Сердце чудовища

– Я… – начал было Валентин.

– Вижу, что не понял, – устало произнесла Карла. – Я передаю ее в твои руки не потому, что корпус борьбы с зависимости входит в твой Центр, а потому, что более надежного, порядочного и уравновешенного человека просто невозможно найти во всем Спиросе! Я знаю, что ты не научишь ее плохому, не попадешь сам в ее сети, ибо все эти помешанные люди порой чертовски обаятельны, и не совратишь ее, потому что предан лишь работе. Одном словом, будешь ей отцом. Не справишься – уволю!

Валентину было что возразить на этот хвалебный отзыв. И не только природная скромность заставляла его считать себя худшей нянькой для молодой девушки. В данной ему характеристике он был не уверен не столько в определениях, сколько в самом слове "человек". Но озвучивать эти мысли ректору института явно не стоило.

– Я позабочусь об этой оступившейся девочке, – серьезно ответил Валентин.

– И я не сомневалась, – подмигнула Карла. – Тогда пошли.

Валентин по-джентльменски обогнал Карлу Бэсфорд на пару шагов и распахнул перед ней тяжелую дверь приемной. Та была расписана старинными руническими знаками охранных заклинаний. Валентин внутренне усмехнулся, подумав, что его беспрепятственный проход выпукло подчеркивал более чем декоративную роль вычурных символов. Была бы в них хоть толика древней магии, эти чары хорошо подумали бы, прежде чем пропускать через себя то, что таилось в глубине Валентина.

Когда они оказались в большом и светлом помещении, предваряющем кабинет ректора, Валентин заметил возле стола секретаря изящный девичий силуэт. Новая сотрудница стояла к вошедшим спиной. Грива роскошных волос, обжигающих взгляд пронзительной чернотой, опускалась на плечи.

Девушка обернулась, и Валентин будто в испуге увидел пронизанные трогательной женственностью изящные черты лица и глаза, цвет которых напомнил ему напитавшуюся летнем солнцем сочную зелень. И странная, едва заметная тоска показалась Валентину изысканным украшением ее восхитительного лица. Эта томительная печаль, словно орудие художника, обосновалась на чувственном изгибе алых губ и загадочном, немного мечтательном взоре. Но фантазии, скрытые за ним, по неясной причине показались Валентину мрачными, дикими и опасными, как страшные истории, что обожали рассказывать детям крестьяне округа Спирос.

– Не будем перегружать друг друга формальностями, – усмехнулась Карла, покровительственно посмотрев на обоих. – Валентин, забирайте!

Новая сотрудница подошла и уверенно протянула руку. Она ничуть не выглядела смущенной, но со скучающим и немного высокомерным выражением рассматривала своего нового руководителя.

– Альсента Браун, – представилась она. Ее голос показался ему лишенным выразительности, словно она сильно устала.

– Валентин Стронгхолд.

Когда мягкая рука Альсенты коснулась мозолистой ладони Валентина, его сердце предательски дрогнуло и сжалось в неожиданно томительном и страстном порыве. То ли он так разволновался, потому что боялся, что девушка сможет узнать его, хотя это было совершенно невозможно. То ли одного взгляда на ее восхитительное лицо было достаточно, чтобы произвести в его душе грандиозные движения чувств, что тоже было для него не характерно. В любом случае, переживание от встречи с Альсентой Браун было таким сильным и ярким, что Валентину стоило заволноваться о здоровье его сердца, бешено колотящегося в груди. Но он и не думал беспокоиться об этом органе. Его восьмикамерное сердце, сшитое в сумрачном измерении духами зла из алмазных нитей и снабженное сапфировыми перемычками, было самым прочным элементом в его организме.

Третья глава. Неловкий ужин и большая глубина

Стоило им выйти за порог приемной, как Альсента шумно выдохнула. Ее голос тотчас наполнился той замечательной бархатной грубостью и живостью, что довелось услышать Змею прошедшей ночью.

– Уф, эти тетки за пятьдесят просто невозможны! Кто догадался сделать женщину, находящуюся в этом гибельном для всего живого возрасте, ректором целого института?

Валентин пораженно наблюдал, как скука мигом испарилась с ее лица, явив совершенно хулиганскую ухмылочку.

