скачать книгу бесплатно
18 марта ответной нотой Литвинов подтвердил получение нот от 16-го и 17-го марта, и, дабы ни у кого не возникло ложного впечатления о якобы безразличном отношении Кремля к событиям в Чехословакии, изложил ответную ноту Советского правительства правительству Германии.
Москва заявляла о том, что не считает правильными утверждения о том, что Чехословакия представляла угрозы европейскому миру, поскольку именно там, едва ли в единственном месте в Европе, были действительно обеспечены внутреннее спокойствие и внешняя миролюбивая политика.
Кремль заявлял, что нет конституций держав, которые давали бы право главе государства без согласия своего народа отменить его суверенитет, и вряд ли бы какой-либо народ добровольно согласился на уничтожение своей самостоятельности и свое включение в состав другого государства, а тем более если этот народ – чехи. Гаха, подписывая берлинский акт от 15-го марта, не имел на это никаких полномочий, поскольку никакого волеизъявления чехословацкого народа не было, и он действовал в явном противоречии с Чехословацкой конституцией. Поэтому означенный акт не может считаться имеющим законную силу. Поэтому оккупация Чехии и образование протектората Богемии и Моравии являются произвольными, насильственными, агрессивными.
СССР не признавал законным и отвечающим нормам международного права включение в состав рейха Чехии и Словакии. Действия Германии не только не устранили какой-либо опасности миру, а, наоборот, создали и усилили такую опасность, нарушили политическую устойчивость в Европе, и нанесли новый удар чувству безопасности народов[97 - АВП РФ, ф. 06, oп. 1, п. 7, д. 62, л. 14–16. Известия, 20 марта 1939 г.].
Ноты правительства Германии и нота Правительства СССР (хоть иностранные газеты (в изложении газет советских) о ней потом и писали, что она написана в «чрезвычайно решительных выражениях», и что это свидетельствует о том, что «СССР не признает аннексию Чехословакии»[98 - «Известия» 21 марта 1939 г.]), на самом деле куда более мягкие, чем могли бы быть с учетом важности событий и откровенно враждебных отношений, сложившихся между СССР и Германией после Мюнхена. Все ноты не были настолько категоричны, чтобы не оставить Германии и Советскому Союзу возможности для маневра. В январе Гитлер уже дал понять, что он хочет улучшения отношений с Россией, а ответная нота Сталина была, судя по всему, первой официальной реакцией на потепление гитлеровского тона. Правительства Англии и Франции ответили куда резче, и 17 марта даже отозвали, пусть и временно, своих послов из Берлина[99 - Правда, 18 марта 1939 г.]. В ответ на это 20 марта из Парижа «для доклада» был вызван германский посол в Париже фон Вильчек. В тот же день из Лондона выехал посол Герберт фон Дирксен[100 - Там же, 21 марта 1939 г.]. Такие шаги как известно, является последним перед разрывом дипломатических отношений. Правительство США, вынужденно признав де-факто присоединение к Германии чешских областей, отказалось признать наличия каких-либо оснований для вышеуказанного статута[101 - Там же, 23 марта 1939 г.].
А Советский Союз, наоборот, стал активно сотрудничать с предприятиями, расположенными на оккупированной территории, а потом и запросил разрешения на открытие торгового представительства в Праге, что стало фактическим признанием аннексии Чехословакии притом, что юридического акта непризнания так никогда и не появилось.
В советских газетах ноту Правительства СССР опубликовали только 20 марта, но, возможно, это объясняется нехваткой газетных площадей: в те дни проходил XVIII съезд ВКП(б), и газеты печатали выступления делегатов партийного форума. Ноты Германии, которую пока еще называли агрессором, советские газеты не поместили.
17 марта Чемберлен в Бирмингеме на собрании консервативной партии высказался по вопросу о германской агрессии в Чехословакии, которая, по его словам, «потрясла мировое общественное мнение, как ни одно событие со времени установления нынешнего строя в Германии».
Чемберлен всячески оправдывал Мюнхен и свою роль во время заключения мюнхенского соглашения, в то же время всячески доказывая, что он был обманут Гитлером. В раздраженном тоне под аплодисменты собрания Чемберлен заявил, что в качестве одного из лиц, подписавших мюнхенское соглашение, он рассчитывал, что при решении столь важных вопросов с ним будут консультироваться. Однако Гитлер полностью взял инициативу в свои руки. В тот момент, когда президент Чехословакии еще не был осведомлен об истинном положении вещей и был не в силах оказать сопротивление, германские войска уже вступили в Чехословакию и подходили к Праге.
Чемберлен выразил сожаление в связи с методами, примененными нацистами, и упомянул о зловещей деятельности гестапо на оккупированных Германией территориях. Чемберлен напомнил также о преследованиях евреев и политических деятелей, враждебных фашизму, и упомянул о скорбной доле чешского населения, потерявшего независимость и свободу. Он заявил, что симпатии всей Англии, безусловно, на стороне чехов.
Чемберлен затем заявил: «Где же право на самоопределение наций, о котором с таким жаром говорил Гитлер в Берхтесгадене? (В сентябре 1938 года Чемберлен дважды приезжал к Гитлеру с целью решения судьбы Судетской области Чехословакии. По итогам этих переговоров и было подписано пресловутое Мюнхенское соглашение, в результате которого Судеты были переданы Германии, а в марте 1939 года Чехословакия прекратила свое существование как суверенное государство. – Л.П.). Нам заявляют, что беспорядки в Чехословакии угрожали безопасности Германии. Однако кто же может серьезно поверить тому, что подобные беспорядки могли в какой-то мере отразиться на столь великой державе? Если даже предположить, что подобные беспорядки действительно имели место, разве они не были вызваны влиянием извне? Неизбежно возникает вопрос: даже если все это и так, является ли все это достаточным основанием для того, чтобы нарушить неоднократно дававшиеся торжественные заверения; как можно после этого полагаться на какие-либо новые заверения, исходящие из того же источника? Уместно будет, по всей вероятности, поставить в отношении Германии и другой вопрос: являются ли данные события окончанием старой авантюры или началом новой? Последняя ли это атака или за ней последуют другие? Не является ли все это дальнейшим шагом в осуществлении попытки добиться силой господства над всем миром?
Все это – значительные вопросы, заслуживающие серьезнейшего изучения не только со стороны соседей Германии, но и со стороны других стран, причем, может быть, не только стран Европы. Подобное изучение уже началось и, очевидно, будет и впредь продолжаться. Вполне естественно, что в первую очередь этим займутся Британская империя и Франция. Однако мы не сомневаемся в том, что и другие страны, зная, что мы не останемся равнодушными к тому, что происходит в Юго-Восточной Европе, пожелают обратиться к нам за консультацией и советом»[102 - «Известия», 18 марта 1939 г., «Правда», 19 марта 1939 г.].
В тот же день заместитель министра иностранных дел Великобритании
Роберт Ванситтарт пригласил к себе Майского и, говоря об оккупации Чехии и независимости Словакии, указал, что в умонастроениях английских политиков произошел поворот, что возврата к мюнхенской политике «умиротворения» не будет. Ванситтарт указал на редкое единодушие английской прессы в оценке поведения Гитлера. Наступает новая эра, когда должен восторжествовать вектор на создание мощного антигерманского блока. В связи с этим Ванситтарт хотел обменяться с полпредом мнениями, как лучше можно было бы использовать в этих целях создавшуюся ситуацию. Однако действовать надо быстро, ибо Гитлер, упоенный своими успехами, не будет долго ждать, и уже вскоре может продолжить свою экспансию, и пока еще трудно сказать, пойдет он на Запад или на Восток. Мемель и Данциг, видимо, под непосредственным ударом. Весьма вероятно, что ближайшим крупным объектом Гитлера станет Румыния. Остановить экспансию Германии можно только быстро создав блок с участием СССР, Англии и Франции, в дальнейшем включив в него все другие угрожаемые государства – Польшу, Румынию, скандинавские страны и т. д. Ванситтарт надеется на визит Бека в Лондон. Завтра в Москву отправляется Хадсон. Значение его поездки в нынешней обстановке далеко выходит за рамки, которые мыслились, когда она впервые была решена. Однако в отношениях между Францией и СССР чувствуется холод, и необходимо что-либо сделать для улучшения этих отношений.
