2056: Код выживания

Павел Федорищев

2056: Код выживания

Пролог

Конон сидел в пустом коридоре приёмного отделения клиники. Шестнадцать минут. Неизвестность давила, как бетонная плита. От чувства собственной беспомощности хотелось крушить всё вокруг. Вырвать блестящее кресло из пола. Зашвырнуть его в потолочную панель, разливающую по коридору приятный теплый свет. Конон скрипнул зубами. Он вскочил, не в силах дальше просто сидеть на месте и стал мерить шагами отделение.

– Я должен быть рядом с ней! – прорычал он белоснежным стенам отделения. Но это было невозможно. У Лены были все признаки «перуанского гриппа».

Не зная, чем занять мысли и куда себя деть, он вернулся на место и достал телефон. Привычным жестом разблокировал экран и стал машинально листать ленту новостей. Заголовки и изображения мелькали перед глазами, сливаясь в одно бессмысленное пятно.

«Россия спасает мир: США подключаются к системе искусственного иммунитета» – гласил очередной заголовок. Конон кликнул на видео. На экране появилась нейроведущая Катя – виртуальная копия легендарной телеведущей, блиставшей на экранах в начале века.

«Сегодня, 15 апреля 2056 года в Санкт-Петербурге, – торжественно объявила ведущая, – министры здравоохранения России и США подписали беспрецедентное соглашение о биотехнологическом сотрудничестве… Единственная в мире защита от «перуанского гриппа» – отечественная технология искусственного иммунитета «Хранитель» – теперь официально одобрена американским минздравом для всех граждан США…»

На экране мелькали кадры. Двое мужчин жмут руки и обмениваются папками. Дворцовая площадь, темнокожий турист с улыбкой показывает умные часы с интерфейсом чипа «Хранитель».

«Появившись пять лет назад в Перу, «Новавирус Z-51», прозванный «перуанским гриппом» или просто «перуанкой», всего за три месяца охватил четыре континента…»

Да, Конон помнил, как всё это начиналось. Ему всё это казалось ерундой, а потом вдруг закрыли аэропорты, опустели улицы, люди стали умирать сотнями, а его жена с головой ушла в работу…

«Тогда казалось, что пандемия «перуанского гриппа» не оставит человечеству ни малейшего шанса на спасение, – продолжала ведущая, – ведь симптомы проявлялись меньше, чем за два часа до полного отказа органов, а инкубация составляла ровно сутки…»

На экране появились кадры сотен запакованных в пластиковые мешки тел, лежащих прямо на какой-то площади. Люди в костюмах биозащиты. Конон будто снова ощутил на себе липнущую к коже прорезиненную ткань. Он поморщился от воспоминаний.

«Несмотря на принятые мировым сообществом меры за два года пандемии погибли более трёх с половиной миллиардов человек. – говорила ведущая, —Разработанные вакцины не действовали».

Кадр сменился. Женщина в медицинском халате в просторной лаборатории. Сердце Конона сжалось, он задержал дыхание. «Елена Тихомирова – кандидат медицинских наук, ведущий разработчик системы ИИм «Хранитель», зав. лаборатории АО „ЗАСЛОН“». Его Лена.

«Главной проблемой было то, что вирус мутировал каждые сутки, – говорила Лена, – ни одна вакцина не успевала. Мы тоже потерпели фиаско с вакциной, и пошли другим путём. Создали наш „Хранитель“ – нейроимплант, который собирает данные и генерирует актуальный код антител. Главное – быть на связи хотя бы раз в сутки, чтобы получить обновление иммунного ответа».

На экране появился кабинет клиники. Конон знал, что это здесь, метрах в двадцати по коридору. Хирург отточенным движением вводит под кожу микрочип, похожий на сантиметрового металлического паука с множеством тонких ножек.

«„Хранитель“ вживляется под кожу в области шейного позвонка, – бодро говорила за кадром ведущая, – операция занимает около двадцати минут. Чип синхронизируется с Центром биоинформации – ЦБИ, где ежедневно формируется персонализированная иммунная защита для каждого».

Кадр снова сменился. Крепкий мужчина с седыми висками на фоне уходящих ввысь панелей огромной серверной. «Арсен Шишков – главный аналитик ЦБИ» – гласила подпись.

«Сегодня мы обрабатываем данные чипов уже почти 6 миллиардов пользователей по всему миру. Наш суперкомпьютер предсказывает мутации «перуанки» меньше, чем за 72 часа до вспышки. Так что мир в надёжных руках!» – бодро рапортовал он.

