скачать книгу бесплатно
– Мальчики, – Таня повернулась к нам. – Проводите граждан в клизменную. Аркаша, разбуди Валю. Сейчас всё будет в лучшем виде.
Минут через пять в клизменную ввалилась наша санитарка. Тётю Валю в её шестьдесят с хвостиком трудно было чем-либо удивить, поэтому при виде трёх голых дрожащих мужиков она даже глазом не моргнула.
– Валя, – скомандовала Татьяна. – Моем, бреем, выводим вшей.
– Да, мой генерал, – щелкнула тапками санитарка и пошла за «Ниттифором».
Через некоторое время мы с Аркашкой не выдержали и заглянули в клизменную. Таня, вооружившись огромными ножницами и дежурной бритвой, колдовала над одним из гостей. Ещё двое, по самые брови намазанные «Ниттифором» и укутанные в клеёнку, сидели у стены на табуретках под охраной бдительной тёти Вали.
– О, студент! – обрадовалась Таня. – Ты вовремя. В углу узел с их вонючими шмотками. Хватай его и беги в прачечную. Там ночная сторожиха Васильевна. Я с ней договорилась – простирнёт и просушит по-быстрому. Стерильно не будет, но запах отобьёт. Менты не сбежали?
– Нет, – ответил я. – Курят на крыльце.
– Не давай Петровичу ничего подписывать. А то подпишем – и скроются на горизонте. Впрочем, Петрович опытный, не подпишет. Бегом, студент. Что нам, всю ночь тут возиться!
Через полчаса я вернулся в приёмное с тёплым и влажным узлом, от которого пахло хоть и не слишком приятно, но и не тошнотворно как в начале. Энергия Тани поражала. Она в самом деле уговорила по телефону ночную сторожиху, та открыла прачечную, не глядя и не сортируя, забросила содержимое узла в беспощадную пасть стиральной машины. Через десять минут водных пыток перенесла лохмотья в сушилку. Вся процедура едва заняла полчаса, поэтому, когда я возвращался, менты, курившие на крыльце, ещё не подавали признаков нетерпения.
Бомжей было не узнать. В клизменной сидели трое костлявых, но аккуратно подстриженных и побритых мужчин. Таня бросила им принесённый мной узел.
– Облачаемся, господа.
Бомжи с видимым удовольствием, перешучиваясь, разобрали свои тряпки.
– На выход, – скомандовала медсестра. – Студент, зови ментов.
Я вышел во двор. Патрульные сидели на скамейке, прямо под окнами кабинета УЗИ, и докуривали вторую пачку. К счастью, за прошедший час их никто не вызвал.
– Забирайте, – махнул рукой я.
– Ну, посмотрим, посмотрим, – проворчал старший, поднимаясь.
Молодой не сдвинулся с места, только презрительно покосился в мою сторону.
– Ну, девочки, вы прямо волшебницы, – удивился мент, разглядывая посвежевших «гостей». – Таких красавцев и в отделение взять не стыдно.
– Катите уже, – невежливо отозвалась тётя Валя. – Нам ещё убирать за вашими красавцами.
– Пойдём, – старший приоткрыл дверь, пропуская вперёд первого из троицы.
Помолодевшие бомжи вышли в коридор. Замыкающий обернулся и послал воздушный поцелуй всему приёмному отделению.
– Спасибо за салон красоты, – сказал он. – И присматривайте тут за нашей дамой.
– Уж не оставим, – в тон ему ответила Таня.
Милицейский УАЗик завёлся и наконец укатил с нашего двора. Валя пошла приводить в порядок клизменную, Аркашка скрылся где-то в глубинах больницы. А я пошёл досыпать в свой чуланчик. В конце концов, у меня было ещё законных сорок минут до шести часов утра.
Ещё один день
В этом году весна заблудилась где-то на дальних подходах к нашему городу. Конец апреля, а холодрыга жуткая. С самого утра зарядил мелкий моросящий дождь, изредка прерываемый снежной крупой. Небо заволокли тяжёлые сизые тучи. Скучно.
Дождь вымочил дороги, которые ведут к больнице. Лужи скрыли огромные ямы в асфальте, а незаасфальтированный кусок улицы у морга превратился в непролазную грязь. Часов в десять утра там буксовала «буханка» с новопреставленным пациентом реанимации. Немногочисленные родственники покойного толкали «буханку». Та выла, брызгала во все стороны грязью и увозить бренные останки пациента не соглашалась.
В итоге машину раскачали так сильно, что покойный вывалился из носилок и начал перекатываться внутри, глухо стукаясь головой о стенки. Видимо, и ему надоела эта канитель, и он бросился помогать.
Родственники ругались, водитель ругался, санитары из морга ругались, только покойный был тих и задумчив. А чего кричать? Погода же.
Мы с Виталиком сидим на огромном подоконнике в коридоре и смотрим в окно. С утра в приёмное идёт поток плановых пациентов. Приходят они на своих ногах – наша санитарская помощь не требуется. Тётя Валя выдаст свежим обитателям палат потрёпанные больничные лохмотья и проводит в отделения.
Мы сидим, нам скучно. Сигареты давно закончились. Надписи на подоконниках изучены с дотошностью исследователей Розеттского камня. Пейзаж за окном тоже изучен. Пейзаж, кстати, неплохой. Если не обращать внимания на крышу КВД и мокрые стены морга, то из-за забора виднеются кресты и белые башни Софийского собора. На фоне сумрачного неба – потрясающее зрелище. Но если пялиться в окно с семи до десяти утра без перерыва, то любое, даже самое потрясающее зрелище приедается.
Сидим, молчим.
Рабочие внизу, у фундамента отделения, выкопали огромную яму, которая за ночь до половины наполнилась дождевой водой. И теперь рабочие, матерясь, копаются там по пояс в грязи.
– Тюк, – доносится откуда-то снизу. – Тюк.
– Долбают, – оживился Виталик. – Опять сантехника полетела.
– Тюк, – поддерживает его кто-то из рабочих.
– Фиг они продолбают, – хихикает Виталик. – Стены дореволюционные. Среди раствора цельные камни попадаются. Тут без динамита не подходи.
– Тюк, тюк, БУМ! – равномерное тюканье железного лома прерывается глухим стуком и громкими матюками.
Через пару минут в отделение заходят трое молодцев, измазанных грязью, в одинаковых робах. Один из них держит на весу окровавленную руку.
– Сестричка, меня бы перевязать.
«Сестричка», а точнее санитарка тётя Валя, три года на пенсии, сто двадцать кило один краше другого. Смотрит на пострадавшего свысока.
– Дотюкались?
– Ага, – кротко отвечают рабочие.
– Сейчас позову девок, перевяжут.
Рабочие покорно садятся на самый краешек скамейки для поступающих пациентов. С них капает вода, и медленно соскальзывают на пол комочки жирной грязи. Осадки медленно скапливаются, образуя под ногами рабочих небольшую лужу. Туда же капает кровь из разбитой руки пострадавшего. Тот стесняется, старается держать руку повыше, но тёмно-красные капли всё равно срываются и летят вниз.
Тётя Валя возвращается с Иринкой – медсестрой из перевязочной. Видит безобразие, размазанное на полу, хмурится.
– Ну что за свинота?! Ладно, этот ранеТый сидит. А вы чего?
Напарников пострадавшего мигом сдувает. Ирина уводит нового пациента на перевязку, тётя Валя с ворчанием начинает протирать пол. Сидящие на скамейке плановые пациенты испуганно подбирают ноги.
– Тюк, – доносится снаружи.
– Да чтоб вас! – злится тётя Валя. – Сейчас же второго принесёт.
– Тюк, – отзывается железный лом.
Проходит около часа. Мы с Виталиком по-прежнему сидим на подоконнике. Рабочие возятся внизу. По очереди спускаются в грязную канаву, погружаются в воду, берут лом и тюкают. Их более везучий напарник сидит в стороне, курит, поднося сигарету ко рту уцелевшей рукой. Вторая замотана белым, но быстро темнеющим бинтом.
К двум часам дня «тюканье» прекращается. Мы с Виталиком приносим из кухни обед для всего отделения. Кастрюля для жидкого больничного борща, как всегда, оказалась слишком мелкой. Виталик очаровывает поварих, и они щедро наливают по самые края. Пока идём – борщ потихоньку выплёскивается, пропитывает старую простыню, в которую завёрнута кастрюля.
– Свинтусы, – ворчит тётя Валя. – Всё изгваздали. Стирай потом после вас.
После обеда нам наконец-то привозят работу. В одной из деревень нашего района механизатор чинил трактор. Трактор стоял на дороге, ведущей под уклон, и когда ремонтник, увлекшись, толкнул его – покатился. Перелом полного набора берцовых костей. Впрочем, пациент весел, доволен жизнью, шутит с персоналом. Ближайшие два месяца он проведёт в чистой постели. А его коллеги – в поле, в грязи и под дождём. Как тут не радоваться.
Носим механизатора из приёмного в рентген-кабинет. И обратно. На каком-то этапе он знакомится с только что пострадавшим сантехником. Не успели мы с Виталиком оглянуться, как пострадавшие уже подружились. Сантехник сидит на скамейке рядом с носилками. Механизатор что-то оживлённо рассказывает ему. Сантехник кивает, в доказательство своих слов разматывает бинт, демонстрируя свои раны.
– Чего это они? – удивляюсь я.
– Меряются, у кого травмы больше, – хихикает тётя Валя. – Ну чисто дети.
Через некоторое время травматологи утаскивают механизатора в перевязочную. Колдуют там, накладывая гипс. Пока возятся – сантехник исчезает. Появляется он через двадцать минут с подозрительно оттопыренным карманом. Садится на скамейку рядом с отделением. Ждёт.
Мы с Виталиком выносим загипсованного механизатора. Сантехник встречает его как старого друга. Механизатор приподнимается на носилках, торжественно машет рукой. Мы с Виталиком материмся. Из-за изменения центра тяжести едва не опрокидываем пациента на пол.
Пока врачи оформляют бумажки, сантехник дежурит рядом с носилками новоприобретённого друга. Пару раз оттуда доносится подозрительное бульканье, но медики этого не замечают. Когда мы с Виталиком поднимаем механизатора в палату – тот уже пробует петь.
– Это что тут такое?! – возмущается зав. травматологии Иван Михайлович. – Когда пациент успел?
Долго ли умеючи? Сантехник торопливо прячет опустевшую бутылку в рукав и ретируется под защиту выкопанной на улице ямы.
Иван Михайлович ругается, угрожает механизатору досрочной выпиской. Тот лежит и блаженно улыбается. Ну куда мы его выпишем? Перелом же. Травматолог тоже это понимает и ругается больше для порядка.
Относим механизатора в палату, устраиваем на койке. Дальше над ним будут колдовать медсестрички отделения. Виталик успевает потискать одну из них – самую на его взгляд симпатичную. Получает в ответ игривый, скорее, ласковый шлепок по затылку. И мы снова спускаемся к подоконнику.
Дождь за окном прекратился, зато идёт плотный, густой снег. Он падает огромными хлопьями, но на земле сразу же тает.
– Пакость какая, – ёжится Виталик.
Ему сегодня ещё на вторую работу, на ночную смену в цех пивзавода. А мне – домой, учить «сестринское дело». В среду экзамен, а я даже учебник не открывал.
Смеркается. Виталик снова исчезает, договаривается, чтоб нас с ним подкинули до остановки на попутной «буханке». Тётя Валя, ворча, топает вниз по лестнице, тащит в ведре остатки больничного ужина. У неё в частном секторе сараюшка с поросёнком. Не пропадать же добру. Искренне удивляюсь здоровью и силе пенсионерки, которая таскает через несколько улиц почти полное ведро объедков.
Скрипит тормозами скорая.
– Паша, ты где?! Идём скорее.
Торопливо скидываю халат, бегу вниз. На прощание оглядываюсь на светящиеся окна больницы. На третьем этаже виднеется смутный силуэт. Это механизатор дополз до окна и смотрит вниз. Видимо, ждёт своего друга. Ему хорошо.
Автобус
В конце прошлого тысячелетия, а точнее в 1997 году, я поступил в Полоцкое медицинское училище, чем начал свою карьеру.
В то время я жил в соседнем городе Новополоцке. Города находились довольно близко друг от друга и строились с таким расчётом, что однажды они сольются в единое целое. Но к моменту, когда слияние стало возможным, начальство городов не поделило власть, и всё осталось на своих местах.
Уже в двухтысячных объединили местные военкоматы, на этом процесс слияния, собственно, и закончился.
Между городами ходили автобусы. Пятёрка и десятка. Каждые тридцать минут на остановку приходил старенький, забитый до отказа «Икарус». В него каким-то чудом утрамбовывалось ещё какое-то количество пассажиров, и автобус ехал до следующей остановки. Там история повторялась, пассажиры, нарушая все мыслимые законы физики, уплотнялись снова. И уже тогда «Икарус» приезжал к моему дому.
Когда дверь его от-грх-гр-тррр-рывалась, то пассажиры, которым не повезло подняться хотя бы в салон автобуса, вываливались наружу, повисали на поручнях, с матюками и стонами старались найти своё место в мире. А в спину их уже таранили те, которым нужно было уехать с моей остановки. И место находилось, и ещё, и ещё немножко…
– А ну-ка, выдохнули, товарищи!
И ещё немножко.
Хорошо, если в спину тебя толкают дюжие работники завода Стекловолокно. Тогда можно поджать ноги, а неведомые силы рабочего класса сами внесут тебя в душное и тесное нутро общественного транспорта. Хуже, когда эти боевые единицы успели прорваться внутрь раньше тебя. Вот тогда биться в каменные спины, обтянутые пахучими пуховиками, совершенно бесполезно. Пролезать под ногами просто опасно – затопчут и не заметят. Остаётся вжиматься в эти спины, отталкиваясь руками и ногами от поручней в надежде, что дверь автобуса зак-к-ргх-гр-оется, не отхватив тебе руки по локоть, и ты все-таки доедешь сегодня на микробиологию.
Потому что следующий автобус через полчаса. А до начала занятий – каких-то сорок минут. А надо ещё доехать. Поэтому – и снова бой, покой нам только снится.
И я такой был не один. С моей остановки автобус штурмовало полдесятка девочек-медсестричек, которым тоже не повезло жить в другом городе. Они безмолвно приняли моё гендерное лидерство, и не раз я возглавлял девичий штурм на «Икарус». Втиснешься, окружённый волнительной близостью (да что там близостью, практически молекулярным проникновением), и стоишь, получаешь удовольствие от процесса поездки. Справа Анечка из третьей группы примыкает к тебе пышной грудью. Слева – Маша, у которой новые духи, и они уже кружат тебе голову, сзади – надёжный тыл в виде мягкой Вероники, а лицом практически соприкасаешься с Валечкой. И это почти поцелуй. Мало ли надо в семнадцать лет. Я окружен цветущим садом, и пусть работники Стекловолокна мне завидуют.
А ещё с моей остановки ездила наша преподавательница по анатомии. О том, что она преподавательница, я узнал только на вторую неделю. Ну штурмует вместе со мной автобус полная тётка за сорок в каком-то бесформенном пальто и противной пушистой шапке. Почему противной? Да лезет эта шапка всем в лицо, когда наполнение салона становится критическим. Стоишь и отплёвываешься от этой то ли крольчатины, то ли нутрии. Я в мехах не разбираюсь.
Проехались пару раз. Хорошо, что не поругались. Потому что 7 сентября я увидел в расписании первое занятие по «Анатомии» и уже через день узнал, что «пушистая шапка» – не кто иная, как Тамара Ивановна. Грозный и придирчивый преподаватель по этой самой анатомии. А я от её шапки отплёвывался.
Тамара Ивановна вплыла в аудиторию, и сразу же её взгляд остановился на мне.
– А-а, – протянула она вместо приветствия.
– Здрась-сьте, – приподнялся над партой я.
– Начнём занятие, – отрезала Тамара Ивановна, всем своим видом давая понять, что рассказывать про наши с ней кульбиты в салоне автобуса однокурсницам совершенно излишне.
Непроизнесённый намёк я понял.
Правда, Тамара Ивановна стала меня стесняться. И если мы с ней оказывались в одно время на остановке, то штурмовала автобус как-то вяло. От этого не раз бывало, что мне удавалось втиснуться, а она оставалась снаружи. Дверь за-а…. (ну вы поняли), а я вижу, какими глазами моя преподавательница провожает «пятёрку», и внутренне холодею. Мне казалось, что в своей неудаче анатомичка обвиняет меня.
Приезжал в училище и тут же объявлял однокурсницам:
– Тамара Ивановна задерживается. Не разбегаться. Приедет следующим автобусом.
Девчонки сонно кивали и валились на парты. Кто – подремать, урвав полчаса тревожного студенческого сна, кто – подучить плечевой сустав.
Через полчаса, сильно опоздав к началу занятия, Тамара Ивановна входила в аудиторию и с укором смотрела на меня:
– Ну что, влез?
Я пожимал плечами. Зачем повторять очевидное?
Тамара Ивановна поправляла сбившуюся набок причёску, грозно обводила взглядом притихшую группу студентов.
– Так, кто у нас пойдёт к доске?!
И от этого вопроса мы прятались за учебниками и атласами Синельникова.