Ванситтарт спросил полпреда, сделает ли Советское правительство со своей стороны заявление о таком улучшении? Майский сказал, что, по его мнению, Кремль в данном вопросе вряд ли выступит с инициативой. (А почему бы и не проявить инициативу? Предложение своевременное и очень выгодное, а ситуация беспроигрышная! Если сработает – ура! Мы – главные борцы за мир, по нашей инициативе и под нашим нажимом началось, наконец, формирование блока миролюбивых государств, и мы по праву займем в этом блоке руководящие позиции. Не получилось – ну что ж, вы сами виноваты, мы же вам предлагали. Тем более, что непосредственной угрозы для Советского Союза не то что не было, но даже и не предвиделось. Но в той ситуации, когда в Англии и во Франции стали отчетливо понимать, что, во-первых, объединение против Гитлера необходимо, и, во-вторых, без СССР любой блок государств теряет всяческий смысл, Сталин, похоже, всерьез опасался, что его инициативы могут быть поддержаны. Он боялся, что будет создана эффективная система противодействия агрессии, и тогда отвертеться от участия в ней будет очень сложно. – Л.П.).
Застав полпреда врасплох, Ванситтарт спросил: «Если Румыния станет сопротивляться Германии с оружием в руках, окажет ли СССР ей военную помощь, т. е. не только помощь оружием и амуницией, но и посылкой своих войск?» Майский сослался на речь Сталина на XVIII съезде, заявившего, что одним из основных принципов советской внешней политики является помощь жертвам агрессии, борющимся за свою независимость, однако какой по форме будет эта помощь, заранее очень трудно предусмотреть.
Ванситтарт сказал, что понимает этот ответ, но полагает, что наступает момент, когда Англия, Франция и СССР должны заранее решить, что они будут делать в том или ином случае. Правительствам Англии и Франции надо решить, как они стали бы реагировать на германскую атаку Голландии или Швейцарии, а Советскому правительству решить, что оно собирается делать в случае германской атаки на Польшу или Румынию. Всем великим державам надо решить, хотят ли они бороться с германской экспансией. В 1938 году Гитлер осыпал ударами Европу разрозненную, неподготовленную. Сейчас для того, чтобы противостоять германской агрессии, Европа должна быть объединенной и подготовленной. Первым шагом для этого должно быть сближение между Англией, Францией и СССР, выработка общих планов действий заранее, а не в момент кризиса. Майский ответил, что до сих пор именно правительства Англии и Франции систематически саботировали всякий коллективный отпор агрессорам. Ванситтарт с этим согласился, но еще повторил, что теперь все изменится и музыка пойдет уже не та[103 - АВП РФ, ф. 059, oп. 1, п. 300, д. 2075, л. 180–184.].
В тот же день румынский посланник в Лондоне Виргил Тиля сообщил Майскому, что неделю назад правительство Германии в связи с переговорами о предоставлении концессии на разведку нефти, предъявило правительству Румынии ультиматум. Берлин заявил, что если Румыния прекратит развитие своей индустрии и через определенный срок закроет часть промышленных предприятий, и, если, сверх того, Румыния согласится весь свой экспорт направлять в Германию, то Германия, в свою очередь, гарантирует неприкосновенность границ Румынии и ее суверенитет. Правительство Румынии ультиматум отвергло. Однако 16 марта вновь был предъявлен тот же ультиматум, и в еще более угрожающей форме. В связи с этим Румыния направила через своего посланника указание немедленно информировать Уайтхолл о создавшемся положении и выяснить, на какую поддержку с его стороны Румыния может рассчитывать. Тиля видел сегодня Галифакса и его заместителей Александра Кадогана и Ванситтарта. Галифакс обещал доложить вопрос правительству и дать ответ через 2–3 дня. Тиля рассказал, что Галифакс и Кадоган настойчиво спрашивали его, окажет ли СССР помощь Румынии в случае германского нападения. Тиля, конечно, не мог сказать ничего определенного, и пытался выяснить этот вопрос у Майского, но полпред был очень осторожен и никаких авансов ему не давал[104 - Там же, л. 185–186.].
18 марта Галифакс пригласил Майского для того, чтобы обсудить демарш румынского посланника по поводу германского ультиматума Румынии, а также то, что Тиля по поручению своего правительства поставил перед правительством Англии вопрос об английской помощи Румынии в случае агрессии со стороны Германии. На вопрос Галифакса, в какой мере Румыния может рассчитывать на помощь своих соседей, Тиля ответил, что Румыния уверена в помощи со стороны Польши и Балканской Антанты[105 - Балканская Антанта – образованный 9 февраля 1934 г. военно-политический союз, с участием Греции, Румынии, Турции и Югославии для сохранения послевоенного положения на Балканах.]. На вопрос о том, насколько Румыния может рассчитывать на помощь Советского Союза, Тиля определенно ответить не смог.
Галифакс сказал Майскому, что и Англию интересует, может ли Румыния рассчитывать на советскую помощь в случае германской агрессии – в какой форме, и в каких размерах, т. е. только ли на поставку оружия и амуниции или же СССР готов оказать более активную военную поддержку. Галифакс спросил, что лично думает полпред о возможности такой помощи. Майский ничего не думал, за него думал Сталин, на чью речь на XVIII съезде полпред снова, как и в разговоре с Ванситтартом, сослался. Галифакс сказал, что в Берлине практически решен вопрос об атаке на Румынию, хотя для этого необходимо, как минимум, получить от Венгрии согласие на пропуск немецких войск через ее территорию. Майский ответил, что, несмотря на германский ультиматум Румынии, он не уверен, что Гитлер действительно намерен наступать на Восток. Этот ультиматум может быть направлен на захват всех сырьевых ресурсов Румынии, чтобы поставить их на службу Германии, в особенности нефти, которой Германии остро не хватает, как раз для того, чтобы развернуть главное наступление на Запад[106 - АВП РФ, ф. 059, оп. 1, п. 300, д. 2075, л. 189–193.].
Встречи, состоявшиеся в течение двух дней, показывают, что резкая смена обстановки в мире привела к осознанию в Англии, пусть не всеми, и пусть не в полной мере, опасности, которую представляет Гитлер для всего мира. Осознание привело к тому, что Кремль стали звать к диалогу, признав, тем самым, что без Советского Союза мир в Европе сохранить не удастся. Сталину говорили, что для сохранения мира в Европе недостаточно добрых отношений только между соседними странами, что нужно обеспечить лояльность скандинавских стран, владеющих балтийскими и североморскими коммуникациями, по которым в случае войны пойдет снабжение Германии. Сталин поступил с точностью до наоборот: с Англией, Францией, Польшей, Румынией, Венгрией, Турцией, Швецией отношения не улучшил, а с Финляндией испортил, т. е. было сделано все для того, чтобы широкая антигитлеровская коалиция не сложилась еще в 1939 году.
