Хенемет-Амон

Спрыгнув вниз, юноша отчеканил:

– Все готово, господин.

– Хм, – старик направился к колеснице.

– Ты уверен, Яхмеси? – на всякий случай спросил Итсени, выглядывая из шатра. – Если так спешишь, то можешь отправить гонца. Зачем самому трястись по ухабам? В твоем-то возрасте.

– Хочу немного развеяться, – спокойно ответил Пен-Нехбет, подходя к повозке.

– Совсем мозги отсохли, – пробубнил смотритель.

Яхмеси не расслышал. Он забрался на борт и крепко сжал поводья в морщинистых руках.

– Надеюсь, я не забыл, как это делается, – прошептал он.

В груди снова неприятно закололо, но старик отбросил мысли о боли. Все равно она скоро пройдет.

Осторожно тряхнув поводьями, он заставил колесницу придти в движение. Лошади медленно вышли на дорогу, и повозка двинулась на север. Сначала неспешно. Затем все больше ускоряя ход. Яхмеси почувствовал, как дрожит корпус под ногами. Как стучат колеса о грунт. Как горячий ветер дует прямо в лицо. Сердце учащенно забилось. Усилилось покалывание в груди. Пен-Нехбет ощутил возбуждение. Давно позабытое. Он снова стоял на колеснице. А на поясе сверкал бронзовый топорик…

– Осторожнее на дороге! – раздался позади крик Итсени.

– О, смотритель, почему ты отдал ему колесницу? – изумленно спросил Анхенамон.

– А что я должен был сделать? – насупился тот. – Отказать Яхмеси Пен-Нехбету?

– Конечно! – пылко воскликнул юноша и всплеснул руками. – Неужели ты не видишь? Он еле на ногах стоит! Какая ему колесница?!

– А ты, видимо, не знаешь, кто это такой, – вздохнул Итсени.

Анхенамон непонимающе уставился на смотрителя:

– А это имеет смысл?

– Разумеется, имеет! – теперь уже сам Итсени повысил голос. – Ты же не откажешь высокому господину, даже если пытаешься сделать для него лучше?

Юноша почесал затылок:

– А этот старик высокий господин?

– А то! – хмыкнул смотритель.

– И кто же он?

– Сам Яхмеси Пен-Нехбет!

Анхенамон вяло улыбнулся:

– Не слышал о таком.

– А, – отмахнулся Итсени, – бестолочь молодая. Героев Та-Кемет надо чтить и уважать.

Юноша нисколько не обиделся:

– Так расскажи мне о нем! Все равно заняться нечем.

– А-а-а, вот тут ты дело верное говоришь, – расплылся в улыбке тот, – я люблю поболтать. Садись.

Анхенамон устроился прямо на земле:

– А золотой дебен дашь, господин?

– Пф, – фыркнул Итсени, – ты получишь от меня нечто более ценное.

Глаза паренька вспыхнули в возбуждении:

– И что же это?

Смотритель выждал паузу, а затем гордо произнес:

– Знания!

– А-а-а, – раздосадовано протянул Анхенамон, – так и знал, что пожадничаешь.

– Цыц, – беззлобно бросил Итсени, – итак, эта история началась задолго до того, как ты появился на свет. Во времена, когда еще наш великий Неб-Пехти-Ра[1] был Херу…

***

Промыв рану в проточной воде, Саргон достал из тюка белый немес и стал перевязывать щеку. Минхотеп тем временем обильно пил воду. Верблюд словно предчувствовал, что им предстоит долгий и нелегкий переход через пески Биау. Спутникам придется провести посреди горячих владений Сета несколько дней прежде, чем они доберутся до Хазеты.

Джехутихотеп с интересом наблюдал, как мулат накладывает повязку, туго завязывая ее узлом под подбородком. Когда дело было сделано, мальчишка невольно рассмеялся.

– Что смешного? – буркнул Саргон.

