скачать книгу бесплатно
Я обещал быть
Павел Недоступов
Книга представляет собой коллекцию рассказов сетевого прозаика Павла Недоступова, публиковавшегося на литературных порталах. Это современная динамичная проза, включающая в себя элементы фантастики, тонкую иронию и неожиданные повороты сюжета. Следуя традициям Ремарка и Буковски, автор рисует гротескный ненадежный мир, в центре которого стоит думающий и одинокий герой. Книга подходит для широкого круга читателей. Книга содержит нецензурную брань.
Я обещал быть
Павел Недоступов
Составитель и автор предисловия Ксения Комарова
Оформление обложки Литературный портал ЛитКульт
Вёрстка Яна Малыкина
© Павел Недоступов, 2024
ISBN 978-5-0062-7393-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ПРЕДИСЛОВИЕ
Трудно писать «Павел Недоступов». Для меня и ЛитКульта он был Паша. Придя на сайт, он почти сразу стал редактором и одним из тех, кто делает пространство вокруг кипящим и живым. Его рассказы – точно такие же. В них всегда есть боль, нерв, поиск, тревога, но главное – свет.
Паша писал тексты с детства, пробовал себя в стихах, переводах, потом сосредоточился на прозе. Долгое время он жил без компьютера и набирал рассказы на клавиатуре телефона. Он делал это виртуозно! Мог не спать ночь, придумывая очередную миниатюру. Не раз заходила речь о том, чтобы замахнуться на крупную форму – написать роман, попробовать издать его. Сборник рассказов – не самый выигрышный ход для новичка, это знают все. Паша искал дорогу к роману. В последний год он создавал мир, где пылали очистительные костры, пробуждающие память. Он постепенно заселял придуманный город персонажами, главным из которых был Солдат. Я верю, что именно в такой костер он и шагнул, чтобы окончательно соединить жизнь и литературу.
Одной из главных тем Пашиного творчества была любовь. Он к ней отчаянно стремился, но счастливые развязки не рождались – за редким исключением. Его герой или погибает сам, или теряет любимую. Любовь, как и прекрасный уютный бар на границе миров, была для него мечтой, организующей жизнь и творчество.
Наверное, если бы он сам собирал эту книгу, многие вещи в нее не вошли бы. Он был строг к себе и часто удалял из сети рассказы, которые его по каким-то причинам не устраивали. Потом, правда, возвращал. Зная примерное время написания рассказов, я могла расположить их в хронологическом порядке, чтобы читатель проследил динамику творчества. Но я решила сделать иначе. Сборник открывается лучшим Пашиным рассказом – «Непарный орган», а завершается тремя миниатюрами, которые много значили для него. Крохотный текст «Исключение из правил» он считал выражением глубоко спрятанных личных истин.
В последних его рассказах – война и смерть. Есть мнение, что писатели способны предсказывать финал своей жизни. Но здесь, похоже, другое. Паша сначала пережил войну на бумаге, а потом впустил ее в свою судьбу. Ход, обратный тому, который сделал его любимый Ремарк. Но быть бледной копией Ремарка или Буковски он не хотел. Я думаю, ему просто не хватило времени, чтобы развернуться.
Удивительно, насколько разными получились рассказы. Мне часто казалось, что он бил в одну точку, но такое впечатление складывалось от того, что наиболее пронзительные вещи имели сходный мотив – острое переживание одиночества. Были и другие формы – юмор, вестерн, детектив, фантасмагория. Стиль Паши прекрасно узнаваем везде. Ему не удавалась анонимность.
Эта книга обещала быть. И вот – она перед вами. Паша продолжает жить в своих текстах и говорить с нами своим глубоким, красивым голосом.