18 марта Литвинов в секретной записке докладывал Сталину и главе СНК Вячеславу Михайловичу Молотову, что сегодня с утра Сидс добивался срочной встречи, но сообщил лишь то, что было известно уже из шифровки Майского: Германия потребовала от Румынии монополии на весь ее экспорт, а также некоторых мер, касающихся внутренней торговли. В случае удовлетворения этого требования Германия готова гарантировать границы Румынии. Бухарест отказался удовлетворить это требование. Тиля спросил Галифакса о позиции Англии в случае нападения Германии на Румынию. Галифакс поручил Сидсу спросить Литвинова, готов ли СССР помогать Румынии. Нарком ответил, что доложит в Кремль, где может быть, также захотят предварительно знать позицию других правительств, и в частности, Англии. Между тем Сидс никаких указаний на эту позицию не делал. Нарком спросил, означает ли его запрос, что Англия готова-де помочь Румынии при условии, что другие государства также будут помогать. Посол возразил, что Лондон запрашивает Кремль не из праздного любопытства. Нарком сказал, что не отрицает заинтересованности Англии в ответе Москвы, но все же к СССР Румыния не обращалась, и советская помощь ее, вроде бы не интересует, может быть, даже не желает ее, а запрашивает Кремль об этом Англия. Сидс заметил, что географически Румыния ближе к СССР. Нарком ответил, что географию знают и румыны, а все же они обратились к Англии, и спросил Сидса, чем он это объясняет? Сидс лишь сказал, что полученная им телеграмма адресована также в Париж, из чего он делает вывод, что запрашиваются только Москва и Париж, и он хотел бы получить ответ сегодня же к вечеру. Литвинов просил у Сталина и Молотова срочных указаний, ибо отсутствие ответа тоже будет истолковано как ответ[107 - АВП РФ, ф. 06, oп. 1, п. 2, д 11, л 145–146.].
Решение по этой записке в Кремле было принято очень быстро: поздно вечером Литвинов вызвал Сидса и сообщил ему, что Правительство СССР предлагает немедленно созвать совещание с участием СССР, Франции, Англии, Польши и Румынии. Нарком объяснил, что из вопросов одного правительства другому о позиции каждого ничего не выйдет, а поэтому необходима общая консультация. Место конференции не имеет значения, но лучше всего было бы собраться в Бухаресте, что сразу укрепило бы положение Румынии. Сидс сообщил, что только что получил копию телеграммы, присланной в Лондон английским послом в Бухаресте, который просит приостановить акцию. Сидс сказал, что он не понимает, что это значит, и думает, не напутал ли румынский посланник в Англии[108 - АВП РФ, ф. 059, оп. 1, п. 313, д. 2153, л. 143.].
Пока советское руководство не особенно заботит безопасность трех прибалтийских государств – Латвии, Литвы и Эстонии, а также Финляндии, поэтому их к участию в конференции не приглашают. Вскоре, однако, эта позиция кардинально изменится. Кроме того, нарком в ряду государств, которые, по его мнению, должны были принять участие в конференции, забыл упомянуть Турцию, о чем 19 марта телеграммой известил полпредов в Лондоне и Париже[109 - АВП РФ, ф. 059, оп. 1, п. 302, д. 2092, л. 139.]. В телеграмме, направленной на следующий день в Лондон, Литвинов писал Майскому, что, по его мнению, Турция может пойти на подписания декларации скорее, чем Польша[110 - АВП РФ, ф. 059, он. 1, п. 301, д. 2079, л. 82.].
17 марта Даладье предложил совету министров представить на рассмотрение палаты депутатов ряд законопроектов о предоставлении правительству чрезвычайных полномочий, в частности в вопросе об отмене 40-часовой рабочей недели на предприятиях национальной обороны, реквизиции предприятий, а также в вопросах, предусматриваемых законом об организации производства во время войны[111 - «Правда», 18 марта 1939 г.].
18 марта палата депутатов французского парламента большинством в 321 голос против 264 голосов приняла решение о предоставления чрезвычайных полномочий правительству Даладье. В связи с голосованием Даладье поставил вопрос о доверии правительству. В решении палаты говорилось, что «правительство уполномочивается путем издания декретов принимать до 30 ноября 1939 года меры необходимые для обороны страны». Против законопроекта голосовали 73 коммуниста (коммунисты своим голосованием лишний раз показали, что у них нет отечества, что они всегда будут выступать за поражение своей родины. – Л.П.), 134 социалиста, 13 депутатов из «социалистического и республиканского союза», 4 «независимых левых», 17 депутатов из правящей радикал-социалистской партии, и еще несколько депутатов из мелких фракций. 6 депутатов и Эдуард Эрио, председательствовавший на заседании палаты, воздержались.
Даладье заявил, что на основе чрезвычайных полномочий правительство немедленно предпримет важные оборонные мероприятия, проведет экономические декреты, удлиняющие рабочий день, и т. д. Правительство отказывалось взять на себя какие-либо обязательства в вопросе о сроках полномочий палаты депутатов или в вопросе о форме избирательной системы.
19 марта сенат подавляющим большинством голосов принял решение о предоставлении чрезвычайных полномочий правительству Даладье[112 - Там же, 20 марта 1939 г.].
20 марта французское правительство, на основе полученных накануне чрезвычайных полномочий приняло 16 декретов:
1) о предоставлении правительству права призывать в армию лиц, находящихся в долгосрочном отпуске, и запасных;
2) об увеличении офицерских и унтер-офицерских кадров армии;
3) о разделении на две части 6-го военного округа (охватывающего пограничные с Германией и Бельгией департаменты Франции);
4) об установлении первоочередности для промышленных заказов на нужды национальной обороны;
5) об увеличении продолжительности рабочего дня и оплате дополнительных рабочих часов;
6) о коллективных договорах в авиационной промышленности;
7) о провинциальных биржах труда;
8) о порядке выдачи правительственных авансов;
9) об увеличении числа инженеров в военной промышленности;
10) о включении в генеральный секретариат министерства национальной обороны управления по контролю за производством и распределением военных материалов;
11) о призыве технического и административного персонала, приписанного к военной промышленности;
12) об увеличении кадров административного персонала в авиации;
13) о военной информации;
14) об организации центрального информационно-оперативного бюро при главе правительства;
15) о реквизициях для нужд национальной обороны;
16) о реорганизации сталелитейных заводов.
Принятые французским правительством декреты предусматривали увеличение офицерского состава пехотных частей французской армии примерно на 1,5 тыс. человек (до 31 060 человек кроме генералитета). Предусматривалось также увеличение унтер-офицерского состава на 2 500 человек. На оборонных предприятиях продолжительность рабочего времени может быть доведена на основе чрезвычайных декретов до 60 часов в неделю. Это увеличение продолжительности рабочего дня распространяется
не только на предприятия военно-морского и авиационного ведомств, но и на прочие предприятия, связанные с работой на оборону: на угольную и металлургическую промышленность, и т. д.[113 - Там же, 22 марта 1939 г.]
Как видим, французское правительство весьма серьезно отнеслось к угрозам, которые таили в себе последние действия Германии в Европе, и это еще до того, как обнаглевший вконец Гитлер захватил Мемель. Французы ощущали опасность войны, и осуществили серьезные мероприятия, мобилизующие экономику и вооруженные силы. А вот Советский Союз, который постоянно кричал, что на него хочет напасть Германия, и поэтому он де заключил пакт с Гитлером, в августе 1939 года никакой опасности не видел, и поэтому никаких мер к отражению мнимой агрессии не принял.