– Сейчас ты похож на человека, у которого сильно болят зубы.

Мулат поморщился:

– Щека зато болит.

– Ну, это не смертельно, – подмигнул тот.

– Не смертельно, – согласился он, вскакивая на верблюда, – надевай плащ. Мы вступаем в Хетиу-Мефкат.

– Хетиу-Мефкат? – переспросил мальчик.

– Лестница из бирюзы, – пояснил Саргон, – на юге Биау добывают немало этих камней.

– Ух, ты! – восхищенно прошептал Джехутихотеп, устремляя взор на юг.

– Надевай плащ, давай.

Паренек послушно завернулся красную накидку, некогда принадлежавшая техену.

Впереди на горизонте уже заканчивалась всякая растительность. Пустыня вступала в свои права. Раскаленный воздух обжигал кожу. Ветер начинал доносить мелкие песчинки.

– Будем держаться ближе к Уадж-Ур, – сказал Саргон, когда они миновали последний ручей.

– Почему?

– Там не так жарко.

– Хм.

– Советую не снимать плащ ночью.

– Правда?

– Здесь бывает холодно.

– Ого, а вот этого я не знал, – искренне изумился Джехутихотеп.

– Ну, ты же не можешь все знать, верно?

– Но хочу! – пылко возразил мальчик.

Саргон весело засмеялся:

– Поэтому и едешь учиться в Бабилим.

– А ты останешься в Двуречье?

– Ненадолго.

– Жаль, – с грустью произнес паренек, – я начинаю привязываться к тебе.

– Я тоже, – потрепал его по головке мулат, – я тоже.

Минхотеп одобрительно заурчал, словно подтверждая слова хозяина. Тот хмыкнул и погладил верблюда по спине.

– Кстати, – внезапно вспомнил Саргон, – ты так и не сказал, кто твои родители? Прошлый раз нас перебил крокодил. А до того ты из меня клещами слова вытягивал. Настал мой черед.

Джехутихотеп несколько секунд хранил молчание. Окружающую тишину нарушали лишь тихая поступь верблюда да порывы горячего ветра.

Наконец, паренек ответил:

– Мой отец знатный вельможа из Уасет.

– Это я знаю, – сказал Саргон, – чем он занимается?

– Он помогает управлять государством, – уклончиво бросил Джехутихотеп.

– Наместник что ли? – изумился мулат.

– Нет, – быстро ответил тот, – скорее помощник.

– Скорее? – переспросил мулат.

– Помощник джати Уасет, – четко произнес мальчик, словно заученную фразу.

Саргону это не понравилось. Вновь нехорошее предчувствие кольнуло под сердцем.

«Что ты скрываешь от меня?».

– Джехутихотеп, – хмуро произнес он, – ты ничего не хочешь мне сказать?

– Да, рассказывать-то особо нечего.

– Мне кажется, ты утаиваешь от меня нечто важное.

– Нет, я ничего от тебя не скрываю, – голос паренька внезапно стал тусклым и холодным.

Мулат искренне изумился перемене в его настроении. Мальчик всегда выглядел оживленным и словоохотливым. Сейчас же его будто подменили.

– С тобой все хорошо?

– Да, – коротко бросил тот.

– Мне так не кажется.

– Просто устал. Скоро привал?

Мулат посмотрел на удлинившуюся тень, отбрасываемую Минхотепом:

– Угум. Еще немного и остановимся на ночь.

– Хорошо, – сказал Джехутихотеп, полностью погружаясь в себя.

Саргон не стал допытываться. Однако внутри зрело нехорошее предчувствие. Предчувствие, что он вляпался в какую-то историю. Но в какую, не мог объяснить. И это вызывало еще большую тревогу.

[1] Неб-Пехти-Ра («Владеющий силой Ра») – тронное имя фараона Яхмоса I, основателя XVIII династии (Тутмосиды).

Глава 14

– Хорошо.

