Жизнь, увлечения, огорчения

Дрова в поленнице возмутились:

– Ты просто завидуешь нам. Мы – видные, аккуратные, не то, что ты, чёрная головня!

А одно поленце даже скатилось к Головешке, чтобы сказать:

– Никто из нас не слышал, чтоб кто-то из поленниц отказался встретиться с Огнём. Видно, все, кто с ним встретился, остались счастливы.

Но Головешка прошуршала:

– Да просто их уже нет – сгорели в его жаре давно…

Статуя

Поставили как-то в сквере скульптуру, чтобы заполнить пустое пространство. Стоит она в гордой позе, руку вперёд выкинув, и как бы говорит: «Вот, смотрите, какая я!».

И вскоре она заметила, что все птицы при наступлении холодов летят в одном направлении – в том, куда её рука указывает. Возгордилась Статуя:

– Я диктую всем свою волю! И все выполняют то, что я приказываю!

Прошло много лет. Сквер решили расширить, Статую подвинули да повернули. И стала она указывать в другом направлении. А птицы по-прежнему летели в ту же сторону, что и раньше.

Но Статуя не огорчилась и сказала:

– Я научу всех птиц лететь, куда я укажу. Я же вечная, у меня есть время! – и продолжала надеяться и ждать, что кто-то свернёт и полетит по указанному ею пути…

Колесо

Ой, как же нам сильно достаётся! – жаловалось автомобильное колесо. – Трясёмся по дорогам целыми днями, немытые, неухоженные. А ещё ухабы, рытвины, булыжники на каждом ходу… Порою так подскочишь, что весь дух улетучивается. А я вообще пятое колесо, запасное, ещё пуще остальных страдаю!

Папина ошибка

Маленький Лосёнок только встал на ноги и впервые пошёл с папой-Лосем гулять. Ему было всё в диковинку: трава под копытцами шуршала, веселя его; листья, что он жевал по дороге, по вкусу отличались друг от друга – больше всего ему понравились липовые. И тут они набрели на дерево, под которым валялись какие-то плоды и издавали сладкий запах. Папа-Лось стал с жадностью их поедать, забыв о сыне. Лосёнок тоже попробовал было один, но тут же выплюнул из-за терпкого вкуса. А папа наелся и пошёл дальше, пошатываясь и приговаривая:

– Сладкие яблочки, хорошо забродили, аж в голове забушевало!

– Папа, а что, забродившие яблоки ты любишь больше, чем меня? – спросил Лосёнок.

А Лось, продолжая идти, и спьяну, спотыкаясь о кочки, с трудом проговорил:

– Что ты! Просто ты любим, как сынок, а яблоки я люблю как сладкие фрукты!

Лосёнок от такого ответа загрустил. Ему ведь раньше все говорили, что это он самый сладкий и любимый в семье. «Лучше бы папа промолчал, чтобы не обижать меня!..» – подумал он.

А потом Лосёнок топнул копытцем и сказал:

– Когда вырасту, не притронусь к забродившим яблокам! Моей любимой пищей будут липовые листочки!

Жизнь без красок

Встретились в магазине оптики за ремонтом дужек две оправы: одна с обычными линзами, другая – с тёмными.

Оправа с обычными стёклами говорит:

– Я вижу яркое солнце и радостную жизнь вокруг себя! А ты?

– А я только слышала об этом, – отвечает Оправа с тёмными стёклами, – я вижу только лишь одну ночь.

– Так какой же у тебя интерес к жизни тогда? – поинтересовалась первая Оправа, гордясь прозрачностью своих линз.

– А я не требовательная, ко всему привыкла… – грустно проговорила Оправа с тёмными стёклами. – Если бы ты посмотрела через мои линзы хотя бы несколько дней, тебе бы чинить дужки расхотелось.

И, подумав, решила: «Может мне лучше остаться сломанной, чем жить и дальше в темноте…».

И тут Оправа с обычными стёклами воскликнула:

– Я хочу сделать так, чтобы все видели яркое солнышко!

Творческий Нож

Нож был остёр, в деле хорош и даже после недолгого лежания на боку всегда бодро говорил:

– Пора заняться творческой работой!

Все продукты в этот момент со страхом думали: «Не оказаться бы с ним в одном представлении!».