– Ну…

– Я зверки голодна. Валентин, вы отведете меня поужинать? Весь день не ела. И как можно так заволокитить процесс оформления, а?

Альсента посмотрела на Валентина, широко раскрыв глаза, будто ее вопрос вовсе не был риторическим и требовал немедленной реакции с его стороны.

– Как выпускнице Императорской Академии вам, наверное, приходилось сталкиваться с гораздо более ощутимой бюрократией, – осторожно высказался Валентин.

Она одарила его снисходительным взором и издевательски хмыкнула.

– Но там были танцевальные клубы, вечеринки до утра и гораздо больше модно одетых людей. Если так вообще можно выразиться, потому как здесь они отсутствуют вовсе! Бэсфорд сказала, что вы тоже приехали из Ольвертигона. Разве можно сравнить это болото с яркой столичной жизнью?

– Нет! Конечно, нельзя! – выпалил Валентин.

Спор о преимуществах Ольвертигона и заброшенного провинциального института непременно вывел бы их разговор на тему о самой столице, о которой Валентин имел весьма смутное представление.

Альсента нахмурилась и с подозрением уставилась на него.

– Но здесь есть свои плюсы, – добавил он. – Спокойствие и тишина позволяют все время уделить учебе и работе, ни на что не отвлекаясь.

– Вы серьезно? – разочарованно протянула она. – А впрочем, как же могло быть иначе? Могу поклясться, что моя всемогущая мамочка попросила ректора найти идеального человека, чтобы присматривал за непутевой дочерью…

Альсента с отвращением воззрилась на Валентина, словно углядела мерзкое и злобное насекомое, сидящее у него на лбу. Он не знал, что ответить на проницательное предположение и решил, что спорить с очевидным было бы глупо.

– Если вы все еще хотите перекусить, то могу проводить вас в неплохой трактир.

– А сколько у вас всего трактиров?

– Ммм, два.

– Стало быть, вы приглашаете меня в лучшую забегаловку из двух?

– Вы очень догадливы.

– Хорошо. Только, раз вы приставлены моим надсмотрщиком, то попрошу вас не только проводить меня, но и составить мне компанию.

– Да, у вас есть неплохая возможность узнать побольше из моих уст про наш институт.

– А вы смешно говорите, – она скривила рот. – Вообще-то мне просто грустно выпивать в одиночестве. Да и, непременно, будут донимать всякие полупьяные красавчики. А здесь они, надо думать, еще хуже, чем в столице.

Они бодрым шагом пересекли институтский городок. Громадный центральный корпус, высеченный из древнего темно-серого гранита, остался позади. В незапамятные времена он был вместилищем почти забытой ныне религиозной верности всемогущему богу Арвардосу. В общем-то этот храм, утративший свой статус, был единственной достопримечательностью институтского городка, радующей глаз своей стариной и своеобразием. Все остальные служебные корпуса и лаборатории, которые они проходили, были новоделом и не могли похвастаться изысканностью форм и стариной архитектурных стилей. Вся эта обыденность построек была погружена в несколько симпатичных парков, носящих имена ученых былых эпох и различающихся характером насаждений. Спустя пять минут перед ними показалось здание трактира "Приют дядюшки Асфозиса".

– Этому заведению не помешало бы обновить вывеску, – поджала губы Альсента. – Такое чувство, что она вот-вот рассыплется в прах…

– О нет, это так и задумано, – откликнулся Валентин, превращаясь в экскурсовода. – Трактир основан семьей Асфозисов в незапамятные времена. Говорят, он сравним по возрасту с самим институтом. Эта табличка по легендам висела еще на первом здании трактира. Нынешний хозяин заведения Руперт старается всеми силами сохранить аромат древности.

– Ого, круто… – без должного воодушевления заметила Альсента.

Внутреннее убранство трактира было исполнено в незатейливом стиле обычного провинциального ресторана. Преобладающим материалом отделки являлась древесина, а декор сводился к странно выглядящим приборам, прикрученным к стенам. По всей видимости, такое украшение должно было символизировать глубокую связь этого заведения с научной жизнью института. Но Валентин всякий раз ловил себя на мысли, что никогда не видел таинственных приборов в реальном научном процессе. Наверное, эти бутафорские инструменты отражали представление об изучении загадочной биологии Спироса одного лишь Руперта Асфозиса.

