скачать книгу бесплатно
Ket sor – fel ital.
Negy sor – egy sor.
De egy sor nem sor!
(Одно пиво – не пиво.
Два пива – полпива.
Четыре пива – одно пиво.
Но одно пиво – не пиво!)
И закончил фразой на венгерском:
– Egyetdrtek, Caspar? (Ты согласен, Каспар?)
Его взгляд из рассеянного резко стал сосредоточенным, направленным на губы собеседника. Он смотрел именно на губы, но не в глаза. Ответ, также на венгерском, поразил:
– Nem tudok meghalni a kezedben. Ez baleset lesz. Meg kell halnom. Ez a vege. (Я не могу умереть в твоих руках. Это будет несчастный случай. Но я должен умереть. Это конец.)
И снова, как и в первом случае, его взгляд затуманился и потух. Он встал и молча вышел из гаштета.
– Что-то сегодня он недолго, – пробурчал хозяин. – О чем вы говорили? Кажется, это был не немецкий язык?
– Спасибо. У вас прекрасное пиво. – Пропуская мимо ушей его фразы, заплатив, поднялся и направился вслед Обреченному. Он был в шагах пятнадцати впереди, шел, слегка пошатываясь, периодически опираясь на стены домов. Проводив его до дома и уяснив, где он живет, вернулся к себе. Полдела сделано. Но что значили его слова?..
* * *
Декабрь. Оставался месяц. В Нюрнберге наступила Christkindlesmarkt – дословно переводится с немецкого как «рынок младенца Иисуса» – Рождественская ярмарка. Она является одной из старейших не только в Германии, но и в Европе. Тысячи приезжих стараются попасть на нее.
Был морально готов к тому, чтобы выполнить указание. Записку, о которой предупреждали, подготовил заранее, положив ее в специально купленный на баварской границе шелковый кошелек пурпурного цвета. Почему пурпурного? Не знаю… Понравился… К церкви уже не ходил – зачем? Отслеживал только его путь назад, он был неизменным: гаштет – дом. Все случилось в ночь с 13 на 14 декабря, когда Обреченный возвращался из него, сильно перебрав. Днем, похоже, подавали хорошо, поэтому Каспар задержался в гаштете дольше, чем обычно. На улицах людно – ярмарка была в самом разгаре. Он вышел из гаштета, пошатываясь более обычного. Прохожие расступались перед ним, а он что-то грозно кричал им вслед. Вдруг навстречу ему попалась компания из четырех молодых людей, одетых не по местным обычаям – явно приезжих. Они также были навеселе и бурно обсуждали перипетии сегодняшнего дня. Поравнявшись с ними, Каспар неожиданно толкнул одного, потом резко ударил второго. Завязалась драка. Его нещадно били. Он упал. Те четверо, не сговариваясь, развернулись и бросились наутек. Подбежав к нему, увидел, что из его груди торчит рукоятка ножа. Как завороженный смотрел в его затуманенные глаза.
– Я был неправ. Я умираю в твоих руках…
И глаза застыли… Первый раз увидел, как умирает человек. Много видел мертвых, но как умирает – впервые.
Очнулся. Медлить было нельзя. Знал, что следят. Достал кошелек и положил рядом. Оглянулся. Улица была пуста. Его слова оказались пророческими. Он знал, как умрет.
14 декабря 1833 года Каспар Хаузер был найден мертвым с ножом в груди. Рядом лежал кошелек, в котором полиция нашла записку, изготовленную таким образом, что прочесть ее можно было только в зеркальном отражении:
«Хаузер вам сможет точно описать, как я выгляжу и откуда я взялся. Чтобы не утруждать Хаузера, я хочу сам сказать вам, откуда я _ _ я появился с _ _ баварской границы _ _ на реке _ _ я вам даже имя скажу: М. Л. О.»
Записка, найденная в кошельке
Под «М. Л. О» зашифровал фразу «maledictis lapis offensionis» («обреченный камень преткновения»). Для меня – Обреченный. Для них – камень преткновения. Пусть поломают голову.
На следующий день уехал из Нюрнберга в Венгрию, в Обуду, и уже там получил письмо следующего содержания:
«Вам повезло, что так случилось. Мы смотрели за вами. Вы все делали правильно, но… Больше тревожить не будем, но надеемся на вас. Считайте это за наказание».
Ну что же. Плохо то, что смотрели, но не заметил. Хорошо то, что не будут тревожить. Не будут так не будут. Словно камень с души упал. Но почему – наказание?!..
Вместе с письмом получил солидный кошелек вознаграждения – как это потом стал называть – серебряные монеты (потом купюры) именно тех стран, где совершались события… Не скажу, что их было много, но позволяли перебраться в другую страну и начать жизнь заново. Этот «гонорар» стал постоянным.