Фрукт

В саду все яблоньки плодоносили одновременно, и только на одном дереве не было ни одного яблочка. В тот год, когда это дерево захотели спилить, на нём появились семь яблок. И были они большие, красивые, цветом красно-жёлтые, с медовым ароматом, сладкие. Кто их пробовал, говорил:

– Удивительно, как сухая яблонька смогла такие плоды дать?

Дерево решили не трогать. Но больше на нём яблок не появилось. А Яблонька просто набиралась сил – эти семь плодов были первой пробой, она надеялась создать неведомые доселе плоды и ждала только, чтобы подкормили её корни – росла-то она на засушливом бугре.

И вот однажды пришла лопата, взрыхлила возле Яблоньки землю. А следом ведёрко с водой появилось, напоило. Живительная влага распространилась по всему её стволу, дышать стало легче, и мечта Яблоньки стала сбываться. Вскоре на ней появилось множество цветов – казалось даже, что это не дерево, а огромная белоснежная шапка. Такое диво никто никогда не видел. Вокруг Яблоньки жужжали пчёлы, гудели шмели, пели птицы:

– О,чудо! Чудо! Чудо!

Она же шелестела листочками и приговаривала:

– То ли ещё будет!

Если б каждому усохшему дереву помогали – диво дивное видели бы чаще!

Любительница

Однажды в овощном ящике Лук заговорил с Хреном:

– Что-то ты тут задержался. Ещё немного пролежишь, так бобылём и засохнешь и станешь никому не нужным.

– А с кем ты мне предлагаешь познакомиться? – ответил ему Хрен.

– Да вон, хоть с Тёркой. Та тоже одинока, притрёшься к ней – и она твоя!

– Ну уж нет! Я видел, как к ней притёрся Огурец, – всполошился Хрен, – так от него вмиг ничего не осталось. И с перцем она так же быстро разделалась. Уж лучше я поищу другую подружку.

И тут, словно услышав их разговор, появилась Тёрка:

– Где мой Хренок? – сказала она. – Я уже по тебе соскучилась! Дай-ка прижмусь! – и она начала тереться об его бока, приговаривая: – Как ты мне нравишься!

Натерев сколько нужно Хрена, Тёрка довольно сказала:

– Ну приду ещё разочек, и всё, закончим наши отношения, – и ушла.

А Хрен, опять оказавшись в овощном ящике рядом с Луком, тяжело вздохнул:

– Хорошо, что она хоть что-то от меня оставила. Может, ещё поживу.

Лук же сочувственно протянул:

– Да-а! Видно, эта Тёрка – любительница всех тереть и изживать!

Диван и Табуретка

Все, кто видел Табуретку в коридоре, старался на неё не садиться – очень уж она была жёсткой и неприглядной. Табуретка же, когда замечала, что дверь в комнату открыта, всегда смотрела на Диван – он ей нравился, и она мечтала с ним познакомиться.

Однажды возле неё оказался Пуфик и сразу признался ей:

– Вы мне очень близки! Давайте дружить! Мы с вами связаны одним делом!

И Табуретка пробыла с ним рядом несколько лет. Но при этом то и дело поглядывала на Диван. Пуфик оказался слишком мягок, на него постоянно кто-нибудь плюхался, и вскоре он начал разваливаться. Однажды Швабра, убирая в коридоре, Пуфик куда-то задвинула, а Табуретку переставила в комнату и придвинула к Дивану. Только сейчас Табуретка заметила, как Диван стар: из него торчали пружины, и он порою гудел, словно кашлял. Все его подушечки переложили на неё, но Табуретка не замечала тяжести: она чувствовала запах родного Дивана и радовалась, что, наконец то, оказалась рядом. Диван заметил новую соседку и прогудел:

– Я иногда видел тебя в коридоре и мечтал с тобой познакомиться. Знаю, ты только на вид жёсткая, а на самом деле – добрая! Вот и сейчас: приняла на себя чужой груз и терпишь.

Тут подъехала Тележка и погрузила на себя Диван. Разваливаясь, он медленно трещал:

– Эх, вернуть бы прежние годы! Мы могли бы прожить их вместе… – Диван замолчал ненадолго, а потом продолжил: – Не провожай меня.

А ей так не хотелось расставаться с Диваном.

Верное решение

Зародилась на высокой снежной горе Речка. Сбегая со склона, заметила она неподалёку похожую на себя реку, но бежавшую в другом направлении и вливающуюся в бескрайнее море. Но Речка не решилась последовать за ней и текла по своему Руслу, которое бережно её охраняло, стуча галькой:

– Я счастливо быть рядом с тобой! И я всегда буду за тебя в ответе: ни одна твоя капелька не пропадёт.

И правда, у Русла были высокие крепкие берега – они оберегали Речку и терпели её изменчивое настроение. А она, чем ниже спускалась с горы на равнину, тем медленней текла, и проявляла недовольство:

– Я видела, как весело живёт моя соседка-река. Она радуется, что впадает в море. Вот бы мне вернуться и присоединиться к ней! – шумела она.

– Неужели тебе так плохо со мной? – удивлялось Русло.

Однажды со стороны моря прилетело Облако и увидело, что Речка плещется о берег, желая проложить себе путь к морю.

– Тебя Русло оберегает, долгой жизни тебе желает. Чего тебе ещё надо? – удивилось Облако. – Вон, у Моря как берега размыты: оно их то и дело волнами ищет, да так и не находит и плещется из стороны в сторону. Опереться ему не на кого…

И тогда Речка успокоилась, заурчала, нежно прошлась волной по берегу, ласково прижалась к нему и тихо потекла по родному Руслу.

Неразговорчивый Барабан

В струнном оркестре взбунтовались Первая Скрипка и Виолончель:

– Мы весь концерт от начала до конца без остановки играем. Смычку аж несколько раз канифолью приходится натираться от усталости. Только нас одних в оркестре и слышно. Не то что Барабан – пробубнит что-то раз в час и стоит молча позади всех инструментов, отдыхает, пока его Контрабас не потормошит снова, он и палочки свои не поднимет. Тяжело нам с молчунами работать – ни поговорить, ни помузицировать. А зарплату он одинаковую с нами получает. Какое безобразие! Как несправедливо!

Однажды на очередных гастролях Барабан где-то затерялся. Скрипка и Виолончель вначале даже обрадовались. Но когда началось представление, сначала Скрипка сбилась с ритма, а следом за ней и Виолончель. Зрители стали возмущаться, кричать, свистеть. Но вдруг появился Барабан и сказал:

– Бум!

Зрители притихли, все инструменты в оркестре прислушались, а после повторного удара оркестр лихо заиграл под заданный и ненавязчиво поддерживаемый Барабаном ритм.

После концерта Контрабас пробасил:

– Не все инструменты должны звучать беспрерывно. Некоторые, хотя и слышны редко, зато всей игрой руководят умело!

Брезент

Брезент был всегда готов помочь, если кому-то угрожал ветер или дождь. Он накрывал собою и прятал от непогоды всех – будь то сено, солома или ещё что-то. И как-то зелёная Трава, в жизни ещё ничего не познавшая, сказала ему:

– Да ты бабник!

Брезент не хотел, чтобы его так обзывали, он желал только одного: сделать так, чтобы всем было хорошо.

И вот однажды уже скошенная Трава лежала на поляне под жарким солнцем, ожидая своего превращения в сухое сено. Неожиданно нагрянула гроза с сильным ливнем. Трава, уже успевшая подсохнуть, стала мокнуть.

Брезент в то время находился в амбаре – отдыхал с уже готовыми сеном и соломой. Услышав грозу, они стали просить его:

– Пойди, выручи Траву, пожалуйста!

Брезент не был злопамятным, поднялся, вышел и накрыл её собой. Сам промок, но Траву спас! Она тихо лежала под Брезентом и сожалела о ранее сказанных обидных словах.

Оно никого не забывает

Остался Человек один, загрустил, что все его бросили, и вдруг чувствует – кто-то его обнимает. Он оглянулся, а это Солнышко!

– Значит не все обо мне забыли! – радостно воскликнул он.

Жучок

Место, где стояло Кресло, было светлое и тёплое. А само Кресло было массивное, добротно сделанное из хорошего дерева, из Дуба. И поэтому его никогда никуда не переставляли – это было никому не под силу. Но желающих занять его место насчитывалось много: Стул с ажурной резьбой на спинке, Табуретка с жёстким сиденьем и мягкий Пуфик, вечно крутящийся возле Кресла. Все они старались показать Креслу, что уважают его, и часто приглашали Тряпку, которая нежно снимала с него осевшую пыль.

Но однажды Кресло заметило, что одна ножка у него подломилась, и из трухлявого дерева выполз маленький Жучок. Посмотрел он на Кресло и ехидно изрёк:

– Это я подточил тебя и сломал, чтоб освободить место для Пуфика – он такой пухленький, мне нравится!

