Русское авось

скачать книгу бесплатно


– Денег нет.

– Плохо живёшь.

– Да куда уж лучше.

К Кострикову подбежала Зоя Кухтина, повисла на руке и, улыбаясь, шептала ему на ухо:

– Я тебя ревную. Ничего не было?

– Что ты, Зоинька. Я тебе верен, – обворожительно хмыкнул Василий, обнимая лаборантку за талию.

– Васька, смотри у меня, – погрозила она пальчиком.

– Зоя, чего ты к нему липнешь? Разве ты не знаешь. У него ж мужская доблесть подгорела. Я-то уж не откину, приходи, коль что, – улыбнулся Николай Веселов. – Эх, молодость и на что она только способна. Вроде всё есть, так нате – губят себя. Эх, Вася, Вася, и когда ты поумнеешь.

– Зоинька, а как же я? – вздохнул жалобно Сиротин, – обманула значит, а говорила люблю.

– Федя, извини. Так уж получилось. Я теперь люблю Васю.

– Да, – снисходительно покачал головой Фёдор Григорьевич, неудача. А я решил было жениться, но видать не судьба, придётся оставаться холостяком.

– Не журись, – подмигнул одним глазом Веселов, – найдём тебе кралю, да ещё какую. Зойка девка на любовь не против, товар видит на лицо.

И уже издалека донеслось: «Наша беда, Федя. Маленькое дерево всегда в сук растёт». И оба захохотали.

Зойка, как будто ничего не произошло, улыбалась. На её лице было написано: я счастлива, что наконец-то в жизни повезло. Она отдала свой чемоданчик Кострикову и, держась за него, шла медленно и степенно. А рядом с ними был Алексей Могучев. Вскоре они обогнали вереницу людей из своего цеха и теперь шагали одни среди зелени, и спускавшихся почти на дорогу сочных вишен и яблок. Могучев останавливался, рвал ягоды и, обтерев их носовым платком, бросал в рот.

– Лёша, потерпи, придём домой, намоем, тогда ешь сколько влезет, – видишь они все в пыли.

– Слюнки текут, разве утерпишь.

– Я тоже, как увидел, обалдел, а потом надоели.

– У тебя пройденный этап.

– Будет и у тебя.

Прохожие сторонились, уступая дорогу, и ещё долго смотрели вслед. Костриков здесь был как уже свой. Он уверенно вёл людей по улице, рассказывал новости, улыбался. С завода наносило различные запахи, и люди зажимали рот и нос. Но где там, газ проникал в лёгкие помимо их желания.

– Привыкайте, – сказал Костриков. – Я уже оклемался. Сейчас себя чувствую нормально.

Кто-то вздохнул: привыкает и собака к палке. Но его не поддержали и он умолк.

– Вот здесь будут жить итеэровцы, – наконец показал Костриков, – женщины через улицу, а мы вот в этом домике среди зелени вишен и яблоней.

Он остановился около маленького заборчика, протянул руку к запору и зашёл в сад. Небольшой летний дом утопал в зелени. К самому окну спускались фрукты и ягоды. Стоял мощный аромат созревания. Узкая тропинка, выложенная камнем, вела к кирпичному крыльцу. Метров через пятьдесят виднелся ещё один дом. Всё это хозяйство было обнесено единым забором. Между домов были грядки с овощами. По середине огорода под раскидистой яблоней стояла маленькая будка. Со стороны можно было подумать, что это сторожка. Но оказалось, что это была летняя душевая, которая непринуждённо вписывалась в колорит зелени. Если жарко, пожалуйста заходи, смой дорожную пыль, и тебе станет легче.

– Душевая, – похвалился Костриков, – два раза уже мылся, правда, вода очень холодная, но сейчас лето, как раз самый что ни на есть смак.

Он достал из кармана ключ и открыл висячий замок. Из комнаты пахнуло мышами, затхлостью и ещё чем-то едва уловимым. По стенам стояло восемь коек с сетками, две тумбочки, три стула. Деревянный пол с огромными щелями и давно вытертой краской, поскрипывал под ногами. А в открытую форточку доносился лёгкий шелест сада. Устойчивый запах завода забивал остальные запахи. А когда случалось, что ветер менялся, сад благоухал несмотря ни на что. Он держался молодцом, отстаивая своё естество от надвигающейся и давящей на него со всех сторон мощной промышленности. Присыпанные заводской пылью листочки и плоды были неестественны и какие-то блёклые. И только проливался дождь, вокруг всё сияло.

– Прошу, – торжественно махнул рукой Костриков и сел прямо на койку, – располагайтесь.

Он был весел и счастлив, но за этим добродушием чувствовалась напряжённость, которая сковывала его изворотливый ум. Василий, всматриваясь в лица людей, ждал подвоха, откровенной невысказанной злобы, презрения. Семь, приехавших рабочих разбирали чемоданы. И он успокоился.

– Лёша, может быть, надо как-то отметить, – начал он вкрадчиво, – как-никак новое место жительства. Не хорошо как-то. На работу только завтра, да и познакомиться неплохо бы.

– Давай, в чём же дело. Ребята, давайте сбросимся, – вынимая кошелёк из кармана, пророкотал Могучев.

Зашуршали в руках рубли, трёшки, пятёрки. Костриков взял сумку и, поглядывая на Уварова, который ещё думал, принимать участье или нет, молчал хмуро.

«Хорошо ли с пьянки начинать свою деятельность, – усомнился было Уваров, – ведь на новом месте мы должны быть чище, лучше». Но будто догадавшись о его нерешительности все стали доказывать, что людям необходимо встряхнуться, сбросить стрессовое состояние, навеянное дорогой и решить кое-какие неотложные дела, а делается это как обычно за круглым столом. И получается просто и доходчиво. И Виктор вынул из кошелька пятёрку и отдал Кострикову.

– Сейчас я вишенок нарву, хозяева сказали: берите сколько потребуется, – я им говорю, мы деньги заплатим. А они аж рассердились на меня, мол, какие деньги, сучья ломаются от плодов. Во как!

Костриков явно гордился находкой жилья и был доволен собой. Взял в руки эмалированное ведро пошел в сад. За ним устремился машинист Могучев. Вдвоём они быстро набрали ягод, тщательно вымыли их под колонкой и, расплескивая улыбки, вошли в дом. «Угощайтесь, – было написано на их лицах, – а мы пока сходим в магазин». И быстро удалились.

Уваров молчал, он как бы со стороны наблюдал за событьями, знакомился с людьми, хотя в вагоне он уже со всеми перезнакомился, но сейчас он просто изучал их поведение, ведь с ними придётся работать долгие годы. Сейчас он сожалел, что так быстро поддался на уговоры, поэтому настроение у него испортилось. Но в тоже время он не хотел быть белой вороной среди товарищей. Получался замкнутый круг, из которого он не видел выхода. Виктор хорошо понимал, что сказать, мол, нельзя так – не разумно, тем более, здесь все взрослые люди, да и могут обидеться, дескать, выскочка и умник. Находишься в волчьей стае, по-волчьи и вой. Он смотрел в сад, а видел свои поля, леса и озёра. Ему вспомнился начальник цеха Игорь Кочин и его жена Катя. В вагоне у неё был грустный вид, даже выпитое вино за компанию, не придало ей весёлого настроения, а наоборот она могла расплакаться в любое время. Так и ехала скучная, и ко всему безучастная. Что с ней происходило, Виктор не знал. Он разговаривал с ней несколько раз, но она отвечала невпопад, а то и просто молчала. Он отошёл в недоумении. С мужиками было намного проще, он понимал их и они его. Вот и сейчас сидя на койке, он думал о прожитой жизни. Мысли тянулись вереницей, связывая одной ниточкой: лица, факты, событья. Годы летели быстро, правильнее будет не годы, а отдельные яркие впечатления. Прожитая в деревне жизнь высвечивалась своими неровностями и, конечно, радостями. И сейчас на дороге к новой жизни, он анализировал старую, прожитую в деревне, где ему было всё дорого и близко. Он ещё не мог вжиться в роль аппаратчика и горожанина, и теперь только смотрел как быстро сближались люди. Там Виктор не искал слов, всё было естественно и просто от рождения. Сама жизнь говорила: Виктор, делай то, делай это. И он с грустью думал: «Как-то сложится моя жизнь в городе?»

