Сердце чудовища

Мучимый позывами голода, Змей устремился к подсвеченной луною поверхности океана, за пару мгновений миновал пустынный пляж и врезался в черные волны. Прорезая толщу воды, он уходил все глубже и глубже – туда, где рыбы были расслаблены и не ожидали нападения, полагая себя в безопасности на таком удалении от поверхности. Несмотря на плотность водной пучины и увеличивающееся давление, чудовище могло лететь даже быстрее, чем по воздуху. Он словно сливался с водой, сам превращался в водяную стихию и мгновенной вспышкой проносился по черной пустоте. Валентин подозревал, что его звериное обличие было изначально морским существом.

Он стремился дотронуться до самого дна, преодолевая километры воды, в погоне за крупными и лениво передвигающимися рыбами. Глубоководный мир был заселен диковинными гигантскими обитателями. Они были медлительны, страшны и крайне вкусны. Их панцири и многослойные телесные оболочки были плотными и крепкими, чтобы выдерживать невыносимое для обычных живых существ давление. Они были оснащены острыми шипами и всевозможными костяными наростами. Потому даже при виде устрашающего монстра нисколько не пугались и продолжали свое неспешное движение по темнейшему дну бездны. Они равнодушно смотрели на яркий свет нефритовых глаз Змея, выхватывающий очертания их уродливых, нескладных тел.

И действительно, даже острейшие жемчужные зубы Змея не могли разодрать их большие и твердые тела. Но на беду этих морских созданий тот бескрылый дракон, что решил почтить их своим обществом в этом царстве вечной тьмы и пронизывающего холода, не был обычной водяной змеей. Не природа, но могущественный дивизион демонов создали его плоть из отчаянно страшных видений и кошмаров. Ему не было никакой нужды впиваться в морских гадов зубами и пытаться разодрать на части прочнейшие туловища. Золотые рога монстра зажглись пронзительным светом и породили подводный стремительный ураган, который обрушился разрушающей все на своем пути силой на обитателей глубин. Их тела мгновенно раздробило на тысячи кусочков, которые под напором морской бури устремились к источнику подводного безобразия. Змей превратился в адскую воронку, засасывающую разорванных в клочки жителей бездны в свою широко раскрытую пасть. Этот смертельный вихрь неземного света носился по дну мира и пожирал одного за другим нелепо выглядящего морского гада. Валентину стоило огромных усилий успокоить голод Змея и взять его под контроль.

Змей насытился, и Валентин на какое-то время мог снова управлять своим темным обличием. Он не упустил возможности полетать в этом холодном безжизненном аду, стиснутый многими километрами воды, стремящейся сжать его тело в точку. На самом деле, кроме удовольствия от столь враждебной стихии, ему не терпелось доплыть до Большого разлома. Там в гигантской расщелине, пропастью уходящей в глубину планеты, обитал истинный монстр, который вселял ужас и благоговение даже в бесстрашное сердце Змея.

Он долетел до зияющей пропасти и заглянул в ее черное жуткое лицо. Кромешная ледяная тьма смотрела на него из глаз бездны, сопоставимая лишь с тьмой пустых космических пространств. Свет, исходящий от тела Змея, спускался в нее и позволял дотронуться взглядом до причудливых очертаний. Здесь царила абсолютная тишина. Чудовище по своей привычке какое-то время висело над этим невыносимо глубоким ледяным колодцем, ликуя от соприкосновения с подлинно великой стихией. Зависнув над самым его центром, он заставил свое гибкое длинное тело закрутиться вдоль продольной оси и сжаться в пружину. А затем, почувствовав невероятное напряжение готовых к взрыву мышц, выстрелил всем своим существом в гнетущую пустоту. Он летел с безумной скоростью, вращаясь вокруг своей оси, обнимаемый сильными лапами холодной тьмы и наполнялся звериным, а может, наоборот, сверхчеловеческим ликованием.

Проходили минуты, и Змей ловил себя на чувстве, что он замедляется и просто падает, а не летит по сумрачному туннелю. Даже ему приходилось напрягать все силы, чтобы буквально продираться сквозь агрессивную среду, ставшую такой плотной и жесткой, что вода буквально царапала его перламутровую с алмазным напылением чешую, выкованную мрачными духами тьмы в адских наковальнях.