«Сегодняшнее соглашение, – заключила ведущая, – стало знаковым событием для Всемирной системы здравоохранения и…»

Дверь открылась. Конон вскочил. Сердце шарашило в его могучей груди, ноги были ватными. Он посмотрел на врача. Тот молчал. В руках его был маленький блестящий цилиндр – единственное, что выдавали родственникам умерших от «перуанского гриппа». Маленькая пустая урна.

Лены больше не было.

Глава первая

Вода вырывалась из крана с монотонным шумом. Конон тупо смотрел в крутящуюся в раковине воронку. Ещё вчера они смеялись и пили вино, а сегодня Лены не было. Не осталось ничего, даже эта урна была пуста. Осознать это было невозможно.

«Почему не я?» – беззвучно кричало всё его нутро. Заболей он, Лена непременно отыскала бы решение. Она же врач, чуть ли не главный в стране спец по этому грёбаному вирусу, а он? Всего лишь её «громила»…

Конон судорожно выдохнул и посмотрел в зеркало. Крепкий мужик под два метра. Обветренное широкое лицо его казалось чужим: щёки впали, голубые глаза покраснели, а на переносице намертво застряла напряженная складка. Провёл пальцами по жёсткой щетине. Давно ли в ней столько седины?

Конон поморщился, старая рана в руке снова напомнила о себе. «Всё наладилось, – беззвучно проговорил Конон пересохшими губами, – только всё наладилось!»

Он вдруг вспомнил те несколько лет постоянного страха. Родившийся сперва на каком-то первобытном уровне, он не отпускал его все два года работы над лекарством. Единственным, что удержало его тогда от бутылки, была Лена. Он был рядом: и когда провалилась разработка вакцины, и когда Лена придумала «Хранитель», и когда её отправили на почётный отдых. Все эти годы он впитывал в себя, как губка, все её слёзы, сомнения и отчаяние. Впитывал и закрывал толстым слоем собственной кожи. Теперь всё накопленное им рвалось наружу.

Глаза защипало, и слёзы обожгли его покрасневшие щёки. «Почему она?» – ответа не было.

Когда Конон вышел в коридор, о срыве напоминали только покрасневшие глаза. Это можно было списать на бессонную ночь. Он взглянул на часы: половина седьмого.

Широкий коридор больничного центра, куда привозили заболевших «перуанкой» сегодня уже не напоминал о развернувшейся здесь три года назад массовой трагедии. Не верещали сирены, не было нескончаемого потока тел… Сейчас коридор был светлым и полупустым. Просто поликлиника.

Конон потёр переносицу и окинул взглядом пустынный коридор. Напротив автоматов электронной регистратуры стояли двое. Врач Лены беседовал, склонив лысую голову, с бородатым мужчиной в бежевом пальто. Его собеседника, похожего на героя турецких сериалов, Конон тоже видел раньше, у Лены в лаборатории. Он попытался припомнить его имя, но в голове упорно вертелось только прозвище. «Джафарович».

– Конон Палыч! – бородач помахал ему через коридор. С привычной ещё с полицейской службы маской невозмутимости Конон двинулся к мужчинам. Врач обернулся и кинул тревожный взгляд в его сторону.

– Здравствуйте, – с едва заметным акцентом сказал «Джафарович», – вы меня помните? Сергей, мы с Еленой Валерьевной работали вместе над…

– Здравствуй, Сергей… Озарфарович. Савлатов, да?

Тот кивнул, и на лице его промелькнула улыбка, которая тут же скрылась за скорбной маской.

– Мне очень жаль! –  Савлатов покачал головой, – Потеря Елены Тихоновны – большая трагедия для всех нас…

– Да! – то ли прокашлял, то ли глухо рыкнул Конон и посмотрел на него исподлобья. – А ты теперь здесь?

– Да, практикую тут, руковожу маленькой лабораторией… – Савлатов смущённо пожал плечиками. – Приходится вертеться как-то…

Конон кивнул. После передачи всех дел «Хранителя» ЦБИ всю Ленину лабораторию раскидало по разным местам. Лена консультировала ЦБИ по каким-то вопросам, читала лекции, но Савлатов был всего лишь её помощником. Когда была жива их лаборатория.

– Конон Палыч, я хотел бы предложить вам помощь…

– Помощь с чем?

