скачать книгу бесплатно
– Пока это неизвестно, – сказал Костя. – Но тут могут оправдаться любые, даже самые невероятные предположения. Лично я, когда увидел его впервые, подумал, что он пришел из какой-нибудь тайной организации – у него вид как у агента. Недаром иногда темные очки носит. А еще этот коричневый плащ…
– Да все ясно. Он шпион! – заявил Саня.
Костя хотел было поспорить с Саней, но тут раздался звонок, и мы пошли на психологию.
В целом, мысли о Бандзарте отражали наше мнение о многих учителях. Нет, конечно, мы совсем не считали их шпионами, но некоторые нехорошие подозрения относительно них временами проскальзывали в наших дискуссиях – уж слишком часто нашему классу «ставили подножку». Чего стоит хотя бы прошлогодний инцидент на алгебре! Помнится, писали мы тогда всей параллелью районный срезовый тест, который включал в себя десять заданий части A, пять заданий части B и три задания части C. Надо сказать, что написали мы его тогда плохо, ниже среднего уровня, однако «А» класс получил достаточно неплохие отметки, в отличие от нас. Разумеется, после разглашения этой новости наш класс захлестнула волна всеобщего удивления и непонимания – мол, неужто наши параллельные классы – параллельные линии – настолько взаимно удалены друг от друга в математике? И почему? Интересно, что объяснением этой странности заинтересовался даже сам Долганов (видно, все-таки припугнул его кто-то из высших лиц), а уж как были заинтересованы мы… По правде говоря, дело шло даже к скандалу!
И тогда все выяснилось. Благодаря разговорам с Павлом Дубровиным мы узнали, что, конечно, подавляющее большинство людей из 11а получили явно завышенные отметки. А постаралась тут их классная – Никанорова Софья Генриховна – разумеется, учитель математики. Думаю, Читатель и сам догадывается, что наш класс она не слишком любила, зато за свой всегда стояла горой. История школы знает примеры, когда даже самый пустячный скандал – скандальчик какой-нибудь, – касавшийся 11а, мгновенно пробуждал в Никаноровой чувство гнева и затем так же мгновенно подавлялся ею таким способом, что уже через два дня никто и не вспоминал о том, что что-то там когда-то в этом 11а было не так.
Похожая ситуация получилась и тогда, с математикой. Каким-то образом тема фальсификаций вышла за пределы нашей параллели и даже дошла до директрисы – но уже через день дело замяли и закрыли, а оценки менять не стали. Так и решили: «Что стоит – на то и написали!» Больше об этом тесте никто и никогда не говорил.
Все это, конечно, огорчало. Неизвестно, когда именно и у кого возникла идея заговора против нас, – возможно, это случилось так давно, что мы тогда учились еще в пятом—шестом классе. Впрочем, оно и неважно. Когда-то же она возникла. А теперь уже ничего не поделаешь!.. Правда, кажется иногда, что все это сплошной бред, чушь на постном масле, и надо бы вообще отправить эти нехорошие мысли куда-нибудь подальше, ибо уже столько времени прошло, но… Практически весь наш класс верит, что особая неприязнь к нам до сих пор существует. И, увы, вторая неделя этого учебного года вынудила нас только ожелезить эти мысли.
Все началось с геометрии, проходившей пятым уроком в среду, 10 сентября. Никанорова ни с того ни с сего решила устроить нам контрольную работу, о которой прежде, разумеется, не было сказано ни слова, причем задания туда впихнула самые разные – и по теореме о трех перпендикулярах, и по параллелепипеду, и по кубу, и по призме, и по векторам… В общем, все было направлено на повторение материала прошлого года. Нет, мы не совсем тупые, мы что-то понимаем в геометрии, но зачем же так внезапно? Понятно, что класс был в шоке. Даже Дима, обычно пребывающий в полуинертном состоянии, на этот раз, сидя за партой, весь задергался и стал что-то искать в своем портфеле. Что он там искал? – не знаю. Я сидел с Мишей, а перед нами, за третьей партой, зафиксировались в застывшем положении Владимир и Федор.