ПОСВЯЩЕНИЕ ОТ ОЛЬГИ ОРЛОВОЙ
Все, что происходит в наших жизнях, – не случайно. И я это теперь знаю точно. Судьба, Вселенная, Господь, Случай – я не знаю, кто или что, но явно сила свыше подарили мне сказочную, волшебную и самую лучшую главу моей жизни под названием «Паша»… Зрелые чувства – это особый вид искусства, доступный и понятный далеко не каждому… Чувствовать душами, любить мыслями, прикасаться друг к другу взглядом и сходить с ума от этого дано избранным. Паша подарил мне это незабываемое и ни с чем не сравнимое чувство, и я бесконечно благодарна ему за это. Для меня он был, есть и будет идеалом мужчины: мужество, амбициозность, целеустремленность, жесткость, прямолинейность сочетались в нем с бесконечной нежностью, романтизмом и великодушием. Для меня Паша – человек-океан. Непознанный, но очень понятный и бесконечный…
Посвящается Паше Karakum Недоступову
Крошится воздух прозрачный и снегом падает
Медленно-медленно. Спешки не требует вечность.
Думать о том, что «все будет» скажите, надо ли?
Ярко, тепло, безболезненно и безупречно.
Счастье стекает секундами. Жизнь на паузе —
Может потом все и сложится, но не сегодня.
Молимся, плачем, грешим и бездарно каемся —
Просто однажды становится слишком больно.
Руку мою отпускать не спеши. Растерянно
Смыслы пытаюсь понять, а они отсутствуют.
Наша любовь до конца еще не измерена —
Души припаяны крепко друг к другу чувствами.
Больно, когда красоту пожирают вороны —
Поздно кричать и просить, умолять Всевышнего.
Все. Разлетаемся брызгами на две стороны.
Жди. Мы вернемся потом цветущими вишнями…
3 апреля 2023 года
ОТ РОДИТЕЛЕЙ
Дорогой сыночек, наш герой, мы гордимся тобой! Ты всегда был честным, прямым, стойким в своих убеждениях, поступал по совести. Твоя тяга к знаниям, любовь к литературе, которую с раннего детства тебе привила твоя бабушка Нина Павловна, и постоянное саморазвитие превратили тебя в домашнюю энциклопедию – на любой вопрос ты всегда знал ответ. Мы знаем, что воспитали настоящего мужчину. Внутри нас с папой все кричит и рвется от боли… Это был твой выбор. Выбор человека-героя. Любим тебя и будем любить всегда…
НЕПАРНЫЙ ОРГАН
Отмучился и износился апрель. Пришел май с его праздниками, влюбленными парочками и короткими ночами. Я снова был один. Острая, болезненная фаза миновала. Свое положение я воспринимал только, как факт. Высота Джомолунгмы 8848 метров – факт. Я снова один – факт. Ничего больше. Сухая констатация. Данность с которой бессмысленно спорить. Нужно принять и идти дальше. Поменять сношенные набойки и двигаться вперед. Даже если там ничего не ждет. Имеет значение лишь движение. Иначе стагнация, агония, сумасшествие. И я старался идти. Коряво и неумело, но я шел.
Месяцем раньше не стало кота. Он умер очень тихо. Так же, как жил. Ясным субботним утром я нашел его лежащим в углу комнаты. Он смотрел на меня и его глаза светились каким-то всепрощающим пониманием. Вот безгрешная душа. За неполные четыре года никому не причинял зла и никому его не желал. Был неприхотлив и ласков. Прожил простую, непритязательную жизнь. И теперь умирал лежа на дешевом линолеуме в углу комнаты съемной квартиры. Домашний кот, он никогда не видел других животных. Только меланхолично наблюдал из окна за скандальными воронами во дворе. Вполне возможно его доконала тоска.
Он все смотрел и смотрел на меня. Эти чертовы глаза явно что-то знали. Знали и понимали больше всех. Очень глубокий последний вздох поставил точку. Так наверное дышат горы.
Странная и ненужная смерть. С людьми так тоже бывает.