Familia (семья)
Мать умерла от бубонной чумы в 1848 году, ее тогда еще не умели лечить. После ее смерти отец уехал в неизвестном направлении, и больше его никогда не видел.
Для себя решил сразу – семью не заводить. По крайней мере пока не почувствую вкус еды. Не хотел горя и разочарования близким и самому пройти через то, через что прошел отец. Так лучше всем.
Недавно был в музее павшим воинам. Там, среди многих экспонатов, запомнился один, который позволяет обосновать решение быть одним: похоронка. Мать отправила сына на войну, и он погиб. Вместе с цинковым гробом, который не открыть, чтобы обнять и поцеловать своего ребенка на прощание, – пожелтевший листок формата А4, где красивым почерком чернильным пером написаны жуткие слова:
«Уважаемая Кира Петровна! С глубоким прискорбием сообщаем, что ваш сын, Семенов Александр Григорьевич, погиб, выполняя долг защитника Отечества…»
…И так далее. Ниже – подпись: командир и замполит.
Хотелось бы увидеть того писаря, который выводил эти красивые (по форме, не по содержанию!) строчки каждый день, а может быть, и по несколько раз в день! Будь на его месте – поседел или сошел с ума. А может, он и есть – сошедший с ума. Выполняющий долг и несущий горе. И никто его не смеет осудить! Он выполнял долг. Как и тот, о котором он писал.
Поставив себя на место этой женщины, понял, что поступил правильно. Много сказано о том, что дети не должны уходить раньше родителей. Но они, родители, не задумываются об этом, пока не придет беда в их дом. И вот тогда они начинают вспоминать те дни, когда, вместо того чтобы идти в кабак или на дискотеку, да и просто бухать под подъездом, могли бы остаться со своим ребенком, объяснить ему, что такое хорошо, что такое плохо!.. Если начинают вспоминать, осознав, что их ребенка больше нет.
* * *
Ох, прав Федор Михайлович! Вот уж прав был в позапрошлом веке!
«…въ написанныхъ законахъ нигде нетъ статьи, ставящей преступлениемъ ленивое, неумелое и безсердечное отношение отцовъ къ дътямъ. Иначе пришлось бы судить полъ-России, – куды, гораздо больше. Да и что такое безсердечное отношение? Вотъ если бы жестокие истязанья, какие-нибудь ужасныя, безчеловечныя… ременная плетка, да еще маленькая, по показание девицы Шишовой, – решительно не можетъ подойти къ статье свода законовъ и составить пунктъ обвиненья. „Секли, дескать, розгой“. Да кто жъ не съчетъ детей розгой? Девять десятыхъ России сьчетъ. Подъ уголовный-то законъ уже никакъ нельзя подвести. …Но позвольте, покажите мне такую статью свода законовъ, которая повелевала бы мне, подъ страхомъ уголовнаго наказанья, ласкать детей, да еще шалуновъ, безсердечныхъ, дрянныхъ воришекъ и изверговъ…»
…По дороге домой, после работы, вижу то, что творится с этими детьми, на которых современным родителям наплевать… Пороть… И в первую очередь – родителей.
Modo in domum suam (путь домой)
Нет смысла описывать путь из дома на работу.
Слишком рано. Все невыспавшиеся и злые. Чем-то недовольны и раздражены. Понятно чем: рано встали, едут или идут в основном туда, где им все надоело и бесит. Но идти и ехать надо – без этого не проживешь. А если за плечами семья, которую ты содержишь, – тем более. Поэтому – о пути домой.
Он прекрасен! Люди вокруг уже отошли от злого утра. Некоторые получили премию или заработную плату, поэтому навеселе. Отдельные – обрели повышение и также этому рады. Кто-то едет с корпоратива, кто-то – со дня рождения. У женщин разгладились утренние морщины, они посвежели. У мужчин наряду с завораживающим запахом Kenzo Totem, присутствует легкий «свежачок» – перегар. Это не раздражает, лишь бы только не дышали в тебя…
Конечно, если ждут дома, то каждый твой приход туда замечателен: тепло и нежность разливается по всем направлениям! Потому что тебя любят и ждут. И при этом нет различия, человек встречает или животное. Собака. Она (без конкретизации пола – сука или кобель) будет ждать тебя всегда. Смотреть в окно, слушать каждый шорох во дворе, поднимать свою мордочку, нюхая воздух, идущий с улицы, – вдруг ты там! А когда она учует тебя, твое приближение, то радостно завиляет хвостом, опустит уши, прижав их к голове, всем своим видом покажет: как же долго я тебя ждал (а), дорогой мой человек!
Хотя нет: сука – это собака, а кобель – это пес. Пусть так.
