Полное собрание сочинений. Том 1

– Ну, у меня много чего болит. Вот нога правая, например, перед дождём всё время ноет, аж сил нет. И сейчас болит, наверное, завтра дождь будет.

– Не болит у тебя нога, – повелительно сказал Василий и посмотрел Михалычу в глаза.

Михалыч удивлённо посмотрел сначала на ногу, затем на Василия и медленно сел на ящик.

Санёк забеспокоился.

– Э, Михалыч, тебе плохо?

– Мне… мне…– начал было он. – Вася… – он снова запнулся. – Твою мать!

Татьяна открыла дверь и, улыбнувшись, поздоровалась с Юрием.

– Привет.

– Привет, ма. Как делишки? – было видно, что у Юрия сегодня приподнятое настроение.

– Хреновые у нас делишки, – прошептал Николай Александрович.

– Коль, не начинай. Проблемы с работой надо и оставлять на работе.

– Это не мои проблемы, а наши проблемы, я не ради одного себя живу.

– Да ладно тебе, па, всё утрясётся.

– Тебе хорошо говорить, ты ничего не делаешь и ничего не зарабатываешь, – Николай Александрович был сегодня не в духе. – А когда вот будешь пахать с утра до ночи, тогда посмотрим, каким ты будешь спокойным.

– А я вообще не буду работать, в вашем смысле слова, – как ни в чём ни бывало ответил Юрий. – Я буду совершенствоваться внутренне, остальное неважно.

– Ты смотри, как заговорил, – всплеснул руками Николай Александрович. – А жить-то ты на что будешь? Или ты будешь едино лишь духом святым питаться?

– Па…

– Квартиру ты этим проходимцам, кстати, задарил совсем не духовную, а очень даже материальную, на мои денежки, между прочим, купленную.

– На пути к большему приходится жертвовать меньшим.

– Совсем, я вижу, тебе мозги запудрили в этой секте, ты…

– Это не секта, – в очередной раз повторил Юрий.

– Не перебивай меня! – разозлился Николай Александрович. – Сегодня ты подарил им свою квартиру, завтра и нашу квартиру подаришь, а послезавтра ради этой своей секты прибьёшь нас с матерью, так?

– Коля, ну хватит тебе, не надо срывать злость на нём, – начала успокаивать его Татьяна.

Николай Александрович замолчал и стукнул по столу.

– Ничего вы не понимаете, – Юрий махнул рукой и, расстроенный, пошёл к себе в комнату.

Николай Александрович молчал.

Татьяна продолжала готовить.

Уже через несколько часов слух о сверхъестественных возможностях Василия облетел все склады, и к вечеру к нему уже выстроилась очередь.

Почти каждый подходивший скорее хотел проверить Василия на предмет его возможностей исцеления, нежели действительно исцелиться, и уже после нескольких слов уходил от него с непоколебимой уверенностью.

К вечеру Василий мог уже совершенно непринуждённо исцелять людей от мучавших их недугов, а также мог легко рассказывать судьбы пропавших родственников и, если что, подсказать, какой лучше выбрать путь.

Уже к самому концу рабочего дня, который, естественно вышел не рабочим, подъехал владелец складов и, узнав о появившимся среди его подчинённых целителе, тоже решил проверить Василия. А так как здоровье Владимира Алексеевича не подводило, а судьбы родственников были ему мало интересны, то он решил просто вывести Василия на чистую воду.

Владимир Алексеевич подошёл к Василию, стоящему на большом ящике и с усмешкой на губах посмотрел на него.

– Эй, Вась, говорят, что ты посланник Бога, – Владимир Алексеевич ехидно прищурил глаз. – А почему это Бог выбрал именно тебя?

Василий как-то странно перекрестил улыбающуюся женщину и обратил свой взгляд на Владимира Алексеевича.

– Потому что я верую.

– Ну и что? Я тоже верю в Бога.

– Это не вера, это привычка. Ты слаб духом, я это вижу.

– Как же ты это видишь?

– Неважно. Тебе уже пятьдесят два года, пора бы уже подумать о лучшем мире.

– Кто тебе сказал, что он лучший? Может, лучше этого мира ничего и быть не может?

– Нет, этот мир далеко не лучший, но в наших силах сделать его таковым. Истинно говорю вам, если захочешь, чтобы гора сдвинулась, она сдвинется. Нет препятствий для духа человеческого, едино лишь для пристанища его есть…

Все были до глубины души поражены этим разительным переменам в Василии. Как он стал говорить, какой взгляд, какие жесты… Нечеловеческое всё какое-то, всевластное.