«Надо бояться не тех, кого видишь, а незаметных врагов!» – подумало Кресло, прощаясь со своими друзьями.

Челюсть

Вставные зубы гордились собой:

– У нас преимущество перед здоровыми зубами! Мы каждый день купаемся в чашечке и дышим свежим воздухом. А здоровые всё время все во рту – в духоте…

Разная жизнь

Ползла как-то Улитка: ползла по траве, веточкам, листьям, грибам. А неподалёку на высоком дереве жила Птичка – небольшая, но юркая. Она часто летала в далёкие страны, а прилетая обратно, говорила Улитке:

– Не понимаю, как ты тут, в этом маленьком огороде, находишься… Разве это жизнь? Вот я полетала, повидала и дворцы, и замки, и парки! А сколько у меня разных знакомств за это время было!

– А мне и тут хорошо, – отвечала Улитка. – Для меня гриб-боровик – дворец, сыроежка – замок, кустик – целый парк. Да и знакомых у меня не счесть: Жучок, Муравей, Паучок.

– Не пойму я тебя! – прочирикала Птичка.

– И не поймёшь, – сказала Улитка. – Ты под облаками летаешь, а там жизнь другая. Я же по земле ползаю!

Книга

Старая Книга, испещрённая древними письменами, несмотря на возраст, хорошо сохранилась. Новые книги всё пытались узнать, в чём же секрет её долголетия. Да только вот замочек на её переплете редко кому поддавался. Оттого в неё и заглядывали нечасто. Видно, Старая Книга ждала того, кто не будет трепать её пергамент из праздного любопытства, а придёт к ней за знаниями, вот ему всё и откроется!

Розовые очки

Розовые очки в роговой оправе долго лежали на прилавке, но никто их не покупал, хотя они придавали лицу важности, а через их стёкла мир вокруг воспринимался в радужных тонах. Но вот однажды их купил один Человек и не спеша пошёл по площади, запрокинув лицо так, что под очками были видны раздувающиеся от удовольствия ноздри.

– Здравствуй, друг! – кто-то поприветствовал его.

Но Человек был так занят разглядыванием розовых облаков, что не услышал приветствия. Потом возле него остановилась девушка, тоже начала что-то говорить. Но Человек по-прежнему смотрел в небо и заворожённо наблюдал, как облака показывают ему различные диковины: то дворцы и замки, то всякие изысканные угощения, представляя свою жизнь в этих дворцах – сытую, ленивую, без каких-либо забот.

Он так размечтался, что чуть под машину не угодил – только очки слетели от удара. Взглянул Человек без них опять на обычную жизнь и видит, что все люди куда-то спешат – видно, делом заняты; видит удаляющуюся спину друга, прошедшего мимо, любимую девушку, скрывавшуюся за углом дома. Подумав немного, он наступил на очки. А они хрустнули стёклами, словно сказали:

«Мы та-ак хотели, чтоб у тебя было всё прекрасно…»

Странный Василёк

Ярко-синий Василёк вырос один среди зелёной осоки. С восхищением смотрел он на окружающую его природу: на луга и на речку, сверкающую солнечными лучиками, на лес, где шелестели листвой деревья. Васильку было всё так интересно, он так увлёкся, что не заметил, как к нему дотянулась своими длинными листьями Осока, желая с ним познакомиться.

– Какой странный Василёк! – удивлялась она. – Все на меня обращают внимание, от улиток нет отбоя, а он хотя бы раз повернулся в мою сторону…

Эта загадочность и привлекала её, она тянулась и тянулась, приближаясь всё ближе к Васильку. А он родился романтиком, с интересом рассматривал всё вокруг, писал радостные стихи. Но тут выросшая Осока загородила ему обзор – и теперь Василёк мог видеть только её.

– Осока, если ты хочешь, чтоб я был с тобой рядом, позволь мне продолжать созерцать окружающий мир! – попросил он.

– Чего захотел! – воскликнула она. – Хочешь и на меня смотреть и ещё на кого-то? Не бывать этому! – и Осока прижала к себе Василёк так, что ярко-синие лепестки на его стебельке сжались и пожелтели.

Улитки, сидящие на Осоке, были недовольны:

– Жаль, что нет больше с нами Василька! Нам так нравилось слушать его стихи о радостях жизни! – Горевали они, продолжая лопать Осоку.

