав против угрозы фашистской агрессии являются разногласия среди членов нынешнего состава английского кабинета.
«Министр иностранных дел Галифакс, – пишет обозреватель, – при поддержке военного министра Хор-Белиша и морского министра Стэнхопа требует немедленного заключения соглашения между Англией, Францией, Советским Союзом и Польшей. Чемберлен, которого поддерживает министр финансов Джон Саймон, преднамеренно проявляет некоторое «колебание», чтобы тем самым выиграть время.
Такая тактика Чемберлена и Саймона – этих двух авторов мюнхенского соглашения – имеет целью подготовить почву для того, чтобы еще раз отказаться от принципа коллективной безопасности в пользу новой попытки сговориться с фашистскими державами. Премьер-министр, несмотря на то, что большинство в консервативной партии высказывается в пользу создания единого фронта миролюбивых держав, все еще продолжает заявлять, что Англия не может взять на себя «неопределенные» обязательства. Он пытается доказать, что всякие решительные действия со стороны миролюбивых держав могут сильно возбудить Германию. Наконец, Чемберлен вместе с Бонне предпринимает новую попытку оторвать дуче от «оси Рим – Берлин» путем переговоров о французских уступках».
В дипломатических кругах Лондона, писал в заключение обозреватель, считают, что отсутствие каких-либо конкретных результатов от всех дипломатических переговоров, которые ведутся в течение нескольких дней, даст возможность Гитлеру закрепить свое господствующее положение в Литве и в балканских государствах и подготовить ультиматум Польше.
26 марта английская воскресная консервативная печать уже не скрывала того, что фактически, как пишет политический обозреватель газеты «Обсервер», «проект декларации четырех держав умер». Официально, все еще утверждают, что этот проект будет рассматриваться вместе с Беком, когда последний прибудет в Лондон, но на самом деле проект провалился. Неделю назад, 19 марта, в ответ на советское предложение созвать совещание шести держав Галифакс предложил Майскому проект декларации четырех держав и в подкрепление своего предложения заявил, что, мол, созыв конференции будет затяжным делом, а в данный момент необходимо немедленно принять меры. Вчера же, продолжал обозреватель, – и в этом заключается весь комизм положения, – было решено, что обсуждение проекта «немедленных и срочных действий» откладывается еще на 10 дней.
Как выяснилось, в результате бесед в Лондоне Чемберлена и Галифакса с Бонне, французское правительство «не слишком жалеет о провале проекта декларации четырех держав». Французское правительство полагает, что необходимо лишь укреплять англо-французский союз.