И вот сквозь тьму воссиял свет. Он становился все ярче и ярче, пока само сверкающее змеиное тело показалось на его фоне тусклым и блеклым. Его глаза выхватили очертания подводного города. Это были владения морского монстра – древнего и зловещего спрута Агвалиона.

Валентин привык называть это загадочное место городом из-за того, что можно было различить элементы потрясающего дворца с гигантскими лестницами, колоннами, куполами храмов, широкими площадями и сотней причудливых построек. Но также оно могло быть поименовано лесом или садом. Особой разницы не было, ибо это место было одинаково далеко как от первого, так и от второго. Все это подводное великолепие было жилищем, морской берлогой громадного чудовища, его раковиной, неотделимой от своего хозяина. Тысячи тысяч жемчужных кораллов, похожих на толстые стволы деревьев, вырастали со дна и сплетались между собой. Спрут создал из бесконечного множества и разнообразия подвластных ему представителей морской флоры и фауны сооружения, напоминающие человеческие постройки. Этот ярко горящий город напоминал диковинный лес, проросший в чудесный архитектурный комплекс, соединяющий в себе чудовищное количество стилей и форм давно минувших эпох. Агвалион был стар, как мир. Люди и их постройки исчезали, пожираемые неумолимым ходом времени, а это существо сохраняло их детали, воплощая в своем живом доме.

На троне, возвышающемся посреди зала с колоннами, восседал сам хозяин бездны. Его необхватные щупальца, усеянные непрестанно шевелящимися присосками, протянулись до самых границ его владений. Глаза были закрыты. Чудовище спало. Его мягкое с виду тело излучало радужное свечение, пульсирующее в такт его дыханию. Присоски напоминали восковые толстые свечи, прогоревшие до середины. Тело спрута казалось таким мягким и податливым, так что не верилось в его способность выдерживать колоссальное давление бесчисленных тонн воды. Очертания морского монстра были туманны и непрестанно мерцали. Его кожа словно трепетала на пронизывающем ветру и клубилась иссиня-черной тьмой.

Спрут своими грандиозными размерами и постоянными колебаниями напоминал остановившийся на мгновение смертельный ураган. Его тело готово было в любую секунду прийти в движение и разорвать в бешенном вихре что угодно.

Змей подлетел на расстояние вытянутого щупальца и замер, восхищенный видом настоящего чудовища. Это существо в отличие от змеиного обличия Валентина не было создано злыми духами. Оно было сотворено руками самой всемогущей природы миллионы лет назад. Спрут обожал топить корабли и насылать смертоносные цунами. Был ли он при этом исчадием ада? На этот вопрос Валентин не мог ответить однозначно. Агвалион, разумеется, получал удовольствие от разрушения судов и поднятия волн, но вряд ли испытывал особую ненависть к людям или человечеству в целом. Для него убить человека было равносильно убийству комара или мухи. С точки зрения его бесконечной жизни и мудрости, люди, живущие лишь мгновение и только недавно по его меркам переставшие быть неразумными животными, не воспринимались как личности и существа, способные думать и страдать.

Разум же Агвалиона намного превосходил возможности человеческого мозга. Взять хотя бы его память, хранящую миллионы лет событий, или способность управлять подземными растениями и строить невероятные дворцы с воспроизведением мельчайших деталей по образу раз виденных сооружений во время непродолжительных вылазок на поверхность.

Тяжелые веки обнажили выпуклые, утопленные в черном мраке и зловеще поблескивающие глаза. Веки спрута не имели вертикальной человеческой ориентации. Они равномерно раскручивались по спирали, высвобождая страшные очи.

Тотчас в разум Змея хлынул бурный и шумный поток мыслей спрута. Эти причудливые мыслеформы кружились и танцевали в безумной хаотичной мелодии. Разум жителя глубины был бесконечно далек от человеческого мировоззрения. Он думал иначе и не имел в себе ни капли привычных понятий.

Валентин не только хотел позволить Змею насладиться великолепием древнего монстра и его дворца, но и намеревался получить от него ценную раковину, содержащую вещество, способное придать человеческому организму сил. Но для того, чтобы выудить у него этот дар, он должен был выслушать одну из его историй.

