7+7

Теперь он был частым гостем в “Парнасе”, его работы получили известность в определенных кругах и хорошо продавались, а потому галерея брала их с большой охотой так что Миша не бедствовал. Но куда больше нежели материальные блага, его радовала сама возможность творить и осознание того, что его работу ценят. Это тонкое чувство, свойственное творцам, ощущение того, что ты создал нечто прекрасное, должно быть что-то подобное испытывает родитель, наблюдая за достижениями своего ребенка. Миша всегда считал, что картина не может быть удачной если художник не вкладывает в неё душу, если не отдаёт полотну частичку себя самого. Лишь так картина могла начать жить собственной жизнью, развиваться, дополняясь всё новыми и новыми деталями под заботливой рукой своего художника-отца, пока наконец не наступал её час выйти в мир неся с собою красоту. Вот в чем Миша видел суть профессии художника, открывать людям красоту.

Вход в галерею был оформлен в античном стиле. От входной двери с обеих сторон стояли две декоративные, ионические колонны, сама же дверь была приподнята над землей и к ней подводилось небольшое крылечко с витиеватыми перилами. Венчала же всю эту конструкцию потертая от времени и непогоды вывеска с названием галереи, выложенная стилизованными под греческие, буквами.

На крыльце, оперившись на одну из колон стоял мужчина. Уже не молодой, высокий, светловолосый он томно курил сигарету уставившись куда-то пустым взглядом, выпуская в пасмурное небо табачный дым. Но стоило ему лишь заметить приближающегося Мишу как лицо его тут же расплылось в широкой улыбке.

– Ба кого я вижу! Сам Михаил Александрович! – вскрикнул он, отбросив окурок в сторону – Здорово тезка!

– Здравствуйте Михаил Юрьевич – ответил Миша, пожимая протянутую ему руку.

– Всегда рады. А ты гляжу с обещанным шедевром – он кивнул на прямоугольный предмет, завернутый в плотную бумагу который Миша держал подмышкой.

– Ну шедевр это вы конечно преувеличили. Но работа и впрямь вышла хорошей.

– Скромничаешь как всегда – усмехнулся Михаил Юрьевич, по-свойски хлопнув Мишу по плечу – Пойдем ка внутрь, чего на крыльце стоять?

Входная дверь тихонько скрипнула пропуская их, внутреннее помещение встречало вошедших ярким, белым светом от которого первое время рябило в глазах. В целом “Парнас” представлял собой сплошной широкий коридор с несколькими ответвлениями в виде коридорчиков поменьше, в один из которых они и завернули, и вскоре уже оказались в кабинете Михаила Юрьевича. Это была небольшая, но уютно и не без изыска обставленная комната с огромным рабочим столом в центре и парой пристенных шкафов чьи полки были забиты папками с контактными данными клиентов. Столь богатый архив достался Михаилу Юрьевичу ещё от его предшественника, сам же он предпочитал хранить все контакты на электронных носителях, но и от стеллажей избавляться не спешил, частенько повторяя со смехом что они ему дороги как память.

– Ну давай теперь взглянем что там у тебя.

Уложив свою ношу на стол, Миша принялся аккуратно разворачивать бумагу.

– Хм интересно – хмыкнул Михаил Юрьевич, внимательно оглядывая открывшийся ему холст – Знакомый пейзаж, где это?

– Это равнина прямо за городом – объяснил Миша – Её можно видеть всякий раз, когда въезжаешь или выезжаешь из города.

– Ах да, и верно она – закивал Михаил Юрьевич склоняясь ниже над картиной.

– Она просто великолепна правда? Вы знали, что на ней встречаются заболоченные луга? Ранним утром от них подымается туман и, кажется, будто всё утопает в облаках. Удивительно что такая природная красота сохранилась буквально под боком у города.

– Я вижу в этой работе ты решил больше склониться к реализму – констатировал Михаил Юрьевич, не обращая особого внимания на пламенную речь художника.

– Да, мне показалось важным здесь передать пейзаж как можно точнее.

– Наши клиенты знают тебя в основном как художника импрессиониста, кого-то из них может смутить такое направление стиля. Однако переход не столь уж резкий, да и работа с цветом, как всегда, великолепна. Я уже говорил тебе Миша никто не умеет добиваться таких оттенков как ты.

– Стараюсь – скромно ответил художник, пожав плечами.