Если бы он ещё вчера вот так бы встал на ящик и начал говорить о том, как надо жить, его просто бы засмеяли, а сейчас все стоят и слушают, веря каждому его слову. Даже Санёк с Михалычем прислушивались. Они слушают, и выражение их глаз меняется; одна часть их существа начинает стремительно расти, вытесняя другую, досель практически неразделимо властвующую. Всё в них копошится, противится, но не могут люди не прислушиваться, по крайней мере, большинство.

– И что же нам делать, о, Василий? – Владимир Алексеевич издевался. – Как теперь жить?

– Надо жить, слушая сердце, слушая душу, а не желудок. Почему вы набиваете желудок, а сердце оставляете голодным? Прислушайтесь, слышите, как оно хочет есть? Пожалейте его.

– Но я не чувствую, чтобы у меня урчало в сердце, – засмеялся Владимир Алексеевич и посмотрел по сторонам, но никто не поддержал его смеха.

– Потому что ты большинство, ты чувствуешь только свою материальную составляющую. Учитесь чувствовать не телом, но душою и многое тогда в вашей жизни изменится.

– Жаль не в лучшую сторону. А если я…– опять начал было Владимир Алексеевич.

Василий опустил глаза и покачал головой.

– Хватит вопросов. Какой смысл убеждать волка в том, что он должен питаться травой? Вера в эту жизнь у тебя уже неискоренима, ты умер.

Владимир Алексеевич встретился взглядом с Василием, и по его коже побежали мурашки. Он как-то аляповато махнул рукой и, развернувшись, не спеша пошёл на улицу, не сказав больше ни слова.

Василий несколько секунд провожал его взглядом, но вскоре вновь начал учить.

Да, встреча двух стихий в уверенном существе Владимира Алексеевича повергла его самосознание в некое замешательство. Он весь вечер сидел в машине и думал о сказанном Василием. Всё было в смятении, в хаосе, одна мысль легко опровергала другую, на место которой тут же становилась новая. Но через два часа ему позвонили и сказали, что пришла очень неплохая и дешёвая партия товара, после чего Владимир Алексеевич решил, что хватит маяться дурью, и немедля жестоко подавил ростки.

– Ты видел это?– спросил Пётр, почёсывая бороду.

– Да, для первого раза неплохо. Главное, что он всё понял и принял это.

– А по-моему, даже слишком высокомерно, с людьми надо быть проще.

– А ты что хотел? Он же не каждый день такие проповеди читал, первый раз всё-таки.

– Да, первый раз.

– Посмотрим, что дальше будет.

– Я боюсь, как бы он не возгордился и не зачерствел, тогда конец.

– Ну почему ты такой пессимист? Чуть что, так сразу конец.

– Почему же пессимист? Я реалист. Надо реально смотреть на вещи, тогда всё будет просто и понятно.

– Что будет просто и понятно? Отношение к жизни, мир, или что-то там ещё? Ничего не будет проще, как раз-таки наоборот всё будет только сложнее, то есть хуже.

– Это ещё почему?

– Если быть реалистом или пессимистом, что в принципе одно и то же, то это значит жить по-настоящему, без лишних желаний, без мечтаний. А разве без этого можно жить нормально? Или даже можно ли жить вообще?

– По-твоему только оптимисты могут мечтать?

– Конечно, нет. И реалисты-пессимисты тоже могут, но им это не надо. Зачем копаться в мыслях, которые только расстраивают? Зачем мечтать, если думаешь, что это всё равно не сбудется? Если бы Христофор Колумб был реалистом, то он бы не открыл Америку.

– Как ты говоришь, так получается, что мы все оптимисты.

– Крайностей не бывает, но по большей части мы все именно оптимисты.

– Чушь ты какую-то несёшь. Настоящими оптимистами могут быть только животные, ибо они не знают даже того, что умрут, а если знаешь хотя бы это, то ты уже не оптимист.

– Ну, это само собой.

– А что ж ты тогда?

– В конце концов, прекрати вдаваться в такую страшную метафизику, все понятия надо принимать усреднёнными, только тогда размышления будут похожи на правду.

– Понятия обозначают крайности, в мыслях нет понятия среднего. Как можно думать усреднёно о крайностях?

– На Земле люди трактаты таким образом писали.

– Ну, в принципе от этого никуда не денешься.

– Ну и что тогда об этом вообще говорить?

– Лучше хоть как-то сказать, чем не сказать ничего.

– «Всё половинчатое портит целое».

– А что поделать, если нет целого?

– Ничего.

– Лучше уж хоть что-то, чем ничего.

– Одни слова. И твою и мою точку зрения можно опровергнуть в течение десяти минут.

– Ну и что? А говорить-то хочется.

– В этом-то всё и дело!..

В дверь постучали.

– Войдите, – скомандовал Павел.

В дверях показалась очаровательная секретарша и еле слышно сказала:

– Пришёл список претендентов на вакансии, вам приносить?

– Неси.

Секретарша кивнула и удалилась.

– А на счёт Василия – это ты зря, ты слишком всё преувеличиваешь.

– Ну, хорошо, может быть.

– Дурацкая у тебя привычка…

– Всё, я уже молчу, – Пётр не любил, когда его начинали критиковать.

– Ладно, ладно.

Павел развалился в кресле и стал ждать секретаршу со списком.

Василий уже почти полчаса сидел на кухне, не проронив за это время ни единого слова.

– Что-то с тобой сегодня не то, Вася, не приболел ли ты? – Мария Юрьевна закончила переворачивать блины и тоже села за стол.

– Я теперь мессия, – как ни в чём небывало ответил Василий и посмотрел на мать, которая в свою очередь недоумённо уставилась на него.

– Ох-ох-ох, завтра же идём к врачу.

Василий всё так же пристально смотрел на неё.

– У тебя сейчас опять болит голова, я вижу. Всё, больше она у тебя болеть не будет, и валидол больше не пей, он тебе не нужен.

– Чего?

– Чувствуешь, как ровно и уверенно стало биться сердце?

Мария Юрьевна вытерла руки и, почувствовав, что в ней действительно что-то начало меняться, набожно перекрестилась.

– С-сынок… Неужели правда?

– Ты же чувствуешь, что да. Верь сердцу.

Она покачала головой и, окончательно поверив, улыбнулась Василию.

– Ух ты, – обрадовалась она. – Это какие же теперь деньги можно заработать? Ты станешь миллионером!

Василий испуганно посмотрел на неё.

– Мама, о чём ты? Как ты можешь так говорить? Причём тут деньги?

– А что такого?

– Этот великий дар дан мне не для того, чтобы я деньги зарабатывал. Я должен наставлять людей на правильный путь, должен помогать в их горе…

Мария Юрьевна вздохнула и грустно опустила голову.

– Я уж было обрадовалась, что ты нормальным человеком станешь, а, оказывается, ты ещё больше чокнулся. Деньги тебе сами в руки плывут, только греби. Можно ведь людям и за деньги помогать, кто хочет жить, тот заплатит.

– Если я начну брать деньги, то моё животное начало начнёт усиливаться, а его очень трудно остановить, тогда оно рано или поздно захватит меня целиком, и я лишусь этого дара, а этот дар бесценен, как бесценно всё человечество.

– Да что тебе человечество? Ты хочешь его исправить? Зачем тебе эта кучка безмозглого мяса? О себе надо думать.

– Ты называешь человека безмозглым мясом?

– Я имею в виду толпу, а не конкретную личность. Человек звучит гордо, толпа звучит ничтожно. Стадо оно и есть стадо, будь то хоть коровы, хоть овцы, хоть люди, суть одна.

– Но именно людей я и хочу изменить, а не конкретного человека.

– Нельзя, исправив десять человек, исправить толпу в сотню человек, скорее наоборот исправят тех несчастных отщепенцев. Ничего ты не изменишь, это же ясно, как божий день.

– Иисус изменил мир, и я изменю.

– Иисус изменял тысячи, а не миллиарды, да и то, что толку? Только другому Богу стали молиться, а как скотами были, так скотами и остались.

– Если даже на примере одного человека толпа не будет меняться, то я буду изменять сознание толпы. Толпа просто перейдёт на новую ступень.

– Да что ты такое говоришь? – возмутилась Мария Юрьевна. – Нельзя изменить толпу кардинальным образом, таким, каким хочешь изменить ты, нельзя. Развитие людей непрерывно, не может быть никаких скачков и ступеней. Вот человек, например, только тогда может принять идею, когда он ею проникнется, когда он её переживёт, а у толпы нет мозгов, она не может что-либо осознать и принять, она может только переварить всё то, что мешает её спокойному существованию.

– Ничего ты не понимаешь.

– Это ты…

– Если изменить десятерых, то каждый из них изменит ещё десятерых и так будет до тех пор, пока не изменятся все.

– Ты не учитываешь того, что с каждым новым человеком вера уменьшается, по причине удалённости от источника. Так что, если первый изменит десятерых, то пятый уже одного, а шестой, так и вовсе ничегошеньки не изменит.

Василий удручённо покачал головой.

– Неужели ты так прогнила?

Мария Юрьевна не обиделась.

– Эх, Вася, Вася, ничего-то ты не понимаешь. Ничего не изменится, только загубишь ты себя.

– Изменится.

– Меня бы хоть пожалел, сил моих больше нет в этой нищете жить.

– Мама, не надо.

– Ну что значит не надо? Думаешь, мне легко?

– Мы не голодаем и это главное. О сердце подумай, оно нищенствует.

– Я уже давно сложилась, меня не изменишь, – Мария Юрьевна вздохнула и, помолчав секунду, добавила. – Совсем ты свою мать не жалеешь. Ладно, ешь блины, а то остынут.

На следующее утро Василий двинулся в путь.

Глава 3

Василий уже почти два месяца ходил по стране, исцеляя людей и проповедуя новую веру. Теперь он был не один, месяц назад у него появился ученик, звали которого Иван. Был он лет на пять моложе Василия, однако ж и лицом, и телосложением они были очень похожи. До встречи с Василием Иван учился в университете, но, проникнувшись новой верой, забросил это дело и пошёл за Учителем.

Жить им сейчас было довольно трудно. Денег никогда не было, ели они только то, что дадут и спали там, где застала их ночь, ну или в лучшем случае у добрых приютивших их людей. Весть о новом пророке облетела все окрестные области в течение двух недель, но Василий, просясь к кому-то на ночлег, никогда не говорил, кто он. Лишь на следующий день он начинал учить и исцелять, и только тогда все узнавали, кто он есть на самом деле.

Большую часть времени Василий и Иван рассуждали о жизни, о людях, о Боге и о прочих вещах. Вот и сейчас они мирно разговаривали, идя в очередной город.

Погода была на удивление хорошая.

– Василий, вот я смотрю на Солнце, на траву, на птиц и поражаюсь, неужели всё это создал Бог?

– Всё не совсем так, как писано, поэтому я и несу новую веру.

– То есть, ты хочешь сказать, что ранее нас всех обманывали? Обман – зло, значит и писание – зло?

– Конечно, нет. Люди не поняли бы тогда правду, так было надо. Когда мать говорит ребёнку, что лекарство сладкое, она обманывает его, но зло ли это?

– Нет, – Иван задумался. – Так, когда же обман благо, а когда зло?

– Как сам решишь, всё зависит от тебя. Сердце, душа должны говорить, хорошо это или плохо.

– Ты всё время говоришь о душе, а разве она не может ошибаться?

– Она не отсюда. Там, где она родилась, ошибок не существует.

– Но ведь у каждого разная совесть, душа, одному они позволят это, а другому нет, соответственно для одного это будет добром, а для другого то же самое будет злом.

– Души в этом плане у всех одинаковы, вмешательство в них разума различно.

Тут с ними поравнялась машина и резко остановилась. Из неё вылез мужчина с очень довольным видом. По нему сразу было видно, что он из тех, кто всегда спешит и хочет знать всё.

– Здравствуйте, Василий, – заулыбался он.

– Добрый день.

– Я корреспондент местной газеты. Мне сказали, что вы идёте в эту сторону, и вот я вас, наконец, нашёл.

– Не стоило.

– Давайте я вас подброшу до города, а заодно уж мы побеседуем.

– Спасибо, но мы и сами дойдём.

– Ну, тогда разрешите хотя бы задать вам несколько вопросов.

– Нет.

– Почему?

– Через бумагу нельзя говорить.

– Но зато вас все будут знать…

– Меня это не волнует, я не даю интервью. Хотите знать, о чём я думаю, постойте на площади вместе с остальными.

– Ну, хоть вопрос…

– Нет.

– Но…

– До свидания.

– Хотя бы скажите…

– Идите с Богом.

– Ну что же, я вижу, разговора у нас не получится.

– Вы всё правильно поняли.

– Хорошо, до свидания.

– До свидания.

Корреспондент сел в машину и, быстро развернувшись, поехал обратно.

Василий посмотрел ему вслед.

– Никогда не поймут люди того, чего у них нет. Как я могу говорить через бумагу? Через газету я не могу ничему научить, меня не поймут. Всё исказят и переиначат. Человек должен чувствовать. Пусть он даже будет один, но это всё равно лучше, чем тысяча читателей.

– Но ведь с помощью средств массовой информации можно охватить гораздо больше людей…

– Ты меня не слушаешь. Через бумагу можно передать только слова, но не силу, а слово без силы всего лишь поток воздуха.

Иван понял, и они продолжили путь.

Николай Александрович сегодня опять был не в настроении. Дела на работе совсем не ладились.

Он открыл дверь и, разувшись, прошёл в зал, где Татьяна и Юрий смотрели телевизор.

Николай Александрович устало завалился в кресло.

– Ну как прошёл день?

– Как обычно, хуже некуда.

– Опять с фирмой проблемы?

– Хана моей фирме.

– Ну, зачем ты так? Всё наладится, – обнадёжила его Татьяна.

– Да ни черта не наладится, задавят меня.

– Не накаркай.

Николай Александрович вздохнул.

– Будем с вами жить на помойке и питаться хлебом с водой.

– Упаси Господи!

– Бог здесь не помощник, – вставил Юрий.

– Бог, Бог, вот так ты и помрёшь с ним с голодухи.

– Главное, что с ним.

– Ты ещё в монахи постригись, – начал злиться Николай Александрович. Последнее время он заводился с одного слова.

– Коля, не надо, – покачала головой Татьяна.

– А что такого?

– Ничего.

– Духом единым сыт не будешь, а вкусно поесть и вкусно пожить любят все.

– Куда катится мир? – пожал плечами Юрий.

– Что естественно, то не безобразно и выбей, наконец, эту дурь из головы, – вспылил Николай Александрович

– Это не дурь.

– Самая настоящая сектантская дурь.

– Я ещё раз повторяю, это не секта, – процедил сквозь зубы Юрий. Очень уж ему не нравилось, когда его братьев и сестёр называли сектантами.

– А что же это ещё может быть? Обычная секта.

– Ничего ты не понимаешь.

– Зато ты стал очень уж понятливым, да? – не на шутку разозлился Николай Александрович.

– Да, вот я многое понял! – тоже начинал злиться Юрий.

– Дурак ты и ни хрена ещё не понимаешь.

– По себе людей не судят.

– Чего?..

– Коля, ну хватит тебе, – попыталась успокоить его Татьяна.

– Долбанные сектанты, ты смотри, как мозги умеют прочищать.

– Это не секта!

– Ну что вы, в самом-то деле, – всё пыталась разнять их Татьяна.

– Он ещё учить меня будет!

– Буду, и тебе ещё учиться и учиться.

– Чему, этому? – усмехнулся Николай Александрович.

– Папа, жить надо так, чтобы процветала прежде всего душа, пусть даже в ущерб телу.

Николай Александрович развёл руками.

– Ну что за бред? Какая ещё такая душа?

– Самая обычная.

– Нет никакой души.

– Есть.

– Душа – сказка для дебилов и самых маленьких, а тело – вот оно, – он хлопнул себя по ноге. – И если ты загнёшься с голодухи, душе от этого лучше не станет.

– Ну, почему же не станет? Тело умрёт, а душа станет свободной, она наконец-то освободится от этой чёртовой мясной тюрьмы.

– Господи, да что ты такое говоришь?– испугалась Татьяна.

– Для души надо жить, для души, а не для мяса!

– Это ты своим братьям и сёстрам можешь рассказать, мне ты мозги не запудришь

– Было б что пудрить.

– Сынок, он прав.

– Прав?

– У тебя стали появляться какие-то нехорошие мысли…

– С вами других не получается.

– Жить надо, а не в душу играться.

Юрий покачал головой.

– Как хоть так вы живёте?

– Мы живём, как все нормальные люди, это ты…

– Господи, я живу среди червей, которые копошатся в своём навозе, и при этом думают, что это лучший из миров.

– Ты выбирай выражения! Мы всё-таки твои родители, а не дядька с тёткой.

– Мне стыдно за таких родителей!

Юрий посмотрел им в глаза и, резко встав с дивана, направился к двери.