Не завел собаку, хоть и очень их люблю. Стараюсь по возможности заходить в приют, отдавать то, что им нужно, но не видеть их преданных мордашек. Тяжело.
Еще раздражают курильщики. В принципе – не против. Хочешь курить, отравлять свою и без того короткую жизнь – кури. Но зачем портить ее окружающим?! Идет молодая мама. Везет младенца в коляске. А ее обгоняет акселерат, дымя своей сигаретой. И вся эта дрянь – в коляску. Остановись! Покури в сторонке. Так нет. Сам курил и очень жалею об этом. Единственное, что бы изменил в прошлом, – это курение. Никогда бы не начал.
Ну а так путь домой – прекрасен. Повезло, что живу на окраине, среди прекрасных зарослей рябин, сосен, елей и лип. Особенно последних, запах которых в свой сладкий расцвет поражает и наслаждает!
Идешь и смотришь, как радуются тому, что происходит вокруг, местные жители, не подозревая, что рядом с ними совершаются странные, а порой загадочные и страшные события…
* * *
Не все могут найти себя в этом мире. Имею в виду тех, кто также Долгожитель, но не Обреченный. Некоторые хотят независимости, поэтому исчезают навсегда от посторонних глаз.
– Почему Купер (Cooper), Денис?
– Не просто Купер, а еще и Дэн!
Мы сидели в Уотерфанд-парке Портленда на лавке. Осень подходила к концу, и ветер гонял по земле последние опавшие листья. Местный дворник безуспешно пытался их собрать, но они словно играли с ним в догонялки. Наконец он махнул рукой и побрел в сторону выхода из парка.
– Вот как?! Дэн Купер… Звучит!
– Спасибо, я знал, что вам понравится. – И он негромко рассмеялся. – Lee Cooper мои любимые джинсы, поэтому и взял эту фамилию. А теперь нужны деньги.
– Скажите, какая сумма вам нравится?
Он засмеялся и подыграл:
– Пять тысяч?
– В месяц?
– В год.
– Да. Нам с вами не по дороге.
Мы оба засмеялись.
– А вы прекрасно помните «Золотого теленка», Денис!
– И вы, дорогой друг.
– А если серьезно. Сколько вы будете требовать?
– Не менее двухсот тысяч долларов. Этого мне хватит пожить роскошно. А когда они закончатся, то и я закончусь.
– А вы не боитесь, что вас «закончат» раньше, чем вы попадете на борт самолета?
Он резким движением поймал пролетавший мимо листок, повертел его в руках.
– Посмотрите на него! – Он показал мне листок. – У него два пути: или сгнить, оставив от себя только смрад, или сгореть в костре, подарив тепло. Так и я. Не хочу после себя оставлять смрад.
После этого он отпустил предмет нашей беседы, который полетел, кружась от порывов ветра.
– Значит, судьба. Или не судьба. Помните «Одиночество» Лермонтова?
Как страшно жизни сей оковы
Нам в одиночестве влачить.
Делить веселье – все готовы:
Никто не хочет грусть делить.
Один я здесь, как царь воздушный,
Страданья в сердце стеснены,
И вижу, как судьбе послушно
Года уходят, будто сны;
И вновь приходят, с позлащенной,
Но той же старою мечтой,
И вижу гроб уединенный,
Он ждет; что ж медлить над землей?
Никто о том не покрушится,
И будут (я уверен в том)
О смерти больше веселиться,
Чем о рождении моем…
– Сколько вам? – спросил у него, когда он закончил.
– Очень много. Я был одним из немногих, кто это стихотворение услышал из уст самого Поэта. Дело было в Средникове, что в Подмосковье, весной 1830 года. Я приехал уговаривать Мишу вернуться в гимназию, но он отказался наотрез! Он вышел проводить меня и на парадной аллее на прощание прочитал это стихотворение.
– Не вправе вас останавливать, но и удачи вам желать не буду. То, что вы делаете, очень опасно. Нет! Не для вас, а для тех, кто будет рядом с вами в эти минуты.
После этого встал и направился вслед дворнику, на выход.
– Постойте! А как вас зовут?
Остановился, повернулся к нему и ответил:
– Это имеет какое-то значение для вас?
– Нет, но все же…
– Для вас Монтана. Тони Монтана. «Монтана» тоже неплохие джинсы.
Засмеялся. Развернулся и больше не оборачивался до самого дома.
Через два дня, 24 ноября 1971 года, на борт самолета Boeing 727—51 авиакомпании Northwest Orient Airlines, следующего из Портленда в Сиэтл, держа в руках черный портфель, поднялся человек, купивший билет по документам на имя Дэна Купера. После взлета он передал проходящей стюардессе записку следующего содержания:
