Путешествие в 16-ю республику. Авантюрно-приключенческий роман

– Но, где же взять? – с тоской в голосе протянула она.

– А зачем тебе плоскогубцы? – поинтересовался Главный.

– Надо!

– У любого водилы можно спросить, если так уж тебе надо! – поделился информацией мой друг. Лицо Кэт просияло.

– Ой, мальчики, спасибо! Как я раньше не додумалась?! – Она бросилась из комнаты.

– Головой думать надо! – с сарказмом напутствовал я ее.

Не успела за Самолюбивой закрыться дверь, как появилась Нинуля. Правда, в отличие от своей подруги, она плоскогубцами не интересовалась.

– Тебя Алеша ищет, – обратилась Нина ко мне.

– Не видишь, мы кушаем?

– Он сказал срочно!

– Ё-мое! Какая срочность в турпоездке? – я посмотрел на Серегу.

Тот пожал плечами:

– Может, плоскогубцы нужны?

Нинуля нерешительно переминалась с ноги на ногу.

– Там корреспонденты из газеты пришли, интервью хотят взять.

– У кого? У меня? – вытаращил я глаза.

– Интервью – это серьезно, – заключил Главный. – Иди, подмойся.

– Вот видишь, что говорят знающие люди? – обратился я к Нинуле. – Надо привести себя в порядок. Выпить, закусить. А то прямо – срочно! Срочно только телеграмму можно послать. Иди, скажи, скоро буду.

– Но… – растерялась Никому Ненужная Женщина. В этот момент в нашу комнату влетел возбужденный руководитель группы. Горящие глаза и раскрасневшееся лицо придавали ему вид фана «Спартака» в момент взятия ворот соперника.

– К нам приехали корреспонденты! – выпалил он, остановившись посреди комнаты, и уставился на меня. «Почти по Гоголю» – подумал я. Теперь моя реплика: «Как корреспонденты!» – и падаю в обморок. Вместо этого я церемонно произнес:

– Выпить, не желаете ли?

Алеша перевел взгляд на журнальный столик и, оценив обстановку, бросил:

– Не до этого!

– Вы комсомолец, не правда ли? – он посмотрел с надеждой на меня.

– Надеюсь, меня за это не расстреляют? – я разыграл испуг.

– Так вы – комсомолец?

– В некоторой степени. Хотя по возрасту не соответствую.

– Причем здесь возраст? – групповод удивленно обвел присутствующих взглядом. – Главное, что вы были комсомольцем и в душе им остались! Никто не станет интересоваться вашим возрастом. Да и на вид вам больше двадцати трех не дашь.

– А я-то думаю, почему это от меня женщины отворачиваются? Малолеткой выгляжу, оказывается.

– Я бы тебе и двадцати не дал! – Главный оценивающе посмотрел на меня.

– А у нас в стране двадцать и не дают. Или пятнадцать или «вышка».

– Послушайте! – Алеша занервничал. – О чем вы говорите! Корреспонденты ждут! Они делают в местной молодежной газете репортаж о празднике Октября. А здесь русские туристы как раз! Им нужен портрет молодого комсомольца из СССР, так сказать, представителя Родины Октября! Никого, кроме вас, во всех трех группах, разместившихся в отеле, нет.

– А молодого коммуниста они не хотят? – я покосился на Серегу.

– Нет! Коммунистов у нас и так хватает.

– Может комсомолочку какую? Вон, хоть Мальвину.

– Какую Мальвину? – опешил Алёша.

– Ну, Олю… Или Катю, например.

– Катю? – руководитель скривился, как от зубной боли. – Нет! Им требуется мужчина.

Невезуха, подумал я. Так славно сидели, разговаривали, ожидали ужин с танцами. Нет – нате вам! Припёрлись какие-то корреспонденты. Подавай им интервью и мою морду для передовицы. А внизу еще подпишут: «Комсомолец-рисовод из СССР такой-то». И моим кривым носом залюбуется вся Болгария.

– Оденьтесь поприличнее и пойдемте, – начал распоряжаться Алеша. – Вас должны сфотографировать.

– У меня галстук не глажен. И комсомольского значка нет, отобрали.

– Ничего, у меня есть значок Ленина. Он издали похож на комсомольский. Сойдет!