– Ну, понимаете… – замялся Савлатов, увидев свирепое выражение на лице Конона, – Елена Тихоновна была не просто вашей женой, но и большим авторитетом в научной среде, и мы – все её коллеги – хотели бы проститься и проводить…

Всё это казалось Конону каким-то абсурдным тяжёлым сном. «Проститься и проводить»? За пару лет пандемии практически разрушились все известные им когда-то погребальные традиции. Никаких проводов. Никаких тел. После констатации смерти данные чипа анализировались искусственным интеллектом, и при малейших признаках «перуанки» тело кремировали и утилизировали. «Разве что…» – руки Конона крепче сжали пустую урну, в глазах появился тусклый огонёк.

– Так это была не «перуанка»? – он с надеждой посмотрел на врача.

Тот вздохнул, поправил на носу вечно съезжающие очки и повернулся к Савлатову.

– Мы как раз говорили об этом с Геннадием Сергеевичем, – скорбно произнёс Савлатов. – Боюсь, что Елена Тихоновна скончалась именно от «перуанского гриппа». Это парадоксально, но…

На мгновение Конон оглох. Сердце ухнуло куда-то вниз, он физически ощутил, как стало пусто внутри. «От перуанского гриппа»! Как такое вообще возможно? Лена всегда обновляла имплант, они всегда это делали вместе… В образовавшуюся внутри пустоту внезапно хлынула ярость и досада. Какого хрена вообще этот недомерок лезет к нему, говорит о Лене, диктует ему, что и как?

Скорее повинуясь инстинкту, Конон навис над Савлатовым и вцепился пальцами в его пальто.

– Я… не тебя… спрашивал… – выдохнул он. Глаза его налились кровью, а щёки пылали. «Стоп! Так нельзя, успокойся!» – сказал он себе и выпустил из рук ошарашенного Савлатова. Мгновение – и он собрался.

– Извини, – буркнул он, – Я не спал всю ночь, и…

– Я всё понимаю, Конон Палыч. – примирительно ответил Савлатов, – Это действительно шокирует! Мы сами не понимаем, как такое возможно, и какие меры необходимо предпринять…

– У неё был рабочий имплант, вчера мы обновились с ней вместе! Они что, перестали работать?

– Не думаю… Если бы они все перестали работать, то здесь бы уже сейчас творился сущий ад. Сейчас важно понять, что произошло. Вот вы говорите, что обновляли имплант, и всё прошло успешно, правильно?

Он говорил как с ребёнком. Конечно, Конону было далеко до всех этих яйцеголовых умников, которые так и вились вокруг Лены, но он не был тупым качком, и ярость, как пульсирующая зубная боль, снова стала накатывать волнами изнутри. Он сжал огромные кулаки так, что ногти впились в ладони.

– Да, как и всегда. – глухо ответил он, чувствуя, что взрывается, – Ты ж сам это знаешь, вы же в своих аналитических центрах получаете все данные каждого чипа!

Врач кашлянул и посмотрел в сторону. Савлатов покачал головой.

– Нет, я не знаю. Я же не работаю в ЦБИ. Данные идут на их сервер, и ни у кого нет к ним доступа, кроме отдельных сотрудников…

– Так спросите их!

– Мы не можем, Конон Павлович. – вступил в разговор врач.

– Да какого хрена? – он сам не заметил, как сорвался на крик.

Вместо ответа врач неуверенно посмотрел на Савлатова, а тот уставился себе под ноги. Было что-то ещё, о чём они не говорили, и это вилось перед глазами надоедливой мошкой.

– Видите ли, в чём дело, – наконец заговорил Савлатов, – после отправки посмертных данных на сервер, в чипе они самоуничтожаются.

Конон тяжело и шумно выдохнул. Это он знал и сам, когда работал в органах. Любую информацию из чипа умершего можно было получить только по запросу, поставив визы чуть ли ни всего следственного комитета и ФСБ. Монополия государства на производство импланта и его кода требовала полной секретности и соответствующих мер безопасности. «А что поделать, если теперь на Чёрной речке хранятся данные чуть ли не всего человечества?» – обычно пожимал плечами он сам в ответ на Ленино возмущение.

– Понятно… – медленно и сквозь зубы проговорил он.

– Конон Палыч… – вкрадчиво заговорил Савлатов, – мы с вашей женой проработали вместе довольно долго, я многому у неё научился и применяю эти знания в работе тут, в своей лаборатории…

Конон устало кивнул. «Джафарович» был самым талантливым из её ассистентов, Лена прочила ему своё место.