– Да, на эту картину определенно точно найдется покупатель – утвердительно кивнул Михаил Юрьевич – Выставим её на завтрашней выставке, оплата как обычно, протокол ты знаешь.

– Да, конечно.

– Вот и славно. Кстати, чуть не забыл!

Михаил Юрьевич принялся шарить в выдвижном ящике стола и вскоре достал оттуда ярко раскрашенный листок глянцевой бумаги.

– Вот держи, твой билет на завтрашнею выставку.

– Спасибо, но чего было так замариваться? Могли бы просто на электронку скинуть.

– Эх молодёжь, всё то у вас через интернет да гаджеты делается – Махнул рукой Михаил Юрьевич – А как же то приятное чувство, когда лично передаёшь человеку из рук в руки эх… – снова тяжкий вздох – Видно это только такие старики как я понимают.

– Да вам ведь только сорок шесть – усмехнулся Миша.

– Это верно, но сам ведь знаешь мир нынче так стремительно меняется что не успеешь оглянутся, а ты уже устарел. Хотя тебе ещё даже полтинника нет.

– Наговариваете вы на себя Михаил Юрьевич. Вы вполне ещё в тренде.

– В тренде, скажешь тоже.

Михаил Юрьевич был арт-дилером “Парнаса”, и первым человеком из среды художественного бизнеса, с которым Миша познакомился. Именно Михаил Юрьевич, увидев работы молодого художника в интернете предложил ему сотрудничество с их галерей и в том числе благородя ему Миша мог заниматься любимым делом и получать за него неплохие деньги. Они довольно быстро сумели найти общий язык, даже несмотря на разницу в двадцать лет и разные взгляды на мир и на живопись, в частности. Если Михаил Юрьевич смотрел на творчество и его плоды как торговец смотрит на товар, что в общем- то и было его профессией, то для Миши это попросту была его жизнь. Один глядя на картину выстраивал в голове процесс её создания, другой думал, как бы продать её подороже. Но несмотря на столь большие различия между ними сложились если не дружеские, то по крайней мере теплые приятельские отношения. Способствовало ли этому то, что они носили одинаковые имена или виной тому были открытость и дружелюбие Михаила Сергеевича, Миша не знал, но был рад тому, что всё обстояло именно так. В конце концов хорошо иметь в приятелях человека, который может выгодно продать твою работу. Да и в живописи Михаил Юрьевич разбирался прекрасно и всегда мог дать хороший совет.

– Спасибо вам ещё раз! – сказал Миша искренне улыбаясь. – И за то, что брата устроить помогли тоже спасибо.

– Насчет этого ты благодарить пока не спеши. Я его только на испытательный срок протолкнуть смог, дальше уже не мне решать оставить его или нет, последнее слово всё равно за Александром Петровичем будет. Главное пусть он себя на завтрашней выставке с лучшей стороны проявит.

– Я ему передам – кивнул Миша – Вы, кстати, не знаете где он?

– Да по галерее где-то должен бродить. Я ему дал пару материалов по изучать.

Пускай и не без труда, но всё же Мише удалось убедить Егора попробовать устроиться в “Парнас”. Что странно он даже не так уж сильно сопротивлялся, хотя до этого встречал эту идею в штыки. Возможно, так на него повлияла недавняя попойка

Когда Миша объяснил всю ситуацию Михаилу Юрьевичу тот согласился помочь хоть и сразу предупредил что могут возникнуть трудности, но, к счастью, всё более или менее устроилось.

Брата Миша нашел в зале современного искусства, тот стоял возле ряда картин и усердно вчитывался в скрепленные между собой листы, что держал в руках. Он казался таким увлеченным, что у Миши даже возникло желание тихонько подкрасться сзади и как следует напугать брата, но стоило ему пройти лишь несколько шагов как Егор, будто почувствовав его приближение, тут же обернулся.

– Какие люди и без охраны! – он изогнул бровь в деланном удивлении.

– Это ты про себя что ли?! – рассмеялся в ответ Миша.

– Ну не про тебя же.

Братья обменялись рукопожатиями, и Миша с облегчением отметил, что Егор выглядит уже куда лучше, чем пару дней назад. Волосы аккуратно причёсаны, подбородок гладко выбрит, черные круги под глазами почти исчезли, да и в целом весь вид его, от белой рубашки и до начищенных черных туфель веял приятной свежестью что радовала глаз.

– Ну как ты тут, уже освоился?

– Пытаюсь – Егор покосился на листы что всё ещё держал в руках – Вот Михаил Юрьевич выдал для ознакомления.

– И как продвигается?

– Да так себе. Я ведь уже говорил тебе что ни черта не понимаю в живописи?

– Да тебе и не нужно – пожал плечами Миша.

– Как так не нужно?! – Егор удивленно уставился на младшего брата – Вот спросят меня на завтрашней выставке что изображено на этой картине – он указал на полотно висевшее прямо перед ними – и что я отвечу?

– Прочтешь название на табличке – Миша указал на висевший прямо под картинной рамой, маленький прямоугольник из прозрачного пластика с вставленной в него бумажкой.

Егор наклонил голову набок и прищурившись прочел; “Закат над рекой”

Затем вновь перевел взгляд на картину, повертел головой в разные стороны и с недоверием в голосе произнес;

– Ты меня, конечно, извини. Но я здесь вижу только мазню.

– А ты отойди подальше – Миша взял брата под локоть и отступил с ним на несколько шагов – Вот теперь видишь?

Егор снова попеременно опустил голову то на левое, то на правое плечо и наконец кивнул.

– Да, теперь вижу. Вон та синяя полоска – это река, а вон то красное здоровенное пятно это выходит заходящее солнце, да?

– Ну вот ты уже и разобрался – Миша легонько похлопал брата по плечу.

– Да ни хрена я не разобрался! Тебя бы рядом не было так я бы ещё ни скоро догадался что нужно смотреть на неё с расстояния.

– Догадался бы со временем – Попытался подбодрить его Миша, но Егор только отмахнулся.

– А завтра ты мне тоже подсказывать будешь, или мне тут с посетителями за компанию стоять и разбираться? Вот спросит меня какой-нибудь хлыщ; “А чего тут нарисовано?” – а я ему ни бе ни ме.

– По мимо тебя в зале ещё будет куча опытных сотрудников, спросишь у них. Да и посетители в основном сами знают, как и что смотреть нужно.

– Эх твоими бы устами… – вздохнул Егор, раздраженно мотнув головой. – Нет завтра меня точно попрут отсюда вот увидишь. Ваш директор-свин и так на меня смотрит с подозрением, хотя, возможно, ему просто хочется меня сожрать?

– Это ты про Александра Петровича что ли? – Миша вскинул бровь – Ты бы потише, а то вдруг услышит кто.

– Нет ну а ты его видел? – продолжил Егор всё же перейдя на шепот – Он ведь больше нас с тобой вместе взятых. Не понимаю, как можно так растолстеть?! Хэй слушай, а может мне дать ему взятку едой, чтобы он меня оставил?

Глава 3

Александр Петрович, основатель и по совместительству директор художественной галереи “Парнас”, действительно был очень толстым человеком. Склонность к полноте у него была всю жизнь, сколько он себя помнил. И если в студенческие годы, его живот не так уж сильно бросался в глаза, то с годами он раздувался, всё больше становясь куда внушительнее. Сейчас ему было пятьдесят семь и живот разросся настолько что ни одна рубашка, кроме специально пошитых на заказ, на нем не застегивались. Пальцы Александра Петровича походили на сардельки и уже плоховато его слушались, а под нижней челюстью болталось сразу четыре подбородка. На свой пятидесятилетний юбилей, Александр купил себе новую, большую машину, ни потому что захотел, а потому что перестал влезать в старую. И будто бы этого всего было мало, так ведь и фамилия у него была Жердяев. Происходила она вообще-то от слова жердь, но разве людям объяснишь? Так что шуточки что неосторожно отпускал Егор, ни произвели бы на Александра Петровича никакого впечатления, подобного рода каламбуры он слышал уже бессчётное количество раз. Жирдяй, толстяк, жиробас, свинья, вот лишь немногие из тех кличек что были с ним ещё со школьной скамьи и которые он так старательно пытался забыть. Порой, получалось, но коварная память вечно воскрешала их вновь, да и окружающие не всегда удерживали язык за зубами при виде его фигуры. Хамоватые мужчины, что без тени стеснения на лице высказывали всё что было у них на уме, ехидные женщины что отпускали смешки за спиной или старики, которым непременно нужно было прочесть ему нравоучений и надавать советов, вычитанных из какой-нибудь газетки или медицинского журнала. По молодости у Александра Петровича аж внутри всё закипало при встрече с подобного толка людьми, а с языка так и рвалось крепкое словцо, но с возрастом понял, что никакой пользы от ругани нет, скорее даже наоборот. Пытаясь защитить свою честь в словесной, перепалке Александр Петрович в лучшем случаи чувствовал лишь сжигающею злобу, полностью опустошавшую его душевные силы, в худшем же ещё больший гнев от бессилия, когда очередной наглец на его ответные выпады просто начинал смеяться ему в лицо. С годами Александр Петрович приучил себя выдерживать такие уколы стоически и просто проходил мимо, давя внутри едва зародившийся гнев. Но хуже всего дела обстояли с детьми, с подростками если точнее, этих мерзких отвратительных паразитов, ни сделавшими в своей жизни ничего, но мнившими себя отчего-то хозяевами жизни. Оставаться глухим к издевкам со стороны этих недоразвитых членов общества было просто невыносимо, но сделать Александр Петрович с этим опять же ничего не мог, и подростки будто чуя это накидывались на него как свора бродячих собак. Порой он не сдерживался срывался с места желая влепить очередному зазнавшемуся молокососу крепкую пощечину или оттаскать хорошенько за ухо, но тот под громкий одобрительный хохот товарищей тут же убегал от медлительного толстяка.