– Может тогда на фоне Красного знамени? С которым вы на демонстрацию ходили.

Мое предложение поразило Алешу.

– Отлично! Отлично! – он начал потирать ладони. Серега веселился вовсю. Даже Нинуля заулыбалась, оценив перспективу намечающегося спектакля.

– Вы понимаете, как для нас это важно! – Руководитель стал нетерпеливо расхаживать по комнате. – Мало того, что вся группа вышла на демонстрацию, мы также сможет отчитаться о проделанной работе по комсомольской линии. Ваше фото и интервью поместят в болгарской газете. Там можно сказать о братских чувствах, о том, что строительство коммунизма нашими народами будет продолжаться и впредь, о комсомольской дружбе между болгарами и русскими, о наших партиях… И обязательно поблагодарить Тодора Живкова.

Эти непрекращающиеся наставления о дружбе, братских партиях и комсомольской работе, лицемерно прикрывающие желание поставить лишнюю галочку в отчете о пребывании в Болгарии, напомнили мне один случай студенческой поры.

Летом 1973 года, после первого курса Политеха, я работал на студенческой стройке в Белоглинском районе. Попасть в стройотряд в ту пору было делом непростым. Работа эта выгодная, денежная и новичков брали неохотно. Но мой двоюродный брат устроился мастером в отряд Армавирского машиностроительного техникума и по блату протащил меня рядовым бойцом. Работали от рассвета до заказа, без выходных. Строили жилые дома в небольшом поселке с хитрым названием Туркино. Комиссаром отряда армавирцы назначили преподавателя черчения по кличке «Юрпет», что в переводе с лексикона студенческой братии означало – Юрий Петрович. Возраст – лет тридцать пять, вполне зрелый для занимаемой революционной должности. Работа его состояла неизвестно в чем. Уходили бойцы на стройку рано, приходили поздно, и читка политинформации уставшим студентам оборачивалась сонным царством в Красном уголке местной вечерней школы, в которой базировался наш отряд.

Юрпет пытался следить за дисциплиной, но ребята так упахивались, что никто и не помышлял о гулянках и выпивке. Комиссара поставили наблюдать за порядком на кухне, но и там все кипело без его участия. Постепенно Юрпет затосковал от безделья и начал втихую попивать. А чтобы никто не унюхал, то употреблял «злодейку» утром, днем отсыпался по школьным каморкам, а вечером, добавив, ложился после всеобщего отбоя. От избытка свободного времени он себе и зазнобу присмотрел, симпатичную казачку, хата которой стояла на краю села рядом с гаражом сельхозтехники, прямо около наших строящихся объектов. Устроился хитро так. Придёт на объект, вроде проконтролировать порядок, а сам шуры-муры крутит. Казачка эта, Лиза, оказалась секретарем комсомольской организации совхоза, то есть комиссаршей. И все как бы по делу приходил к ней Юрпет, а кончилось безответной любовью. Втюрился наш политработник в Лизавету, как Пьеро в Мальвину, разве только песни не пел. Готов был ради большой любви отдаться ей по первому требованию.

Но оказалось Лиза – женщина замужняя. И хоть с мужем не очень жила и детей не завела, но поступиться своей женской и комсомольской честью на глазах всего совхоза желания не имела. Наш Ромео пуще прежнего запил от неразделенной любви. И как с утра вмажет, так по телефону звонит, в любви признается, замки обещает. Ну, замки не замки, а то, что обещал ей сарайчик новый соорудить на участке, повариха наша слышала. А слухами земля полниться. Но бойцов данный факт особо не волновал: мало ли у комиссаров заморочек от безделья случается. Но на совете отряда этот вопрос не затрагивали. Сегодня он – комиссар, а в сентябре – препод. И по черчению хоть «удава», но получить каждый хочет. Кому нужны конфликты в техникуме? И продолжалась эта канитель пол-лета.

Время катилось вперед, приближался сентябрь – конец работ. Объемы строительства выполнены и впечатляли. Пять новых двухквартирных домов стояли с иголочки на краю поселка, скотобойня, хозблок к свиноферме. И казалось бы, все хорошо. Но был в задании стройотряда пунктик, вписанный райкомовскими работниками, от выполнения которого ставилась оценка всему отряду и его руководителям в особенности. Это пункт о проделанной комсомольской работе среди местного населения. А поскольку времени на подобную галиматью у отряда не оставалось, то и в отчете зиял пробел. Вся надежда оставалась на комиссара. Чисто его вотчина. Но у русских как? За пьянкой и жену похоронить некогда! Правда, командира это не интересовало: обязан – сделай!

Теплым августовским вечером я заступил на ночное дежурство по объекту. Местных сторожей командир отряда выгнал, так как тащили они со стройки ночами, по чисто-советской привычке, все, что попадало под руку. Милиция в поселке отсутствовала, участковый располагался в соседнем селе, и застукать воришек – значило сторожить сторожей. Такой маразм!

В ту звездную ночь пришла моя очередь заступать в наряд. Я расположился на разметанном стогу неостывшей от летней жары соломы, откуда просматривалась большая часть стройплощадки. Освещением служили яркие звезды да отголосок прожектора на совхозном гараже. В девять тридцать дежурный по кухне и пара бойцов принесла ужин. Мы разожгли в безопасном месте костер. К августу уже все ребята втянулись в стройотрядовскую жизнь и не так уставали, как в первые недели. Поэтому посидеть и поговорить после отбоя у костра считалось маленьким праздником, узаконенным свободным часом ночного времени. В одиннадцать ночи в местном клубе закончились танцы, и подошли несколько поселковых ребят и девчонок. Конфликтов с местными у нас не было, неприязни тоже. Наоборот, они тянулись к нам. Им хотелось послушать новых людей, поболтать с городскими. Отдаленность Туркино от провинциальной цивилизации хоть и не столь велика, но тот, кто жил на селе знает, что выбраться в близлежащий город – это не за квасом за угол сходить. Так мы и сидели около тихо горящего костра, травили анекдоты, болтали о пустяках.

Дежурный по кухне подскочил:

– Комиссар!

Сопровождающие засуетились, стали собирать миски из-под еды.

Действительно, два силуэта появились из темноты. Один из них приблизился к костру.

– Ну что, бойцы, пора спать. – Это был мой брат Александр.

– Собирайтесь! Весь отряд уже на боковой. Да и местным хлопчикам пора невест по домам вести. – Он подошел ко мне и шепнул: – Отойдем, дело есть.

В темноте ночи маячила фигура комиссара, но мы двинулись в другую сторону.

– В общем, так… – Начал мой брат, пытаясь подыскать слова. – Тут такое дело… Юрию Петровичу надо отчитаться о проделанной комсомольской работе. А сам знаешь, кроме стройки ни о чем думать не приходилось.

Я усмехнулся и покосился на Юрпета. Тот отошел ближе к кустам сирени и почти растворился в черноте ночи.

– Рядом с гаражом, – продолжал Александр, – живет секретарь комсомола совхоза.

– Лиза?

– Да, Лиза. Вон ее дом. Пошли…

Он, не торопясь, направился к хате комиссарши, осторожно ступая меж бурьяна, поросшего за частоколом забора. Зайдя с тыльной стороны строения, мы проникли через незаметную калитку во двор, и, попетляв по утоптанной дорожке, подошли к деревянному сараю. Сняв со скобы незакрытый замок, Александр отворил дверь.

– Видишь, здесь три молочных фляги. – Он зажег спичку и осветил темноту помещения. – Надо заполнить их цементов и за ночь перетащить обратно.

Закрыв сарай, мы выбрались на сельскую пыльную дорогу. Александр раскурил сигаретку и посмотрел на меня.

– Брат, я тебя прошу, сделай!

– А тебе за это – что?

– Тут такое дело, понимаешь… В следующем году, может, снова в отряд попадем. Мы – краснодарцы, мы здесь пришлые. А так, если с отчетом у Юрия Петровича все в порядке будет, то он за нас словечко замолвит.

У меня стало зябко на душе. Мысли кружились в голове, но соединиться в одно целое не могли. Что-то беспокоило меня, но я по молодости лет не мог сообразить что. Александр стоял и молча курил.

– Хорошо…

– Спасибо, брат. – Мой двоюродный брат обнял меня за плечи. – Ты прости, что так… И не говори никому.

– Да ладно… – Он был мне, как родной, потому что родных-то у меня ни сестер, ни братьев.

Когда начальственные чины скрылись в темноте, я закурил и задумался. Комсомольская работа – это, конечно, неплохо. Но почему ночью? Такое нужное дело можно провернуть и днем без хлопот, и не напрягать меня таскать сорокалитровые бидоны с цементом через заднюю калитку. Да и цемента в каждую войдем килограмм по восемьдесят. Я вздрогнул. О, черт! Цемент только вечером завезли в открытый бункер, укрыли рубероидом, и он лежал ровным надуванным слоем. А двести килограмм взять – это не лопата. Ребята сразу заметят. И – что? Продал! Кому объясню потом, что не украл? Спасибо, если зубы целы останутся. А я же с ними два месяца жил, ел из одного котла, работал бок о бок. И я внезапно вспомнил о влюбленном Юрпете, об обещаниях построить Лизе сарайчик взамен деревянного. И этот ночной визит инкогнито. И нежелание попадаться на глаза бойцам у костра.

Ну, и влип же я! В самое дерьмо. И посоветоваться не с кем. Эх, брат, брат! Что ж ты меня подставляешь?

Но злость на Юрпета была сильней обиды на Александра. Сука! На чужом горбу в рай захотел въехать?! Я тебе сделаю поездочку, политработничек хренов! Я тебе помогу, сарайчик для крали построить!

Тяжело таскать набитые песком сорокалитровые фляги. На это у меня ушло часа полтора. Затем наскреб ведро цемента, присыпал сверху и накинул крышки. Дверь сарая запер незакрывающимся замком и завалился на солому. Спать не хотелось. Я смотрел на яркие летние звезды, на падающие песчинки-метеориты и думал, что где-то есть другие миры, но мне никогда не узнать какие они. О том, что скажу завтра, я не переживал. Решение принято, дело сделано. Угрызений совести не я испытывал. Пока они между собой разберутся, пока все обнаружится, отчет будет подписан.

Кто же знал, что в эту звездную ночь комиссарше тоже не спалось?

В семь утра передовое звено отряда прибыло на объект. Я сдал дежурство бригадиру и поплелся завтракать и отсыпаться. У мостика через пересохшую речушку меня поджидал Александр. Чуть поодаль в позе стороннего наблюдателя околачивался Юрпет, на удивление трезвый с утра.

– Сделал? – тихо спросил двоюродный.

– Все в порядке, – не глядя на него, ответил я.

– Спасибо, брат, выручил.

Да, уж, подумал я. Дурак, что сделал, но еще больше дурак, что согласился. Надо бы Петру, бригадиру, рассказать. Он парень авторитетный, после армии, заступится. А может и обойдется. Когда этой Лизе цемент понадобится? Может через месяц. А нас уже и след простыл.

В обед обстановка оставалась спокойной. Ребята поедали вкусный кубанский борщ и в меру балагурили за столом. Комиссар не показывался. Ко мне подошел командир.

– Отоспался? Поедешь на бойню. Здесь уже почти закончили, лишние люди не нужны. Я знаю, ты хотел пораньше из отряда уехать. Вот тебе аккорд на дембель! Будешь копать яму на бойне, два на два на два. Как выкопаешь – считай свободен!

Тревога случилась в три часа дня. На бойню влетел бортовой «ГАЗ». В кузове, держась руками за надстроенные борта, стоял Петр. Едва машина остановилась, он, не слезая на землю, заорал:

– Все, кто после армии, ко мне! Давай, живей!

Бойцы побросали работу и сгрудились перед машиной.

– Что случилось? Петя, куда едете? – посыпались вопросы.

– Потом, потом! – нетерпеливо отмахивался бригадир. – Андрей, собери мелкие опалубочные щиты, сколько найдешь! Закинь в машину. Давайте быстрее! Вопросы потом! Шланг возьмите!

Я почувствовал, что суета как-то связана с моим ночным заданием, но не понимал как. Зачем щиты, зачем шланг. И меня никто не трогает. Поразмыслив логически, я немного успокоился. Какой-то рабочий аврал. Мне-то что? У меня яма два на два на два, а земля сухая как бетон.