Начало работы дивидендов не принесло. Мы с Мишей принялись было за первую задачу из четырех, но затем достаточно быстро поняли, что наших знаний о стереометрии на данный момент недостаточно для ее решения. С трудом докричавшись до Кости (Никанорова как назло отсадила его от нас подальше), мы все-таки поняли, где в ней собака зарыта, и обрадовались – варианты наши мало чем отличались, и мы оба с легкостью записали на листке решение. А вот дальше случился ступор, продолжавшийся чуть ли не до конца урока, ибо мы осознали, насколько вообще сейчас далеки от геометрии. К сожалению.
Как ни пытались мы с Мишей вспомнить теорему о трех перпендикулярах, да так и не смогли. А она – и, к несчастью, только она – могла открыть нам путь к решению остальных задач. В четвертой мы смогли найти сторону призмы, пользуясь замечательным свойством параллелепипеда, однако на этом наши геометрические свершения и закончились. Мы все-таки кое-как решили вторую задачу, забив на теорему о трех перпендикулярах, чтобы хоть не получить «2». Но это мало нас сейчас утешало, ибо не было совершенно никаких гарантий, что наш своеобразный подход вообще справедлив в мире геометрии.
Когда геометрический кошмар закончился, мы вышли в рекреацию и долго переваривали случившееся. Саня, как выяснилось, вообще ничего не решил; Леша нарисовал Никаноровой несколько многогранников; и только Костя решил-таки три задачи – на четвертую у него просто не хватило времени.
Арман еще долго ходил вокруг кабинета, Дима сел на скамейку и просидел на ней до конца перемены, Владимир с Федором пошли курить.
Ужасно, что все это было только начало.
В четверг, на английском, нас – вторую группу – заставили составить диалог. Вначале я был относительно спокоен, так как сидел с Костей. У нас были сделаны необходимые заготовки, и в целом наш диалог получился достаточно объемным и – что важно! – лексически грамотным. Оставалось только донести до нашей англичанки – Гареевой Анны Анатольевны – его смысл. И все. Но… Мы в очередной раз убедились, как же все сложно в этой жизни.
Наше выступление по счету значилось третьим. До этого отмучиться должны были Маша с Катей да Арман с Саней. Казалось, все обойдется без эксцессов. Все были готовы. Даже Арман, как я заранее узнал, полностью выучил свои реплики. Однако началось:
– Вот скажи, Маша, – пошли придирки Гареевой, – ты всегда во время произнесения слов выделяешь букву «h» [eit?] – «ха»?
– Д-да нет… – замялась Маша.
– Тогда почему в слове «prohibition» ты выделила букву «h» как «ха»? Что за фантастическая неграмотность? Кто тебя так учил?
– Да я… я всегда так произносила… – призналась Маша.
– Ты же говорила, что не всегда! А? Почему ты мне врешь?
– Да я не врала, я просто не так поняла… – начала Маша.
– Вот за «просто», – перебила ее Гареева, – и получи «3»! И радуйся, что не «2»! Аналогично у Кати.
– А мне за что? – возмутилась Катя.
– За дикцию, – отрезала Гареева. – Тоже некоторые звуки хромают.
– Но позвольте! – вступился за девушек Костя. – Ведь это нечестно. Сначала вы просите лишь рассказать диалог, обращая внимание только на его идейный смысл, а потом вдруг начинаете разбирать фонетику. Это же непоследовательно! Вы требуете одно, а оцениваете другое.
– А это кто у нас? Борец за справедливость? – хитро спросила Гареева. – А ну, к доске!