Спрут несколько взбодрился после сна. Он вздрогнул и завибрировал всем телом, параллельно закручивая-раскручивая щупальца. Теперь он был готов поведать странному гостю с горящими золотом кустистыми рогами и жемчужным оперением свой рассказ.

Истории этого поразительного существа никогда не повторялись. Трудно было сказать, какими критериями руководствовался монстр, когда подбирал эти повести. И главное, было совершенно не ясно, в чем вообще состояла его мотивация и лейтмотив. Каждое повествования было уникально и включало в себя ряд событий, растянутых во времени на колоссальные промежутки. Голова Валентина всегда шла кругом, когда он пытался осмыслить способность Агвалиона найти связь между событиями, разделенными не просто тысячелетиями, но порою целыми геологическими эпохами. Он восстанавливал цепь причинно-следственных связей, на отдельные звенья которой спрут натыкался раз в несколько тысячелетий. Понять его истории было почти невозможно, настолько они были детальными и содержащими указания на неведомых существ, стремительно перемещающимися при этом по эпохам и точкам планеты.

Рассказ длился около часа. Сознание Валентина готово был взорваться от избытка информации, которую он не мог пропустить мимо ушей в силу того, что спрут и так посылал ее прямиком в мозг своего гостя. Под конец спрут наградил Валентина за внимание, протянув ему своим громадным щупальцем парочку раковин, скрывающих редчайший сплав удивительных веществ.

Валентин зажал их в когтистой лапе, увенчанной похожими на сабли когтями, и начал свое восхождение к поверхности. Он с трудом продирался сквозь стальную субстанцию, в которую невероятная глубина превратила обычную воду. Выскользнув из расщелины, Валентин почувствовал привычную легкость и сверкающей молнией ударил наверх, летя сквозь толщу воды ко все более различимому свету луны.

Ночь уже была почти на исходе, но оставалась еще парочка дел. Кроме раковин, чудесно меняющих метаболизм, подходили к концу и семена растения Макао, которое произрастало лишь на самых высоких горных пиках и было спрятано под многометровыми слоями снега.

В каком справочнике или старинном фолианте вычитал Валентин про эти раковины, эти семена или чудесную траву, превращающую жир в мускулы и энергию? К сожалению, в современной науке такого справочника не существовало. Валентин находил эти вещества исключительно при помощи уникального обоняния. Оно безошибочно раскрывало перед ним сущность природного элемента и его возможные проявления в человеческом организме.

Змей, стараясь успеть до восхода солнца, развил такую бешенную скорость, что вода, проникнувшая между его чешуек, успела превратиться в лед, когда он за считанные мгновения долетел до горных вершин. Их покрытые нетающим снегом острые пики протыкали облака и устремлялись в самое небо, словно в попытке вырваться за пределы планеты. Расплавляя плазменным пламенем ледовый панцирь, Змей проникал к спрятанным в вечном холоде семенам. Оставалось еще несколько ингредиентов, но время было на исходе.

Он собрался было обрушиться с этой горней, поднебесной дали на землю, как внезапно его взгляд приковал к себе холодный, но властно влекущий огонек. Это чуждое всему земному и человеческому странное синее пламя трепетало на вершине самой высокой горы, носящей гордое имя Авинора. Монстр замер и забыл на мгновение про все на свете. Про сегодняшние планы, про трогательные игры с Альсентой, про судьбу Майкла и всех тяжело больных людей, даже про свое мучительное прошлое. Все это словно перестало для него существовать. Потому как эти события могли волновать, расстраивать и радовать лишь самого Валентина, лишь человеческую ипостась демонического Змея, висящего в воздухе огромной разноцветной гирляндой. Но чудовищное сердце этого грозного монстра бредило совсем об иной жизни – холодный огонь на вершине мира требовал скорее прикоснуться к его тайне. Ведь это сверкали стены потрясающего и уничтожающего всякое человеческое воображение необыкновенного дворца теней. Он был построен демонами и венчал собой вход в страну злых духов. Туда, в область сумрака и подземных садов, межзвездных далей и азотистых рек манила и звала его истинная природа. Именно в этой стране он был создан до того, как стать носителем сознания и опыта Валентина. Именно в ее пределы мечтательно и тоскливо устремлялся его взгляд.

Чудовище с грустью смотрело на сверкающий дворец. И весь этот бесконечный мир от самых глубин океана до космической пустоты был для его сверхмощного тела лишь клеткой. Он был заперт в тюрьму ограниченности земного измерения, как и сам Валентин, заключенный до прихода монстра в жалкое и слабое тело. Как он грезил вернуться домой и дотронуться до невыразимых чувств могущественных исполинов, соткавших его из своих снов!..

Валентин собрал свою волю в кулак. Только она могла сдерживать отчаянные биения свирепого сердца, каждым своим громовым стуком обрушивая на душу Змея желание вернутся домой, в славный замок из серебра и слоновой кости. Но время еще не пришло. Сперва надо стереть с лица земли вирус Кагона.

Валентин заставил Змея отвернуть пасть от далекой вершины и броситься в мертвом падении обратно на маленькую землю, которая завертелась и стала резко увеличиваться. Исступленно вращаясь и громогласно рыча, он падал в объятия спящего леса. И вдруг, сквозь лютую ярость на проклятую болезнь, не дающую покоя его человеческой изнанке, утопленную в восторге от чувства собственного всемогущества, в дух Змея проникло желание снова поиграть с этой своенравной девчонкой.

Для него было так странно вернуться в своих иррациональных думах к чему-то настолько приземленному, настолько человеческому, как женское обаяние, что Змей на миг замедлился и застыл на середине пути. Шум ветра стих, а вот мысли об Альсенте странным образом устроили в его сердце настоящий концерт. Весь мир, казалось, остановился, изумленно прислушиваясь к тем чувствам, что сумели дотронуться до его непостижимой и жуткой души.

Но сегодня его избранница решила пропустить свидание. Остаток ночи напуганные лесные обитатели могли видеть, как чудовищный бескрылый дракон будто ищет кого-то, высматривая следы и пытаясь учуять знакомый запах. Но эти существа не могли удостоиться чести узреть то чудо, что произошло в сокровенных недрах его темного духа. В первый раз в жизни Змей испытал интерес к унылому бытию своей человеческой ипостаси и с теплотой подумал, что завтра днем он обязательно увидит ее.

Четвертая глава. Первый рабочий день и тайная лаборатория

Валентин вошел в общую комнату и с удивлением обнаружил отсутствие Льюиса. Его рабочее место пустовало, в то время как в кресле, стоящем возле книжного шкафа, разместилась в чрезвычайно расслабленной позе Альсента.

– Доброе утро, – как всегда вежливо поздоровался Валентин, ища глазами Льюиса.

– Привет, шеф, – вяло откликнулась мисс Браун, даже не поднимая головы.

Валентин с еще большим удивлением увидел, что в руках девушки находится толстенный кодекс институтских правил. Взгляд Альсенты сосредоточенно бегал по строчкам и демонстрировал осмысленность и интерес, совершенно не вяжущиеся с ее образом. На миг Валентин даже подумал, что его решили разыграть или, что еще хуже, он оказался в какой-то очень редкой социальной ситуации, которую забыла его давно умершая человеческая основа, и которую еще не успел выучить Змей.

Валентин на всякий случай никак не продемонстрировал озадаченности и спокойно подошел к своему столу. Он открыл сейф, и поглядывая на ушедшую в чтение Альсенту, стал перекладывать из портфеля добытые накануне растительные прекурсоры.

– Вы уже познакомились с Льюисом? – спросил он, закончив утренний ритуал и сев за стол, заваленный медицинскими журналами.

– Угу… – раздалось в ответ.

– Он не сообщил вам, куда пошел? Обычно Льюис в это время находится здесь…

Альсента подняла взгляд и насмешливо уставилась на него.

– Ваша любовь к порядку тяготится нестандартным началом дня? Сочувствую…

Она вернулась к изучению кодекса, но все-таки добавила, не глядя на Валентина:

– Я отправила его в столовую за завтраком. Мне хочется нормальный кофе и горячий круассан.

– Отправили? – Валентин уже не мог скрыть удивления. – Но его статус выше вашего. Он же руководитель корпуса…

Альсента смерила Валентина снисходительным взором.

– Оказалось, что несмотря на всю его философскую отстраненность этот чудак не равнодушен к женскому обаянию. Потому я просто улыбнулась ему и попросила сделать мне одолжение. Должна же быть какая-то польза от той клетки, что мы с вами вчера обсуждали, если она убрана и ласкает взгляд.

– Но это же самое настоящее манипулирование!..

– Разумеется! – Альсента с вызовом посмотрела на него. – А почему он должен бесплатно пожирать меня глазами?

– Но подобное поведение… – начал Валентин.

– Подобное поведение не нарушает ни одного правила института аномальной биологии, – она победоносно потрясла внушительным талмудом над головой. – Я проверила.

– Так вот зачем вы это читаете! – дошло до Валентина.

Потихоньку все вставало на свои места.

– Ну, конечно. Для чего еще изучать эту скучнейшую муть? Мещанское и убогое большинство придумали эти дурацкие правила. И прежде чем нарушать их, надо четко уяснить себе безопасный диапазон.

– А вы собираетесь нарушать правила? – нахмурился Валентин.

– Нет, – медленно произнесла Альсента, прищурившись.

– Вы… врете? – аккуратно поинтересовался Валентин.

Альсента посмотрела на него, как на надоедливую муху.

– Я бы говорила вам только правду, если бы на вас действовали женские чары. Но так как вы равнодушны к ним, то приходится применять хитрость, – она развела руками.

– Нет, нет! – поспешил объясниться Валентин, опасаясь продемонстрировать свою ущербную человечность. – На меня, как на всякого мужчину, действуют женские чары и все такое. Просто чувство долга требует поставить вашу привлекательность на второе место.

– Ясно, – немного растерянно произнесла Альсента.

По всей видимости, она несколько опешила от его оправданий, и Валентин безмолвно укорил себя за допущенный просчет. Он испытал облегчение, когда Альсента снова погрузилась в поиски брешей и белых пятен в институтских кодексах.

Поглядев на ее сосредоточенное лицо, Валентин поймал себя на ностальгическом воспоминании. Когда пять лет назад он попал на Спирос и задумал устроиться в институт, его человеческая суть являла собой весьма плачевную картину. Память о должном поведении и все моральные регуляторы находились в настолько жалком состоянии, что ему пришлось таким же образом прочесть тонну литературы о том, что такое человек. Это воспоминание заставило его подметить странную схожесть своей судьбы с хулиганской позицией Альсенты и испытать по отношению к ней душевную теплоту. Он даже улыбнулся, наблюдая, как беззвучно движутся ее губы, стараясь помочь мозгу усвоить содержание книги.

И вдруг, в этот момент он увидел в своей голове непонятно откуда возникший образ. Хрустальный мост, протянутый между двумя далекими берегами. Под ним клокочет и бурлит кошмарная бездна. На одном берегу стоит сам Валентин, а на другом можно заметить очертания длинного змеиного тела. И в тот же миг с того берега, утопающего в тумане, до Валентина донесся жуткий голос. Этот голос оставлял противоречивое впечатление. Он явно не принадлежал человеку, но был отлит в словесную форму. Эта причудливая мелодия, больше напоминающая звериный рык или птичий гомон, вливалась в уши Валентина, настойчиво прося сделать что-то. Но Валентин никак не мог понять, что от него требовал обитатель далекого берега…

Звук открывающейся двери вырвал его из гипнотического транса. В кабинет зашел Льюис. Он поставил перед Альсентой завтрак, смущенно поглядывая на Валентина.

– Спасибо, Льюис, – обворожительно улыбнулась Альсента, заставив философа налиться румянцем.

Валентин смотрел на эту сцену откуда-то со стороны. Визуальные иллюзии давно не осмеливались так бесцеремонно вторгаться в его разум, потому он был не на шутку озадачен видением.

– Я вижу, вы уже поладили с мисс Браун, – обратился Валентин к Льюису, чтобы отвлечься от странного переживания.

Льюис лишь смущенно покивал и сел на свое место, по примеру Альсенты заслонившись от шефа толстенной книгой. Ее название состояло из не менее десятка слов, объединенных с помощью дефисов в один невероятный термин.

– Кстати, Льюис, когда ты наконец уделишь внимание внедрению идей здорового образа жизни? Что ты в этом месяце сделал, как глава корпуса? Мне каждую неделю приходит гневное указание ученого совета, что все пункты плана по пропаганде здорового образа жизни провалены!

– Я сделал, пожалуй, самый важный шаг! – гордо доложил Льюис. – Написал воззвание к тем, кто чужд здоровью.

– Ты про тот стостраничный доклад, который не осилили даже опытные сотрудники философского факультета, витающие в призрачных и пустых терминах? – строго уточнил Валентин. – Про тот доклад, на который даже не вышла рецензия, ибо рецензенту требуется прочесть хотя бы первую и последнюю страницу? Какое он вообще имеет отношение к популяризации здоровья?

– Каждое слово моего воззвания было наполнено глубочайшим смыслом, – Льюис прижал руки к груди. – Он должен был стать революцией в деле физической культуры! Никто не смог бы остаться после него равнодушным к спорту!..

– Ладно, Льюис, – заметил Валентин уже более мягким тоном. – Могу посоветовать тебе быть несколько проще в формулировках, когда принимаешься вещать на всю институтскую аудиторию.

Альсента смотрела в книгу, но по ее лицу гуляла улыбка. Валентин заметил это и обратился к смешливой девушке.

– Дочитаете позже, мисс Браун. Я должен познакомить вас с непосредственным руководителем.

– О, ну конечно! – ее глаза засияли нездоровым оживлением. – Я мечтаю встретиться с ним. Говорят, что доктор Грэндс легенда в неорганической химии.

– Кто вам рассказал об этом? – насторожился Валентин.

Альсента отрицательно покачала головой, будто указанная информация сама вошла в ее разум, минуя рациональные источники. Валентин уставился на Льюиса, не поднимающего взора от книги с безумным названием, и все понял.

– Ясно, – сухо констатировал он. – Уолтер действительно легенда. Но сразу советую вам учиться у него только тому, что не запрещено теми правилами, что вы держите в руках.

Альсента отложила книгу и встала.

– Обещаю, что не подведу вас, шеф, – проникновенно сказала она.

И даже Валентину, порой не чувствующему тонких эмоциональных оттенков слов, стало очевидно, насколько далеко пафосная фраза отстояла от реальных намерений этой барышни.

– А почему гениальный химик не работает на естественнонаучном факультете? – невинно осведомилась Альсента, когда они с Валентином проходили по аккуратным аллеям парка профессора Кантериуса.

– Потому что власть на химическом факультете принадлежит когорте авторитетов, которые на деле есть пауки-ткачи ума. Этим бывшим ученым, а ныне банальным администраторам не хочется, чтобы гений доктора Грэндса пошатнул их теории, позволяющие этим бесполезным старикам нежиться в лучах славы устаревших концепций.

Уолтер так часто повторял это, что Валентин озвучил мисс Браун почти точную цитату.

– Хм, а мне говорили, что его не пускают в настоящую лабораторию потому, что он может пошатнуть не теории, а умы подавляющего большинства сотрудников.

Валентин с недовольством покосился на Альсенту.

– Я вижу, вы снова читали нашего замечательного журналиста Дункана? Советую вам меньше вникать в его разоблачающие статьи. Как правило, их содержание представляет собою полную чушь.

Альсента продемонстрировала фальшивую улыбку.

– Если вы пытаетесь внушить мне неприятие к лжи желтых газет, то может быть вам стоит для начала самому озвучить правду? Вы, надо думать, хотите, чтобы я вас не обманывала, но смешно ждать от меня подобного и заворачивать меня в ворох продемонстрированного только что вранья.

Валентин изучающе посмотрел в ее глаза. В них сквозил ум, который он редко встречал в людях, несмотря на то, что работал в научно-исследовательском институте.

– Двадцать лет назад доктор Грэндс синтезировал вещество, которое оказалось сверхмощным наркотиком, – наконец произнес он. – Оно не только изменяло восприятие, но и сообщало употребившему дополнительную интеллектуальную мощь и интуицию. Открытие Уолтера в те годы наделало много шуму. Он и его последователи стали настоящими проповедниками. Они утверждали, что сумели найти и обуздать дух абсолютного знания, обитающий в недоступных обыденному сознанию измерениях. Последствия этого открытия оказались настолько масштабными, что переросли в наркотическую эпидемию. Всех соратников доктора Грэндса уволили, но его заслуги и мировая известность спасли его. Он пообещал навсегда завязать с исследованиями и не занимать должности на химическом факультете. Именно по причине того, что Уолтер сумел победить свою зависимость, он так замечательно подходит для своей текущей работы…