КАРАТЭ

Павел Гросс

КАРАТЭ

КАРАТЭ

ПУТЬ ГЕРОЕВ. ДО И ПОСЛЕ.

повесть-мокьюментари

основано на реальных событиях

все имена изменены

Посвящается пионерам

советского и российского каратэ.

ПРОЛОГ. ЛЕСОПИЛКА

Осень 1977-го.

Пос. Шушары,

Ленинградская область.

Ленинградская лесотехническая академия имени Кирова – в просторечии «Лесопилка» – встретила их серым гранитом безликого фасада главного корпуса. Для каждого из четверых героев нашей истории это был билет в будущее, о котором они в ту пору даже не могли подумать…

***

Костя Коробков зачислялся по квоте жителей сельской местности. Его отец – кадровый офицер – погиб при невыясненных обстоятельствах во время учений, когда Косте было десять лет.

Мать – библиотекарь – выбилась из сил, поднимая его в одиночку. Возможно, поэтому парень рос замкнутым – этакая вечная мишень для насмешек из-за щуплого телосложения и невысокого роста. Поступление в академию давало ему реальный шанс затеряться в большом городе и фактически стать невидимкой.

Костя поступил на факультет МТД – «Механической технологии древесины» и выбрал специальность, получив которую нужно работать руками, а не болтать языком.

Сергей Воронцов был полной противоположностью Кости Коробкова. Потомок обедневших к началу Первой мировой войны дворян, выросший в самой обычной коммуналке на Петроградской стороне, но сохранивший графские, как он их сам называл, манеры. Высокий, статный, с насмешливым блеском в глазах. Он с детства знал, что его предназначение – нечто большее, чем жизнь обычного советского инженера.

Сергей поступил на «Лесохозяйственный факультет», иронично заявляя, что после успешного окончания ВУЗа «будет управлять дендрарием в Царском Селе». Его отец – некогда блестящий инженер – умер много лет назад. Сергей вырос с молчаливой, несгибаемой матерью, научившей его главному: «Не опускай голову. Никогда, ни при каких обстоятельствах, сынок!».

Игорь Петров считал себя воспитанником улиц. Вырос в Купчино – в бараке, тоже без отца. Мать пила, возможно, поэтому он рано узнал вкус дешевого портвейна и запах милицейского кабинета. Игорян, как его звали приятели, за драки и мелкое хулиганство состоял на учете в детской комнате милиции.

Академия для него была единственным счастливым билетом, точнее, лазейкой из подворотни в люди. Парень во время все понял и вцепился в свой шанс зубами, поступив на «Факультет промышленного транспорта». Грубую силу, железяки, двигатели и логистику он понимал неплохо.

Виталий Новиков был сыном университетского профессора. Тихий ботаник-философ, в очках, с томиком Камю или Хемингуэя под мышкой поступил на «Факультет экономики и организации лесного хозяйства» по той простой причине, что его всегда интересовали любые системы – будь то экономические модели или философские учения. В далеком будущем Витек увидит в каратэ стройную систему самопознания. Друзья считали его мечтателем – «не от мира сего» – и уважали за невероятную эрудицию и спокойную, непробиваемую уверенность.

Их дружба родилась не сразу. Впрочем, это была и не дружба вовсе, а некий тактический союз четырех одиночек, направленный против безликой массы общежития, против скуки и против тоски лекций. А свела их привычная осенняя повинность каждого советского студента… картошка…

ШУШАРЫ

Совхоз-миллионер «Шушары» встретил студентов «Лесопилки» холодным утренним туманом, стелющимся над бескрайними, унылыми полями. Бараки, в которых их поселили, были сырыми от фундамента до крыши. Комендантом руководство ВУЗа назначило отставной майора, смотрел на студентов, как на говно и дармовую рабочую силу.

Работа была адской – с шести утра до семи вечера, с перерывом на похлебку в местной столовой. Будущие сельскохозяйственные работники обирали картошку за трактором с промерзлой октябрьской земли. Руки сбивались в кровь, спина ныла так, что по ночам не было сил повернуться. Особенно девушкам, присутствующим на уборке урожая в полном составе с первого до пятого курса. Именно здесь, в этом аду, проявились характеры будущих пионеров советского, а затем и российского каратэ…

***

Игорь работал с озлобленной яростью, выплескивая в землю накопленное за всю свою жизнь недовольство. вызывающе глядя на коменданта, он собирал грязные клубни быстрее всех.