«ГАЗ» с полудюжиной бойцов умчался в село, поднимая клубы пыли. Ребята, немного посудачив, разошлись по рабочим местам. Я вогнал штыковую лопату поглубже в землю, опер на нее совковую, сел на железное ложе и закурил. Надо бы вечером с Петром переговорить. О чем думал ночью? Хрен там было время думать! Таскал фляги. Эти неподъемные фляги я перекатывал через дорогу до бурьяна, а там тащил волоком или кантовал, как получалось. Каждый раз, когда затаскивал флягу в сарай, я сплевывал, поднимал голову и смотрел в темные глазницы окон. Спишь, комиссарша? Будет тебе сарайчик, как же!

Но секретарь не спала. Муж два дня назад уехал в командировку на автозавод за новым автобусом, и ухаживания Юрпета стали более настойчивыми. Он уже не звонил по телефону. Приняв для храбрости стакан водочки и закусив казенными харчами, комиссар под разными предлогами околачивался в управлении совхоза. Собственно, предлог имелся один и тот же – комсомольская работа. Но разговоры с Лизой политработник вел о другом.

Лизавета всякими женскими уловками старалась отдалить интимное общение с Юрием Петровичем. Но мужское внимание льстило ей. И в глубине души она ждала своего армавирского рыцаря. Особое томление комиссарша испытывала ночами, сидя одна в опустевшем доме.

Обоюдное согласие между политработниками удалось достигнуть на второй день после отъезда мужа. В ту же ночь мне выпала честь осыпать комсомолку цементом в количестве имеющихся пустых фляг.

Комиссарша не спала. Стоя за занавеской, Лиза следила за моими манипуляциями. И как только рассвело, решила проверить свои догадки. Подлог оказался на лицо.

Юрпет, получив утром ложную информацию, двинулся в контору, но возлюбленной своей не обнаружил. Ждал до двенадцати. Тщетно! Тогда, залив двести грамм беленькой, после обеда, смелый и трепещущий, отправился навестить свою кралю до ейной хаты. Засветиться перед студентами он не боялся. На объекте оставалось человека три-четыре: прибивали обналичку и плинтуса. Напевая пропитым голосом: «вот эта улица, вот этот дом», Юрпед взошел на крыльцо и уверенно постучал в остеклённую дверь веранды.

– Лизанька, открывай!

Дверь распахнулась и на пороге появилась комиссарша. Ее темные глаза гневно блестели.

– Что тебе надо?

– Как что? Мы же договорились! – удивленно уставился на нее преподаватель черчения.

– Ты что, меня за дуру считаешь? – злобно зашипела хозяйка хаты. – Смотрите, какой нахал! Хамло городское! На халяву захотел?

Юрпет остолбенел. Ничего не соображая, он пялил глаза на пышную грудь комиссарши, подпрыгивающую в такт бранным репликам.

– Я ничего не понимаю, Лизочка! – заплетающимся языком молвил он. – Пусти меня! Мы же договорились!

– Не ищи глупее себя! – секретарь комсомола взялась за ручку двери. – Пойди, протрезвей. Может, поймешь, что к чему.

Понимать Юрпету ничего не хотелось. Его уже и так разморило на жарком солнце, а хотелось в прохладу дома к ногам любимой. Припасть и целовать. Видя, что дверь перед ним сейчас закроется, и его мечты развеются в прах, он схватился за ручку с другой стороны.

Но не зря весь мир восторгается русскими женщинами. Не зря они занимают высшие места на пьедесталах во многих видах спорта, в то время как мужчины не попадают даже в призеры. Силенок у них предостаточно!

Комиссарша так рванула дверь на себя, что в кулаке Юрпета осталась одна дверная ручка! Очнувшись от такой неожиданности, отрядовский политработник начал молотить этим скобяным изделием по дверному полотну и визгливо орать:

– Открой! Это какое-то недоразумение! Я не понимаю, в чем дело! Лиза, открой!

Очередной удар пришелся прямо в оконную шипку. Стекло со звоном полетело на порожек. Из порезанных пальцев потекла кровь, капая на осколки. Юрпет сменил руку и стал ладонью бить по уцелевшему стеклу.

– Лиза! Я для тебя все сделаю! – причитал он. – Открой!