Дверь скрипнула, возвращая его к действительности. На столе появилась украинская горилка, зельцы, солёные огурцы, хлеб.

Сияющий Костриков изрёк, разливая водку в стаканы:

– Осушим, братья мои, по чарочке с дорожки, сначала за одну, а затем за обе ножки, чтобы они не спотыкались. И пусть наша жизнь будет безоблачной.

– Осушим, – рявкнул Могучев под дружный звон стаканов.

В этом звоне Уваров услышал какое-то неистовство, уход от всего, что связывало его с прежней жизнью, которая осталась там за пределами мироощущения. Его охватывало новое чувство и теперь несло куда-то в неизведанную даль. Он ещё силился понять себя, но неумолимый рок уже властвовал над ним с полной силой. И ему казалось, что он всегда жил в обществе этих людей. Потом появилась песня или чей-то вздох, который и вывел его из себя. Уваров набрал полные лёгкие воздуха и с жаром подтянул. А потом пошли к девушкам, всем было легко и весело. Куда-то улетучилась скованность движений, и на место её появилась развязность и героика. А Катя ему показалась просто неземной ангел. Виктор что-то говорил ей, может быть, даже клялся в любви или ещё что, не соображал. Он видел её силуэт милый и доверчивый. Но она недоступная жена Кочина – ореол красоты. Что было потом Уваров не знал, а когда проснулся поздно ночью, пришедшая мысль обожгла его: «Что вчера было. Как я вёл себя?» Он спал копаться в уголках своей памяти, пытаясь составить общую картину поведения среди девушек, и не мог. Всё плавилось, плыло, растворялось. Вместо лиц видел белые пятна, слышал смех новоявленных друзей и девушек. Будильник, заведённый на всю катушку, загремел как грохот грома среди ясного неба. Уваров встал, включил свет и, потягиваясь, пошёл к двери. Семеро его друзей лежали на койках в разных позах. Они нехотя стали подниматься, протирая глаза. Умывшись под раковиной, доели, что осталось от вчерашней попойки и пошли на работу. По дороге на завод Виктор смотрел на девушек и мужчин. Но на него никто не обращал внимание. И он успокоился.

Завод встретил группу приезжих шумом, резким запахом аммиака, который, как показалось Виктору, заполнил вокруг всё пространство. Он видел, что люди проходили по территории завода спокойно, не дёргаясь, видимо, притерпелись. И он успокоился: привыкну, что я хуже других? И смело зашагал со всеми вместе.

Временами срабатывали предохранительные клапана или открывались свечи, и тогда газ с шумом вырывался в атмосферу. Огромные корпуса зданий, молчаливо сверкая стёклами, стояли по обе стороны дороги. Было такое время, когда люди, поглощённые своей работой, делали план. Уваров отметил про себя: добро. Нет бесцельно шатающихся, значит учиться есть чему. Хмурая и молчаливая рядом с Уваровым шла Катя Кочина. Она не выражала общего интереса, который охватил людей перед встречей с будущим. Ведь как они научаться работать, так и сложится их дальнейшая жизнь. Всё зависит только от себя и ни от кого больше.

А над корпусами завода плавилась белёсая пелена. Солнце, выглянувшее из-за неё, казалось чахоточно красноватым, будто новорождённый ребёнок не в силах сбросить продолжавшийся сон.