– Хорошо? – осторожно переспросил Нехси.

– Хорошо, – на губах Хатшепсут заиграла ободряющая улыбка.

Казначей кашлянул:

– Царица, я…

Она вскинула руку:

– Я прекрасно знаю что думает Аа-Хепер-Ен-Ра о нубийцах, поэтому давай перестанем ходить вокруг да около. У меня не так много времени.

– Госпожа… – Нехси все еще ощущал скованность и возбуждение, но тщательно пытался их скрыть.

– Я пришла с просьбой. Сейчас ты единственный, кому я могу довериться.

– Единственный?

Хенемет-Амон кивнула:

– Единственный.

– О, госпожа, – медленно начал Нехси, – тебя окружает множество верных слуг. Уверен, помочь могут все они. Не только я. Верховный жрец Хапусенеб…

Хатшепсут вновь вскинула руку, приказывая нубийцу замолчать:

– Это мы обсудим после. Я пришла к тебе, и на то есть свои причины. Уверена, ты должен понимать это, Нехси.

– Да, госпожа, – казначей сумел-таки взять себя в руки.

– Хорошо.

– Ты хочешь поговорить о Херу, царица?

Хатшепсут пожала плечами:

– В какой-то мере.

– Я внимаю тебе.

Она перестала улыбаться, лицо превратилось в непроницаемую маску. Царица окинула взором комнату.

– Пер-А сейчас очень болен, будем между собой честны. Одному Ра известно, сколько дней еще он сможет согревать нас своим теплом, – Хатшепсут перевела взор на казначея. Ее глаза источали лед. – Пора подумать о том, кто заменит Аа-Хепер-Ен-Ра на троне Та-Кемет и станет новым воплощением Херу.

Поскольку царица замолчала, Нехси понял, что госпожа ждет от него ответа.

Мысленно приказав себе быть осторожным, он произнес:

– Ты хочешь узнать, что думаю об этом я, Хенемет-Амон?

Хатшепсут снова улыбнулась, но взгляд оставался холодным.

– Все так, Нехси. Я всегда ценила в тебе эту прозорливость.

– Благодарю, госпожа, – тот слегка склонил голову, – да живешь ты вечно.

– Так что же ты думаешь?

– Я думаю… – казначей взглянул ей прямо в глаза, – есть только одно достойное воплощение Херу.

– Не терпится услышать.

Нехси придал голосу всю твердость, на которую был способен:

– Я смотрю сейчас прямо на него.

– Хм-м-м, – протянула Хатшепсут. Лед в глазах растопил огонек удовольствия. – Но у Херу есть сын…

Казначей не растерялся. Он видел, что это проверка на преданность. Упоминание вскользь Хапусенеба в самом начале разговора не прошло бесследно. Он привык подмечать подобные мелочи. Очевидно, жрец каким-то образом прогневал госпожу, и теперь она хочет убедиться, что может довериться ему, Нехси. Что ж, казначей не намеревался гневить Божественную супругу. Слишком многим был он ей обязан.

– Я это знаю, госпожа. Но Херу может стать лишь тот, кто соприкоснется с божественной кровью. У юного Джехутимесу ее нет…

– Хапусенеб об этом позаботился, – резко перебила царица.

Взгляд Хатшепсут вновь стал ледяным. Огонь в глазах потух, а руки вцепились в подлокотники стула. Нехси видел, как напряглись мышцы ее предплечий.

– Хапусенеб? – осторожно переспросил он.

– Да, – она поджала губы, – Верховный жрец дал Херу согласие на союз своего сына с моей дочерью.

Казначей вздрогнул:

– Он не мог принять подобного решения, не обговорив предварительно с тобой, царица.

– Как видишь, он это сделал.

– Уверен, госпожа, у него были основания дать согласие Аа-Хепер-Ен-Ра на союз.