Директор “Парнаса” и сам прекрасно понимал, что его лишний вес перешел уже всякие границы. При переезде он специально выбрал себе квартиру на первом этаже что бы не пришлось ехать в тесном лифте или взбираться вверх по лестнице. Но даже те несколько ступеней от двери подъезда до квартиры, давались Александру Петровичу с каждым годом всё труднее. Давали о себе знать и проблемы со здоровьем, его мучали постоянные боли в суставах и спине, а также тяжелая отдышка. Собственное тело становилось для него тюрьмой похуже тех, что выстроены из камня. И Александр Петрович это прекрасно понимал, порой казалось, всё его естество восставало против такого существования, он смотрел на своё отражение в зеркале и ненавидел себя. Не счесть сколько раз он пытался сесть на диету, посещал специальных врачей, покупал абонемент в спортзал, но всё бес толку, умерить свои аппетиты он никак не мог.

Всю жизнь, чтобы ни случилось, все проблемы он решал при помощи еды. Стресс во время экзаменов в университете он заедал, когда его впервые бросила девушка он вновь нашел утешение в еде и так было всегда и во всем.

В те периоды жизни, когда он в очередной раз пытался бороться со своим пагубным пристрастием и наконец то взяться за свое тело, его начинало мучить ужасающее чувство голода. Первые пару недель оно было совсем слабым, скорее уж блеклой тенью, отголоском эха в горах. Но с каждым новым днем сила его росла, а воля к сопротивлению напротив слабела. Едва лишь стоило ему увидеть по телевизору картинку аппетитного блюда или пройти мимо какого-нибудь ресторана, откуда тянулись манящие запахи пищи или на худой конец просто остаться на едине с самим собой, как все мысли тут же устремлялись лишь к размышлениям о еде. Перед глазами проплывали образы, воспоминания о самых вкусных блюдах, которые он когда-либо ел, и на лице его тут же возникала цветущая улыбка, а воображение уже рисовало новые картины сказочных пиров. А после он смотрел в свою тарелку, где вместо изысканных яств, плавала серой массой сваренная на воде овсяная каша, и живот его тут же урчал от возмущения.

“Ну разве можно, – думал он тогда, – этим в полной мере удовлетворить голод? От такой жижи можно разве что ни сдохнуть, но и только. Да и стоит ли ограничивать себя так резко? Ведь в конце концов резкие изменения в режиме питания могут привести к проблемам с пищеварением. Кажется, что-то в этом роде говорил мне диетолог. – дальше он обычно пытался как следует припомнить слова диетолога и как правило всегда приходил к заключению что тот и в самом деле говорил нечто в этом духе. – Да, пожалуй, именно так он и говорил! Так что нет причин ради пары килограмм губить своё здоровье, закажу-ка я себе сегодня еду из ресторана, что-нибудь не слишком калорийное. А это… – тут он вновь с отвращением глядел на свою тарелку – К этому мы вернемся после.”