Они сели за свободный столик, накрытый красно-желтой, в крупную клетку, скатертью.

– Добрый вечер, мистер Стронгхолд, – уважительно поздоровался подошедший официант.

– Добрый, Фрэнк. Как твой локоть?

– Благодаря Марку и вашим лекарствам стал здоровее, чем до падения.

– Замечательно. Впредь, будь осторожнее на кухне. Человеческое тело чрезвычайно хрупкое.

– Можно сделать заказ? – показательно зевнула Альсента.

– Разумеется, мисс. Слушаю вас.

– Принесите двойной виски, лед и какую-нибудь закуску на ваш выбор.

– У нас есть томленые свиные щечки, жаренный угорь…

– Щечки сгодятся, – махнула рукой Альсента.

– Хорошо. А вы что будете, мистер Стронгхолд?

– Просто чай, Фрэнк.

Когда официант удалился, Альсента покосилась на Валентина с нескрываемым раздражением.

– Разве я не просила вас составить мне компанию?

– Но я никуда не ухожу…

– Пить в одиночестве и делать то же самое в обществе трезвого человека не сильно отличается одно от другого! – заметила она с укором.

– Я бы с удовольствием составил бы вам компанию, но я не употребляю алкоголь, – сухо отозвался Валентин.

– Пффуу, – Альсента запустила пальцы в волосы и рассеянно взъерошила прическу. Выражение ее лица говорило о встрече с серьезной проблемой. – Это первый тревожный звоночек. Я чувствую, что мне не повезло, но не может же быть все настолько плохо! И позвольте спросить, что еще вы не употребляете?

– Я не совсем понимаю вас…

– Женщин употребляете?

– В каком смысле? – внутренне напрягся Валентин.

– Мне уже все ясно, но на всякий случай уточню. У вас есть девушка?

– Нет…

– Почему? Вы не урод, даже наоборот. И занимаете неплохую должность.

– Все свободное время я посвящаю работе, – выдал Валентин одну из своих дежурных фраз, благо его достижения позволяли этому утверждению походить на правду.

– Угу, ясненько, – пробурчала Альсента и тоскливо оглядела заведение, словно ища оправдания своему нахождению в этом месте.

Валентин больше всего опасался, что мисс Браун начнет вспоминать столицу. Он судорожно пытался придумать какую-нибудь тему для разговора, что отвлечет ее от обсуждения того, что поменялось в Ольвертигоне за пять лет его отсутствия.

– А вы чем увлекаетесь, мисс Браун? – участливо спросил Валентин.

Девушка одарила его столь нехорошим взглядом, исполненным высокомерно-снисходительной насмешки, что он тотчас пожалел о применении подобной тактики. Грациозным, тщательно отработанным движением она завела роскошные волосы на одну сторону, позволив им чернильно-черной рекой обнять ее длинную шею.

– Вы, действительно, хотите знать это, мистер Стронгхолд? – поинтересовалась она, положив подбородок на ладони.

– Все-таки вы моя подчиненная, – не сдавал позиции Валентин.

– Ну, будь по вашему. Я увлекаюсь сексом…

Настолько откровенный ответ вкупе с прямым взглядом немигающих глаз должен был полностью деморализовать Валентина и привести его в смущение. Но смущение не являлось обязательной и каждодневной эмоцией, необходимой человеку, потому Валентин так и не научился толком ее выражению. Он подумал мгновение, а затем уточнил:

– Ээ, обычным сексом? Или, может быть, оргиями?

Смотря на его каменное лицо, Альсента опешила.

– Вы либо чрезвычайно искушены в плотских утехах либо бесконечно далеки от этого занятия.

– Чувственная любовь – это прекрасно. У меня, разумеется, была девушка, но она разбила мне сердце, и я пока не могу ни с кем встречаться, – Валентин встал на знакомые рельсы и вовсю сыпал железобетонными легендами, проверить которые у этой девицы не было никакой возможности.

Альсента внимательно вглядывалась в его лицо, а затем произнесла:

– Отвечая на ваш вопрос, могу успокоить вас. Я не сплю с каждым встречным и не участвую в оргиях. Просто люблю откровенность и ненавижу лицемерие. Я не виновата, что люди в своем большинстве настолько скучны, что лишь животное влечение становится единственным интересным штрихом в их портрете.

