Полное собрание сочинений. Том 1

Но зачем стремиться к тому, чего не может быть?

Твою мать! Что за гадкие мыслишки? Это же бред!

Не бред!..

Бред!..

Сам знаешь, что не бред…

Всё, хватит думать…

Не хватит…

Стоп! Что это я? Всё, тема закрыта, рано думать об идеале… Это просто тупые мысли, ничего более… Свободы можно достичь, конечно же можно. Это же ясно, как божий день.

Не…

Можно!..

Свобода– вот идеал, только свобода, иначе и быть не может, а значит и нечего об этом думать».

– Здравствуйте, господа студенты!

Студенты лениво встали.

– Меня зовут Игорь Сергеевич Кузнецов. Сегодня я буду читать лекцию по правоведению. Итак,– Игорь Сергеевич открыл папку и положил её на стол.– Закон; казалось бы, вся наша жизнь построена на законах, нормах, правилах и устоях. Закон определяет всё, уж не знаю, хорошо ли это или плохо. Закон говорит, что можно делать и что нельзя, и вы, как будущие адвокаты, должны это знать. Помните, что свобода– это самое ценное, что есть у человека, и вы должны её защищать, как самое ценное в жизни, ибо «Уважение к свободе другого… высший долг каждого человека»…

Игорь Сергеевич отчитал положенный час и с чистой совестью вышел из аудитории.

В дверях уже стоял Евгений Алексеевич.

Они поздоровались.

– Ну, как прошла лекция?– спросил он.

– Как обычно, в пустоту.

– Ну, зачем вы так?

– А как же ещё?

– Поверьте, вас слушали, может и не очень внимательно, но слушали и, главное поняли ту основную мысль, которую вы хотели до них донести.

– Надеюсь.

– Точно вам говорю.

– Иногда мне кажется, что мои речи о свободе, да и сама свобода, никому не нужны.– удручённо заметил Игорь Сергеевич.

– Ну, как же так? Всю свою историю человечество стремится к свободе, а вы говорите, она никому не нужна.

– Странно…

– Что странно?

– Если люди стремятся к свободе, то зачем при революциях, идя под знаменем свободы, они всё же идут за предводителем и, по существу, хотят не свободы, а просто новой власти. Получается, цель революции не свобода, а месть.

– Кому?– не понял Евгений Алексеевич.

– Ну как, старой власти.

Евгений Алексеевич почесал свою бородку и задумался.

– Н-да, интересно. Хотя, с другой стороны, сразу ничего достичь нельзя, и свобода не исключение.

– То есть…

– То есть, свобода достигается поэтапно; первая революция– снизили налоги, вторая– отменили телесные наказания, третья– отменили классовые различия и так далее. И когда-нибудь, пусть после сотой революции, люди станут окончательно свободными.

– Да, вы правы, я не учёл этапности. Всегда-то я что-нибудь не учитываю.

Евгений Алексеевич укоризненно покачал головой.

– Что-то вы сегодня не в настроении, Игорь Сергеевич.

– Да они мне всё настроение сегодня испортили.

– Я уверен, что ничего необычного не произошло, вы просто слишком близко принимаете всё к сердцу.

– Ну да, то что некоторые чудики запускали самолётики– это в порядке вещей.

– Ничего страшного.

– Половина аудитории, считай, спит, половина разговаривает, аж самого себя не слышишь.

– К этому быстро привыкаешь.

– Я уже в четвёртый раз читаю лекцию, а привыкнуть что-то никак не могу.

– В принципе, это естественно; они молоды, у них сейчас другие заботы.

– Да уж, что им на всё наплевать– это точно.

– Не преувеличивайте, Игорь Сергеевич, просто на первом плане у них на данный момент немного другое.

– Как так можно? Пришёл учиться, так учись, а не…

– Как будто вы никогда не были молодым.

– Можно сказать, что и не был. Не знаю почему, но, в принципе, к «надзирателям» все относились нормально, я же до такой степени ненавидел их и весь этот детдом, что у меня вся юность прошла, как в тюрьме.

– Сбежали бы.

– Куда? Побираться, воровать? Мне нужно было хоть какое-нибудь образование и жильё, не бомжевать же всю жизнь. Я хоть человек и свободолюбивый, но не дурак. Хотя…– Игорь Сергеевич задумался.– Хотя сейчас бы я, наверное, всё-таки сбежал.

– Что же так?

