Полное собрание сочинений. Том 1

– А может быть, вы теряете свою силу?

Василий разозлился. В последнее время он вообще был нервным, а особенно тогда, когда ему говорили, что он слабеет. Он знал, что это так, но ему не нравилось, когда об этом догадывались другие.

– Это чушь, я обладаю такой же силой, как и год назад. Сила – это знание, а знание вечно.

– Почему раньше вы никогда не брали денег, а теперь к вам могут обратиться только далеко не бедные люди.

– Я задумался о своей жизни. Я повзрослел. Мне пора жениться, завести детей, а что я им оставлю? Только добрую память, да пару стоптанных башмаков?

Эта мысль возникла у Василия внезапно, но она ему понравилась. Для детей можно многое сделать. Дети – отличное средство для оправдания.

– Но что важнее, свои дети, или судьба мира?

Василий не знал ответа.

– Я не знаю. Это разные вещи, их нельзя сравнивать.

– Хорошо. А почему раньше вы читали проповеди, а теперь нет?

На этот вопрос Василий мог ответить совершенно честно.

– Как выяснилось, мои проповеди никому не нужны, пустая трата сил и времени.

– Действительно, уж куда проще сидеть в тёплой квартире и исцелять сильных мира сего.

– Только не надо вот этого!

– А разве…

– Вы ничего не понимаете, никто не понимает. Вы не имеете права утверждать такое.

– Что я не понимаю?

– Что объяснять слепому, как выглядит синий цвет? Это нельзя понять. Это надо прожить.

– Многие утверждают, что перед тем, как вернуться домой, вы сильно изменились.

– И кто же это утверждает?

– Некий Иван, ваш бывший ученик.

Вот это был удар ниже пояса. Такого Василий никак не ожидал. Надо было оправдываться.

– Я не изменился, это как раз-таки Иван изменился. Он возомнил себя этаким святым, возгордился, с ним стало невозможно разговаривать, за это я его и прогнал.

– Он мне таким не показался.

– Ну, так теперь же меня нет рядом с ним, чем ему теперь-то гордиться? Остепенился, наверное.

– А что, кстати, случилось с вашим вторым учеником Сергеем?

– Я его тоже выгнал, он оказался слишком падким до денег.

– Не он ли, кстати, так повлиял на вас?

– Я к деньгам отношусь равнодушно.

– Неужели?

– Конечно же, приходится покупать еду, одеваться, платить за квартиру, от этого никуда не денешься. Это необходимость.

– Раньше вы так не говорили.

– Да что вы все заладили: раньше, раньше! – чуть не закричал Василий. – Я был, есть и буду. Моя душа вечна.

– А вам не кажется, что вы ещё не заслужили вечной жизни?

– Я избран и уже не важно, что я буду делать. И вообще, это не ваше дело, каким я был, и какой я есть. Хотите излечиться – обращайтесь, не хотите – воля ваша, и нечего лезть ко мне в душу.

– А вам не становится жаль того, что вы могли бы сделать, а стали таким, какой вы есть?

– Всё, что я мог сделать, я сделал, у меня не было выбора.

– Выбор всегда есть. В крайнем случае, суицид.

– Не дождётесь, – Василий усмехнулся. – Я ещё много чего не сделал.

– Вы уже много чего не сделали.

Эта фраза вывела Василия из себя. Его ещё никто не упрекал в том, что он сделал слишком мало.

Василий вскочил с кресла.

– Да что вы знаете? Безмозглые куски мяса! Ни хрена вы не знаете! Ты знаешь, каково это – верить в то, что тебя поймут, а потом смотреть на равнодушные тупые лица? Ты знаешь, каково это – кричать в пустоту? Ты ходил когда-нибудь целыми днями под проливным дождём? Ты когда-нибудь не жрал по пять дней? Ты спал в придорожной канаве, когда на волосах появлялась изморозь? И всё это ради чего? Чтобы принести знание людям, научить их жизни, и что получаешь взамен? Только равнодушные взгляды. Меня же никто больше десяти-двадцати минут никогда не слушал! И даже когда я приходил туда, где меня слышали и, как я думал, понимали, что я видел? Ни-че-го. Ничего не меняется. Жить, как бродячая дворняга для того, чтобы повеселить двуногих тварей? Нет уж, увольте, роль шута не для меня.