– Так вот я думаю, что мы могли бы попытаться сами разобраться в проблеме, без привлечения ЦБИ, понимаете?

– Это как?

– Можно дать запрос в службу биологической безопасности клиники, чтобы данные с чипа передали на исследование нам. Но сам по себе я бессилен. По протоколу подать такой запрос…

– Я больше не следователь! Почти полгода как… – перебил его Конон. Всё было бессмысленно.

– Да, но вы… родственник! – округлил глаза Савлатов.

«Родственник». Скольким таким родственникам он сообщал страшные вести. Шок, ярость, слёзы, истерики, безразличие… Все их эмоции давно слились в одно безликое воспоминание о рутинных протокольных словах. А теперь родственник – он сам. Сердце сжалось. Собеседники молча ждали его ответа.

– Хорошо. – Выдавил он, наконец. – Давайте попробуем. Куда идти?

Начальником службы биоинформации была полная женщина лет сорока с усталым взглядом и таким выражением лица, словно когда-то в юности она решила усмехнуться, и эта усмешка намертво впечаталась в линию её губ.

– Конон Павлович, подпишите здесь и здесь, – она протянула Конону терминал с документом, – «претензий к лечебному учреждению не имею», да.

Он приложил большой палец к экрану и тот через секунду слегка завибрировал, подтверждая личность.

– Что же касается запрошенных вами посмертных данных, то мы передадим ваш запрос в Центр биоинформации, и ответим вам в установленный законом срок. В течение тридцати дней.

Конон посмотрел на лицо женщины, оно по-прежнему ничего не выражало. «Как я и говорил», – сказал он сам себе и многозначительно посмотрел на стоящего тут же эксперта.

– Елизавета Юрьевна… – начал было Савлатов, но поперхнулся и закашлялся. Женщина посуровела и сквозь зубы:

– Сергей Озарфарович! У вас ещё какой-то вопрос?

– Ладно, – Конон тяжело поднялся. Людей он на своём веку повидал немало, и такой тип знал хорошо. Женщина-инструкция, ни шагу в сторону от предписаний и приказов. Разумеется, если речь шла о неизвестном или незначительном просителе. Будь он сейчас в другом, прежнем своём статусе, при погонах и «корочке», она был говорила совсем по-другому…

– Добрый день! – дверь бесшумно открылась за спиной «Джафаровича», и в кабинет вошёл мужчина в сером костюме. Взгляд его голубых глаз был цепкий и пронзительный, и только эти глаза выделялись на абсолютно неприметном бледном лице. Пегие волосы были аккуратно расчёсаны под пробор, едва заметные брови придавали лицу удивлённое выражение. Женщина-начальница встала и поджала губы. Насмешка с её лица исчезла.

– Добрый день! – проговорила она и, едва заметно, будто извиняясь перед новым посетителем, кивнула в сторону Конона, – Вот…

– Тихомиров Конон Палыч? – произнёс костюм. Произнёс тем же тоном, с той же утвердительной интонацией и металлом в голосе, с какими сам Конон зачитывал имена в бытность свою следователем.

– Так точно! – Он нарочито осклабился. Только плотнее прижал к себе урну.

– Старший следователь ФСБ Белозерцев, Максим Сергеевич, – представился мужчина и кивнул на урну, – примите мои соболезнования. Хотел бы задать вам несколько вопросов.

– Сейчас?

– Да, – он повернулся к женщине, которая так и стояла, вытянувшись по стойке «смирно», – Елизавета Юрьевна, не оставите нас?

Та что-то пробормотала, суетливо вылезла из-за стола, зыркнула на Савлатова и поспешила за дверь. Джафарович выскользнул за ней следом, и Белозерцев неспешно, по-хозяйски прошёлся по кабинету к освободившемуся креслу. Во внезапной тишине было слышно, как едва уловимо постукивают по линолеуму его каблуки. Он указал на кресло:

– Присаживайтесь, Конон Палыч.

Чуть помедлив, тот сел и, высоко подняв голову, уставился прямо на переносицу эфэсбэшника. Тот положил обе ладони на стол и некоторое время, казалось, изучал лицо Конона.

– Конон Палыч, – наконец, Белозерцев нарушил молчание, – вы знаете, отчего скончалась ваша супруга?

– Теперь у вас так принято строить опрос? – мрачно ухмыльнулся Конон, – да, знаю. Врач сказал, что от «перуанского гриппа».