Сергей делал все с отстраненным видом аристократа, снизошедшего до черной работы. Он не жаловался, но каждый его жест говорил: «Не для этого я создан, господа».

Виталий шел за трактором, выкапывающим картофель из земли, и неторопливо собирал его – всем казалось, что даже на бескрайнем поле этот аристократ медитирует. НУ а что, он нашел в этом монотонном труде некий философский смысл ухода от суеты. Его дел, в конце концов!

А Костя? Костя просто выживал в совхозе. Каждый день был для него испытанием на прочность. Он падал с ног от усталости – за это его постоянно подкалывали более крепкие ребята из других групп – и молча сносил насмешки, замыкаясь в себе еще больше.

***

Однажды, когда Костя, споткнувшись, уронил мешок с картошкой, и она высыпалась в грязь, над ним снова начали издеваться.

– Смотри-ка, Коробок рассыпался! – захохотал детина с факультета «Химических технологий».

Костя молча, с горящими от стыда щеками, опустился на корточки и принялся собирать картошку.

– А ты бы взял, придурь, да помог! – неожиданно сказал Сергей.

Детина попытался что-то сказать в ответ, но встретив холодный взгляд Сергея, почему-то спасовал, пробормотал что-то невнятное и отошел в сторону.

Игорь, наблюдавший за всем этим безобразием, удивленно хмыкнул и произнес:

– Ну ты даешь, Воронцов. Словом убить можешь!

С этого момента они негласно стали держаться вместе.

ПОТАСОВКА С МЕСТНЫМИ

Вечером, когда комендант успешно отполировал поллитровку «Пшеничной» и завалился спать в импровизированной каптерке, спасаясь от тоски, они стали забивать «козла» на повидавшем виды чемодане Игоря.

Занг появился бесшумно – невысокий, очень собранный лаосец со спокойным, внимательным взглядом. Он учился на «Иностранном факультете» и был на год старше нашего квартета.

– Вы новые? – вежливо спросил он по-русски с легким, мелодичным акцентом.

– Ага, – буркнул Игорь. – На картошку загнали.

Занг улыбнулся.

– У нас в Лаосе тоже есть картошка. Но не такая… суровая… как тут у вас.

Он сел на скамейку и стал наблюдая за игрой. Потом, как бы невзначай, продемонстрировал им несколько упражнений для разминки затекших рук и спины. Движения, следует отметить, были довольно-таки странными, но после них действительно становилось легче.

***

Непонятно почему, но Занг стал заходить к ним все чаще и чаще. Он рассказывал о Лаосе, о джунглях, о своей семье. Они узнали о том, что его отец во время войны был партизаном, боровшимся с американцами, и что в детстве Занг видел, как он говорил, «сильно много противный война и оченно-оченно-оченно много кровь».

***

Именно Занг невольно стал причиной конфликта. Местные парни, вечно тусовавшиеся у бараков, заприметили узкоглазого иностранца. Для них он был диковинкой, мишенью для насмешек и, как им казалось, легкой добычей – ведь у таких, как он, всегда найдется что-то ценное.

Все произошло в один из промозглых вечеров – когда они возвращались с поля. Четверо местных – во главе с громилой по кличке Штырь – перегородили дорогу.

– Ну что, узкоглазый, – злобно рыкнул Штырь, обращаясь к Зангу. – Ты кто такой, а ну, покажи паспорт?

Лаосец остановился.

– Я?

– Ты!

– Студент я. У меня все документы в порядке.

– А ты дай их нам – мы проверим! – один из местных попытался схватить Занга за рукав.

Что произошло дальше, Костя потом вспоминал, как кадры из замедленного кино. Занг не сделал ни одного лишнего движения. Да он, в общем-то, и не дрался, как принято у нас – вместо этого он обезвреживал местных.

Легкий шаг в сторону – точное движение кулаком по окружности – и первый хулиган с визгом схватился за вывернутую руку. Удар ребром ладони по ключице второго местного – тот рухнул на колени и захрипел. Уклон от мощного удара Штыря и изящная подсечка – громила уже летит удивленной мордой в грязь. Четвертый хулиган, недолго думая, бросился наутек.