Материализовавшийся возле стола Фрэнк поставил перед ними заказанные напитки.

Альсента сразу сделал пару жадных глотков.

– Я так понимаю, что к миру у вас похожие претензии? – спросил Валентин, наблюдая, как ее лицо расплылось в блаженной улыбке.

– Да. Только измененное состояние сознания может собрать из этого непотребства что-то пристойное. Посмотрите, я только пригубила этот замечательный напиток, а мир уже неуловимо изменился в лучшую сторону.

– И как же? – Валентину стало любопытно.

– Вы показались мне невыносимо правильным. Но мудрый дух старого доброго виски успел прошептать мне, что не все потеряно. Скорее всего вы просто прячете за этим фасадом благопристойности какую-то страшную тайну!

Альсента сделал еще глоток и удовлетворенно покачала головой.

– Ничего подобного, – Валентин рассмеялся хорошо поставленным смехом. – Мы все являемся носителями разных конституций – кто-то худой, а кто-то толстый. И точно также каждый обладает неповторимой душевной организацией. Нет ничего удивительного в существовании людей, которых искренне возбуждает и интересует лишь работа, а не социальные игры.

– Отрицание тайны только подтверждает ее существование, – упрямо изрекла Альсента, – но это скорее достоинство, чем недостаток. Узнай я, что вы, к примеру, предпочитаете запретную мужскую любовь или не пьете спиртное, потому что болеете психической болезнью, способной превратить вас в одержимого, я только наполнюсь к вашей личности уважением.

Валентин постарался ничем внешне не выказать свое облегчение тому, что его новая подчиненная увязла в этих не самых ужасных догадках, оставляющих его истинный секрет в безопасности.

Фрэнк принес закуску, и Альсента с аппетитом накинулась на томленые щечки.

– А почему вы не стали спорить со мной, когда я заказала выпивку? – вдруг спросила она, обмакивая рот салфеткой и ставя пустой бокал на стол. – Разве ректор забыла вам сказать, что вы должны спасти меня из лап демонов опьянения?

Валентин задумчиво смотрел на почти растаявшие кубики льда, оставшиеся на дне ее бокала.

– Если вы, и впрямь, находитесь во власти злых духов, то никто не в силах помешать вам, – серьезно ответил Валентин, поднимая взгляд. – Настоящая страсть, светлая или темная, упраздняет разум и съедает волю. Только глупец думает, будто может избавить душу от того греха, что дарован ей самой судьбой.

– Хм, а вы философ. Но спасибо вам и на том, что не пытаетесь воспитывать меня. Лучше расскажите, что здесь есть интересного?

– В институте?

– Ну да. И вообще на Спиросе.

Фрэнк принес второй бокал, и взгляд Альсенты стал понемногу наполняться доброжелательностью.

Она даже не позволила себе язвительных комментариев, слушая его подробный рассказ о познавательных научных конференциях, занимательной и важной работе их Центра, собраниях местного культурного клуба, межфакультетских пикниках на природе и наблюдении вместе с историками фольклора местных крестьянских религиозных традиций.

– Звучит настолько ужасно, что похоже на специально созданный ад для нормального человека! – озвучила неутешительный вердикт мисс Браун, когда Валентин закончил повествование. – Значит, больше ничего интересного тут не происходит?

Валентин утвердительно кивнул головой.

– А как же чудовище?

Валентин с трудом удержался от того, чтобы не спросить с невинным видом: "Какое такое чудовище?" Но скрывать общеизвестные вещи было опрометчивым шагом.

– Ах это… – заметил он непринужденно. – Да, ходят слухи про какого-то захолустного монстра, каковых не счесть в таких дремучих лесах. Эти твари встречаются в любом мало-мальски нехоженом крае. Разве что в столице их нет.

– Да? – Альсента недоверчиво покосилась на Валентина. – Пока я сидела сегодня в очередях, то наткнулась на статью местного журналиста. Кажется, его зовут Дункан. Он пишет, что обитаемые районы округа вот уже несколько лет подвергаются разрушительной деятельности самого что ни на есть внушительного и опасного чудища. Эта неуязвимая и неописуемая тварь держит в страхе не только местных жителей, далеких от света рациональной науки, но и все институтское сообщество.