18 марта государственный департамент США опубликовал официальное заявление, в котором резко осудил новый акт германской агрессии в отношении Чехословакии. В заявлении указывалось, что правительство США не может не выразить от имени всей страны осуждения действий, повлекших временное уничтожение свободы и независимости народа, с которым США поддерживали особенно дружественные отношения. Правительство США неоднократно осуждало политику военной агрессии и всегда указывало на необходимость соблюдения договоров, обязательств и невмешательства какой-либо страны во внутренние дела другой страны[114 - Там же, 19 марта 1939 г.].
На следующий день Министерство финансов США сообщило о введении с 23 апреля дополнительных пошлин в размере 25 % на германские товары в связи с тем, что германское правительство субсидирует экспорт. Это решение должно было еще более ограничить американскую торговлю с Германией. В 1938 году американский импорт из Германии составлял 64 миллиона долларов против 92 млн. долларов в 1937 году[115 - Там же, 20 марта 1939 г.]. При катастрофической нехватке у Рейхсбанка валюты, введение по сути дела запретительных пошлин на германские товары, больно било по загибающейся социалистической экономике рейха. Решение министерства финансов США было продиктовано, скорее, политическими чем экономическими соображениями: пока Гитлер Чехословакию полностью не оккупировал, американцев не очень пугало дотирование экспорта германским правительством. Кстати говоря, то, что правительство Германии субсидировало экспорт, по сути, демпингуя на внешнем рынке, лишний раз говорит о том, что в экономике страны дела шли из рук вон плохо: ради получения иностранной валюты приходилось раскручивать инфляцию, печатать бумажные деньги, и ими уже выдавать экспортные субсидии.
21 марта правительство США в ноте, направленной Германии заявило, что США отказываются признать германский захват Чехословакии[116 - Там же, 22 марта 1939 г.].
20 марта большинство лондонских газет в той или иной форме сообщало, будто на заседании английскою кабинета 18 марта было принципиально одобрено предложение о заключении соглашения с Советским Союзом, Францией, и другими державами в целях организации сопротивления дальнейшей германской агрессии.
Дипломатические обозреватели как консервативных, так и либеральных газет подчеркивали, что сила сопротивления балканских стран дальнейшей германской агрессии зависит от позиции Лондона и Парижа. Газеты указывали, что в результате теперешней политики Англии некоторые юго-восточные государства начали искать соглашения с Германией. Однако английское правительство теперь якобы пересматривает свою политику.
Газета «Таймс» ограничилась туманным заявлением, что опасность, вызванная германской агрессией, «превращает страны, где эта опасность ощущается, в естественных союзников». Более решительно высказалась консервативная «Дейли телеграф энд Морнинг пост», потребовав в своей передовой статье немедленного проведения в жизнь «совершенно новой внешней политики, которая стала необходимой в результате последней недели». Румынское правительство, пишет далее газета, обратило внимание Англии на тот факт, что последняя до сих пор не сделала ясного заявления о том, как она предполагает оказать сопротивление германской агрессии. Этот вопрос по мнению газеты не может оставаться без ответа.
Либеральная «Ньюс кроникл» подчеркивала, что политика сближения с другими странами, готовыми оказать сопротивление агрессии, является лишь возвращением к старой политике коллективной безопасности, от которой никогда не следовало отказываться[117 - Там же, 21 марта 1939 г.].
19 марта Майский сообщил Галифаксу ответ Советского правительства о его отношении к германскому ультиматуму Румынии. Министр уже знал содержание этого ответа от Сидса, однако некоторые детали, например, указание наркома на длительность и сложность переговоров между разными столицами, он услышал впервые. Галифакс сообщил, что он уже консультировался с Чемберленом по вопросу о предлагаемой Москвой конференции, и они пришли к выводу, что это было бы преждевременным, ибо опасно созывать конференцию без уверенности в ее успехе. (Вполне здравая позиция: провал конференции мог надолго, если не навсегда, дискредитировать саму идею создания системы коллективного отпора агрессорам. Опасения же, и достаточно обоснованные, у англичан были, главным образом, по поводу позиции Советского Союза, не скрывавшего своего стремления обуздать агрессора при помощи исключительно военной силы. Такие действия вместо заявленной цели сохранить мир в Европе привели бы к большой войне. – Л.П.). Поэтому в качестве первого шага Уайтхолл предлагал правительствам Советского Союза, Польши и Франции опубликовать совместную декларацию о том, что все эти правительства заинтересованы в сохранении целостности и независимости государств на востоке и юго-востоке Европы. Галифакс подчеркнул, что эту декларацию важно опубликовать как можно скорее. Следующий шаг в выработке мер противодействия агрессии в Европе, по словам Майского, виделся Галифаксу в таком виде: «Турции, Румынии, Греции, Болгарии, Югославии и другим якобы миролюбивым (выделено мной: в миролюбие перечисленных государств Майский не верил, и речь Галифакса интерпретировал по-своему. – Л.П.) государствам будет предложено присоединиться к декларации, в связи с чем возможна конференция всех названных держав совместно с перечисленной первоначально четверкой»[118 - АВП РФ, ф. 059, оп. 1, п. 300, д. 2075, л. 198–199.].
В тот же день Литвинов писал Майскому, что многое в дальнейшей политике Англии будет зависеть от того, с каким настроением Хадсон вернется из Москвы. В Кремле думают, что Хадсон вряд ли сможет рассеять существующие подозрения и недоверие, поскольку он не уполномочен и не будет делать каких-либо конкретных предложений, а хочет выслушивать предложения от Советского правительства, однако таких предложений не последует. «Мы пять лет на внешнеполитической арене занимались тем, что делали указания и предложения об организации мира и коллективной безопасности, но их не только игнорировали, но поступали наперекор им. Если правительства Англии и Франции действительно меняют свою линию, то пусть они, либо высказываются по поводу ранее делавшихся Советским правительством предложений, либо сами что-то конкретное предлагают. Надо инициативу предоставить им. Переговоры, вероятно, ограничатся обменом взаимными заверениями в готовности к сотрудничеству, без того чтобы сотрудничество сдвинулось с места»[119 - АВП РФ, ф. 06, oп. 1, п. 4, д. 34, л. 42–46.].
Советское руководство было заранее настроено негативно к важным инициативам Уайтхолла, и к переговорам Хадсона, которым в Англии придавали большое значение, и все сделало для того, чтобы эти переговоры закончились провалом. Стоит ли поле этого удивляться, что Хадсон, так и не сумев растопить лед отчуждения, ни до чего не договорившись, досрочно прервал переговоры и, несолоно хлебавши, отбыл из Москвы.
20 марта Галифакс выступил в палате лордов с большой речью о последних событиях в Чехословакии. Так же как и Чемберлен в своей бирмингемской речи 17 марта, Галифакс пытался доказать, что при заключении мюнхенского соглашения трудно было предвидеть, каковы были истинные намерения Гитлера. Включение чехов в германскую империю свидетельствует о том, что Гитлер просто был неправдив.
Затем Галифакс, останавливаясь на событиях предшествовавших германскому захвату Чехословакии, указал, что английское правительство придает особое значение тому факту, что два чешских города были оккупированы германскими войсками в тот момент, когда Гаха и Хвалковкий находились на пути в Германию, т. е. до того, как еще вообще состоялись какие-либо переговоры между представителями Чехословакии и Германии. Это дает основание сделать заключение, что Гитлер вообще не был намерен вести переговоры с представителями чехословацкого правительства и что, когда последние прибыли к Гитлеру, им был вручен ультиматум и под угрозой силы они должны были подписать его. Разговоры о том, сказал далее
Галифакс, что чехи представляли угрозу мирному существованию Германии, вряд ли могут быть приняты всерьез. Во всех германских объяснениях по поводу оккупации Чехословакии нет каких-либо оправдывающих эту оккупацию аргументов. Все здесь решалось силой, превосходство в которой находилось на стороне Германии.