Все непонятное коварство лаосца, от силы, заняло несколько секунд, а потом над местом расправы повисла оглушительная тишина.

– Чт-т… тт-то это было? – выдохнул пораженный Игорь.

– Каратэ, – поправляя куртку, спокойно ответил Занг. – Путь пустой руки.

***

В тот вечер, в их барак третьекурсники принесли самогон. Пили из граненых стаканов все. Занг тоже отхлебнул, скривился и выплюнул спиртное на под.

– В Лаосе есть напиток покрепче этого пола.

– А научишь? – тихо спросил Костя. В его голосе чувствовалась надежда. Он увидел в опасных и почти незаметных движениях лаосца ключ к тому, чтобы перестать быть жертвой и стать сильным.

Занг посмотрел сначала на Костю, потом на других ребят – на Игоря, в глазах которого горел огонь азарта; на Сергея, смотревшего с аналитическим интересом на лаосца; На Виталия, вдумчиво наблюдающего за всем происходящим.

– Я не мастер, – произнес Занг. – Я ученик. Но я знаю человека, который мастер. Он – настоящий сенсей. Живет в Ленинграде. Если ваши намерения серьезны… я могу вас к нему отвести.

ПЕРВЫЕ УРОКИ

До возвращения в город оставалась неделя – именно она стала для них первым, самым тяжелым испытанием. Занг, с разрешения коменданта (иностранцу не мог отказать), стал проводить для ребят утренние разминки, которые были направлены на подготовку тела и духа.

– Каратэ начинается не с кулака, – как-то сказал лаосец, заставив их очень долго стоять в низкой стойке. – Оно начинается с ног. С ваших, как у нас говорят уважаемые в моей стране люди, корней. А если корни слабые, то?

– То? – в один голос спросили ребята.

– То вас сдует любой ветер, – все залились смехом.

***

Костя изнывал больше всех, так как его несчастные ноги горели огнем, а мышцы сводило судорогой. Но видя, как легко и непринужденно стоит в низкой стойке Занг, он терпел. И, что немаловажно, первые в жизни не сбегал от проблемы, а принимал ее, как важный жизненный вызов.

***

Игорь рвался в бой.

– Давай уже учи нас, как нужно бить козлов! – потребовал он.

– А зачем их бить? – не понял лаосец.

– Кого?

– Ты же сам сказал: «Козлов»!

– Аа-а, так чтобы не выпендривались.

Занг многозначительно кивнул и продолжил:

– Удар рождается здесь, – он коснулся рукой живота Игоря. – В центре твоего живота. А не здесь…

Лаосец дотронулся кулаком Петрова.

– Сначала найди центр тяжести.

***

Сергей, с его отличной координацией, схватывал все на лету. Но Занг остановил его:

– Делай это не для красоты, Сережа, а ради эффективности. Красота придет потом.

Выросший в коммунальной квартире потомок дворянского рода Воронцовых согласился с лаосцем.

***

Виталий был самым внимательным учеником. Он задавал вопросы не о технике, а о сути всего, что делал и в чем участвовал. Вот и сейчас спросил:

– Почему это движение именно такое? Что оно символизирует? Каков его философский смысл?

Занг улыбнулся.

– Ты задаешь правильные вопросы, Виталик. Но ответы придут с практикой. Сначала тело должно понять, потом поймет ум.

***

В одну из ночей, когда все спали, Костя не мог сомкнуть глаз от боли в мышцах. Он вышел из барака и увидел курящего возле стены Занга.

– Не спится, кохай? – спросил он. Слово «кохай» («ученик») лаосец использовал впервые.

– Больно, – признался Костя.

– Это хорошая боль, – сказал Занг. – Это боль роста. Ты ломаешь старые, слабые привычки своего тела. Строишь новые, неизвестные тебе до сих пор – сильные. Так же и с духом. Наш учитель… он говорит, что каратэ – путь закалки духа. Ты идешь по нему для того, чтобы стать лучше. Не сильнее. А именно лучше.

– А он… он строгий?

– Кто?

– Учитель твой.

Занг усмехнулся.

– Юрий Антонович? Он… как самурай из старых легенд. Суровый, но справедливый. Он многого потребует. Но путь к нему лежит через твое терпение. Он не любит пустых обещаний, а ценит дела…

***

В последний совхозный день, когда грузили вещи в «Шишигу» (ГАЗ-66), к ним подошел Штырь.

– Эй, лаосец, – кивнул он Зангу. – Извини за тот… ну, тот инцидент…

Иностранный студент молча кивнул.

– А ты… – Штырь посмотрел на Костю, старавшегося не выдавать страха. – Крепкий парень, оказывается, признаю. Думал, сломаешься в первую же неделю.

Костя удивленно дернул плечами, почувствовав, что внутри у него что-то перевернулось. Может потому, что впервые назвали крепким?

Кашлянув двигателем, грузовик тронулся. Шушары остались позади – грязный, трудный, но переломный эпизод их жизни тоже. Они ехали молча – каждый погруженный в собственные мысли. Они были грязные, уставшие и… другие – так как уже не были случайными соседями по общежитию, потому что их связывала одна тайна на всех: каратэ и… неминуемое предвкушение встречи с настоящим Учителем…

Повзрослевшие ребята вспоминали свое прошлое, смотрели на уходящую вдаль, небрежно присыпанную первым снегом дорогу и еще не знали, что их встретит не Ленинград, а новый, неизведанный путь бескрайнего мира боевых искусств…

КОСТЯ КОРОБКОВ: ТЕНЬ, ПРОСТО ТЕНЬ

Если бы кто-то сказал Косте Коробкову в его семнадцать лет, что вся его жизнь, вся его боль и все его унижения – это всего лишь подготовка, точнее, разминка перед главным боем, он бы, наверное, не поверил. А скорее всего, просто промолчал, вжав голову в плечи – как всегда это делал. Его главной школой была жизнь, а преподавателями – боль, страх и всепоглощающее одиночество.

Городок, в котором он вырос, был таким же серым, как и его настроение. Типовые хрущевки, пыльные улицы, запах мазута и пыли с полей. После гибели отца мир для Кости неожиданно выцвел. Мать сутки напролет пропадала в библиотеке (работала там с двумя высшими образованиями), пытаясь на скромную зарплату и пенсию по потере кормильца поставить сына на ноги. Очень часто вместо мяса приносила ему перловку и книги – томики Жюля Верна, Джека Лондона, позже – Хемингуэя. Костя читал их запоем, сбегая из скучной реальности в заманчивые миры приключений.

Но книги не могли защитить его от настоящего – пацаном он был щуплым и сильно низкорослым для своего возраста. Эта нестандартность делала его идеальной мишенью для всех. Школа – это джунгли, а в джунглях всегда находят того, кого можно травить. Его дразнили «Коробком» – причем, делали это не со зла, а с каким-то скучным презрением. А это для растущего парня было хуже всего на свете, так как происходила констатация факта: ты никто, ты пустое место, ты – коробок, который можно пнуть ногой.

Был один эпизод, врезавшийся в Костину память намертво. Вот представьте: осень, холод, лужи покрыты хрустящей ледяной корочкой. Костя шел домой после уроков, зажав в руке старый портфель. Его окружила троица одноклассников во главе с Петькой Гусевым – сыном местного участкового.

– Ну, Коробок, – протянул заправила хулиганья, – чё несёшь в портфеле? Давай посмотрим, что у тебя там.

Костя молча (не из упрямства, а от животного страха) прижал портфель к груди.

– Гляка-сь, не дает! – с притворным удивлением констатировал курносый пацаненок. – Слышь, Гусь, а, Гусь, он тебе не дает свой портфель!

Петька вздохнул, как уставший от жизни старик, и одним движением вырвал портфель. Тетради, учебники, заветный томик «Прощай, оружие!» – все это полетело в самую большую лужу. Костя стоял и смотрел, как чернила расплываются по листу с контрольной по алгебре, как книга медленно впитывает в себя грязную воду. Он не плакал – слез почему-то не было, вместо них была холодная и бездонная, как космос, пустота.

– Вот, – сказал Петька. – Теперь можешь собирать свой хлам, Карлитос.

Хулиганы, громко смеясь, покинули место моральной экзекуции. Костя неподвижно простоял минуту, потом другую и очень медленно опустился на корточки и принялся собирать свои вещи.

В этот момент он почувствовал не унижение, а тихую, холодную ярость, направленную не на Петьку Гусева, а на себя и свои слабость и бессилие.

Костя никогда не жаловался матери – потому, что видел, как она выбивается из сил. Вместо этого он замыкался в себе и с головой погружался в мир книжных страниц, в котором герои были сильными и смелыми, в котором они могли постоять за себя и за других. Униженный и оскорбленный Коробков пытался подражать им – отжимался по ночам и поднимал самодельную гирю. Но щуплое телосложение и врожденная астма не давали ему шансов превратиться в атлета. Результаты были мизерными, а насмешки – постоянными.

Его спасением, его единственным шансом сбежать из этого ада, стало поступление после завершения средней школы в ВУЗ. Мама, используя все свои связи и квоту для сельских жителей, пробила ему дорогу в ленинградскую Лесотехническую академию. Для Кости город Ленина был мифом, легендой и спасительным ковчегом. Он искренне верил в то, что среди миллионов людей, наконец-то сможет перестать быть «Коробком».

День отъезда в город на Неве Костя помнил смутно: плачущая мама на перроне, ее обветренные руки, сжимающие ладони сына – это, пожалуй, все…

Косят сел в поезд, и когда он тронулся с места, даже не посмотрел в окно, так как впервые в жизни увидел хрупкую надежду на перемены.

«Лесопилка» встретила переселенца именно так, как он и ожидал – серым гранитом, безликой массой студентов и запахом старого паркета. Он поступил на МТД – «Механическую технологию древесины». Специальность, подразумевающую физический труд, которого он боялся меньше злых языков.

Боль и унижения Костиных школьных лет оказались не напрасны. Они были тем горнилом, в котором закалилась его воля, они были тем самым «До», после которой должно было наступить «После», даже на заре своего появления пахнущее не страхом, а порохом будущих побед…

СЕРГЕЙ ВОРОНЦОВ: ПОД МАСКОЙ АРИСТОКРАТА

Серая школа Воронцова находилась на Петроградской стороне – в одном из дореволюционных доходных домов, высокие потолки и лепнина которого соседствовали с вечным запахом капусты из столовой и дешевого табака из туалетов.

***

Сергей Воронцов сидел за партой и отстраненно глядел в окно, за которым моросил осенний дождь. Шел урок истории. Учительница Анна Петровна с фанатичным блеском в глазах вещала о «моральном кодексе строителя коммунизма». Сергей не слушал ее, так как его взгляд был устремлен внутрь себя – в тот параллельный мир, в котором он был то графом, то рыцарем, то вообще капитаном дальнего плавания. Кем угодно, только не частью этой безликой, отвратительной, серой массы.

Этот парень не был похож на одноклассников – об этом в школе все знали. Дети чувствуют подобные вещи на уровне инстинкта – как волчата чувствуют чужака в стае. В то же время, Сергей не был изгоем – скорее, он походил на одинокого волка, которого уважали и побаивались… не потому, что его считали сильным или задиристым, а потому, что он просто был… другим…

Его семья – это вообще отдельная история. Жил с матерью – Анастасией Викторовной – в коммуналке в том же доме, где была школа. Отец (блестящий инженер) был отправлен в лагерь по навету коллег за антисоветскую пропаганду, когда Сергею только-только стукнуло пять лет. Он умер за решеткой. Официально – «предатель», неофициально – человек, оказавшийся не в то время, не в том месте и не в том обществе.

Потомственная дворянка Анастасия Викторовна работала корректором в Лениздате, расположенном аккурат возле знаменитой ленинградской Апрашки. Она научила сына главному: «Ты – Воронцов. Наш род идет от сподвижников Петра. Мы пережили царей, революции, войны. Переживем и это. Но запомни, Сереженька: “Никогда не опускай голову. Ни перед кем. И никогда не показывай, что тебе больно или страшно”». Этот урок стал его внутренним стержнем. В десять лет он уже жил двойной жизнью: внешне – примерный советский школьник, внутренне – хранитель тайной правды о себе и о другом мире.

Его первая драка произошла в третьем классе. Здоровый детина-одноклассник Петька Крутов начал издеваться над тихоней-очкариком – не из какой-то там злобы, а просо так, от скуки. Сергей, молча наблюдавший за этим, не выдержал.

– Отстань от него! – сказал он.