– Ааа, ну да, припоминаю нечто такое. Один не совсем адекватный фермер вроде утверждал, что у него огромная летающая змея утащила пару куриц… Ничего феноменального. Эти журналисты вечно все преувеличивают. Дункан – известный сказочник.

– Хмм, наверное вам видней, – извиняющимся тоном заметила Альсента. – Но в этой статье описано множество случаев исчезновения домашнего скота в деревнях…

– Да, этот сельчанин, наверное, не уследил спьяну за своим хозяйством и скинул вину на загадочного монстра, – предположил Валентин.

– Кроме скота, – продолжала вспоминать Альсента, – чудовище регулярно опустошает крестьянские запасы. Вот, в последний раз взломало подвал у зажиточного фермера и похитило, и даже не просто утащило, а съело на месте пару центнеров вяленой рыбы, сотню банок солений и маринадов, выпило бочку домашнего вина… Автор говорит, что суммарный годовой ущерб крестьянским хозяйствам округа от прожорливости этого монстра измеряется в тоннах живого скота, хлеба и прочего!

– Даже крестьяне сейчас стали совсем не как раньше, – печально возразил Валентин. – Что ни выдумают для получения страховой выплаты, чтобы покрыть собственную лень! С развитием цивилизации городское мошенничество даже в их головы проникает…

– А еще он писал о том, что чудовище обожает пугать молоденьких девушек, – не унималась Альсента, приклеившись взглядом к чуть подрагивающей невозмутимой улыбке, замершей на лице Валентина, – которые чудом удирают из его похотливых лап!

– Это все проделки полиции. Им тоже легче все преступления свалить на чудовище. И потом, ни одна девушка не погибла. Может, чудовище им помогало выйти из леса, после того как те заблудились?

Альсента замолчала и подозрительно уставилась на Валентина. Тот понял, что переборщил.

– Вы что, его защищаете? – спросила она, прищурившись и барабаня кончиками пальцев по поверхности стола.

– Я? – ахнул Валентин. – Нет! Конечно нет! – он нервно рассмеялся. – Я что, похож на какого-нибудь защитника монстров?! Да ни в жизни. Просто я по образованию биолог. А настоящий ученый не может делать выводов на бездоказательной основе. Все эти статьи нашего журналиста Дункана никуда не годятся.

Альсента не стала задавать новых вопросов. Она прикусила губу и уставилась куда-то вдаль. Тишина, как удавка, затягивалась на опасной теме, рискуя навести Альсенту на нежелательные мысли, и Валентин постарался увести разговор в сторону.

– Полагаю, что молодой девушке, нацеленной на работу в институте не стоит занимать свой ум такими далекими от науки вещами, как призраки чьих-то глупых фобий, раздутые желтыми газетенками до ужасающих чудовищ.

– А чем тогда прикажете занять мой ум, господин начальник? – тотчас осведомилась Альсента.

– Ну…

– Вот чем, например, занят ваш ум? Ректор сказала, что вас занесло в этот чудный край чудовищ и болот из столицы. Что вы здесь забыли? Меня-то, откровенно говоря, попросту сослали сюда за нежелание быть как все.

Валентин внутренне усмехнулся, подумав, что в его случае речь шла скорее о невозможности быть как все. Он поймал себя на глупом желании признаться, что его привела на Спирос похожая проблема, но благоразумно воздержался. Даже шутка, содержащая лишь намек на правду, могла дать толику истинной информации.

– Да, я родился и вырос в Ольвертигоне. Но я категорически не хотел оставаться на всю жизнь в душной и многолюдной столице. Тогда я выбрал этот институт. Несмотря на хроническое недофинансирование и отставание по отдельным направлением, наш институт не так уж провинциален, как может показаться на первый взгляд. Биологический и медицинский факультеты очень сильны. И когда я провел здесь несколько месяцев, то понял, что эти места стали моим домом…

Валентин гордился этой легендой. И самым ее сильным местом являлся момент частичной правдивости. Валентин, действительно, не мог никаким образом жить в столице и в чрезвычайной степени нуждался в лесах и диких бескрайних просторах Спироса.

– Какая замечательная история! – Альсента продемонстрировала фальшивую улыбку. – Но вряд ли мне удастся повторить ваш подвиг.

– Почему?