Почему сгорела Лампочка

Выключатель и Лампочка влюбились друг в друга с первого взгляда. От его приятного напряжения она загорелась ярким светом и отлично смотрелась в своём красном абажуре, благодаря которому комната озарялась мягким светом.

А вот днём Выключатель куда-то исчезал. Лампочка заподозрила его в измене и стала настаивать, чтобы он оставался с ней всегда.

– Я после вечеров с тобой перегреваюсь и переутомляюсь, – оправдывался Выключатель. – И тебе, и мне нужен отдых! А если ты и при дневном свете будешь со мной, то быстрее сгоришь.

– Но я не могу без тебя! – в отчаянии воскликнула Лампочка. – Лучше сгореть!

Она повторяла это ещё много раз.

И вот однажды, по неизвестным причинам, Выключатель остался включённым на весь день при ярком солнце. Лампочка обрадовалась, хотя света от неё даже не было видно. Никто не заметил, как она перегорела…

А когда вечером Выключатель захотел увидеть её снова, она не загорелась. Он очень долго горевал оттого, что весь день держал её под своим напряжением, – а мог ведь продлить ей жизнь, встречаясь только по вечерам.

– Перегрел я её… Перегрел… – вздыхал Выключатель.

Но он недолго оставался одиноким. Очень скоро у него появилась новая лампочка.

Разукрашенная Ёлочка

Серпантин первый раз в своей жизни в Новый год увидел Ёлочку: со сверкающими игрушками, с искрящимися «дождиком» и блёстками. Это было так изумительно красиво, что он не мог отвести свой взор.

– Как вы прекрасны! – сказал Серпантин и обвился разноцветной лентой вокруг веточек Ёлочки сверху донизу, от чего она стала ещё прекрасней.

– Ну полноте! – закокетничала она, увидев, что на неё также заглядывается Крепёж, удерживающий основание её ствола. Она никак не могла решить, кому отдать своё предпочтение.

Крепёж крепко и уверенно её держал, видно, он не первый раз встречался с Ёлочками. А вот Серпантин буквально дрожал от избытка чувств.

Прошло какое-то время, и с Ёлочки сняли все украшения. Она оказалась облезлой, её иголочки пожелтели и осыпались, от сухости она шаталась, казалось, Крепёж вот-вот её отпустит. И только Серпантин её не покидал.

И тут Ёлочку взяли и куда-то понесли. А на улице вдруг дунул ветер – сорвал Серпантин и понёс к лесу. Там он увидел зелёные стройные и без каких-либо украшений ёлочки. Они были так изумительны!

– Во-от! Во-от! С кем бы я хотел остаться навечно! – воскликнул Серпантин.

Но ветер подхватил его снова и понёс дальше – мимо милых, чистых, неразукрашенных Ёлочек.

Докуренная Папироса

Папироса, как и многие её знакомые, была приглашена на вечеринку. Там её сначала стали мять пальцы, а затем возле неё оказался Спичечный Коробок и, чиркнув спичкой, поджёг её. Папиросе стало приятно, она загорелась и задымила, передавая свой дым довольному губастому Рту. Дымясь, Папироса стала медленно тлеть, бросая повсюду пепел. Скатерть рассердилась было на неё за это, но, увидев, что Рюмки и Фужеры ведут себя не лучше, оставляя грязные пятна от вина, замолчала. Скоро Папироса была выкурена, палец крепко прижал её к тарелке, чтобы затушить, а Рот вдохнул свежего воздуха и сказал:

– Надо привести себя в порядок и домой прийти невинным!

Вот тут-то Папироса и возмутилась:

– Пригласили меня, удовольствие получили, выбросили, а теперь невинными хотят быть…

Перина

– Плохи у тебя дела! – сочувствовала, лёжа на кровати, толстая пуховая Перина, обращаясь к тощей изношенной Подушечке. – И как ты существуешь, и как тебя ветром ещё не сдуло?

Пуговка, что едва держалась на Подушечке, ответила:

– А ты хотя бы пёрышко ей дала бы, чтоб она пополней была. Сама-то вот-вот от перьев лопнешь!

Но ответа не услышала.

Крутой Чайник

Электрический Чайник считал себя самым крутым – своим кипятком он много чашек сгубил: одни оказались в трещинах, другие раскололись, оставшиеся часто возмущались его крутым нравом и просили:

– Остуди себя немножко, не то всех нас погубишь!