– В молодости думаешь, что всё впереди, что надо немного потерпеть и тогда… Я думал, что, убежав, я только загублю свою жизнь, а сейчас… Сейчас уже всё равно.

– То есть было бы вам тогда тридцать с лишним, вы бы сбежали?

– Да. И что бы потом делал – не знаю, но поставил бы себя выше них, отомстил бы. Злее я стал.

– Увереннее.

– Я же тогда какой надеждой жил? Вот выйду, добьюсь всего, будут у меня в ногах валяться, всё на будущее откладывал. Это я теперь понимаю, что бороться надо не в будущем, а сейчас же, немедленно, бескомпромиссно. Пусть даже это борьбы будет заранее обречена, сейчас бы я всё равно боролся.

– Это вы правильно говорите, сдаваться нельзя.

– Потакать чужому мнению, поступаться своими принципами… Пусть будет хуже, но зато будет хуже именно тебе, твоему Я, а не какой-то обобщённой полу-личности.

– Верно вы всё говорите, я бы, наверное, тоже никогда не предал своих принципов, каких бы потерь мне это не стоило.

– Жаль только, что кроме нас, очень мало кто думает так же.

– Да нет, думают-то так почти все, а вот в действительности…

– Слова, слова.

– Вот именно.

– Все беды из-за того, что абсолютному большинству наплевать на всё, в том числе и на себя, лишь бы жилось спокойней. Внешне всё, конечно, обстоит с точностью до наоборот, но если копнуть поглубже…

– Потому и бегут все от свободы; не хотят иметь «волю к собственной ответственности».

– Не, не бегут, конечно, тоталитаризма всё-таки ни один дурак желать не будет.

– Я в психологическом плане «бегства от свободы». Но что свобода по-настоящему мало кого волнует– это верно.

– Да.

– Хотя, что касается вашего смысла, может людям при тоталитаризме жилось бы даже и лучше.

– Почему?

– Всё решают за тебя, от тебя ничего не зависит, ты– ноль, а спокойствие– это состояние, максимально приближённое к нулю.

– Ну, вообще-то это только одна сторона медали. Обрести спокойную жизнь можно и имея всё, когда ты живёшь в согласии с самим собой, не мучаешься тем, что о тебе могут подумать, и как это на тебе отразится.

– То есть, когда ты свободен.

– Именно.

– Хм, получается, что свободное общество– это совокупность нулей.

– Получается так; когда не о чем думать, не о чем беспокоиться, зачем проявлять своё Я, и, главное, как? Ты же всё равно ни на что не повлияешь.

– Не, чушь какая-то.

– Вот до чего доводит логика,– Евгений Алексеевич засмеялся.

Игорь Сергеевич тоже улыбнулся.

– Да уж, что-то мы упустили, не учли. Надо подумать– что?

– Не успеем, у меня сейчас пара.

– А-а, понимаю.

– Уж извините.

– Да ничего страшного.

Евгений Алексеевич посмотрел на часы.

– О-ё-ё-й, мне пора бежать. Сейчас уже звонок будет, а я ещё ни ключ не отдал, ни бумаги не забрал.

– Ну что же, тогда до свидания. Понадоблюсь, звоните.

– Обязательно. Был рад вас увидеть.

– Взаимно.

– До свидания.

– До свидания.

Они пожали на прощанье руки и разошлись.

По дороге домой Игорю Сергеевичу много думалось об этом разговоре, да и вообще обо всём.

«Какая, всё-таки, интересная штука– человек. Его так просто и, в то же время, так сложно понять. Вот, к примеру, этот разговор, о чём он? Да, в общем-то, ни о чём и в то же время о многом. Как странно мы говорим: говоря одно, подразумеваем другое, начиная на этом, заканчиваем на том. Мы только и делаем, что говорим ни о чём, но при этом каждый всё понимает. Или не понимает? Разговоры, разговоры, одни разговоры. И вот из таких вот бесцельных и бессмысленных разговоров и состоит вся наша жизнь. Почему человек всегда хочет поделиться своими мыслями? Почему у людей такая жажда общения, если здесь всё равно никто ни черта не поймёт?

Может быть, мы все мазохисты или, точнее, лентяи по своей природе? Когда мысль, идея переходит границы элементарного, когда приходится развивать её с большим усилием, чтобы вышел толк, нам лень это делать. Мы делимся с кем-нибудь этой мыслью, и сразу всё становится на свои несчастные места. Мысль высказана и обоснована, что ещё надо? Всё. Нет больше моей мысли, она перешла в разряд общественной идеи, которая принадлежит всем и, в то же время, никому. А что углублять уже чужую идею? Я её отдал, дал, так сказать, пищу для размышлений, и нечего больше об этом думать.