– Ректор души в вас не чает. Насколько я понимаю, вашим достижением является превращение корпуса реабилитации в место, где каждый получает желанное исцеление. Чтобы так беззаветно помогать людям, надо очень их любить. А у меня подавляющее большинство представителей нашего вида вызывает стойкое отвращение. Да и какой смысл делать их здоровыми?

– О чем вы? Разве здоровье само по себе не является ценностью?

– Конечно не является. Я вот здорова, но не чувствую себя счастливой. Что взять с тела? Клетка она и есть клетка. Не столь важно, насколько она убранная и комфортная.

– Значит, вы никогда не жили в… сломанной клетке, – сухо отозвался Валентин.

– А вы, стало быть, жили? – скептически прищурилась Альсента. – Посмотрите на себя. Кровь с молоком. Вас и поленом не перешибешь. Сдались вам эти калеки.

– Мой хороший друг страдал от синдрома Кагона, – тихо произнес Валентин. – Это тяжелейшее заболевание, что с детства превращает человека в инвалида. Я долгое время помогал ему и тем несчастным, с кем его свела эта страшная болезнь. Уверяю вас, что мой друг был бы счастлив, имей он возможность ходить, бегать и не испытывать ежесекундно боли. И он… заплатил бы любую цену, чтобы стать здоровым. За эту ничего не значащую для вас ценность он отдал бы все, даже самого себя…

Валентин понял, что увлекся.

– И что стало с вашим другом? – печаль обосновалась в уголках ее губ.

– Умер, – коротко ответил Валентин. – Но я обещал ему, что наступит день, когда люди перестанут страдать от этого недуга.

– Извините, если мои слова причинили вам боль. Но тогда все обстоит еще хуже. Вы даже не любите этих людей. Вы движимы ненавистью к болезни, но разве месть сделала кого-то счастливее?

– Она дает мне силы помогать людям. И эта помощь, вне всяких сомнений, делает их счастливыми.

Альсента пристально посмотрела ему в глаза.

– Хорошо, что человек не в силах упразднить болезнь, как таковую, чтобы вы ни думали по этому поводу.

– Почему? – удивился Валентин.

– Потому что сумей вы покончить с этим недугом, ваша жизнь в тот же миг потеряла бы всякий смысл.

Альсента, по всей видимости, ожидала, что Валентин начнет спорить, но увидела лишь его мечтательную улыбку.

– Да, – голос Валентина дрогнул. – Когда это случится, я стану свободен.

– Свободен от обещания? – уточнила Альсента, нахмурив брови и озадаченно всматриваясь в странное потустороннее выражение, неясной вуалью скользнувшее по лицу Валентина.

"От клетки", – хотел сказать Валентин.

Но в ответ лишь кивнул.

Змей летел по бескрайнему полю. Луна вошла в полную силу и изливала на землю тонны загадочного света. Трава была настолько высокой, что он мог полностью укрыться в ее толще, и лишь шелест выдавал стороннему наблюдателю его перемещение. Змею доставляло дикое и безудержное удовольствие путешествовать в этой плотной и влажной субстанции. Охваченный почти детским восторгом, он прятался в зеленом ковре от вездесущего взгляда лунного божества. Скорость чудовища была так велика, что даже внушительная протяженность уходящего за горизонт поля не могла позволить ему вдоволь насладиться купанием в море трав. Он неуклонно приближался к прибрежной полосе, что выходила на безлюдный пляж, погруженный в ночную тишину.

Сегодня надо было выполнить несколько важных дел. Во-первых, набрать необходимых биоматериалов для изготовления спортивных препаратов. Во-вторых, тело монстра изголодалось по живой пище и должно было восполнить запасы энергии. Но Валентин терял контроль над разумом Змея во время еды. По этой причине раньше он часто изматывал свое чудовищное обличие голодом. Закономерным результатом становилось полнейшее безумие и потеря контроля в тот миг, когда голод переполнял чашу весов, и монстр устремлялся пожирать все, что попадалось в его пасть. Отсюда и вырастали все эти сумасшедшие истории с опустошением крестьянских амбаров, доводящие до полного уничтожения целых фермерских хозяйств. Валентину было невероятно стыдно за эти случаи, и он, как мог, впоследствии помогал пострадавшим крестьянам. Чтобы этого не случалось, он приучил себя принимать пищу чаще, с трудом балансируя на самой грани самоконтроля и хаотичного воцарения чудовищных импульсов.