Ты сначала поживи так, как я жил, обломайся так же, как и я, вот тогда ты сможешь говорить, что я сделал, и что мог бы сделать, – Василий сделал паузу и затем почти шёпотом добавил. – А ты, да и все прочие, сидите на своей заднице, ничего не хотите делать, и ничего вам не надо. Не надо сваливать на меня свои грешки. Вы все рождаетесь, существуете и сдыхаете так же, как и любая тварь на этой планете, но при этом каждый думает, что он умнее всех. Нет, люди – это ошибка природы. Когда-то я любил людей и верил в них, но теперь у меня появилась одна маленькая мечта: увидеть, как сдохнет последний человек.

Василий с ненавистью посмотрел на ведущего и на весь мир в его лице и, не сказав больше ни слова, вышел из студии.

Николай Александрович остановился слегка позади Мерседеса Василия и проследил за тем, куда он пошёл.

«Это твоё последнее интервью» – подумал Николай Александрович и вышел из машины.

Он осмотрелся и решил, что здание, у которого они остановились – наиболее подходящий вариант. Он взял дипломат и, посмотрев по сторонам, вошёл в подъезд. В подъезде никого не было, и он быстренько поднялся на чердак.

Тишина, благодать. Николай Александрович аккуратно собрал винтовку и, погладив её по прикладу, выбрал позицию поудобнее.

«Ну, вот и всё, Вася, отжил ты своё. Интересно, чувствуешь ты свою смерть или нет? Вспоминаешь ли Юрия?»

Внезапно запищал сотовый.

«Твою мать! Тоже мне киллер, сотовый забыл выключить».

Он достал телефон из кармана.

– Алло, – прошептал он.

– Привет.

Это была Татьяна.

– Привет.

– А почему ты говоришь шёпотом?

– Так надо. Что звонишь?

– Я хочу узнать, ты наконец решил, что будешь делать с деньгами?

– Нет, – почему-то грустно ответил Николай Александрович.

Нависла вязкая тишина.

– Возвращайся, я так соскучилась.

– Скоро, очень скоро.

– Я же тебя почти полгода не видела.

– Я не могу. Я должен.

– Ничего ты не должен. Ты просто вбил себе эту дурь, и только из принципа следуешь за ней.

– Это не дурь, – возразил Николай Александрович.

– Ты же и сам знаешь, что тебе этого уже не надо. Почти ж год прошёл, – Татьяна вздохнула. – Тем более, что у тебя снова появились деньги. Да и я не старуха, у нас могут быть ещё дети. Мы можем всё начать сначала. Что было – не вернуть. Жить прошлым нельзя, иначе ты не сможешь жить настоящим.

– Таня, пойми…

– Не хочу я ничего понимать.

– Мой долг…

– Вернись, пожалуйста, – голос Татьяны начал дрожать.

– Но…

Татьяна опять перебила его.

– Я не хочу тебе ничего доказывать, я устала, решай сам, – Татьяна начала плакать. – Ты единственный, кто у меня остался. И эта удача с деньгами… Это же подарок судьбы. Жизнь не закончилась, ещё не поздно отступиться.

– Таня, – Николай Александрович потёр глаза, – всё будет хорошо, завтра я вернусь.

– Обещай мне.

– Обещаю.

Татьяна ещё сильнее заплакала.

– Ты меня опять обманываешь.

Она положила трубку.

Николай Александрович задумался.

«А может быть, она права? Ведь я действительно живу прошлым, да и месть эта, по существу, мне больше не нужна. Это уже простое упрямство. У меня ведь появились немалые деньги, а значит, я могу начать новую жизнь. Ещё не поздно.

Нет! Я должен убить Василия! Что дороже: сын или я? Конечно же, сын!

Но сын-то мёртвый, а я живой. Да и Татьяна… Если я умру и оставлю Татьяну одну, то Юрий вряд ли обрадуется там, на небесах.

Нет! Я полгода мечтал убить Василия. Я клялся душою сына, значит, я должен. Отступать поздно. Остались считанные минуты.

Хотя деньги, новая жизнь…»

Наконец-то Василий вышел из телецентра. Судя по его виду, он был не в лучшем настроении. Он остановился у входа.

«У меня минуты две-три, не больше. Этого мне хватит…»

Николай Александрович прицелился. Руки дрожали, и он на секунду опустил винтовку.

Василий стоял и курил.

«Вот чёрт! Что же я так разнервничался? Это же так просто! Спокойнее, спокойнее…»

Николай Александрович сжал винтовку покрепче и прицелился.

«Нет, Татьяна права, хватит жить прошлым. Надо начинать новую жизнь…»

Василий всё так же курил.