И мы с Костей медленно поднялись со стульев и вышли. Начали рассказывать диалог. Во время этого я пытался ни на что не отвлекаться, чтобы не забыть трудные английские слова. Однако я не мог не почувствовать на себе неприятный взгляд Гареевой, которая, казалось, сейчас вот-вот встанет и начнет орать на меня. Отвлекшись-таки, я, увы, забыл свою реплику, и это, как и следовало ожидать, если в эти неприятные секунды еще можно было чего-то ожидать, – это был фатальный момент. Да, Костя быстро подсказал мне нужную фразу, но… Случившейся заминки Гареевой вполне хватило, чтобы позже влепить мне «3» – видимо, ей еще и произношение мое не понравилось. Хорошо еще, что Костя справился и получил «5». Ну а я всю оставшуюся часть урока пребывал в подавленном состоянии и думал: «Ничего, ты еще пожалеешь об этом, мерзкая англичанка. Пройдет время – и посмотрим, кто из нас будет в загоне».
Конечно, я никак не ожидал, что эти, по большому счету, безнадежные мысли в ближайшее время будут биться во мне еще более учащенно. Но это был явно не самый фартовый день для Компании.
После нас с Костей выступали Саня и Арман. Не знаю даже, как тут выразиться, но с ними произошла настоящая катастрофа. Все выслушав, Гареева стала на них просто орать. То есть, по сути, произошло то, чего я сам опасался, стоя у доски несколько минут назад. Правда, тогда я и представить себе не мог, до каких истинных пределов может дойти злость Гареевой. А они – эти пределы – вряд ли могут требовать точного описания. Просто представьте себе типичного экстраверта, оказавшегося в состоянии аффекта, – думаю, этого вполне достаточно. В общем, опуская некоторые, особо жесткие, моменты, про тогдашние действия Гареевой можно сказать так: сперва она раскритиковала весь диалог Сани и Армана от начала до конца (хотя мне он показался весьма добротным), затем порвала листок, на котором были написаны соответствующие реплики, попутно при этом заявив, что нашим собеседникам неплохо было бы перейти на занятия немецким, а после зафиксировала в журнале неутешительный результат: «2» и «2». Так печально завершился этот урок английского языка.
А в пятницу мы опять потерпели неудачу на литературе. Снова Федорова устроила капитальную проверку домашнего задания, снова выяснилось, что мы ничего не знаем, снова на ячейки в журнале посыпался град самых разных оценок… Было все как всегда, да только еще хуже, ибо, учитывая произошедшие на неделе неприятности на геометрии и английском, терпеть этот вечный лепет Федоровой на тему, какие мы тупые, в данный день было почти невозможно. Не забывая о Гареевой, Никаноровой и Бандзарте, хотелось убить и Федорову тоже.
Но как же здорово, что в эти пятничные сутки не было химии. Очевидно, кто-то все же сжалился над нами.
Бандзарт же обещал явиться только в субботу. Но, даже не говоря сейчас о нем, бесспорным представлялся следующий вывод:
– Заговор налицо!
Озвучил его Саня, когда мы с ним, все в ту же пятницу, шли домой.
– По мне, пора уже что-то делать. Это явно перебор, – заявил он.
– А что тут сделаешь? Мы – «никто»! Мы – беспомощные, которые никому не нужны и которых бесполезно учить.
– Да бред все это! Надо что-то предпринять!..
– Я знаю, Саня, знаю! Конечно, надо! Ты прав! – прокричал я, даже остановившись и подергав его за плечи. – Но что нам остается? Что мы можем сделать? Убить их?! Замочить? … Может, нахамить?..
– Ну, конечно! – разгорячился Саня. – Последнее не так плохо.
– О нет, дружище, это слишком радикально. Наверно… Хотя не знаю, – сказал я.
– Да понятно это. Но надо… надо посоветоваться с Костей – он наверняка чего-нибудь придумает!
– Надеюсь. Если кто-то что-то и может придумать в данной ситуации, то только Костя.
– Да! Я в него верю! – твердо произнес Саня.
– Да, я тоже.
Тут Саня неожиданно спотыкнулся.
– Ты чего это? – спросил я.