Галифакс вынужденно признал, что последние события в Чехословакии усилили тревогу в Юго-Восточной Европе. Галифакс заявил, что, если даже на сегодняшний день Румынии может быть и не угрожает непосредственная опасность, румынское правительство, так же как и правительства других стран Юго-Восточной Европы, имеет все основания серьезно опасаться тех событий, которые происходили в течение последних дней.
В тот же день в палате общин Чемберлену задали вопрос: «Намерено ли правительство признать де-юре германскую аннексию Чехии и Моравии?» Чемберлен ответил: «Прежде чем сделать заявлении по этому вопросу, правительство Англии должно вместе с другими правительствами полностью обсудить все последствия германских действий против Чехословакии.
Далее Чемберлен заявил, что из его речи в Бирмингеме палата общин может понять, какое серьезное значение придает правительство событиям в Чехословакии. Правительство уделяет особое внимание положению, создавшемуся в результат этих событий. Оно уже связалось по этому вопросу с правительствами других стран. Чемберлен обещал в ближайшее время сделать более полное заявление об отношении английского правительства к событиям в Чехословакии. На вопрос лидера лейбористов в палате общин Эттли, с какими правительствами поддерживает контакт английское правительство, Чемберлен ответить отказался[120 - «Правда», 21 марта 1939 г.].
20 марта полпред в Париже Яков Захарович Суриц[121 - 7 апреля 1937 г. Суриц, у которого отношения с Гитлером и тогдашним министром иностранных дел К. фон Нейратом не сложились по причине пятого пункта, был отозван в Москву и тут же назначен полпредом во Францию. В конце марта 1940 г., т. е., еще до того, как вермахт начал свое наступление на Бельгию, Голландию и Францию, французское правительство за недопустимые высказывания объявило Сурица персоной нон грата. 29 марта Суриц был освобожден от занимаемой должности. («Известия», 27 марта 1940 г.). Вернувшись в Москву Суриц работал советником в НКИД, а после войны – послом в Бразилии.] посетил Бонне, который согласился с советскими предложениями о созыве международного совещания, но сказал, что ему необходимо проконсультироваться в Лондоне и Бухаресте. Бонне добавил, что в число участников совещания, намеченных Советским правительством, стоит включить Югославию. Бонне ознакомил Сурица с содержанием его бесед с послами Румынии и Польши. Посол Румынии Георге Татареску сказал, что Румыния не получала ультиматума из Берлина, но, тем не менее, указал на исключительную серьезность германской угрозы, нависшей над Румынией, спросил, предоставит ли Франция помощь его стране. Бонне ответил, что Франция в одиночку такой помощи оказать не сможет, и что необходимо выяснить позицию других заинтересованных держав, в том числе и Советского Союза. Татареску подчеркнул, что в первую очередь необходимо оказать давление на Польшу и Венгрию. Что касается Советского Союза, то Татареску особенно упирал на роль, сыгранную Россией в прошлом, и роль Советской России как «экспонента коммунизма». На вопрос Бонне, следует ли из слов Татареску, что Румыния не хочет советской помощи, тот ответил, что такой вывод пока делать рано, и что речь идет лишь о необходимости в данном вопросе соблюдать осторожность. (Слова Татареску можно интерпретировать в том смысле, что, многие страны, в особенности, малые, «миролюбивого» Советского Союза опасались ничуть не меньше, чем агрессивных Германии и Италии. – Л.П.). Суриц указывал в телеграмме, что он не исключает, что Бонне не очень хочет воевать за Румынию, поэтому он стремится к тому, чтобы получить и от Советского правительства более уклончивый ответ, намеренно пытаясь усилить недоверие к Румынии. Впрочем, Суриц не исключал, что в данном конкретном случае Бонне говорил правду[122 - АВП РФ, ф. 059, оп. 1, п. 302, д. 2089, л. 134–135.].
В тот же день Майский писал в Москву, что аннексия Чехословакии произвела громадное впечатление на все слои английского населения, вызвав всеобщее разочарование мюнхенской политикой и негодование против Германии, вплоть до самых оголтелых консерваторов. Случилось то, чего больше всего старался избежать Чемберлен: между Англией и Германией пролегла глубокая политическая и морально-психологическая борозда, которую заровнять будет нелегко. Какие-либо переговоры между Лондоном и Берлином в ближайшем будущем невозможны. Даже Дюсельдорфское соглашение, которое Англия считает выгодным, фактически аннулировано. (Сталин мог торжествовать – ведь именно на то, чтобы Англия, Франция и Германия не смогли договориться, и была направлена деятельность Кремля, Наркомата иностранных дел, полпредств в Риме, Берлине, Лондоне и других европейских столицах. Именно этим занимался и Коминтерн, Исполком которого – штаб мировой революции, откуда шли директивы всем компартиям мира – базировался в Москве. – Л.П.).
Очень сильно возросла тревога за будущее, и усилилось осознание необходимости коллективного отпора агрессорам. Отсюда довольно крутой поворот в сторону Советского Союза. Советские дипломаты и работники полпредства в Лондоне сейчас в большой моде: последние дни многие государственные деятели и политики Англии хотят видеться и разговаривать с ними. Пресса раздувает всякие сведения о мощи Советского Союза, его вооруженных сил. Сегодня «Ивнинг стандарт» напечатала, что СССР имеет 18 млн. обученных резервов и 40 тыс. самолетов. (Такую информацию можно было принять и как комплимент, и как угрозу. Впрочем, такого количества самолетов у Советского Союза никогда не было. – Л.П.). Очевидно, что антигерманская волна поднялась сейчас выше, чем когда бы то ни было до сих пор, и массовая тяга к сотрудничеству с СССР и к созданию блока мирных держав очень велика. Однако Майский полагал, что было бы опасно переоценивать значение всех этих благоприятных показателей.
Во-первых, нынешние настроения могут постепенно сойти на нет, особенно если в ближайшее время не случится каких-либо новых актов агрессии со стороны Гитлера или Муссолини. Во-вторых, – и это куда более важно, – пока Чемберлен остается премьером, трудно ожидать каких-либо прочных и серьезных сдвигов во внешней политике Англии. Хоть он и провалился со своей мюнхенской политикой, и престижу его нанесен весьма чувствительный удар, но несомненно, что лишь давление общественного мнения мешает ему продолжать старую линию. Поэтому Чемберлен пока выжидает и лавирует. В последних речах он активно протестует против действий Гитлера, но прямо не заявляет о конце политики «умиротворения» и ничего не говорит о попытках консультации с Кремлем. При первой возможности он, несомненно, вернется на старую дорогу. Поэтому, пока он возглавляет кабинет, нельзя верить в глубину сдвига в политике Уайтхолла и в серьезность его намерений вести борьбу с агрессорами. Речь Чемберлена в Бирмингеме опять значительно укрепила его положение, и вопрос о реформе кабинета пока с повестки дня снят. Не исключено, что данный вопрос вскоре вновь станет актуальным, но общее впечатление таково, что даже и в этом случае шансы на уход Чемберлена не велики. Главная беда состоит в том, что лейбористская оппозиция весьма худосочна и больше всего боится прийти к власти в такой трудный момент. В конечном итоге нынешнюю «вражду» к Германии и «симпатии» к Советскому Союзу приходится принимать очень осторожно в отношении их глубины и длительности[123 - АВП РФ, ф. 059, оп. 1, п. 300, д. 2076, л. 9–11.].