«Бред! Я обещал, а значит, я убью его…»

Он вновь прицелился и собрал всю свою волю, всю свою злость в кулак и собрался нажать на курок. Но тут к Василию подошёл какой-то молодой человек и попросил у него закурить.

Николай Александрович выругался и, размяв пальцы, снова взялся за винтовку.

«Деньги, жизнь, всё! А с другой стороны – убийство и тюрьма…»

Молодой человек отошёл от Василия.

Николай Александрович снова прицелился. Палец лежал на спусковом крючке.

«Нет, стоп! Что я делаю? – он снял палец с курка. – Это же… Надо продолжать жить. Сильный не тот, кто справился с другим, а тот, кто справился с собой…»

Василий бросил недокуренную сигарету и направился к машине.

«Я должен… Всё, хватит! Татьяна права, я ничего и никому не должен. Юрий бы меня понял. С такими деньгами стоит жить. Татьяна, в конце концов, тоже не чужой человек…»

Николай Александрович в последний раз посмотрел на Василия и прошептал:

– Живи, сволочь, Бог тебе судья, а меня ждёт новая жизнь.

Николай Александрович положил винтовку на пол и облегчённо вздохнул.

Павел и Пётр, понуро опустив головы, вошли в кабинет Босса и скромно сели за стол.

Все молчали.

– Ну и что вы мне скажете? – наконец пробасил Босс. Голос его звучал совсем недружелюбно.

– Операция провалена полностью.

– Даже Николай Александрович…– перебил Павел Петра и взялся за голову.

– Больше ничего не хотите мне сказать?

Они молчали.

– Это всё? – уже настойчивее повторил Босс.

– А что ещё? – прошептал Павел. – Всё ясно, эксперимент не удался. Плоть всегда побеждает дух.

– Увольняйте нас, – добавил Пётр.

– Вас не уволить, вас прибить надо.

– Прибейте, – равнодушно сказал Павел и ещё ниже опустил голову.

Босс вздохнул.

– Столько сил, столько времени! И зачем мне это было надо? И вы тоже хороши…

– Мы не…

– Только не надо оправданий! Мол, кто ж знал, что всё так запущено… Думать надо было.

– Мы думали…

– Значит, плохо думали. Я вообще начинаю сомневаться, есть ли у вас ум, если вы ещё верите в людей.

– Мы уже не верим.

Босс не стал ничего больше говорить.

Опять затянулась пауза.

– Мы хотим подать в отставку.

Босс усмехнулся.

– И кого я поставлю на ваше место? Василия, Сергея? Всё, закончились люди! – он зло вздохнул. – Живите. Будете у меня раритетами.

Ни Пётр, ни Павел не знали, радоваться этому или огорчаться.

Они опять молчали.

– Знаете, что я скажу? – Босс сделал паузу. – Надоело мне мучиться с этими… Всё, я забываю и о Земле, и о людях, эксперимент закрыт. Люди для меня больше не существуют. У животных нету бога, значит, я им больше не нужен.

Они были согласны.

– Всё, все свободны.

Василий приехал домой и, не раздеваясь, завалился на диван. Так плохо ему ещё никогда не было.

«Что я делаю? Во что я превратился? Жалкое подобие настоящего Василия. Где он? Что с ним случилось? Он умер, или его убили? Скорее всего, его долго пытали, и он не выдержал, он умер от нестерпимой боли бесполезности. А он должен был выдержать! Должен!

Зачем я был нужен? Что я сделал, и что я мог сделать? Всё это уже неважно, я всё продал. Я продал бесценную вещь за кучку бумажек. Да чем я лучше остальных людей? Нет, я не лучше, я хуже, меня надо казнить только за то, что я жив.

Почему я перестал верить в себя? Потому не хотел себе верить, или потому что все вокруг кричали, что я никто и ничто, и я поверил им? Я поверил толпе. Как же она всё-таки многолика и неуязвима. Толпа умрёт с предпоследним человеком. Как же я завидую тому последнему; тому, кто умрёт позже всех…

А я… А что я? Я стал вторым «Сергеем», да и тот же Иван когда-нибудь станет «Сергеем», а иначе нельзя; или так, или смерть.

Смерть… Хотя какой смысл? Ну, допустим, повешусь я, а что это изменит? Нет, это не выход, да и мать жалко, столько лет со мной, дураком, маялась.