– Не сомневаюсь, – тон Хатшепсут резанул, подобно острому ножу, – и я намерена спросить с него за это. Только не сейчас. У меня нет времени. Я должна действовать быстро.

– Ты всегда можешь опереться на мое плечо, Хенемет-Амон.

– Знаю, – кивнула та, – поэтому я здесь.

В комнате на несколько секунд воцарилось молчание. Было слышно, как вдали лает собака, а за дверью раздаются приглушенные шаги. Наконец, Хатшепсут нарушила тишину. И ее слова вновь едва не выбили почву из-под ног казначея.

– Представь, что сын Херу пропал.

Нехси воззрился на Божественную супругу, однако так и не смог ничего прочитать на этом красивом лице, прикрытом маской непроницаемости.

– Стал бы ты его искать, чтобы… – ее глаза сузились, – решить мою проблему и восстановить справедливость?

Внутри казначей весь похолодел. Он прекрасно понял, на что намекает Великая царица. Его взор снова упал на джет с отчетом продаж главного смотрителя хозяйства Амона. Теперь проблемы Дуаунехеха казались не просто ничтожными, они виделись жалкой каплей воды на дне пересохшего колодца. Нубиец не смог скрыть дрожь в пальцах, несмотря на то, что продолжал крепко сцеплять ладони перед собой. Испарина полностью покрыла лоб, но Нехси не решался смахнуть ее. Так же, как и не решался посмотреть в глаза Хатшепсут.

– Мне нужен честный ответ, – прозвучал ее резкий голос.

Нехси шумно втянул воздух, уже казавшийся таким спертым, будто их беседа проходила в гробнице Джосера[1].

«О, Амон-Ра, помоги мне и будь, что будет».

– Нет, Хенемет-Амон. Я не могу.

Он продолжал смотреть в стол, поэтому не увидел, как побледнело ее лицо.

– Вот, значит, какова твоя благодарность за то, что я сделала для тебя?

– Я буду благодарен тебе до конца дней своих, которые мне отпущены, моя царица.

– Не заметно! – голос Хатшепсут прозвучал, подобно хлысту. Ледяному, обжигающему хлысту. – А твои слова про плечо и вовсе пустой звук!

– Я не могу сделать то, что ты просишь, госпожа, – быстро заговорил казначей, пытаясь упредить еще большую вспышку гнева, – но я готов дать совет, если будет мне это позволено.

– Говори!

– Пусть решением займется тот, кто имеет связь с низами, с простыми людьми, – нубиец рискнул и поднял на нее взгляд, – и чтобы его нельзя было связать с тобой, моя царица.

– Почему этого не можешь сделать ты? – ее глаза сузились.

– Я готов на все для тебя, моя госпожа, – Нехси не отвел глаз, хотя это было нелегко, – но я не могу пойти на то… о чем ты меня просишь.

Вновь в комнате повисла тишина. Настолько полная, что казначей слышал, как пульсирует кровь в собственных ушах. Он вновь опустил взор и не рисковал поднимать его на Великую царицу. Нехси знал, что ничего, кроме ярости и гнева, там не увидит. Не осмеливался взглянуть этому страху в глаза. Страху за свою дальнейшую судьбу.

Поэтому он не видел, как Хатшепсут встала. До него лишь донесся скрип ножек отодвигаемого стула по глиняному полу.

А затем голос Божественной супруги развеял гнетущее молчание:

– Как и обещала, эта беседа останется между нами. Я благодарна тебе за честность, Нехси. Я получила совет, хоть и приходила не за ним. Просьбу мою ты отринул.

Казначей, не поднимая глаз, с трудом выдавил:

– Прости меня, Хенемет-Амон, я…

– Разговор окончен! Займись делами!

Он услышал тихие и поспешные шаги, а затем громко хлопнула входная дверь.

Нехси откинулся на спинку стула, устремив невидящий взор в противоположную стену. Из груди вырвался тяжкий вздох. Только сейчас он решился утереть лоб, покрытый испариной. Казначей провел ладонью по лицу. Пальцы тряслись, как у запойного пьяницы. Они стали липкими от пота.