– Да блин, случайно, – ответил Саня, тут же найдя причину, – камень, блин! Чтоб он на хрен убрался отсюда! – и Саня пнул со всей дури камень. Ноге Топорова, небось, пришлось испытать не самые приятные чувства…
Постепенно мы дошли до Будапештской, и здесь наши пути разошлись.
На следующий день, так получилось, я пришел на алгебру первым. Сел на скамейку, открыл учебник, стал читать про график функции y=sin x. И тут я внезапно услышал позади себя чьи-то глухие шаги. Появилась тень. Раздался выкрик:
– Лавров!
Я обернулся и увидел перед собой темную фигуру Бандзарта.
Глава 7. Купчинский Болт
Он был одет в черную молодежную кожаную куртку, которая великолепно контрастировала с его привычным испепеляющим взглядом; на голове, на сей раз, красовалась шапка желто-синего цвета, словно шведская.
Бандзарт спросил меня:
– Я надеюсь, ты помнишь, что у вас сегодня две химии?
– Да, разумеется, – ответил я.
– Ты хорошо это помнишь? – спросил он меня еще раз.
– Да, конечно.
– Тогда передай это всему классу!
– Наш класс и так знает, что сегодня две химии.
– Вот и прекрасно. Жду вас сегодня на своих уроках, – сказал он и добавил: – Непременно!
Через несколько секунд Бандзарт удалился, не проронив более ни слова.
А мне снова пришлось мучить себя философско-аналитическими вопросами, ибо произошедшее не могло не вызвать у меня удивления. Во-первых, Бандзарт, как правило, приходил в школу достаточно поздно: аккурат перед вторым звонком. Однако сегодня я его увидел в 8:40. Во-вторых, мне было непонятно, отчего он стал спрашивать меня о химии, и причем так настойчиво!.. Да еще потребовал всем передать… «Неужто нас опять на химии ждет сюрприз? В виде порции очередных аренов? Мда, так себе это… – подумал я. – Но почему тогда он ни слова не сказал о задании?.. Совсем ничего не ясно».
И все же, несмотря на поток мыслей, я продолжил читать алгебру.
Пришла Никанорова. Она увидела, что я увлеченно читаю учебник, и, кажется, даже улыбнулась. Затем пришли Костя и Арман, и я, разумеется, сразу рассказал им про свою внезапную утреннюю встречу с Бандзартом.
– В общем, чего он хотел и на хрена спрашивал – неизвестно.
– Ясно, – сказал Костя. – Что-то опять задумал.
– Как и всегда, – заметил Арман. – Сегодня опять даст нам тест на повторение пройденного. Чтоб мы вконец завалились.
Арман знал, что говорил, – после болезни Бандзарта в прошлом году именно так и было. И все же я ему возразил:
– Вряд ли. После задания…
– Ладно, подождем до пятого урока, – сказал Костя. – Дело становится интересным, и поведение Бандзарта не может остаться без нашего внимания.
Здесь я замечу, что именно с этой фразы все то, что касается Бандзарта, мы часто стали называть «делом».
Итак, пока решили про него не говорить. Все, кому я уже успел рассказать про его чересчур раннее явление, и без того понимали, что сегодняшний урок химии очень важен.
Когда же пришли Саня, Миша и Леша, мы решили обсудить, куда пойдем на предстоящих выходных. Основных вариантов было несколько: тир, боулинг, бильярд, футбол. Остановились на бильярде.
– Ну и отлично, – обрадовался Арман. – Я уже давно кий в руках не держал.
Прозвенел звонок, и мы пошли на алгебру.
Здесь я не могу не отметить, что на сей раз она прошла для меня невероятно удачно. Я был вызван к доске, и Никанорова повелела мне решить три тригонометрических неравенства, используя графики. Задача эта оказалась для меня крайне легкой – я достаточно быстро выполнил необходимые преобразования и начертил вдоль координатной прямой соответствующие кривые, параллельно отметив решения. Никанорова, бесспорно, была в шоке от моего allegro[9 - Бодро, весело (ит.).], но теперь, после мимолетной проверки всего написанного, ей уже ничего не оставалось, кроме как поставить «5». Так я испытал столь редкое и ценное небольшое математическое счастье.