Я стал шарлатаном. Я прошёл путь от Бога до Дьявола. Жаль, что обратной дороги нет. Упасть легко, взлететь потом трудно… Мой билет просрочен.

Я так и сдохну мошенником, о котором в народе будут рассказывать небылицы. И никто не вспомнит, как я мёрз, как голодал, как унижался и как стремился. А стремился к чему? Стремился к человеку, а как подошёл поближе, увидел обезьяну; маленькую агрессивную обезьянку, которую ничем не проймёшь.

А кто виноват? Я или они? Не знаю…

Что мне теперь делать? Не знаю…

Ничего уже не исправишь, я умер, меня убили. Я умер самой страшной смертью – похоронил себя заживо.

Что дальше? Примитивная и глупая жизнь, но в тоже время такая понятная и приятная.

Надо жить, что ещё остаётся?

Всё, что хотел сказать – сказал. Жаль, что не услышал собственных слов.

Да, надо жить.

Жить.

Надо существовать».

9.09.02 – 20.11.02

Счастливая осень

«Отказываешься от великой жизни, если отказываешься от войны»

Фридрих Ницше, «По ту сторону добра и зла».

Глава 1

Игорь Сергеевич Кузнецов– так его звали. Было ему чуть больше тридцати, роста он был среднего, хорошо сложен, лицо жёсткое, серьёзное, высокий лоб… В принципе, обычный человек, без особых знаков отличия.

Жил он один в небольшой квартире на окраине Москвы. Родственников у него не было, так как воспитывался он в детском доме. И может быть оттого, что всё его детство прошло под неусыпным контролем «надзирателей», как он их сам называл, он ненавидел власть во всех её разнородных проявлениях. Он любил свободу и только свободу, она для него была всем, и ей он посвятил всю свою жизнь.

Игорь Сергеевич был писателем, совсем неизвестным, скучным и одиноким. Абсолютное большинство его книг было посвящено теме свободы и борьбы за неё. Свобода, и только свобода.

«Весёленький» осенний вечерок. На улице во дворе играли дети, они качались на скрипучих качелях и радостно смеялись.

Игорь Сергеевич сидел за своим старым дубовым столом и обдумывал концовку нового романа. Завтра он собирался отнести его издателю.

Роман получился вроде бы и ничего, по меркам Игоря Сергеевича, но он, тем не менее, боялся отзывов критики, так как эта самая критика не жаловала его и забраковывала почти все книги Игоря Сергеевича, обзывая их утопиями или просто бредом. А в последнее время эти отзывы не переставали ухудшаться, а это жестоко било по и так неизбалованному самолюбию. Впрочем, Игорь Сергеевич и сам понимал, что пишет он всё хуже и хуже, хотя ему и было неприятно сознаваться в этом. Вся его энергия медленно, но уверенно иссякла ещё к тридцати годам, а последние вещи были и вовсе никуда.

Так вот, Игорь Сергеевич сидел за столом. Он иногда поглядывал в окно и грыз ручку – верный признак напряжённого мыслительного процесса.

«Так, так, так, – думал он, – вроде бы, неплохо получилось, последняя глава осталась. Уф, – Игорь Сергеевич облегчённо вздохнул. – Вон сколько получилось… дерьма. Н-да, что, интересно, теперь скажут мне эти долбанные критики? – он почесал затылок. – Все мои работы запороли, сволочи, а хотя бы один из них, вообще, хоть что-нибудь написал? Как можно судить о том, как кто-то там пишет, если сам даже ни одной идеи не придумал? Особенно бесит этот, как его?.. А, Анатолий Андреевич Лапин, он мало того, что забраковывает всё, что я пишу, он ещё и пытается сам рассуждать о свободе, а что, он знает её лучше меня? Пишет всякую чушь о том, что вот мол, этот Игорь Сергеевич мелко копает, не понимает сути вещей. Пишет, что скоро она наступит и тогда будет замечательно, а сам, скотина, заявляет, что СССР середины двадцатого века была тоталитарной страной (ну это я согласен), а США, в это же время была страной свободной! Ну, и кто он после этого? Это значит, что он либо идиот, раз верит всякому бреду, либо он вообще не понимает, что такое свобода; а ещё со мной спорит! Кретин. Уж не знаю, что хуже: быть идиотом, или не знать историю, – Игорь Сергеевич развалился в кресле и бросил ручку на стол.– Несчастная Свобода, сколько же над тобой издевались! Чем только тебя не представляли; даже всеобъемлющий тоталитаризм выдавали за тебя. Но я верю, когда-нибудь, человек станет по настоящему свободным. Обязательно станет! Вот тогда наступит настоящий коммунизм, а не та бредовая пародия, что была у нас семьдесят с лишним лет. Когда-нибудь не будет никаких стесняющих устоев и правил общества, никакой власти, все равны и вольны делать всё, что захотят…»

Ход его мыслей прервал телефонный звонок. Игорь Сергеевич протянул руку и взял трубку.

– Алло,– сказал он.

– Добрый вечер, Игорь Сергеевич, извините за беспокойство, это Евгений Алексеевич.

– А-а, здравствуйте.

– Как жизнь?

– Как обычно.

– Это хорошо или плохо?

– Не знаю,– усмехнулся Игорь Сергеевич.

– А у меня к вам просьба.

– Ну, говорите.

– Вы не могли бы двадцать шестого числа прочитать лекцию о свободе и правах человека в современном обществе?

– А что такое?

– Правовед опять заболел.

– А-а.

– Ну, так что?

– Пожалуй,– Игорь Сергеевич задумался,– смог бы.

– Очень хорошо, вы умеете говорить, и студенты, будущее нашей страны, должны усвоить главенствующую роль свободы и независимости в отношении государства и человека.

– Конечно. Я обязательно приду.

– Да, приходите, буду очень рад.

– Непременно.

– Ваши лекции идут на ура.

– Да я и читал-то их всего три раза.

– Но всё равно.

– Не преувеличивайте. Обычно большая часть аудитории спит.

– Ну-ну, зачем же вы так? Вы же читаете очень важные темы.

– Эти темы сейчас никого не интересуют. Да и анархия с тоталитаризмом тоже: нет бардака, ни за что не сажают, вот и отлично; идеальное соотношение, идеальное общество.

– Вот и объясните, что это совсем не так.

– Угу.

Небольшая пауза.

– Кстати, Игорь Сергеевич, вы закончили свою новую книгу?

– Не книгу, так…, рассказик.

– Не прибедняйтесь, я знаю, как долго вы писали. Ну, так что?

– Дописываю.

– Поздравляю.

«С чем, с этим?..»

– Спасибо.

– И про что же этот «рассказик»?

– Скоро сами прочтёте.

– Хорошо бы, а то таких книг сейчас не найдёшь.

– Да, сейчас мозги никому не нужны,– Игорь Сергеевич грустно вздохнул.

– Не говорите, вон у меня один студент на днях заявил, что вот мол, философия – это всё чушь, так как никаких реальных благ она не приносит.

– Да уж.

– Ужас, что с миром делается.

– Да-а.

– А вот…

Хоть Евгений Алексеевич и был одним из лучших друзей Игоря Сергеевича, но надо было писать, а потому этот разговор уже начинал ему надоедать.

– Ну что же, я обязательно приду. Двадцать шестого, говорите?

– Да.

– Замечательно. А сейчас мне надо заканчивать роман, извините меня.

– Ах да, это вы меня извините, совсем заговорился, не хотел отрывать вас от работы.

– Угу.

– Извиняюсь, извиняюсь. Да, заговорился я совсем, – повторил он ещё раз.

– До свидания.

– Да, да, до свидания. Обязательно приходите, я на вас рассчитываю.

– Приду.

– Доброй вам ночи.

– И вам того же.

Игорь Сергеевич положил трубку.

«Хоть будет с кем поговорить»– подумал Евгений Алексеевич.

«Единственный человек, который меня понимает»– подумал Игорь Сергеевич и снова приступил к работе.

В дверь постучали.

– Войдите,– сказал Лев Абрамович и облокотился на стол.

Игорь Сергеевич вошёл в кабинет.

– Здравствуйте, Лев Абрамович.

– Здравствуйте, здравствуйте,– как обычно приветливо протянул он.

– Я принёс рукопись.

– Хорошо, положите её вот сюда, пожалуйста,– он указал пальцем на то место, куда надо было положить бумаги.

Рукопись легла на стол.

– Присаживайтесь, Игорь Сергеевич.

Игорь Сергеевич сел.

– Как жизнь?

– Сносно.

– Чай, кофе?

– Нет, спасибо.

– Хорошо.

– Когда выйдет моя книга?

– Ой, не знаю, дел невпроворот, весь в делах, даже прочитать некогда.

– Понимаю, понимаю.

– Но вы не беспокойтесь, издам как можно быстрее.

– Надеюсь,– Игорь Сергеевич почесал нос.– А сколько я за неё получу?