Петька на мгновение опешил, фыркнул:

– А тебе какое до него дело? – и презрительно оглядел аккуратный пиджачок Воронцова.

– Я сказал, отстань от него!

Уверенный в своем превосходстве Петька толкнул потомственного аристократа. И это была его главная ошибка – Сергей не замахнулся и не закричал, а сделал одно-единственное быстрое и точное движение, название которого узнаете через много лет… Подсечка сработала – Петька с грохотом полетел на грязный пол раздевалки, не понимая, что произошло.

С этого дня статус Сергея в школе изменился. Он стал опасным для всех хулиганов. С ним предпочитали не связываться. А он, в свою очередь, понял важнейшую истину: сила – не в мышцах, а в умении сохранять хладнокровие.

Жизнь в ленинградской коммуналке была для Сергея лучшей школой дипломатии и стратегии. Шесть семей на одной кухне. Шесть разных миров, вынужденных сосуществовать в тесноте и теоретически не в обиде друг на друга, практически же – в вечной, тлеющей войне за метры, газовую конфорку, очередь в ванную комнату и туалет.

Анастасия Викторовна научила сына смотреть на это как на шахматную партию.

– Запомни, сынок, – говорила она, заваривая свой вечный травяной чай, – здесь каждый – фигура. У каждой свои слабости и свои интересы. Тетя Маша из двенадцатой – пешка. Она любит сплетни. Ее можно использовать для распространения нужной информации. Дядя Вася из четырнадцатой – слон. Он пьет, но он слесарь-золотые руки. Помоги ему один раз и он станет твоим вечным должником. А вот семья Громовых из шестнадцатой… – ее лицо неожиданно становилось серьезным, – это ферзи. Он – мелкий партийный чиновник, а она – пошлая доносчица. С ними нужно быть осторожным. Говорить при них что-то важное просто нельзя…

Сергей был прилежным учеником не только в школе, но и у мамы. Он научился у нее искусству читать чужие намерения по взгляду и понимать их по интонации. Он научился молчать – когда это было выгодно, и вставлять одно-единственное меткое слово – чтобы переломить ход кухонного спора. Сергей был самым молодым игроком за коммунальным шахматным столом и за это его уважали почти все соседи. Впрочем, еще его уважали за то, что он был непредсказуемым.

Как-то раз (когда ему исполнилось лет тринадцать) дядя Громов, захмелев, попытался его проучить за какую-то невинную реплику.

– Ты чёй-то умничаешь? Твоего папашу посадили, а ты вон – уже нос задираешь!

Сергей посмотрел на Громова холодным, взрослым взглядом и тихо, так, чтобы слышали только они вдвоем, сказал:

– Дядя Громов, а правда, что ваша жена в прошлую субботу до самого утра в гостях у заведующего районо была? Интересно, о чем они так долго говорили?

Громов побледнел, распознав в мальчишке опасного противника, видящего и знающего больше, чем следует. Он отступил, бормоча что-то невнятное. В тот вечер Анастасия Викторовна, узнав о случившемся, не стала ругать сына – она внимательно посмотрела на него и кивнула.

– Хорошо. Ты понял главное: информация – это оружие. Но пользоваться им нужно осторожно. Как скальпелем – чтобы резать, а не кромсать.

Эти уроки выживания в микромире коммуналки закалили его характер лучше любой спортивной секции. В разношерстной среде соседей Сергей научился терпению, расчету и стратегии. Он понял, что настоящая битва часто происходит без единого удара. И что самое страшное оружие в современном обществе – хорошо подвешенный язык и холодная голова.

Именно эти навыки позже, в ВУЗе и в жизни, не раз спасали его. Когда Игорь лез на рожон, а Костя замыкался в себе, Сергей мог одной фразой поставить на место зарвавшегося хама или найти с кем угодно общий язык. Он был дипломатом от рождения – школа жизни лишь отточила этот дар.

Его школьные годы были не временем беззаботного детства, а временем форсированного взросления. Он впитывал знания не только из учебников, но и из окружающей суровой действительности. К моменту поступления в «Лесопилку» Воронцов-младший был уже не мальчиком, а сложившейся, пусть и молодой, личностью с железной волей и ясным и циничным пониманием того, как устроен мир. Это понимание и стало его главным капиталом – когда начался его длинный Путь в каратэ…