«Я отказал ей… впервые в жизни я отказал ей… но это единственное, на что я не смогу пойти ради нее… что-то грядет».

Нехси многое понял, пусть Хатшепсут и не сказала ничего наверняка.

Она обещала, что разговор останется между ними. И нубиец верил этому. У него не было причин сомневаться в словах Великой царицы. Но сие еще ничего не значило. Разговор вполне может остаться между ними… если Нехси уже завтра направится в последнее путешествие к месту своего упокоения в Саккаре[2]. Он как раз присмотрел там местечко для будущей гробницы… Такую вероятность нельзя исключать. Мысль о побеге пришла в голову, но он быстро отринул ее. Это бессмысленно и недальновидно. Хатшепсут точно такого не стерпит, и вот тогда ее меджаи найдут нубийца в любом укромном уголке Та-Кемет. А его способности к ведению государственных дел уже не будут иметь значения. Остается ждать и надеяться, что гнев госпожи пройдет, и его минует страшная участь. Однако неопределенность начинала тяготить. Словно гранитная плита, привязанная к шее толстым канатом. И эта неопределенность была хуже смерти. По его привычному хладнокровию и собранности был нанесен удар. И он не знал, сможет ли от него оправиться.

Казначей закрыл глаза и мысленно вознес молитвы Усиру. А на стене позади него продолжала грозно разевать пасть голова убитого льва.

***

Оранжевый диск солнца коснулся нижним краем горизонта. Пучки света проникали внутрь сквозь решетчатые окна, накаляя в комнате воздух. Город готовился отойти ко сну.

Сененмут лежал на кедровой кровати, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Он то и дело покусывал нижнюю губу. Пальцы на ногах непроизвольно дергались. Хатшепсут отсутствовала почти весь день. Наверняка она что-то предпринимает по поводу случившегося.

«Куда же делся этот мальчишка, будь он неладен? Что произошло? Он что-то заподозрил? Не может такого быть! Он, конечно, проницателен и умен не по годам, но не настолько. Все держалось в строжайшей тайне. Но свершилось то, что случилось. Дерьмо! И никто его не видел. Как ему удалось? Как, шакалы проклятые? И что же делать дальше?».

Однако он переживал не только из-за этого. Сененмута беспокоила и сохранность собственной шкуры. Пусть Великая царица любит звуки его медового голоса и навыки в зодчестве, в какой-то момент сего может не хватить. А он очень не хотел терять свое положение при дворе. Поэтому нужно срочно что-то придумать, дабы доказать госпоже – ее верный слуга еще может приносить пользу.

«Но как это сделать? Думай… думай, гиены тебя подери».

Он полностью погрузился в размышления, когда в покои вошла она.

Сененмут резко сел на постели:

– Богиня! Как прошел твой день? А я тут…

– Он на пути в Бабилим, – резко перебила Хатшепсут.

У зодчего отвисла челюсть:

– Чего?

– Он едет в Бабилим, – нетерпеливо повторила она, скрестив руки на груди и начиная расхаживать по покоям. Вновь прорезавшийся у зодчего простолюдинский говор неприятно резанул слух, но сейчас она не стала придавать этому значения.

– О, госпожа моя, я знал, что ты сможешь докопаться до истины!

– Мне Исет рассказала, – бросила та.

Сененмут недоверчиво покосился на нее:

– Исет?

– Она.

– Вот так… сразу… рассказала?

– Разумеется, нет, – Хатшепсут остановилась и подняла на него свой взгляд, от которого зодчему стало не по себе, – пришлось ее немного подстегнуть.

Он шумно сглотнул:

– Подстегнуть?

– Ну, да.

– Что… значит… подстегнуть? – нехорошее подозрение созрело в душе зодчего.

– Неважно, – отрезала она.