Иногда я видел этот бар. Старый. Стены обшиты деревянными панелями. Свет приглушен. За барной стойкой симпатичная добрая девушка. За столиками все кто ушел из моей жизни. Мужчины и женщины. Те, кого я любил. Нескольких уже нет в живых. Но большинству просто оказалось не по пути со мной. Здесь еще много свободных мест. Но я знал – к финалу будет аншлаг. Все, кто должен здесь быть, придут. А я появлюсь последним. Они веселы и разговорчивы, курят и выпивают. Славная музыка разбавляет негромкую речь. Мой кот теперь тоже здесь. Симпатичная добрая барменша кормит его вареной курицей. Я очень хочу присоединиться к ним. Но еще рано.
Первое время я банально и прозаично кирял. Благо график работы (день – ночь – отсыпной – выходной) позволял скрывать от коллег мою синьку. Пить одному особое и сложное удовольствие. Здесь важен и правильный настрой, и подходящий фон, и способность удержаться от выхода на улицу. Отработав ночную я заходил в магазин. Продавщице я примелькался и она улыбалась мне приветливо-сочувственно. Как инвалиду.
Дома я выгружал добычу. Ноль семь водки, ноль пять коньяка, шесть банок пива, два литра колы и полкило пельменей. Учитывая предыдущую бессонную ночь на два дня мне хватало.
Я принимал душ и завтракал. Включал ноут. Справа от него водка и лимонад, слева – пепельница и сигареты.
Я пробовал бухать под музыку, пробовал в тишине, пробовал под боевики и комедии. Пока не вспомнил детство. Старые сериалы. Вот отличная терапия.
«Детективное агентство «Лунный свет», «Вавилон 5», «Твин Пикс». То, что доктор прописал.
Три недели алкогольного затмения сделали свое дело. Планеты выстроились в ряд. Путь был ясен и прост. Дорога, вымощенная стеклом, вела к закату. И пройти ее я был обязан. С крестом на спине. В конце концов это удел каждого разумного индивида Общества Развитого Капитализма. Пройти ее и уступить следующему.
«Вавилон 5». Как давно это было. Скоро и из него сделают безвкусную высокобюджетную полнометражку.
Впервые настоящую красоту я распознал в две тысячи третьем году. Тогда я служил в армии. Случилась драка с гордым представителем кавказского народа. Мы оба получили свое. Ему достался перелом носовой перегородки, я довольствовался рассечением под левым глазом. В восемнадцать лет еще переживаешь за свою внешность. Если не зашивать, рана шириной в палец оставит уродливый шрам. Пришлось отправляться в санчасть.
Полночь. В процедурной меня осмотрел дежурный врач. Будем шить.
Серьезная, чуть холодная и высокомерная медицинская сестра – высокая, стройная женщина, лет тридцати пяти – строго на меня посмотрела.
– Обезболить мы тебя не сможем. Кожа вокруг глаз очень нежная и чувствительная. Придется потерпеть. Справишься?
А я уже забыл о рассечении, потому что смотрел в ее карие пропасти.
– Ложись, – сестра указала на кушетку, а сама встала у изголовья.
Я лег. Врач с кривой иглой подошел и ободряюще улыбнулся. Сестра положила свои прохладные ладони на мои виски и начала медленно массировать.
– Расслабься и смотри на меня, – ее голос немного потеплел.
Это и была истинная красота. Лучшая анестезия от любой боли. Мгновенный снимок озарения. Откровенное и интимное чувство. Сиюминутный абсолют. Две прохладные ладони. Острая игла. Карие зрачки. И запах больницы.
Напоследок врач сказал:
– Юноша, глаза то у вас два, два уха, две почки, но берегите непарные органы!
Спустя четырнадцать лет окошко тайны приоткрылось вновь. Тогда она еще была моей женщиной. В ее внешности и поведении, в манере речи и жестах сквозила какая-то первобытность. Щепотка дикости и грубости в наш цивилизованный век. Мне нравилось. Я любил за ней наблюдать. То была не моментальная вспышка, как в две тысячи третьем. Ее красота осязаемая, бытовая. Красота на каждый день, но от того более близкая и родная. Она не покидала ее. Когда та мыла посуду и сушила волосы, когда заправляла постель и курила на балконе, когда выходила из автобуса и делала покупки. Тотальная красота.