20 марта Ванситтарт снова пригласил Майского. На этот раз он был в весьма приподнятом расположении духа, сказал, что дела идут хорошо, что уже близка цель, за которую он столько лет боролся, и декларация о которой накануне говорил полпреду Галифакс, уже направлена в Москву, Варшаву и Париж. Это первый шаг на пути к созданию блока миролюбивых государств. Не так важно, что именно будет написано в декларации, – важен сам факт коллективного выступления четырех держав против агрессоров. Особенно важно то, что Англия и СССР оказываются в одном лагере и совместно строят фронт против Германии и Италии. Вокруг декларации очень быстро объединятся все другие миролюбивые государства. Но время не ждет, и надо торопиться. Антигерманские настроения в Англии сейчас очень сильны, и возврата к политике «умиротворения» больше не будет. Однако в правительственных кругах есть люди, которые саботируют переход к новой политической линии. Они сейчас спекулируют на том, что вокруг декларации начнется длительная дипломатическая возня, что подписание ее затянется на долгое время, и что в результате весь эффект данного шага пропадает. Ванситтарт выразил надежду, что ничего подобного не случится и что в ближайшие дни декларация будет подписана, и можно будет сразу же переходить к подготовке следующего шага[124 - АВП РФ, ф. 059, oп. 1, п. 300. д. 2076, л. 3–4.].
20 марта в Берлине Риббентроп заявил министру иностранных дел Литвы Юозасу Урбшису, что Германия хочет присоединить, точнее говоря, вернуть себе Мемель (Клайпеду), отошедший к Литве после мировой войны. Если литовское правительство не уйдет из Мемеля добровольно, то там немедленно начнутся беспорядки, что повлечет вмешательство германских вооруженных сил. Если же во время беспорядков погибнет хотя бы один немец, германская авиация сравняет с землей Ковно[125 - Ковно – (Каунас), до момента передачи Литве Вильно – столица Литовской республики.], а немецкие войска оккупируют всю Литву. Риббентроп предложил Урбшису связаться по телефону с премьер-министром Литвы Владасом Миронасом, и немедленно принять решение. Урбшис обещал ответить, как только вернется в Литву. Однако едва он 21 марта прибыть в Ковно, как к нему явился германский посланник и потребовал, чтобы литовская делегация прибыла в Берлин не позднее завтрашнего дня. Правительство Литвы приняло решение уступить грубой силе и передать Мемель Германии. 22 марта Риббентроп и Урбшис подписали договор о вхождении Мемеля в состав Германии и договор о ненападении. Литве оставлялось формальное право свободной торговли в Мемеле и через морской порт этого города. Кроме того, Германия обещала Литве сохранение ее суверенитета и неприкосновенность границ[126 - АВП РФ, ф. 059, оп. 1, п. 299, д. 2063, л. 31–32.].
23 марта в сопровождении немецкой морской флотилии в составе 38 больших и малых кораблей в Мемель прибыл Гитлер.
Чуть больше, чем за шесть лет, что Гитлер и его национал-социалистическая партия находились у власти, Германия без единого выстрела вернула себе Саарскую область, Рур и Мемель, присоединила Австрию и Судеты, полностью оккупировала Чехословакию. Гитлер хотел и Данциг мирным путем вернуть, но не тут то было: дальнейшие «приобретения» совершались уже силой оружия.
21 марта Сидс потребовал у Литвинова срочного приема, и сообщил ему, что румынский король уточнил, что Германия ультиматума Румынии не предъявляла, но выдвинула совершенно недопустимые экономические требования. Король сказал, что Румыния, по возможности, сопротивляется этому нажиму, но она не может этого делать бесконечно, если не получит обещания помощи от других государств. Сидс разъяснил позицию Англии: хотя слухи по поводу ультиматума Румынии сомнительны, но Уайтхолл уверен, что поглощение Чехословакии свидетельствует о том, что Гитлер полон решимости выйти за рамки той цели, которую он до сих пор себе ставил, т. е. консолидации германской расы. Теперь, когда Германия завоевала другую нацию, никакое европейское государство не может считать себя в безопасности, если недавняя акция Германии окажется частью определенной политики господства. Поэтому правительство Англии считает необходимым приступить немедленно к организации взаимной поддержки со стороны государств, признающих необходимость защиты международного общества против дальнейшего нарушения основных его законов.
Огласив заявление, Сидс вручил наркому проект декларации, которую правительство Великобритании предлагает подписать от имени Англии, Советского Союза, Франции и Польши: «Мы, нижеподписавшиеся, надлежащим образом на то уполномоченные, настоящим заявляем, что, поскольку мир и безопасность в Европе являются делом общих интересов и забот и поскольку европейский мир и безопасность могут быть задеты любыми действиями, составляющими угрозу политической независимости любого европейского государства, наши соответственные правительства настоящим обязуются немедленно совещаться о тех шагах, которые должны быть предприняты для общего сопротивления таким действиям»[127 - АВП РФ, ф. 011, оп. 4, п. 24, д. 4, л. 87.].
Комментируя проект декларации, посол, ссылаясь на мнение Галифакса, пояснил, что такая декларация отрезвит Гитлера. Литвинов заметил, что даже для такого откровенно декларативного документа, не предусматривающего каких-либо конкретных действий по обузданию агрессора, необходимы консультации для установления приемлемого для всех участников текста и принятия решения в случае, если бы какое-либо государство отказалась присоединиться к декларации. Как предполагается заставлять тех, кто откажется примкнуть к декларации, нарком не сказал.
Сидс возразил, что текст декларации никого ни к чему не обязывает, поэтому вряд ли возникнут серьезные возражения. Со стороны Франции и Советского Союза Сидс возражений не предполагает. Если Варшава откажется подписать декларацию, то она может исходить от СССР, Англии и Франции. Сидс подтвердил, что Галифакс сразу же после подписания декларации четырьмя государствами намерен предложить всем другим заинтересованным державам присоединиться к ней. Следующим этапом была бы общая конференция государств, подписавших декларацию и присоединившихся к ней. Сидс надеется, что, по крайней мере, со стороны СССР не будет возражений, поскольку и без того советская позиция не всеми и не везде понимается однозначно. Литвинов возмутился, и напомнил Сидсу о многочисленных призывах, с которыми Советское правительство обращалось к мировому сообществу, отстаивая необходимость созыва мирных совещаний и конференций, причем Кремль всегда подчеркивал необходимость профилактических мер, чтобы предотвратить войну[128 - Там же, л. 88–90.].
21 марта было опубликовано Сообщение ТАСС: «Заграничная печать распространяет слухи, будто Советское правительство недавно предлагало Польше и Румынии свою помощь на случай, если они сделаются жертвами агрессии. ТАСС уполномочен заявить, что это не соответствует действительности. Ни Польша, ни Румыния за помощью к Советскому правительству не обращались и о какой-либо угрожающей им опасности его не информировали. (Оба фрагмента выделены мной. – Л.П.). Верно лишь то, что 18-го сего месяца британское правительство, уведомив Советское правительство, что имеются серьезные основания опасаться насилия над Румынией, запрашивало о возможной позиции Советского правительства при такой эвентуальности. Советское правительство в ответ на этот запрос выдвинуло предложение о созыве совещания представителей наиболее заинтересованных государств, а именно Великобритании, Франции, Румынии, Польши, Турции и СССР. Такое совещание, по мнению Советского правительства, давало бы наибольшие возможности для выяснения действительного положения и определения позиций всех его участников. Британское правительство нашло, однако, это предложение преждевременным»[129 - «Известия», 21 марта 1939 г.].