– Извините, конечно, но придётся мне снизить вам плату.

– Да?– Игорь Сергеевич был расстроен.

– Сейчас такие книги мало кто покупает, сами понимаете.

Игорь Сергеевич кивнул.

– Но это не моя проблема, а проблема читателей.

«Я хоть сам в это верю?..»

– А никто и не говорит, что это вы виноваты.

– Просто у меня сейчас творческий кризис.

– Ничего страшного, с каждым бывает.

Игорь Сергеевич слегка замялся.

– Ну, так сколько?

Лев Абрамович задумался.

– Давайте я вам лучше сегодня позвоню, ну, или, в крайнем случае, завтра.

– Ясно.

– Ну что ж…

– Я могу идти?

– Да-да, конечно идите, не буду вас задерживать. До встречи.

– Ага, до встречи.

Игорь Сергеевич улыбнулся на прощание и тихонько прикрыл за собою дверь.

Он выскочил на улицу.

Погода была отвратительная. Шёл мелкий, противный дождь, и по небу плыли хмурые чёрные тучи, ни одного белого облачка.

Настроение сразу испортилось, и в голову начинали лезть всякие грустные мысли.

«Господи! О какой свободе я могу говорить? Да, я принципиально не имею никаких отношений с государством, я терпеть не могу военных и ненавижу войну, я пишу… Но я полностью завишу от Льва Абрамовича. Это ещё хорошо, что он нормальный человек, другой бы давно уже послал куда подальше. Да, я хотел бы сделать людей свободными, но как бы я не хотел, даже я не могу стать по-настоящему свободным, никто не может. Нельзя освободиться от общества, заложенного в нас, нельзя освободиться от самого себя.

Я полностью завишу от других людей, все зависят друг от друга и государство, или какая бы то ни была другая система, здесь ни при чем. Мы все друг у друга в плену, мы рабы друг друга. Даже если на земле перестанут существовать все государства, все системы, и даже если на Земле останутся всего два человека, они всё равно не будут по-настоящему свободными, они будут зависимы, а значит, хоть как-то, но один будет влиять на другого, потому что человек не может быть полностью равнодушным, он не может не считаться с мнением других.

Что же получается? Выходит, свобода– это только для одного? Свободен может быть только одиночка? Нет, не стоит преувеличивать. Да, другие люди влияют на принятие решений, но выбираешь-то ты сам, значит, ты свободен. Если можешь сделать всё, что захочешь, то вот она– свобода. Вот и нужно стремиться к тому, что бы каждый мог сделать всё, что захочет…

А если я захочу по каким бы то ни было причинам убить человека, сто человек?.. Если я свободен, то я это вполне могу сделать, и мне ничего за это не будет. А какие-нибудь их родственники захотят отомстить и убьют меня, ведь на это они тоже имеют полное право, а мои родственники или там друзья тоже захотят отомстить, и так до бесконечности. Всё, достаточно одного человека… Но зато, хоть все ненавидят и убивают друг друга, все свободны.

Ужас. Вот это я пришёл к выводу! Свободное общество – идеальное общество, это ясно, но если реально взглянуть на жизнь, то получается, что идеальное общество – воюющее общество. Отсюда вывод: «Война – идеальное состояние общества»…

Но ведь на войне человек не может быть свободным! Чтобы выжить, человек должен быть сильнее, чтобы быть сильнее других, надо с кем-то объединяться: чем больше народу, тем больше шансов. Но у кучки людей, имеющих общую цель, обязательно должен быть предводитель, иначе ни к какой цели этот сброд не придёт: сколько людей, столько и мнений. И получается, что чтобы выжить, надо поставить себя в подчинение, надо лишить себя свободы!

Нет… Хотя может быть всё правильно?.. Нет! Бред, чистой воды бред. Это же надо: идеальное общество – свободное общество, свободное общество – воюющее общество, воюющее общество – тоталитарное общество, следовательно: идеальное общество – тоталитарное общество. И если мы действительно стремимся к идеалу, то наша цель – тоталитаризм…

Чушь.

Даже думать об этом не хочу. И вообще, рано сейчас думать об идеальном обществе, нам до него ещё идти и идти. Надо решать насущные проблемы: уменьшить влияние государства, сделать людей менее зависимыми друг от друга…

Хотя, если цель– абсурд, то значит, и все действия, ведущие к ней, тоже абсурдны…

Всё, не хочу об этом думать, что-то одна дурь в голову лезет.