– «От перуанского гриппа», – протянул эфэсбэшник задумчиво, – она ведь пользовалась имплантом, верно?

– Как и все! К чему эти вопросы?

– Слушайте, я бы не спрашивал, если бы это не было важным! Вы точно знаете, что ваша жена обновляла имплант так же, как и все?

– Конечно! – он почувствовал, как щёки залила краска, – Она знала о нём больше, чем любой из нас! И делала всё то же, что и все остальные нормальные люди…

– Был ли у кого-то доступ к её импланту?

– Как ты себе это представляешь, командир? – Конон ошарашенно поднял брови, и, хлопнув себя по затылку ладонью добавил: – Чип что, можно выковырять как сим-карту? Какой на хрен доступ?

– Ну… – следователь слегка улыбнулся, – такой вероятности нельзя исключать… Ладно. Вы работаете сейчас водителем? Возите свою жену, так?

– Возил.

– Не посещала ли она за последнее время каких-либо новых мест? Может быть, были какие-то новые знакомства, встречи?

Пелена снова застлала глаза Конону, он на мгновение будто опять оказался в своей машине, и Лена сидела тут же, рядом с ним, читала что-то в планшете, время от времени ласково поглядывая на него…

– Конон Павлович? – насторожённо напомнил о себе следователь.

– Нет, – очнулся Конон, – нет, ничего необычного… К чему это всё? Это же легко проверить, данные же у вас!

– Мы проверим, не сомневайтесь.

Тон, с которым говорил Белозерцев, отдавал предрассудком и заочным подозрением непонятно в чём. Проверят, разумеется. На лице следователя было написано практически нескрываемое превосходство, и в памяти Конона вдруг всплыла их единственная крупная ссора с женой полгода назад.

Лена тогда поделилась с ним слухами о том, что ЦБИ стал собирать не только «биологическую информацию», но буквально все данные, которые мог бы передать чип. Мол, именно поэтому её и других «заслоновцев» отодвинули от работы с «Хранителем», а ЦБИ перешёл в ведомство ФСБ или разведки.

«Ты знал, что они следят за всеми нами с помощью моего чипа?!» – кричала Лена из его воспоминаний. Конечно, он знал, он же был следователем. А как ещё они бы ловили маньяков и прочую нечисть? С лупами наперевес?

Он вспомнил разочарование на её заплаканном лице, в горле образовался ком.

«Мы создавали этот чип для спасения людей, а не для тотальной слежки!»

«Не слежки, а обеспечения безопасности…» – возражал он. Скольких детей «маньяк из университета» мог бы ещё изувечить, если бы ЦБИ не передали им тогда все данные о передвижениях всех подозреваемых?

– Конон Палыч? – голос следователя послышался откуда-то издалека, и Конон, сокрушённо качнув головой, вернулся в сегодняшний день. «Ладно, хватит сопли жевать!» – скомандовал он сам себе.

– Слушай, – Конон подвинулся вперёд, и его крупное тело нависло над столом, – я же не первый год замужем, да? Сам служил. Так что давай без этих вот танцев, а? Какая у нас с тобой проблема?

– Проблем нет, – Белозерцев прикрыл глаза, – но есть вопросы. Вы же работали в системе, так? Значит, знаете, насколько чип и его начинка нужны… очень многим людям.

– Не знаю, но догадаться несложно!

– Вот-вот! А учитывая, что ваша жена была одним из разработчиков этого чипа, её данные представляют особую важность. И заполучить их хотели бы многие… Вы знаете, сколько хакерских атак на сервер ЦБИ мы отражаем ежедневно?

Конон пожал плечами. Сколько угодно! Он не понимал, причём здесь его жена, и зачем он ведёт эту беседу.

– Тысячи! – С тем же успехом следователь мог сказать «Миллионы» или что угодно ещё. Конон старался уловить нить, идею, нащупать какое-то второе дно в том, что говорил Белозерцев, но по-прежнему не понимал. На лице его заходили желваки.

– И что? Причём тут я?

– Хорошо, – снисходительно терпеливо произнёс Белозерцев, – вы слышали что-нибудь о «Свободном гене»? Может быть, ваша жена что-нибудь говорила, нет?

– «Свободный Гена»? – свалял дурака Конон, – нет, не слышал!

– «Свободный ген»! – проговорил следователь с досадой, – террористическая организация, совсем молодая. Анархисты. Провозгласили своей целью борьбу с нашим искусственным иммунитетом.

– Наши?

– В смысле «наши»?