– Наш цех, – кивнул головой Костриков, – здесь мы будем грызть науку.

Он весь собрался, и вошёл в бытовое помещение корпуса. Даже сюда слышался ритмичный шум турбины и гудение трубопроводов. Уваров осмотрелся и сказал Кочиной:

– Чистота, как в квартире. Порядочек.

Катя промолчала, вглядываясь в лицо Виктора, но в лице не мелькнуло осознанной мысли. Она как-то машинально посмотрела на него, отвернулась и пошла в сторону.

Обшарпанные бетонные полы были чисто вымыты и покрашены. Лестничные перила блестели, видно уборщица их недавно помыла.

Приезжих давно уже ждали, провели прямо на пульт управления, усадили на стулья и без предисловий сказали, что все будете ходить по сменам, и каждого закрепили за инструктором. Мигали лампочки на пульте управления. Старший аппаратчик цеха по селекторной связи переговаривался с аппаратчиками на местах.

– Я думаю, всё ясно, – глядя в лица приезжих, спросил технорук. – Спецовка у вас есть, тогда я закончил. Экзамены примем перед отъездом. Инструктаж прочтёт начальник смены непосредственно по рабочему месту. Кто желает посмотреть цех, милости прошу. Технорук, медленно растягивая каждое слово, объяснял где что. Чувствовалось, что он сам влюблён в своё производство. С его языка срывались весёлые нотки, фамилии, имена своих подчинённых, которые в ответ улыбались ему. Выйдя на конверсию, он увидел сидящего около контактного аппарата аппаратчика окисления.

– Володя Сокол, – сказал он, улыбаясь, – ему бы парить в вышине, как-никак такая громкая фамилия, а он словно прикован к своим стёклышкам. Платиновые сетки дороговато стоят. Спалить их пустяк. Дай побольше аммиака, и всё.

Уваров посмотрел в смотровое стёклышко и увидел раскалённые сетки, где происходила реакция окисления аммиака. Он не ощутил, чтобы откуда-то попахивало аммиаком или окислами азота. «Да идеально сделано, – подумал он, – будет ли у нас так?» И вспомнил Кочина не взрослого, облечённого правами и обязанностями, а почему-то маленького, ещё школьника. И сам удивился своим внезапным мыслям. В мозгу упрямо, не желая уходить, билась мысль: «Рождённый ползать, летать не может».

– К чему всё это? – ругнулся Виктор, озлясь. – Взлетел Игорёк и высоко. Ох, как высоко. Значит, сумел преодолеть умственную отсталость.

Он оглянулся, не услышал ли кто его сокровенных мыслей, но разве разберёшь в таком шуме шёпот, да ещё технорук кричит. И чтобы отвлечься от навевавших его мыслей, стал прислушиваться, но сосредоточиться не смог. Василий Костриков шёл рядышком с техноруком и, заглядывая ему в глаза, спросил:

– А что будет, если турбина встанет?

– Отсекатели должны перекрыть аммиак через систему автоматики, чтобы не сгорели платиновые сетки, – посерьёзнел технорук.

Он понял, что приезжие уже кое-что знают, и с ними надо держать ухо востро. А Уваров молчал. Он ещё не совсем вжился в оболочку аппаратчика, и когда это будет, не знал. Он ходил рядом, стараясь уловить смысл разговора, и постепенно увлёкся. Химия для Виктора была любимым предметом. Он зримо ощущал, как происходят бурные реакции с выделением огромного количества тепла, отделяя один компонент от другого. Ещё в школе удивлялись его способности видеть и слышать то, что происходило в пробирках. Технорук говорил, а Уваров наблюдал, как течёт реакция. Он так увлёкся своим открытием, что не услышал, как пошли товарищи. Виктор долго бы, наверное, простоял, если бы не Катя, которая постучала по плечу и сказала: