Осколки сна

Павел Терёшин

Осколки сна

Где заканчивается реальность и начинается сон? Или – где заканчивается сон и начинается ложь, названная жизнью?

Каждое утро мы открываем глаза и нам кажется, что мы проснулись. Мы встаём, чистим зубы, проверяем почту, выходим на улицу, где шумят машины и прохожие боятся смотреть в глаза друг другу. Мы говорим себе: «Это – мир. Он настоящий». Но разве? Разве настоящая реальность сжимается до графика, зарплаты, усталости и страха умереть?

Я помню другой мир. Не в деталях – в ощущениях. Он был полон света, цветов, звуков… Он не нуждался в объяснении, потому что был ясен, как чувство. Там не было ни стен, ни имен, ни времени. Там я знал, что я есть – и этого было достаточно. А потом я проснулся. И вот уже много лет я живу, как все. Хожу, говорю,встречаюсь с друзьями, работаю. Но каждый раз, закрывая глаза, я ищу осколки сна —

как будто мой настоящий дом разбился и всё, что у меня осталось, – это эти хрупкие обломки, пронесённые сквозь забвение.

Что, если мы никогда не просыпаемся по-настоящему? Что, если ты читаешь эти строки во сне – и именно они помогут тебе проснуться?

Иной мир

Я не знаю, когда началось это ощущение. Оно не пришло внезапно, не ворвалось, как озарение. Скорее, оно медленно накапливалось – как вода в трещине, как пыль под кожей. Мне стало казаться, что всё вокруг не по-настоящему. Не в смысле «выдумка» или «сон», нет. Это было как будто мир… играет. Делает вид. Притворяется реальностью.

Окно в моей комнате каждое утро залито светом, но если вглядеться – свет будто не до конца живой. Он выполняет свою роль, как актёр на репетиции. Я смотрю на людей и иногда ловлю себя на мысли, что я не верю им. В их движения, их слова, даже их голоса. Всё как будто… записано заранее. Я пытался не думать об этом. Жить, как все. Завтрак, улица, работа, разговоры. Сны приходили ночами – яркие, несвязные, иногда тревожные, иногда наоборот – более настоящие, чем день. Но однажды всё изменилось. Не во сне. Наоборот – когда я проснулся.

Это было обычное утро, если верить глазам. Тот же потолок, тот же звук чайника на кухне. Но что-то было иначе. Не в теле – в восприятии. Как будто я не очнулся, а… выбрался. Из чего-то плотного, чужого. И всё вокруг вдруг стало неправдой. Я ходил по комнате, прикасался к вещам. Рука касалась поверхности, но не чувствовала. Всё казалось чуть-чуть фальшивым, как имитация знакомой сцены. Даже запах – будто снят с памяти, а не рожден в настоящем. Это чувство не исчезло. Оно только усилилось. Я шёл по улице и смотрел на людей и видел, как они стараются. Как двигаются по траекториям, заданным извне. Разговоры, действия, эмоции – всё в них было похоже на сценарий, тщательно выученный и повторяемый.

Но главный вопрос, который поселился во мне, был не «почему». Он был: а что, если на самом деле я только что проснулся? Не в этом теле, не в этой комнате. А гораздо глубже. Из сна, который я считал своей жизнью.

Возможно, сон – это не побочный эффект разума, а его изначальная форма. Может, мы не засыпаем, а возвращаемся. Внутрь. Назад. Туда, где нет прямых линий, где время не склеено как линейка.

Я начал искать упоминания. Истории, мифы, фразы, случайно сказанный людьми на грани.

У шумеров бог сна назывался Нергал – и его имя одновременно значило «сон» и «врата».

В древнем Египте говорили, что сны – это письма от тех, кто уже умер. У ацтеков считалось, что реальный мир – это сон богов и каждый день мы ходим по их воображению. А у одного тибетского монаха был ученик, который провёл сорок лет в медитации, не открывая глаз. Когда его спросили, что он видел, он ответил:

«Я просто перестал считать этот мир важным.»

Я начал собирать такие фрагменты. Не как доказательства. Как подсказки. Кто-то ходит по звёздам, кто-то по картам навигации, я – по мифам и легендам. По остаткам воспоминаний тех, кто тоже чувствовал: этот мир. Каждый раз, когда я засыпаю, я ловлю момент – тонкую, почти неуловимую грань. Ты не можешь удержать её, но ты знаешь: именно она – настоящая дверь. Именно в этот миг – между выключением сознания и рождением сна – ты стоишь лицом к лицу с правдой. Но мы спешим. Мы всегда спешим. Поэтому не замечаем.

В какой-то момент я перестал искать сны в будущем и начал искать их в прошлом. Не в своём – в чужом, в коллективной памяти, спрятанной в символах. Я ходил по залам, пахнущим пеплом, разглядывал полустёртые таблички, где клинопись шептала сквозь глину. Однажды мне попался текст без автора и без начала – лишь обрывки строк, будто вырванные из бесконечного контекста: «Пока ты не спал – ты был никем. Пока не замкнул глаза – ты не существовал. Всё, что ты называешь жизнью, пришло после сна, как отблеск. Мы не приходим в мир. Мы возвращаемся из Сна – на время». Я не знал, чья рука вырезала эти слова, но почувствовал: я их узнаю. Текст отзывался внутри не как знание, а как воспоминание, будто когда-то, в другом «я», я уже держал резец и писал то же самое. Тогда возникла мысль, которую я боялся даже просто сформулировать: если всё вокруг – лишь сон моего настоящего Я, спящего где-то по ту сторону, то этот мир – не моя жизнь, а только видение, что существо видит, прежде чем окончательно проснуться.

Я не знал его имени. Не знал, как он выглядит, есть ли у него голос, есть ли у него страх. Но с детства я чувствовал: кто-то живёт за этой гранью. Не наблюдает – пожирает мою жизнь. Не в смысле паразита, нет. Скорее – как сад, что тянет соки из земли, чтобы распуститься. Каждый мой выбор.

Каждое воспоминание, даже выцветшее. Каждая потеря, боль, страсть – всё это было нитями, уходящими в неведомое. И там, в том месте, за пределами сна и яви, жил Он.

И не просто жил. Он становился.

Я никогда не видел его, но однажды – в момент, когда температура тела сорвалась вниз и сердце стукнуло слишком протяжно, – я попал туда.

Мир не был пространством. Он был восприятием. Я шагал вперёд – и шаг разрастался в сторону. Я говорил – и слово становилось зданием. Я чувствовал – и чувство принимало форму: иногда лица, иногда свет, иногда что-то, чему нет имени в земных языках. В этом мире не было причин и следствий. Только отклик. Он не говорил со мной. Но я знал, что он смотрит сквозь меня. Не глазами – а всем, чем он был. Он был мной, вытянутым из логики, из плоти, из времени. Он не помнил моего имени, но знал вкус моих утрат. Каждый раз, возвращаясь, я чувствовал – что часть меня осталась там. Пульсировала. Жила. И питала его.

Сущность растёт во мне – неспешно, но неумолимо. Словно кто-то давным-давно посадил в грудную клетку крошечное зерно, а я сам того не зная, поливал его каждым сном, каждым колебанием между страхом и надеждой. Теперь он тянется вверх, ветвится, раскрывается не лепестками, а чертами – в голосе, в движениях,

в том, как я молчу, будто бы за этим молчанием кто-то внимательнее, чем я, наблюдает. Я чувствую, как он знает меня – не внешнего, не того, кем я прикидываюсь, а того, кем я был до слов, до боли, до попыток стать кем-то.

Иногда – в редких прозрачных утрах —

мне кажется, я слышу его голос:

не речь, не звук, а… отблеск смысла, как если бы понимание могло отбрасывать тень. Он не говорит «я хочу» – он просто жаждет. Не разрушать, а раскрыться. Не занять моё место, а показать, что его никогда и не было – что я всегда был не один.