И он действительно возвращался, но происходило это года через два, когда в очередной раз глядя в зеркало Александр Петрович с ужасом понимал, что стал ещё толще. Тогда он вновь занимался самобичеванием, корил себя и свою слабость, клялся, что на этот раз доведёт дело до конца и непременно сбросит хотя бы десять килограммов, до изнеможения гонял себя в спортзале, ел лишь постную пищу, а иногда ни ел вовсе, но рано или поздно решимость его истекала. Он вновь давал себе слабину, делал поблажки, сначала небольшие, например разбавить диету чем-нибудь жаренным или пропустить одну тренировку в зале. Но с каждым новым днем желания его всё нарастали как снежный ком пока наконец не обрушивались на ослабевшего Александра Петровича мощной лавиной, и несчастный в очередной раз срывался. И этот порочный круг длился уже бессчётное количество лет и с каждым прожитым днем Александр Петрович все меньше верил в то, что сумеет из него вырваться.

“Как глупо всё это получается! – хотелось вскрикнуть ему – Я человек не обделенный талантами, достигший успеха в жизни, основатель успешной картиной галереи, которая приносит мне большую прибыль. Сколько трудностей я преодолел, когда только начинал это дело? Искал инвесторов, договаривался с арендодателями, боролся с конкурентами, и всё выдержал со всем справился, а самого себя побороть не могу!”

Тут его раздумья прервал тихий стук в дверь кабинета. С трудом директор “Парнаса” очнулся от тяжких мыслей. Стук повторился.

– Кто там? – спросил Александр Петрович.

– Это я Рома, – ответил тихий голос.

– Входи дружище!

Дверь тут же открылась и Роман вошел в кабинет.

Роман Савельевич Мухин был единственным близким другом Александра Петровича. Они познакомились на одной художественной выставке в Москве, вернее сказать, их познакомил общий знакомый, что странно Александр Петрович никак не мог припомнить кто же именно это был. Как бы там ни было с Романом они очень быстро сдружились. Это был низенький толстячек с круглым добродушным лицом и совершенно лысой головой, лет сорока на вид. Как и Александр Петрович, Роман работал в художественной сфере, а потому у них сразу же нашлась общая тема для разговора. Вскоре выяснилось, что они и вовсе земляки и приехали на выставку с одного города. Роман оказался великолепным собеседником, очень вежливым и обходительным, умеющим выслушать и поддержать разговор. Этот добродушный человек настолько сумел заинтересовать Александра Петровича что по окончании выставки тот настоял, чтобы они непременно обменялись контактами и встретились по возвращении в родной город, на что Роман тут же согласился. И с тех пор вот уже два года их связывала крепкая дружба. В обществе Романа, меланхолия и неудовлетворенность собой покидали Александра Петровича уступая место веселью и смеху.

– Прости если отвлекаю – кротко извинился Роман в руках он держал пакет из плотной бумаги – А я к тебе с презентом.

– С каким это презентом? – усмехнулся Михаил Петрович – Разве есть повод?

– А зачем нужен повод если презент хороший? – С этими словами он поставил пакет на стол и извлек из него бутылку коньяка Hors d'age – Твой любимый!

– Да ты чего Ром? Я же на работе!

– А мы никому не скажем – заговорчиски шепнул Роман коротко хихикнув. – Давай, доставай рюмочки, я знаю они у тебя есть.

– Спасибо конечно, за подарок. Я это очень ценю, но сейчас мне совершенно ни хочется пить, лучше я открою его дома.

– Ах как жалко! Я-то рассчитывал, что ты со мной поделишься.

– Если хочешь, конечно, угощайся, сейчас я достану тебе рюмку. Вспомнить бы только куда я их дел.

Пока Александр Петрович ходил по кабинету в поисках рюмок, Роман открыл коньяк. Воздух наполнил приятный аромат, от которого рот тут же наполнился слюной. Рюмки нашлись на самой верхней полке офисного шкафа, прямо за рамкой с почетной грамотой, Александр Петрович взял одну, сдул с неё пыль и поставил перед другом. Тот, нисколько не смущавшись тут же наполнил её коньяком.

– Ох зря ты отказался – выдохнул Роман довольно улыбаясь – Вещь превосходная.

– Я до дома потерплю – ответил Александр Петрович невольно облизнув вдруг пересохшие губы.

– Надеюсь от следующего моего предложения ты не откажешься.

– От какого?

– А загляни в пакет и узнаешь.

Александр Петрович заглянул, на дне пакета лежала какая-то цветная брошюра.