– Местные, русские?

– Скорее всего, да…

– И в чём проблема их изловить? – Конон усмехнулся, и щека Белозерцева дёрнулась, – мы же оба знаем, что чип позволяет отследить любого…

– Любого, кто оставил хоть какой-то след, Конон Палыч, – устало парировал следователь, – а эти ребята пока никак не проявляли себя. Кроме вбросов в социальных сетях и регулярных – весьма профессиональных, надо сказать – попыток влезть на наш сервер.

Ещё вчера Конон порадовался бы такому разговору. Несмотря на то, что он уже был на заслуженной пенсии, охотничий азарт просыпался в нём каждый раз, когда он слышал о каких-то заковыристых делах бывших коллег. Но сегодня в нём ничего не шевельнулось. Он лишь устало вздохнул:

– И причём здесь смерть моей жены? Они взяли её на себя?

– Нет… Пока нет, но… Как бы вам сказать… – Белозерцев побарабанил пальцами по столу, и Конона передёрнуло от цоканья неостриженных ногтей по дереву, – я полагаю, что ваша жена была целью этой группировки. Её знания…

– Её знания не были секретными, – возразил Конон, – что за бред?

Ладони его взмокли, накатила тошнота. «Нужно поспать», – пришла неуместная мысль.

– У неё был доступ, – с нажимом сказал Белозерцев, – доступ к некоторым чувствительным материалам Центра…

– Да какой там доступ! – махнул рукой Конон, – это всего лишь наука, статейки… Или что?

– Тем не менее, – отрезал следователь, – у нас есть все основания полагать, что именно «Свободный ген» вмешался в функционал импланта вашей жены, что и повлекло…

Во рту вновь пересохло, в горле засвербело. Конон глухо откашлялся.

– Кто заходил к вам в гости? Были ли какие-то посетители вчера?

– Не было. Ты наверняка проверил!

– Ну да, – хмыкнул следователь и задумался. – Конон Палыч, нам нужно наведаться к вам домой, осмотреть место преступления…

– Уже «место преступления»? Это на каком основании?

– Ну, вы же понимаете… – вкрадчиво начал Белозерцев.

– О да, я понимаю! – Конон начал закипать, усталость и раздражение давали о себе знать, – только мне вы дома на хер не нужны!

– Мы же делаем общее дело, Конон Палыч! Хотим разобраться в том, что произошло…

– Ты можешь дать мне данные её «Хранителя»? Не отпиской через тридцать грёбаных дней, а сегодня?

– Нет, не имею права…

– Тогда я сам разберусь, с тем, что произошло! – рявкнул Конон, – а вы у себя разбирайтесь. Будут вопросы по существу – адрес знаете, а сейчас…

Он встал. Суставы отозвались ноющей болью, голова была как будто при температуре. С вызовом посмотрел на следователя, который так и сидел, вылупив голубые глаза:

– Могу идти?

Тот выдержал секундную паузу и, не отводя глаз, холодно ответил:

– Идите.

Сжав в руке папку с документами, а другой – держа маленькую металлическую урну, Конон вышел из кабинета.

Глава вторая

Дом встретил его тишиной. Всё было так же, как и вчера: те же расклеенные по Лениному столу разноцветные стикеры, недопитый чай в её любимой кружке… Словно боясь разрушить этот опустевший, но ещё дышащий уютным вчера мир, Конон беззвучно затворил дверь и вздрогнул: датчики умного дома распознали хозяина и сказали Лениным голосом «Добро пожаловать домой!». Сердце ухнуло куда-то вниз, ноги вдруг подкосились, и Конон без сил опустился на корточки прямо в прихожей. «Как же так? Вот она, Лена…» – всё вокруг дышало её присутствием… но её больше нет. Точка. Конон схватился за голову и зажмурился. Глаза жгло, как от попавшего в них красного перца. В ушах вдруг заиграла их песня – «У каждого свой путь, и пусть! Мы можем не увидеться больше…». Звуки мелодии юности захватили Конона, обволакивая его сознание и унося мысли вдаль, туда, где всё ещё было впереди, в тот далёкий зимний вечер…

Ей было шестнадцать, ему – на год больше. В том далёком теперь 2032 году он, питерский шалопай, оказался один на концерте московской группы в окружении бушующей от восторга подростковой толпы. И в этой толпе увидел её – свою Лену. Хрупкую девочку со вздёрнутым носиком, большими глазами и розовыми волосами, стянутыми в пучок на макушке.