В две тысячи третьем умерла Кэтрин Хепберн. И Нина Симон. Красота смертна.
В выходной я позвонил хозяйке и попросил разрешения выкинуть ее старый диван. Моя бедная спина больше не могла терпеть еженощные пытки. Болело все: лопатки, поясница, ребра.
В магазине «Мир сна» настырный продавец пытался впарить мне некую чудо-кровать, заменяющую и личного психолога, и жену, и укол феназепама. А судя по лукавому взгляду улыбчивого паренька следующая модель этой фирмы сможет излечивать рак. Из кармана пиджака я вынул небольшую фляжку и демонстративно глотнул коньяка. Продавец смутился и отошел к конторке. Я мог спокойно прогуляться по рядам белоснежных матрасов. К черту кровать, просто возьму матрас потолще и положу на пол. Разницы никакой. Эстетика в данном случае не моя проблема. Я оплатил покупку и договорился о доставке.
Трудно представить, насколько сложно в наше просвещенное время найти комплект белого постельного белья. Пошлые узоры, цветочки, облака заполонили все. После четвертого магазина нервы мои были на пределе. И все же я с честью выполнил роль покупателя.
В семь вечера привезли матрас. Я застелил его темно-синей простыней, воткнул подушку в наволочку. Оставалось приготовить еду на завтра. Питаться я старался хорошо. По возможности. К тридцати трем годам понимаешь, что свое тело нужно любить и заботиться о нем. Еще бы объяснить это моему алкоголизму. В полдесятого я рухнул на обновку. Непростое это дело – участвовать в экономической жизни страны. Непростое и бессмысленное. Спина согласна загудела, но на утро была благодарна.
А тем временем мир продолжал пылать. Он горел и сочился кровью, выблевывая из себя все новые порции кошмара. Жажда власти, денег и религиозного экстаза выражалась в тротиловом эквиваленте, отливалась в пули, заливалась в баки автомобилей. Люди не хотели покоя. На всех континентах, в столицах и провинции. Естественных причин смерти уже не хватало. Ее подстегивали и торопили, всаживая шпоры в бока. Швыряли в топку человеческие поленья. Какой-то парень в каком-то городе держал транспарант – «Хватит убивать людей, еб***е ублюдки!». Он знал, завтра и его могут вывести из игры. И найти фрагментарно в вагоне метро.
Купить себе пару молчаливых друзей вместе с новым домом и средой обитания проще простого. Посетите зоомагазин. Я стал счастливым обладателем маленького аквариума со всеми прибамбасами (свет, компрессор и т.д.) и двух одинаковых рыбок. Два маленьких неоновых светлячка теперь мерцали в темноте моей конуры, совершая свое бесконечное броуновское движение. Рыбки. Почти одноклеточные. Их жизнь понятна и однозначна. Как лезвие хорошо заточенного ножа. Как точка.
Я дал им имена. Эдмунд-1 и Эдмунд-2. То были рыбки Шредингера. В любой момент времени каждая из них была одновременно и Эдмундом Первым и Эдмундом Вторым.
От смерти рыбок отделяло лишь тонкое стекло. Разбей его, и они умрут. Точно так же, разбивая границы привычного мира людей, мы убиваем их, даже оставляя в живых.
Рыбки. В этих тварях что хорошо? Умирая, они не смогут смотреть на тебя всепрощающим понимающим взглядом.
Мы здорово умели заводить друг друга. Ночь плавилась, как сыр, а наши игры нагнетали в комнату жар.
– Да в меня уже и втыкать ничего не надо!
Мы смеялись и продолжали. Это уже был не секс. Что-то за гранью, потустороннее, из другой реальности. Мир делился на до и после. Мы выносили себя за скобки и забывали, о том, что придется вернуться в контекст.