– Что это? – спросил он, беря бумажку в руки.

– Да проходил мимо вот мне и дали. Скидочный купон на ужин в ресторане, у них сегодня открытие вот они и раздают. Говорят, там такие повара… – тут он выпил ещё коньяка – готовят как боги.

– Вот как? – Александр Петрович внимательно взглянул на брошюру на ней был изображен зажаренный до золотистой корочки свиная рулька, щедро сдобренный приправой. От этой картины живот предательски заурчал.

– Давай ка наведаемся к ним сегодня? – Роман мечтательно вздохнул -Тем более раз уж скидку дали то, чего добру пропадать?

– Да я как-то сегодня не настроен, давай как-нибудь в другой раз.

На самом деле Александр Петрович очень хотел пойти, да что там, он мечтал об этом. Едва он почувствовал запах своего любимого коньяка, а потом ещё и эта злосчастная брошюра с такой аппетитно картинкой! Ох как должно быть великолепно дополнил бы коньяк вкус этой свиной рульки, а если дополнить всё это ещё и домашними грибками…

– Нет – твердо ответил Александр Петрович – сегодня никак не могу.

Неимоверных усилий стоило ему выдавить из себя это нет, легшее на сердце тяжким грузом сожаления. И всё же Александр Петрович прекрасно понимал, если он согласится и пойдет в этот ресторан, то остановится на одной только рульке он не сможет и непременно нажрётся как свинья.

– Саша, Саша, мне как твоему другу тяжело видеть, как ты истязаешь себя.

Рома с грустью вздохнул.

– Истязаю, с чего ты взял? Вовсе я себя не истязаю, просто не хочу – соврал Александр Петрович.

– Ну я же вижу! Не понимаю, чего ты пытаешься добиться лишая себя этого маленького удовольствия. Ты и так целыми днями работаешь в поте лица, да на тебе вон целая галерея держится! И что же разве ты не заслуживаешь вкусного ужина? Или ты снова решил морить себя голодом? Но послушай, еда это ведь такая же потребность, как например воздух. У нас вон в последние годы сильно экология испортилась, и ученые говорят, что нынче воздух очень грязный и что же нам теперь не дышать? Так вот и с едой тоже самое! Ты вот коришь себя за каждый лишний килограмм, и чтобы не толстеть ты хочешь перестать есть? Но без еды ты не жилец! Еда это одно из тех скромных удовольствий которое не несёт в себе никакого вреда, и зачем лишать себя его из-за каких-то глупых предрассудков?!

Пока Роман говорил глаза его пылали ярким пламенем какое бывает лишь у тех людей, которые искренне убеждены в правдивости и твердости своих суждений. Но едва отзвучало последнее слово как огонь этот тут же погас, а глаза вновь приобрели привычную мягкость и на миг Александру Петровичу показалось что на них легла тень печали.

– А впрочем дело конечно твое, извини если случайно обидел тебя.

– Ну что ты Ром, мне не за что извинять тебя – Александр Петрович старался говорить как можно мягче и ласковее, глядя на расстроенное лицо друга он вдруг почувствовал себя таким виноватым.

– Вот и славно – Рома улыбнулся своей привычной улыбкой после чего засобирался уходить. Уже стоя в дверях, он вдруг сказал – А знаешь, я, пожалуй, схожу всё же в этот ресторанчик. Погляжу, как и чего у них там, ты тоже подумай и купончик себе оставь, вдруг всё же решишься. Ресторан если что называется “Приют отшельника”.

С этими словами он протянул Александру руку, и друзья распрощались.

Весь остаток своего рабочего дня, Александр Петрович провел в тяжелых раздумьях. Казалось бы, он должен радоваться, ведь сумел побороть искушение, но отчего то вместо сладкого вкуса победы он ощущал лишь горечь разочарования, к которому примешивалось чувство вины. Ему казалось, что он всё-таки обидел Рому, ни смотря на заверения последнего. Ведь этот человек был его единственным другом, тем кто не воротил нос при его виде, в чих глазах не читалось отвращение к его разжиревшему телу. И как же он отплатил этому замечательному человеку? Отказал ему в простой и невинной просьбе, оставил его в одиночестве проводить вечер, а ведь ему сейчас должно быть очень тоскливо, ведь если подумать у этого веселого славного парня, который по всем законом должен был быть душой любой компании, не было ни единого друга кроме Александра.