Обычное сообщение ТАСС, коих были десятки и сотни. Сначала создается информационный повод, проверить который нет никакой возможности. Самое правдивое в мире государственное информационное агентство, употребляя незнакомые читателям словечки, такие, как «эвентуально», возмущенно рассказывает о том, что некая, априори, лживая, но при этом совершенно безымянная заграничная печать – то ли вся, то ли какая-то бульварная газетенка заштатного провинциального городка в государстве, которое не на каждой карте обозначено, распространяет слухи о том, что СССР кому-то предлагает свою помощь. А опровергается то обстоятельство, что к СССР кто-то обращался за помощью.
21 марта Риббентроп изложил послу Польши Юзефу Липскому предложения правительства Германии по данцигскому вопросу: Данциг, как самостоятельная единица входит в состав рейха. Германия получает право на строительство экстерриториальной железнодорожной линии и автострады, которые связывали бы Германию с Восточной Пруссией[130 - Данцигский или Польский коридор – территория Польши, которая отделяла германский эксклав Восточную Пруссию от основной территории Германии, в том числе и ближайшей к ней Померании. Территория Польского коридора была передана Польше после мировой войны, по Версальскому договору. «Коридор», шириной от 30 до 200 км обеспечивал доступ из Польской Померании вдоль нижнего течения реки Висла к побережью Балтики протяженностью 71 км. Коридор включал в себя новое Поморское воеводство, но не включал город Данциг.].
23 марта Риббентроп писал послу Германии в Варшаве Гансу фон Мольтке, что польскому правительству можно заявить, что международное положение Польши в результате передачи Германии Данцига только укрепится, а также то, что обе державы могут проводить единую восточную политику, поскольку их интересы по «защите от большевизма» совпадают[131 - Akten zur deutschen ausw?rtigen Politik, 1918–1945. Ser. D. Bd. 6. S. 58–72.].
26 марта Липский сообщил Риббентропу, что польское правительство отклонило предложения Германии об урегулировании данцигского вопроса и о строительстве экстерриторильных автомобильной и железнодорожной магистралей через Польский коридор[132 - Год кризиса. 1938–1939. Документы и материалы в двух томах (далее – Год кризиса…), М., 1990 Политиздат, Т. 2, С.391.].
Польский посол в Лондоне посетил форин офис с целью опровергнуть сообщения о том, что Польша якобы ведет переговоры с Германией по поводу удовлетворения некоторых ее требований[133 - «Правда», 29 марта 1939 г.].
21–22 марта в Лондоне в связи с захватом Германией Чехословакии и угрозой германской агрессии в отношении Румынии и Польши, проходили переговоры между Бонне, Чемберленом и Галифаксом[134 - Documents on British Foreign Policy. 1919–1939. Ser. 3. Vol. 4. P. 423–427, 457–463.]. Бонне настаивал на немедленном введении в Англии конскрипции – всеобщей воинской повинности. Без этой меры невозможно создание боеспособной армии, а значит, невозможна никакая серьезная политика по организации системы коллективного отпора агрессору. Англичане ничего определенного по этому вопросу не сказали. Не отказываясь прямо и даже давая понять, что они за конскрипцию, они не обещали введения ее в ближайшее время. В ходе переговоров была достигнута окончательная договоренность, оформленная к тому же соглашением о взаимной поддержке в случае нападения Германии на Голландию или Швейцарию. Бонне настаивал на принятии Англией твердых обязательств в отношении Польши и Румынии и доказывал, что без этого условия ни Польша, ни Румыния не станут участвовать в каком-либо блоке против Германии. Бонне подчеркивал, что и Варшава, и Бухарест, куда в большей степени опасаются «дружбы» Советского Союза, чем «вражды» с его стороны. Таким образом, Бонне зондировал почву на предмет получения для Польши и Румынии английских военных гарантий, дабы вообще не привлекать Советский Союз к участию в системе коллективной безопасности в Европе. Галифакс и Чемберлен, однако, и по данному вопросу не дали каких-либо конкретных обещаний, хотя в тот момент англичане более, чем когда-либо были готовы пойти на то, чтобы принять на себя определенные обязательства в отношении стран Восточной Европы[135 - АВП РФ, ф. 059, оп. 1, п. 300, д. 2076, л. 32–33.].
Французы, как видим, всерьез опасаясь агрессивно настроенной Германии, с которой у Франции была протяженная граница, весьма активны в деле создания системы коллективного отпора агрессору – Бонне даже поехал в Лондон, чтобы уговаривать Чемберлена и Галифакса хоть что-то сделать. Англичане тоже сложа руки не сидели, хотя до поры, до времени своих планов ближайшему союзнику не раскрывали: введение всеобщей воинской обязанности – процесс не быстрый, трудоемкий, требующий серьезной подготовки, большого количества инструкций и вообще разных бумаг. Тот факт, что конскрипция была введена в Англии чуть больше, чем через месяц после этих переговоров, говорит о том, что подготовка к этому, не слишком популярному в стране мероприятию, шла полным ходом.
Французское правительство предпринимало серьезные меры для организации совместно с Англией обороны на континенте. 28 марта по приглашению начальника генерального штаба французской армии генерала Мориса Гамелена во Францию прибыл начальник английского генштаба генерал Джон Горт в сопровождении офицеров штаба. Англичане познакомились с укреплениями линии Мажино, и присутствовали на маневрах французской армии. Еще одной целью поездки была разработка совместно с французским генеральным штабом практических форм сотрудничества английской и французской армий на случай войны[136 - «Правда», 29 марта 1939 г.].
22 марта Министерство торговли США опубликовало доклад об экономическом положении Германии. В этом докладе подчеркивалось, что Германия стоит перед лицом серьезных финансовых, экономических и торговых затруднений, которые не устранены после захвата Австрии и Судетской области. Германия имеет громадный пассив торгового баланса и испытывает острый недостаток сырья. Доказательством увеличивающегося финансового напряжения является быстрый рост количества бумажных денег, выходящий далеко за пределы, оправдываемые расширением территории. В докладе указывалось, что большинство капиталовложений направляется в правительственные предприятия (военную промышленность).
По словам газеты «Нью-Йорк таймс», доклад министерства торговли США свидетельствует о том, что «Германия не в состоянии будет выдержать продолжительную войну против демократических стран»[137 - Там же, 23 марта 1939 г.].
Вечером 22 марта Литвинов пригласил Сидса и передал ему заявление Кремля: «Солидаризируемся с позицией британского правительства и принимаем формулировку его проекта декларации. Правительство СССР незамедлительно подпишет декларацию, как только Франция и Польша примут британское предложение и пообещают свои подписи. Для придания акту особой торжественности и обязательности предлагаем подписать премьер-министрам и министрам иностранных дел всех четырех государств».
Сидс очень обрадовался ответу, сказав, что это поднимает немножко его дух, сильно упавший после вчерашнего опровержения в «Известиях». Ему сообщили, что «наши друзья немцы» якобы торжествовали по поводу этого опровержения. Никаких вопросов о советской позиции в случае отказа Польши или Франции подписать декларацию посол наркому не задавал. Литвинов сказал, что желательно предложить присоединиться к декларации четырех держав не только балканским странам, о которых говорил Галифакс, но также соседним с СССР Финляндии и странам Прибалтики, а также скандинавским странам. Литвинов сказал, что ввиду диких слухов, циркулирующих в прессе, завтра, после того как ответ Правительства СССР будет доставлен в Уайтхолл, Кремль даст об этом сообщение в печать. Посол остался этим недоволен, но ничего не сказал[138 - АВП РФ, ф. 11, оп. 4, п. 24, д. 4, л. 94.]
В телеграмме, которую Литвинов направил в тот же день Майскому и Сурицу, нарком по секрету от Сидса сообщил, что без Польши СССР декларацию подписывать не станет[139 - АВП РФ, ф. 059, оп. 1, п. 313, д. 2153, л. 162–163.].