– Юра, ты куда? – забеспокоилась Татьяна.

– Туда, где меня понимают.

– Опять к этим?

– Мне противно здесь сидеть, – прокричал Юрий с порога и хлопнул дверью.

Некоторое время стояла напряжённая тишина.

– Ну вот, Коля, молодец. Зачем ты так?

– Молчала бы ты.

– Зачем ты срываешь зло на Юре?

– Я ничего не срываю, я говорю правду.

– Ну-ну.

Николай Александрович простонал.

– Как же вы меня все замучили.

– Мог бы и пообходительнее, а то вот, ушёл.

– Не первый раз. Завтра вернётся, как миленький, куда он денется?

– Тебе надо перед ним извиниться, он всё-таки наш единственный сын.

Николай Александрович вздохнул и потёр уставшие глаза.

– Ладно, завтра извинюсь. Пошли ужинать.

Павел и Пётр вошли в кабинет Босса и, сделав чисто символический поклон, сели за стол, за которым уже сидел этот вечно ухмыляющийся тип.

– Ну, рассказывайте, как начало? – пробасил Босс.

– Всё идёт так, как и должно идти. Василий в полной мере осознал свой дар и начал правильно им распоряжаться.

– Я думаю, начало неплохое, – добавил Пётр.

– Хм, а вот он придерживается другого мнения.

– Да, другого, – он, как обычно усмехнулся – Известно ли вам, что все люди, коих Василий «наставил» на путь истины, максимум через неделю возвращались к прежней жизни?

– Нет, это неправда, – возмутился Павел.

– Правда, правда, – он хихикнул. – Эти людишки конечно ещё помнят его слова, испытывают благодарность за исцеление… Но они так и не поняли, что значит накормить сердце, что значит изменить душу.

– Почему же не помнят? Они…

– Они помнят, что надо, говорят, что надо, но это только слова и бесплодные мысли, перемен даже не намечается. А «вера без дел мертва», так ведь?

Босс кивнул.

– Он предложил закрыть проект, и не тратить попусту наши силы.

– Но нельзя же судить обо всём всего лишь через два месяца.

– И я думаю, он прав, – согласился Босс.

– О том, удачный ли получился эксперимент или нет, можно будет судить только после смерти мессии.

– Да уже всё и так ясно…

– Кстати, – вспомнил Босс. – Вы нашли человека, который должен будет его убить?

– Ищем.

– Ищите, потому что вы и сами знаете, если он умрёт не насильственной смертью, то дальше всеобщего восхищения дело не пойдёт.

– Мы это понимаем.

– Как там у тебя?

– «Где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя»

– Да, вот именно. Люди могут понять только мысли покойников, ибо они проще, потому что их некому исправить.

– У нас уже есть несколько человек на примете.

– Вот и замечательно.

– У нас всё под контролем.

– Хорошо бы.

– Мы можем идти?

– Да, все свободны.

Разговор получился недлинным, но ёмким. Все встали и разошлись по своим кабинетам.

Разозлившись на всех в этом проклятом мире, Юрий пошёл туда, где ему верили, и где он мог верить. Подойдя к дому, а вернее к храму, Юрий заметил, что на верхнем этаже горит свет. Брат Виктор и брат Сергей, видимо, ещё не спали, несмотря на поздний час. В самом доме никого уже не было, и Юрий решил заглянуть на полчасика к духовным лидерам, дабы излить им душу и спросить совета.

По религиозным причинам дверь храма никогда не была закрытой, поэтому Юрий тихо вошёл и не спеша поднялся на второй этаж.

Дверь в комнату была приоткрыта, и из комнаты слышался оживлённый разговор.

– Тихо! По-моему кто-то поднялся, сходи посмотри.

– Седой, ты либо ошалел? Какой дурак может припереться в первом часу ночи?

– А хрен его знает, может какой придурок из наших решил нам спокойной ночи пожелать?

– Не до такой же степени они идиоты.

– Это ещё кто их знает.

– Да даже наш любимый Юра до такого не додумался бы.

Юрий поднялся и уже собрался постучаться, но, услышав своё имя, взял грех на душу и решил немного послушать, что о нём думают.

– Юра до чего угодно может додуматься. Он фанатичен до крайности.

– Это точно.

– Видел, какую хрень сегодня написал?

Юрию было плохо слышно, и он начал внимательно прислушиваться. Интересно же знать, что о тебе думают высшие инстанции.