Но нет худа без добра, равно как и добра без худа – за геометрию мне пришлось огорчиться. Оказалось, что мы с Мишей применили неверный подход ко второй задаче (увы, этого следовало ожидать), и из-за этого вышла ошибка. Точнее, все наше решение было одной большой ошибкой, однако… это уже не так важно – в журнале значился наш результат: «2» у меня и «2» у Миши. Вообще, в сумме, аж 16 человек написали на «2», и в их числе были и Саня с Лешей. «3» получили Арман, Женя, Дима, Даша и Карина. «4» получили только два человека: Костя и Сергей (он списал две задачи у Карины, а еще одну, видимо, умудрился решить сам). Интересно, что Сергей пытался еще что-то скатать у Даши, но только до тех пор, пока та со злости не послала его куда подальше. Не исключено, что Сергей даже обиделся.
Но закончим говорить о математике и перейдем лучше к химии. Обществознание и физ-ра пролетели для нас практически незаметно – наступил момент X.
На перемене мы еще активно разговаривали в форме полилога. Впрочем, как обычно, это были отрывочные фразы, восклицания, небольшие саркастические замечания и мат. Вдруг незаметно из всего этого хаоса слов получился вполне даже неплохой диспут, и он мог бы продолжаться весьма долго, если бы не раздался звонок.
Итак, мы зашли. Зашли – и сразу увидели на доске формулу CH
. А уже через несколько секунд, после того как мы сели, Бандзарт обратился ко мне:
– Лавров, что это за формула?
Замечательно, что шока от такого внезапного обращения у меня не случилось – видимо, чего-то подобного я ожидал. Оттого, наверно, и ответ у меня вышел уверенным:
– Это формула метана, – сказал я.
– Прекрасно! – неожиданно воскликнул Бандзарт. – Я рад, что вы хорошо знакомы с веществом, без которого совершенно невозможно представить себе органическую химию, – он осмотрел весь класс и начал отмечать в журнале отсутствующих. В классе, по-моему, не было одного—двух человек. Затем Бандзарт взял мел и нарисовал пять бензольных колец. Вызвал Саню. Тот медленно встал и нехотя вышел к доске – очевидно, он уже знал, что попал под какое-то любимое задание Бандзарта – задание для нас новое, но настолько бандзартовское, что я не смог не посвятить ему несколько строк данной книги.
– Почему вы такой грустный, Топоров? Боитесь, что ли? – спросил он.
– Есть немного, – заметил Саня.
– Ну так улыбнитесь. И немедленно! Разве вы не замечали раньше, что улыбка может запросто оттеснить собой чувство страха? Или такие мысли возможны только на моих уроках?
Саня промолчал.
– Ладно, Топоров, долой посторонние мысли! Лучше скажите мне: что вы видите на доске?
– Пять бензольных колец, – со вздохом ответил Саня.
– Великолепно! Вы уже догадываетесь, что вам нужно сделать?
Саня подумал две секунды и сказал:
– Нет.
– Предсказуемо, – заметил Бандзарт. – Итак, вы видите на доске пять рисунков – пять бензольных колец. Ваша задача – дополнить каждый рисунок различными радикалами и группами так, чтобы получилось пять новых веществ. Но вот важное условие: каждое вещество, которое вы нам изобразите, должно представлять собой строго определенный класс органических соединений. Классы повторяться не должны. Поняли?
Саня слегка кивнул.
– Тогда приступайте, – сказал Бандзарт. – У вас пять минут.
«Вот попал…» – подумал я, пытаясь представить себя на месте Сани. Но даже мысленно это была не самая приятная перестановка, ибо, окажись я там, у зеленой плоскости, то вряд ли бы написал хоть что-то, кроме толуола. Да еще за пять минут…
Эх, бедный Саня! Пять минут прошло, а на доске за это время появилось лишь одно вещество – тот самый толуол. На большее Саня сегодня оказался не способен…