Всё-таки странные мы существа, своё, самое ценное, хотим отдать, при этом ненавидя всё чужое.

Вот, например, я.

Что я делал всю свою сознательную жизнь? Раздавал зачатки моих мыслей, а зачем? Зачем я дарил своё самое ценное, единственное, что у меня было? Не лучше ли было, если бы я развивал свою мысль до такого предела, за которым я просто-напросто не мог бы ничего осознать и понять, а уж потом выложить всё и заявить: «Вот каков я, вот, что я хранил, пользуйтесь моим подарком!» А так, что я сделал в жизни? Написал несколько никому не нужных книг, изложил в них какие– то ростки своих идей и взглядов, после чего я, по большому счёту, всё забывал, вот и вся моя жизнь.

Всё время говорил о чём-то, пытался что-то объяснить, но никому это, оказывается, и даром не нужно. Живут все в своей скорлупе, и не хотят даже предположить, что из неё можно выбраться, всё и так всех устраивает.

Хотя, быть может, это я во всём и виноват?

«Нет!»– говорило самолюбие.

«Да!»– отвечал разум.

Чего уж кривить душой, писатель я никудышный. Когда пишешь о чём-нибудь, надо знать, о чём, а разве я знаю? Чувствовал ли я её хоть раз по-настоящему?

Я люблю свободу и хочу, чтобы все стали свободными, только жаль, что кроме меня, по существу, этого очень мало кто хочет. Хотя я и сам не знаю, что такое свобода. Я выдумал идеал, миф, за которым и иду.

А какая она на самом деле, эта свобода? Каково это, потерять или получить её? В принципе, я всегда был одинаково свободен, или несвободен, не имеет значения. Мне не с чем сравнивать, кроме как с выдуманным идеалом, поэтому я и есть плохонький, никому не известный писателишка; доказываю то, чего и сам не знаю.

Хотя, с другой стороны, не так важно знать цель, достаточно и одного ориентира. Я ориентируюсь на свободу, и мне этого достаточно.

Но почему же никто, кроме меня, не видит этого ориентира? Где стремление к свободе, где жажда простора и независимости? Все прекрасно видят, что вся наша свобода– один лишь пустой звук. Нас просто убеждают, что она есть, а мы в это верим, вернее, хотим верить. Неужели все настолько мертвы? Неужели никто не хочет быть действительно независимым ни от кого и ни от чего? Конечно, хотят, только лень– матушка всея человечества. Ведь когда дух свободен, он безграничен, это же мечта любого человека! Только при полной свободе можно говорить всё, что захочешь; только при полной свободе можно верить и знать всё, что пожелаешь; только при полной свободе можно говорить не пустые звуки, а настоящие слова, потому что только тогда слушающий всё поймёт, так как он не будет скован никакими рамками, он будет открыт для всего того потока знания, что клубится сейчас между нами и ни в кого не может пробиться.

Свобода слова, независимость мышления– вот что нам всем надо, чтобы понимать друг друга. Когда же мы, наконец, станем свободными людьми?»

Незаметно Игорь Сергеевич дошёл до дома. Он открыл дверь, бросил ключи на тумбочку и стал снимать ботинки.

Зазвонил телефон.

– Алло.

– Игорь Сергеевич?

– Да.

– Здравствуйте, это Анатолий Андреевич Лапин вас беспокоит.

Игорь Сергеевич сразу помрачнел.

– Ну.

– Вы меня помните?

– Конечно же, я вас помню.

– Это радует…

– Чего вы хотите?

– Я узнал, что на днях у вас выходит новая книга, я её уже прочитал, и мне хотелось бы поговорить с вами по этому поводу.

– Ну и как она вам?

– Понимаете, я почти закончил рецензию, осталось только прояснить некоторые моменты,– ушёл от ответа Анатолий Андреевич.

– …

– Как обычно, всего несколько вопросов.

– Чтобы вы, как всегда, исказили все мои мысли, а потом всей редакцией весело над этим посмеялись?

– Ну, зачем же вы так?

– Вы же всё переиначиваете до безобразия.

– Это всего лишь моя точка зрения, я имею право на свой взгляд на вещи. В конце концов, мы живём в свободной стране. Вы же всегда были за свободу слова, так что же вам не нравится?

Вот за такие вопросы, на которые нельзя было ответить, Игорь Сергеевич и не любил Лапина.

– Ладно, когда приходить?

– Завтра после двух.

– Хорошо.

– Вы знаете, где меня можно найти.

– Завтра буду.

– Я знал, что вы не откажетесь…

– Угу

– До свидания.

– До свидания.

Игорь Сергеевич зло бросил трубку и завалился на диван.

– Ну что ж, здравствуйте, Игорь Сергеевич.

– Добрый день.

– Проходите, присаживайтесь.

Игорь Сергеевич вошёл в кабинет и сел в кресло напротив Анатолия Андреевича.

Руки они друг другу не подали.

Анатолий Андреевич включил лежащий на столе диктофон и улыбнулся.

– Можем начинать,– сказал он.

– Я готов.

– Вы долго писали эту книгу?

– Меньше полугода.

– Это много или мало?

– Достаточно.

– А что вы хотели сказать этим романом?

– Что даже когда давят со всех сторон, всё равно надо бороться за свою свободу.

– И всё?

– Нет,– Игорь Сергеевич задумался.– У моего героя был выбор: жить и помалкивать, тихо и мирно; или идти против течения, назло всему миру, пусть даже под страхом смерти. Он выбрал второе.

«Как банально…»

– А зачем ему это было нужно?

– Лучше умереть с гордо поднятой головой, чем жить на коленях.

– И это ему удалось?

– Да.

– Но ведь он же умер, а смерть одинакова и для рабов, и для господ.

– А вы бы что выбрали?

– Он не так уж и плохо жил. Я не понимаю, зачем он пошёл против норм общества, если у него всё было?

– Он хотел быть свободным.

– Свободным от чего?

– В первую очередь от общества, винтиком которого он являлся.

– Человек– винтик общества?

– Именно так.

– Получается, что всё общество состоит из винтиков, но винтики-то должны быть частью какой– то машины, так что же это за машина?

– Государственная машина, общественная… как хотите.

– И как же она работает?

– Как работает?

– Да.

– Механизм этой машины– это правила, нормы, устои общества, а винтики, то есть люди, скрепляют все эти правила и не дают машине развалиться.

– Зачем же людям быть частью машины, без которых она не может существовать, и при этом быть полностью подвластными ей?

– Зачем собака подчиняется плохому хозяину, если знает, что без него-то она проживёт, а вот хозяину будет гораздо хуже?

– Ну и зачем?

– Инстинкт, беспощадный и всевластный инстинкт.

– Людьми правят инстинкты?

– Да. Инстинкты играют главенствующую роль, как в поведении, так и в образе мыслей человека.

– А как же разум?

– «Он– бедность и грязь, и жалкое довольство собою». «Разум лишь средство» для лучшего применения инстинктов, он нужен только для их логического обоснования. Этим мы и отличаемся от животных: животные просто живут инстинктами, а мы их ещё и обосновываем.

– А разные там изобретения или пусть даже просто размышления, тоже нужны только для обоснования инстинктов?

– Это побочный продукт.

– Всё, чем человек отличается от остальной природы– побочный продукт?

– А чего тут удивительного? Вам не кажется, что существование человека, само по себе не вкладывается в рамки мироздания? Мы не венец, мы роковая ошибка природы; все мы побочный продукт эволюции.

– Хорошо,– Анатолий Андреевич задумался.– А что вы вкладываете в понятие «свобода»?

– Всё.

– А точнее?

– Конкретизируйте.

– Что значит «быть свободным»?

– Это значит быть самим собой.

– Каждый может быть самим собой.

– Нет, далеко не каждый. Мы ком из чужих мыслей, мнений и правил; «Мы не принадлежим себе».

– А кому же мы принадлежим?

– Машине.

– Если мы состоим из чужих мыслей, значит, они всё-таки изначально кому то принадлежат?

– Они принадлежат обществу.

– Но общество, само по себе, не может придумать идею, её должен придумать человек.

– Человек придумал и продал её «за колоссальный бесценок». После этого идея перестаёт быть его, она становится ничьей.

Анатолий Андреевич задумался.

– Удивительно. Человек– это комок из «ничего», никому не принадлежащий и непонятно откуда и зачем взявшийся. Так?

Игоря Сергеевича просто бесила эта дурацкая привычка играть в слова. Он не мог играть по тем же правилам, он не умел, да, в общем-то, и не хотел.

– Так.

– Замечательно.

– В принципе, это относится не только к человеку; «Всё сущее рождается беспричинно, продолжается по недостатку сил и умирает случайно».

– Ясно. А в чём же вы тогда видите смысл жизни?

– В обретении себя, в обретении свободы.

– А ваш личный смысл жизни?

– Кроме этого?

– Да.

– Я хочу открыть людям глаза на этот мир.

– На что именно?

– На то, что мы сейчас заложники самих себя, мы заложники общества. Я хочу, чтобы все наконец-то поняли, что свобода– величайшая ценность человека. Свобода– это всё, это одна из немногих вещей, за которую можно умереть. Только в свободном мире можно жить по-настоящему и…

– Хорошо,– прервал его Анатолий Андреевич.– И вы верите, что свободы можно достичь?

– Если вы не верите, это вовсе не значит, что никто не верит. По себе людей не судят.

– По-моему, это сказка революционеров, созданная для их же самовнушения и самооправдания.

– Революции– это единственное, чем человечество может гордиться.

– Но ведь большинство бунтов и революций вообще не имели никакого смысла.

– Даже революция, обречённая на провал, лучше бездействия.

– И почему же ими стоит гордиться?

– Они говорят нам о том, что мы ещё живы, что пламя свободы в нас ещё не погасло.

– Красиво, красиво,– Анатолий Андреевич, как обычно, улыбнулся.

Диктофон щёлкнул.

– Ну что ж, кажется, плёнка закончилась.

– Угу.

Игорь Сергеевич встал.

– До свидания, надеюсь, скоро увидимся.

– Обязательно.

– Всего вам хорошего,– улыбнулся Анатолий Андреевич вслед Игорю Сергеевичу, который уже выходил из кабинета.

Игорь Сергеевич ничего не ответил и закрыл за собой дверь.

На улицу Игорь Сергеевич вышел злой. Честно говоря, ему нравилось быть злым, и для этого он использовал все возможные поводы.

Злость быстро перерастает в ненависть ко всему миру, затем в жалость к себе (такому особенному, а потому несчастному), а затем складывается приятное впечатление, что ты жертва, а, как известно: «Нет большего счастья, чем собою пожертвовать». Вот Игорь Сергеевич и жертвовал, как мог.

«Это же надо быть таким идиотом, не понимать элементарных вещей! И ещё при этом думает, что он умнее всех. Хуже нет, чем высокомерный идиот. У меня нет ни одного единомышленника! Я один,– Игорю Сергеевичу очень нравилось так думать, впрочем, кому это может не нравиться?– Никого, кто бы понял меня, ну, разве что, за исключением Евгения Алексеевича. А где найти такого человека? Хотя, в общем-то, и нет его. Кого не найди, всё равно будет казаться, не то. Идеала не существует, а нужен именно идеал…»

Игорь Сергеевич зашёл за угол и вышел на небольшую площадь, на которой шла какая-то немногочисленная демонстрация.

По транспарантам, которые несли люди, он понял, что перед ним коммунисты. Настроены все были довольно-таки дружелюбно и требовали то ли снижения платы за телефонные услуги, то ли чего-то тому подобного.

На машине, в центре толпы, стоял какой-то мужчина в пиджаке с очевидным значком, и что-то не очень бодро кричал собравшемуся народу. Вокруг толпы стояло несколько милиционеров.

Игорю Сергеевичу был противен этот цирк, и он, не задерживаясь, направился к ближайшей остановке.

К нему подошёл молодой человек.

– Возьмите,– он протянул листовку.

– Зачем?

Молодой человек смутился.

– Как зачем? Разве вы не хотите помочь своей стране?

– И чем же я ей помогу?

– Прочтите это.

– Прочтя это, я только забью свои мозги всякой дурью.

Игорь Сергеевич собрался идти дальше. Молодой человек отстал и скрылся в толпе.

«Противно смотреть. Пляска на костях. Это какое же у нас может быть будущее, если даже такое прошлое лучше него? А какие лозунги… Смешно…»

Игорь Сергеевич увлёкся мыслями и случайно задел подвыпившего мужчину.

– Эй, поосторожней!

– Смотри куда прёшься,– всё-таки Игорь Сергеевич был сегодня не в духе.

Мужчина остановился и зло посмотрел на Игоря Сергеевича мутными глазами.

– Что ты сказал?

– Залил зенки…

Игорь Сергеевич развернулся и хотел уже продолжить свой путь, но мужчина схватил его за плечо и развернул.

– Что ты сказал?– повторил он.

– Что слышал.

– Ты чё, крутой, что ли?

Игорь Сергеевич стал напротив него и достал руки из карманов.

– А тебе что-то не нравится?– Игорь Сергеевич начинал злиться.

– Я не понял…

– Да куда уж тебе.

Мужчина толкнул Игоря Сергеевича, отчего чуть было сам не упал.

– Повтори!

Вот теперь Игорь Сергеевич разозлился не на шутку.

– Да пошёл ты!

– Ах ты, сука! Иди сюда!

Игорь Сергеевич отошёл на шаг назад и поманил его рукой.

– Ну, всё б…!

Мужчина сделал уверенный шаг и уже хотел замахнуться для удара, но Игорь Сергеевич опередил его и, сделав резкий выпад, несколько раз ударил его по лицу. Мужчина чуть было не упал, но всё-таки успел схватиться за стоящего поблизости человека и устоял на ногах.

Он помотал головой.

– Тебе п…

Он буквально набросился на Игоря Сергеевича и, схватившись за него, едва не повалил.

Игорь Сергеевич тут же ударил его под дых и, ловко выкрутившись, завалил его на грязный асфальт.

– Мразь! На кого ты лезешь?!– Игорь Сергеевич несколько раз ударил его ногой, не давая ему встать.

Мужчина пытался что-то сказать, но кроме нечленораздельных звуков у него ничего не получалось.

Игорь Сергеевич вымещал на нём всю скопившуюся за день злость.

– Сука б…! На!

Он не мог остановиться.

В толпе поднялась небольшая паника, и бабульки, причитая и охая, поспешили прочь от этого места.

Милиционеры подоспели вовремя, не дав окончательно добить несчастного человека.

Глава 2

Дверь камеры открылась, и Игоря Сергеевича силой втолкнули в неё.

– Вы не имеете право, это произвол! Почему вы взяли меня, а не того алкаша?! Это же он затеял драку, я же жертва!

– Эй, жертва, заткнись!– прокричал дежурный, сидевший за столом недалеко от камеры.

– Почему вы нарушаете мои права? Где справедливость, где, в конце концов, закон?– Игорь Сергеевич взялся за решётку и снова стал возмущаться.

– Эй, вы же должны блюсти закон, где ваша честь, где ваш закон?

– Да заткнись ты!

– Нечего затыкать меня! Вы не имеете права!

– Ещё слово, и я сам заткну тебя!

– Я свободный человек, что хочу, то и говорю!

Появился следователь. Он посмотрел усталым взглядом на Игоря Сергеевича, затем отвернулся и обратился к дежурному.

– Кто такой?

– Некий Игорь Сергеевич Кузнецов, набил морду какому-то мужику на митинге.

– На каком митинге?

– Ну, коммунисты.

– А-а, да,– следователь утвердительно покачал головой.– Что-то не похож он на коммуниста.

– Он проходил мимо, к нему привязался какой-то алкаш и затеял драку.

– А он тогда что здесь делает?

– Если бы мы арестовали того придурка, коммуниста, между прочим, нас бы коммуняки уже с потрохами сожрали. Мол, мы специально засылаем всяких типов, чтобы они наводили беспорядки на демонстрациях. Завтра во всех газетах писали бы, что мы пытаемся всеми правдами и неправдами задавить их, лишь бы они не могли сказать правду о нашей власти.

– Да, равенство– это преимущество слабых.

– Ты прав.

– Вот тебе и демократия, свобода.

– Ага.

– Свободу слова имеют все, кроме власти. А в органах что, не люди работают?

Игорю Сергеевичу надоело смотреть на их разговор, и он решил обратить на себя внимание

– Эй, вы! Давайте же, предъявляйте мне обвинение. Наверняка у вас припасена пара «глухарей» по мою душу…

– Ты заткнёшься там, или нет?

– Что, буйный?

– Вообще псих какой-то.

– Псих?

– Он за дорогу так задолбал Славика с Лёхой, что они чуть его там и не прибили. Вон, синяк видите?– дежурный кивнул на Игоря Сергеевича.– Честно говоря, это не тот алкаш приложился.

– Ясно, веди ко мне в кабинет.