Таким образом, Сталин, хотя пока об этом англичанам и французам прямо не говорилось, ставил свою подпись под европейской мирной декларацией в прямую зависимость от позиции Польши. Будучи уверенным, что Варшава откажется подписать документы в том виде, который предлагает Москва, и не станет участвовать в блоке стран, в котором присутствует СССР, Кремль намеренно загонял ситуацию в тупик, делая обстановку в Европе все более взрывоопасной. Своими действиями Сталин, по сути, провоцировал Гитлера к нападению на Польшу, стремясь столкнуть великие мировые державы, рассчитывая при этом остаться в стороне от большой войны, и вступить в нее в наиболее удобный для себя момент.
Интерес Кремля к Скандинавскому полуострову и скандинавским странам понятен: в случае благоприятного исхода переговоров, а также в случае начала войны, эти страны в силу своего географического положения могли бы успешно блокировать подвоз стратегического сырья, осуществляемый Германией через проливы в Балтике, а также североморскими маршрутами. Другой вопрос, что в свете политики советского руководства, направленной скорее на срыв переговоров, чем на заключение договора против агрессора, можно предположить, что привлечение к декларации Финляндии, Дании, Швеции и Норвегии, было нужно для того, чтобы эти державы, отказавшись от участия в договоре, фактически сорвали переговоры, а потом были обвинены в этом.
22 марта Даладье сказал Сурицу, что Англия вырабатывает план активного и совместного с другими странами противодействия агрессору. Ввиду пожелания, выраженного самой Румынией, остаться в стороне, круг намеченных Лондоном участников сводится к четырем державам – Англии, Франции, Советскому Союзу и Польше. Сейчас все эти государства проводят консультации. Суриц писал в Москву, что, насколько он понял из «довольно тупого изложения Даладье» (так в тексте. – Л.П.), речь идет не то о консультациях, не то, чуть ли, не о взаимной помощи с военными обязательствами. На вопрос Сурица, имеется ли в виду лишь случай нападения на Румынию, Даладье ответил: «Нет, не только против Румынии, а вообще против всякого случая агрессии». Сам Даладье уже ответил Англии утвердительно. Он обеспокоен, не сорвет ли все это дело Польша, и боится, что в случае вероятного отказа или уклончивого ответа Варшавы, Англия тоже заколеблется и откажется от своего предложения. Даладье считает достаточным сотрудничество между Англией, СССР и Францией и готов заключить соглашение только между ними. Французский премьер доказывал Сурицу, что главное сейчас – это использовать и закрепить теперешние английские настроения. Он надеется, что и Москва разделит его точку зрения. Даладье жаловался на то, что нарком обороны СССР маршал К.Е. Ворошилов очень сдержанно отнесся к намекам Наджиара о военном сотрудничестве между Францией и Советским Союзом. Французский генштаб это расценил как отказ, «но сейчас положение изменилось. Нельзя упускать возможность осуществить сотрудничество совместно с Англией[140 - АВП РФ, ф. 059, oп. 1, п. 302, д. 2089, л. 142–44.].
Вот уже и премьер-министр Франции прямо говорит об изменении своего отношения к созданию системы коллективной безопасности с участием СССР, и даже высказывает обиды на то, что его не понимают. Грех было не воспользоваться такими настроениями. Однако не воспользовались.
22 марта английский посол в Варшаве Говард Кеннард докладывал Галифаксу о первой реакции Бека на предложение Лондона. Бека, главным образом, интересовало предложение об участии Советского Союза. До сих пор Польша сохраняла равновесие между Германией и Россией и избегала нападок на ту и другую. Предложенная декларация обязательно приведет Польшу в советский лагерь, а реакция Берлина, в особенности если учесть умонастроение фюрера, несомненно будет серьезной. В этих обстоятельствах Польша должна взвесить все «за» и «против», и до тех пор, пока она это не сделает, Бек не может дать определенного ответа. Бек особенно стремится узнать отношение Кремля. Бек намекал, что участие Кремля в любой такой комбинации может привести к затруднениям, но что Польша, возможно, присоединилась бы к Англии и Франции, если бы СССР не был участником.
Бек обещал вскоре сообщить Кеннарду взгляды своего правительства. Он добавил, что сам факт его визита в Лондон уже вызвал большое недовольство в Берлине, и что если он согласится принять участие в декларации, подписанной Советским правительством, раздражение Германии будет еще более подчеркнутым[141 - Документы и материалы по истории советско-польских отношений, Т. VII, С. 60.].
23 марта в Берлине Риббентроп и Тисо подписали договор, фактически закрепивший военный протекторат Германии над Словакией. Одновременно венгерские войска вошли в Восточную Словакию. Власти Словакии дали приказ своим механизированным и авиационным войскам оказывать сопротивление этому вторжению. В этот же день германские дивизии, вышедшие из Праги, соединились с левым флангом венгерских войск. Появилась информация о том, что Германия и Венгрия подписали секретное соглашение, в котором Венгрия обещала «в случае необходимости» разрешить проход германских войск через свою территорию[142 - «Известия», 24 марта 1939 г.].
23 марта было подписано пятилетнее соглашение «Об укреплении экономических связей между Румынией и Германией», предусматривавшее разработку экономического плана, который на долгие годы «учитывал бы германские импортные потребности». Правительство Румынии принимало на себя обязательства развивать деревообрабатывающую промышленность, лесное и сельское хозяйство с учетом потребностей Германии; создавать смешанные румыно-германские акционерные общества по разведке, добыче и переработке нефти, марганца, медной руды, бокситов и другого сырья; при развитии промышленности учитывать интересы Германии. В соответствии с этим договором Румыния обязалась экспортировать в Германию 700 тыс. тонн пшеницы, 200 тыс. тонн кукурузы, 300 тыс. тонн различных кормов, 180 тыс. голов живых свиней и 20 тыс. свиных туш. В свою очередь, Германия брала на себя обязательства обеспечивать румынскую армию вооружением, а военную и горнодобывающую промышленность – оборудованием и машинами, принимать участие в строительстве и реконструкции железных и автомобильных дорог, морских и речных портов. В секретном протоколе к договору указывалось, что Румыния обязуется всячески поощрять деятельность нефтяных компаний по расширению обширной программы добычи нефти и развития нефтепереработки. Румынское правительство также соглашалось на создание в Свободной Зоне смешанных румыно-германских промышленных предприятий и торговых обществ[143 - Documents on German Foreign Policy. 1918–1945. Ser. D, vol. VI, p. 91–96.].
Румынский министр иностранных дел Георге Гафенку выступил с заявлением, в котором указал, что «Румыния готова полностью выполнять свой долг в целях оздоровления и укрепления экономических отношении между обоими государствами[144 - «Правда, 26 марта 1939 г.].
Переговоры с Румынией вела не только Германия. Франция, получив сообщения о заключении румыно-германского экономического договора, тоже ускорила окончание начатых еще в 1938 году торговых переговоров с Румынией. 31 марта 1939 года в Париже был подписан франко-румынский торговый договор сроком на один год, предусматривавший облегчение и увеличение румынского экспорта во Францию[145 - «Известия», 1 апреля 1939 г.]. Англо-румынские переговоры закончились подписанием 11 мая 1939 года торгового соглашения. Англия обязалась закупить около 600 тыс. тонн румынской нефти, 200 тыс. тонн румынской пшеницы и предоставить Румынии заем в размере 5 млн. фунтов стерлингов[146 - ДВП СССР, М., «Международные отношения», 1992, Т. XXII, Книга 2, С. 537–538, «Известия», 12 мая 1939 г.].