– А где Исет сейчас?

– В темнице, – царица возобновила движение, – я только что оттуда.

– А если Херу узнает…

– Ничего он не узнает, – отмахнулась Хатшепсут, – его разум уже полностью сковала лихорадка. А если и узнает, то я расскажу все, как есть… ну, может, слегка подправлю историю. Любимая наложница Джехутимесу без ведома пер-А отослала в Бабилим его единственного сына. А что сподвигло на этот опрометчивый поступок? Глупый страх, что ее чаду якобы что-то угрожает.

– Но, ведь, это не глупый страх, верно? – осторожно уточнил Сененмут.

– Джехутимесу это знать не обязательно, – вновь отмахнулась Хатшепсут.

– Очень умно, – подметил зодчий, а затем добавил сладким тоном, – твоей прозорливости позавидовали бы сами боги, лотос мой.

Она остановилась и посмотрела на него. На губах заиграла улыбка.

– Я знаю. И уже придумала, что делать дальше.

– Нисколько не сомневался в том, что твой острый ум найдет выход!

Она не обратила на лесть внимания.

– Отправлю людей, якобы перехватить его и вернуть домой, – Хатшепсут сощурилась, – но посланники заботливой царицы прибудут слишком поздно. Юный наследник пал от руки богохульного похитителя.

– Звучит просто великолепно, – проворковал Сененмут, – ты уже нашла тех, кого пустишь по его следу?

Царица поморщилась.

– Точно не меджаев. Это слишком опасно. Я обратилась к Нехси, – тут зодчий вздрогнул, – но нубиец оказался чересчур благородным. Я, конечно, это предвидела и рассчитывала только на дельный совет.

– Он ведь станет держать язык за зубами? – встревожено уточнил Сененмут.

– Можешь не сомневаться, – вяло махнула кистью она, – казначей верен и не станет распускать слух. В отличие от Хапусенеба, он многим мне обязан, – тут в глазах царицы вспыхнул огонек, но он угас так же быстро, как и возник. – К тому же, Нехси полностью зависит от моего расположения.

– И какой совет он дал тебе?

Царица недовольно вздохнула:

– Пусть этим займется тот, кто сохранил связи среди простого люда.

В голове зодчего тут же пронеслась мысль.

«Это мой шанс!».

Губы Сененмута расплылись в довольной ухмылке:

– Моя госпожа, позволь искупить свои промахи! Я знаю, что делать!

Она вскинула на него свой взгляд. В глазах пылал огонь.

– Знаешь?

– Да, лотос мой.

– И откуда же?

Сененмут ослепительно улыбнулся:

– О, у меня ведь остались кое-какие знакомые с тех пор, как я ошивался в пригородных трактирах. Уверен, они сделают все, что нужно.

Глаза царицы сузились:

– Надеюсь, ты понимаешь, что это никоим образом не должно быть связано со мной?

Зодчий быстро закивал:

– Можешь не волноваться, моя богиня. Никто ничего не узнает.

– В прошлый раз ты говорил то же самое.

– Голову на отсечение даю!

– Хм, – протянула Хатшепсут, – ты бы поосторожнее был с такими словами… хорошо, если сможешь устроить все, как надо, то… заслужишь мое прощение.

– А я не могу заслужить его уже сейчас? – нежно спросил Сененмут.

Царица склонила голову набок, продолжая улыбаться:

– Может быть. Сегодня был трудный день. Я устала.

– Я знаю, как снять тяжкий груз с твоих плеч.

Зодчий потянулся к кувшину с пивом, а Хатшепсут сняла с шеи золотой усех.