– Не могу, у меня работа такая! – обдавал всех паром Чайник. – Я пустые чашки должен заполнять кипятком до краёв!

– Да ты же и себе хуже делаешь! Сгореть можешь, лучше вмеру нагревай воду. Но Чайник в ответ только фыркал.

Однажды он снова фыркнул – и сгорел. Его выбросили в мусорное ведро, где уже находились черепки от расколовшихся чашек. Лежит Чайник вместе с разбитой посудой, крышкой грустно постукивает, понял, что оплошал.

– Не надо было мне их кипятком поливать… Из-за своего крутого нрава я и себя загубил, и их, а могли бы вместе дожить до антикварного статуса.

Скатерть

Привезли как-то в конференц-зал новый мебельный гарнитур. Кресло и Стулья скромно расположились вокруг большого стола. А Скатерть, следившая за этими перемещениями, сразу сообразила, на кого ей надо сделать ставку, и быстро расстелилась на Столе.

Чуткость

Декоративная Подушечка, вышитая цветочками, красовалась на Диване. Была она мягкая, ухоженная и выглядела замечательно.

– Я стараюсь жизнь твою сделать радостной! – говорил ей Диван. – Не хочу, чтобы ты страдала, как я.

Он действительно оберегал Подушечку, которая всегда находилась у него под боком. Если Брюки садились на Диван, то только он терпел эту тяжесть и от этого скрипел:

– Было бы только моей Подушечке хорошо, а я уж потерплю…

Она слышала его скрипы, но не придавала этому никакого значения. И может не узнала бы никогда, какие мучения испытывает Диван, если бы неожиданно её не переложили на Кресло, где на неё не уселись толстые Штаны. Почувствовав большую тяжесть, Подушечка воскликнула:

– Диванчик, как ты всё это время держишься?

Непонятливое окружение

Улей на полянке радовался жизни:

– Во мне всегда пчёлки весело жужжат, медком балуют, – живу припеваючи!

А вот его почему-то никто не любил – от всех окружающих он слышал только проклятия и недоумевал:

– И почему на меня так ополчились все?

Плафон

Лампочка беззаботно жила в чаше Плафона. Он защищал её со всех сторон, и ни одна пылинка на неё не попадала. Может, именно от этого Лампочка так ярко и светилась. Она очень нравилась Плафону, и он даже прощал её заигрывание с мотыльками, которые, наигравшись, улетали. Но однажды он сказал:

– Решай, я – или блудливая мошкара!

Лампочка подумала: «Ну, куда Плафон от меня денется! Мы с ним столько лет вместе…». – И, ничего не ответив Плафону, продолжала свои выкрутасы.

А Плафон, может, от этого, а может по другим причинам, треснул и разбился вдребезги.

И вот висит теперь Лампочка без Плафона, никто её не оберегает, не защищает, висит и пылью покрывается. Мотыльки её окружили, их стало больше, чем прежде, и все сесть на неё хотят. А Лампочке внезапно стало не до них – оттого, что рядом теперь не было Плафона, она перегрелась и сгорела…

Платок

Нос как только ни истязал Платок: и сморкался в него со всех сторон, и мял безжалостно. А Платок постирается, нагладится и опять возвращается к нему, долго находился он у Носа при деле…

Светильник и Оправа

Настольный Светильник дружил с Оправой, и когда она находилась на столе, он направлял на стол яркий луч и всегда спрашивал:

– Ну как, подруга, хорошо ли ты видишь через свои линзы буквы на бумажном листочке?

И Оправа всегда отвечала:

– Вижу, вижу, дружок!

Но как-то она его попросила:

– Посвети мне поярче, что-то я не могу разобрать врачебный рецепт!

Светильник засветил так ярко, как только смог. С этого дня Оправа с каждым днём просила его освещать неразборчивые бумажки лучше и ярче, а сама чуть ли не лежала на них, пытаясь прочитать написанное.

Однажды Светильник в очередной раз направил яркий луч на стол, но Оправы там не обнаружил. Он горел весь день и всю ночь, ожидая появления своей подружки. И только под утро услышал, как бумажные рецепты прошуршали: «Оправу-то положили в футляр и унесли куда-то…».

Вера в доброту

Ромашка с белыми бархатистыми лепестками с самого рождения верила в доброту: ветер её ласково обдувал, солнышко обогревало, а тучка поливала дождичком.