Я лежал сверху и целовал ее ключицы, словно дотрагивался до ядра галактики. Эти две косточки казались мне самым уязвимым местом на свете.
Она засыпала. В такие моменты отчаянно хотелось верить. Как жаль, что я никогда не умел себе врать.
Прошло восемь месяцев. Несмотря на санкции, экологические проблемы и социальную несправедливость Эдмунды еще жили. Я тоже был на плаву. Скрупулезно, механически точно, я выполнял предначертанное – готовил омлет по рецепту отца.
Зазвонил телефон. На дисплее ее имя. Я растеряно огляделся. Неужели она что-то забыла у меня в квартире? Какую-нибудь вещь. Мелкую, но в некоторых моментах совершенно необходимую. Непарный орган забился быстрее. В надежде на то, что забыли меня, я потянулся к трубке.
– Алло.
Молчание.
– Говори, раз позвонила. Я слушаю.
– Ой… блин, извини. Номером ошиблась.
Отбой.
Надо бы законодательно запретить бывшим ошибаться номерами. И ввести за это смертную казнь.
Омлет у меня всегда получался что надо. Я впервые за очень долгое время включил телевизор. Хотелось услышать человеческую речь. Диктор новостей с тревожной интонацией что-то говорил. Я прибавил громкость и перестал жевать. Вот и выход. Выход всегда есть. Пусть и неприятный, но всегда.
«…всеобщая мобилизация. Всем военнообязанным надлежит самостоятельно явиться в отдел военного комиссариата по месту жительства для…»
ИГРА В АССОЦИАЦИИ
1
Мы удобно расположились на диване, и девушка тут же водрузила мне на колени свои ножки тридцатьшкольного размера. Я нажал «Play», и она жадными глазами впилась в экран. Она все делала жадно. Говорила, дружила, жила.
Майя Владимировна работала секретарем городского суда, и ее стол скорее напоминал пункт приема макулатуры, чем рабочее место. Объем перерабатываемых ею документов ввергал меня в ужас. Я пару раз бывал у нее и видел этот бумажный Эверест. Но природная любовь к порядку и титаническая усидчивость сделали Майю незаменимым помощником. Не думаю, что ей нравилась работа. Скорее успокаивала. Вносила в ее бестолковую внутреннюю жизнь иллюзию логики и дисциплины.
В своей параллельной реальности, никак не связанной с юриспруденцией, Майка писала стихи. Она не тешила себя пустыми надеждами о «великом поэтическом будущем», однако справедливо признавала за собой некоторую оригинальность и свойственный только ей стиль.
Едва доставая макушкой мне до груди, энергоемкостью и энтузиазмом Майка могла переплюнуть любого.
Ни разу в жизни не сидела она ни на какой диете. Ела много и с удовольствием. И при этом обладала очень ладной фигуркой, хотя и несколько миниатюрной. На аккуратном, строго очерченном высокими скулами лице в обрамлении прямых каштановых волос царствовали огромные глазища. Два карих гипнотизера. Маленький прямой носик со слегка хищными крыльями ноздрей говорил о спящем внутри буйном нраве.
Во Франции, в небольшом городке Севр, что в предместьях Парижа, располагается Международное бюро мер и весов. Помимо всего прочего, в его зданиях хранятся платиново-иридиевые эталоны килограмма и метра. Рядом с ними должен быть эталон улыбки. Улыбки Майи. Чтобы все человечество имело возможность сравнить свою улыбку с эталоном и устыдиться. Такая это была улыбка.
2
Я часто смотрю на свое отражение в зеркале. Часть моего мозга работает совершенно нормально. Этой частью я вполне адекватно осознаю: «Да. Это мое лицо. Это мои брови и глаза, мой нос и мои губы, мой лоб и мой подбородок. Так я выгляжу. Таким меня видят другие. Это и есть я». Но другая часть только тихо посмеивается из своего темного, холодного закутка. Тогда я начинаю сомневаться – а мое ли это лицо? И отчетливо понимаю – конечно нет.