***

Цокот копыт и стук колес по грунту раздавались в закатной тишине. Они приятно ласкали слух. Солнце скрылось за горизонтом. Над долиной Хапи сгустились сумерки и в небе высыпали мириады многочисленных звезд. Столько же, сколько и кузнечиков в траве. Их стрекотание разбавляло тишину. Слабый ветерок дул Яхмеси прямо в лицо, а он стоял в храмовой колеснице. Последние отблески света уходящего дня отражались от золотых пластин на борту. Серые кобылы, подгоняемые легким движением поводьев, продолжали двигаться на север. Слева от дороги росли прибрежные заросли камыша. Оттуда доносилось монотонное кваканье лягушек. Этот звук убаюкивал Пен-Нехбета. Его глаза стали слипаться. К тому же несколько часов, проведенных в пути, начали сказываться. Вновь вступило в поясницу. Руки, державшие поводья, немного дрожали. Ноги налились свинцом. Однако внешне старый воин пытался не выказывать признаков слабости. Даже несмотря на то, что вокруг никого не было. Местные крестьяне уже разошлись по домам, намереваясь предаться отдыху да погрузиться в долгожданный сон. И Яхмеси им по-настоящему завидовал. Впервые за долгие годы он завидовал простым людям. Однако не мог позволить себе отдых. Не сейчас. Надо как можно быстрее узнать, куда пропал сын Херу.

«Я не уследил. И я должен его найти!».

Однако каковой бы ни была непреклонная решимость Яхмеси, старик понимал – привал ему необходим, если он не хочет уснуть прямо на ходу и свалиться в камышовые заросли, где его сожрут крокодилы. Приносить себя в жертву Собеку в планы не входило.

Впереди на горизонте замаячили огни ночного города.

«Абджу[3][3]».

Там жила его дочь. Красавица Сешет. Немало разливов случилось с тех пор, как она вышла замуж за местного писца при храме Усира. Полгода прошло с их последней встречи, когда дочь навещала своего отца на вилле в Уасет. Да, время не щадит никого. Яхмеси подметил тогда, что у Сешет появились морщины. Волосы на голове, покрытые сединой, дочь полностью обрила и теперь носила прямой парик из овечьей шерсти, выкрашенный в черный цвет. Однако для него она по-прежнему оставалась юной малышкой Сешет. Милой девочкой, так любившей играть в цветах лотоса.

«Есть повод навестить ее. Заодно чуть отдохну и посплю. Не придется платить за крышу над головой».

Решил Яхмеси, как вдруг увидел впереди какое-то движение. Навстречу приближалась колесница. Тракт был достаточно широк, чтобы дать проехать двум повозкам. Поэтому Пен-Нехбет остался совершенно спокоен, лишь заставил лошадей уйти немного вправо поближе к обочине. Теперь стрекотание кузнечиков стало отчетливее. Его не заглушали даже цокот копыт и стук колес. Утерев сухой ладонью лицо, старый воин продолжил всматриваться в огни Абджу… Пока встречная колесница не приблизилась к нему достаточно близко, чтобы он смог рассмотреть на ее переднем борту золотую пластину в виде солнца. Расколотую пополам. Блики света уходящего дня тускло отражались от нее.

Яхмеси вздрогнул.

«Эта колесница принадлежит хозяйству храма Амона… сколотый диск… точно на такой же уехал неизвестный из Уасет вместе с ребенком…».

Пен-Нехбет перевел взгляд на возничего. Крепко сложенный воин в черном парике из овечьей шерсти…

У старика кольнуло сердце. Руки инстинктивно дернули поводья, направляя повозку наперерез идущей навстречу колеснице. Округу разорвало ржание лошадей. Серые кобылы взвились на дыбы. Заскрипели колеса. Лишь в последний миг возничий, резко натянув поводья, заставил колесницу остановиться и чудом избежать столкновения.

– Ты что творишь, старик?! – гневно закричал он. – Какая змея тебя укусила?!

Однако Яхмеси его не слушал. Спрыгнув на землю и не обращая внимания на боль в спине, он направился к неизвестному. Седые брови сошлись на морщинистом лице.

– Где он? – требовательно прохрипел Пен-Нехбет.