– Отстань от меня, недоносок! Я в милицию пожалуюсь! – вспомнила о реальной власти комсомольский вожак. Но нашего комиссара подобная угроза не остановила. Просунув руку сквозь разбитое окошко двери, он умудрился схватить Лизу за платье. Та начала визжать.

В это время, припозднившись с обеда, в сторону гаража, где стоял на ремонте его стальной конь, двигался тракторист Егор. Он попил бочкового пивка у бани и теперь спешил укрыться в тени бокса, дабы не пропал освежающий кайф жигулевского. Но внезапно внимание сельского пролетария привлекли крики. Глянув налево, Егор обомлел. Какой-то мужик ломился в хату его дружбана-тезки, шофера местного совхоза. И, что самое возмутительное, пытался овладеть супругой командированного. Такого нахальства Егор потерпеть не мог. Забыв о терморегуляции своего организма, он поднялся на Лизаветино крыльцо и молча ударил свинцовым кулаком Юрпета в левый глаз.

Политработник, крепко державший свою жертву за подол, крутанулся вокруг оси и въехал головой во вторую шипку дверного стекла.

– Ах, ты, стекла бить! – озверел тракторист и с левой залепил Юрпету в правый глаз. Комиссар скатился с крыльца и, стоя на карачках, старался привести в норму свой вестибулярный аппарат.

– В чем дело, Лиза? – тракторист потирал покрасневшие костяшки кулаков, готовя их к дальнейшей работе.

– Не знаю, Егор! Ворвался! Пьяный! Начал в дверь бить!

– Я ему сейчас побью! – Набычившись, труженик села развернулся в сторону работника карандаша и линейки. – Ах, ты – гавно собачье! Думаешь: как у бабы мужик в отъезде, так за нее и заступиться некому?

Юрпет осознавал, что из него сейчас начнут делать мочало. Напрягая последние силы, пригнувшись, как подружейным огнем противника, он побежал к амбару в конце двора. С быстротой макаки комиссар взобрался по приставной лестнице на горище и затаился в дальнем углу.

– Не уйдешь! – зарычал тракторист и полез вслед за политработником. Растревоженные воплями, из близлежащих домов появилась пара старушек. Из гаража, хромая, подошел механик. И наши бойцы, привлеченные непонятным гамом, подтянулись к лизаветиному дому. Они как раз застали момент бегства своего преподавателя на горище. Егор, ругаясь, лез по лестнице, обещая Юрпету порезать его детородный орган на пятаки, превратить морду в заднее место и еще кучу вещей, до которых не додумалась даже Святая Инквизиция. Но как только голова тракториста достигла входного лаза на горище, огромный кусок сухой глины пропахал ему пробор на голове.

– Ах ты, сука! – возмутился Егор, присев на лестнице и проведя рукой по черепу. – Я тебе сейчас грабли твои переломаю!

Он сделал еще одну попытку проникнуть на чердак, но очередной кусок глины чуть не задел его ухо. Тракторист слез на землю. В камнеметании он был не силен. В морду дать – это, пожалуйста! Ребра поломать? За милую душу! Но лезть со своей квадратной физиономией на чердачную амбразуру удовольствия не вызывало. Небось, не война!

– Слышь, Федорыч? – обратился он к механику. – Я его тут посторожу, а ты смотайся в сельсовет, милицию вызови.

– Ага! Понял! – Федорыч вприпрыжку побежал за велосипедом в гараж.

– А вы, пацаны, свидетелями будете. – Егор закурил «Памир».

– Мы не можем, – ответил один из бойцов. – Это наш преподаватель.

– Так воно как! – протянул тракторист. – Сука – ваш преподаватель! Чуть голову мне не пробил. Лиза, зеленка есть?

Механик Федорыч, бросив на траву двухколесное средство передвижения под маркой «ЗИФ», влетел в сельсовет, спотыкаясь о последнюю просевшую ступеньку. Телефон для связи с районной администрацией находился только в кабинете председателя, поэтому гонец, хромая, что есть мочи, ринулся в приемную.

В это время в кабинете председателя глава совхоза совместно с нашим командиром отряда решали насущный вопрос: как поделить бабки. Ворвавшись в комнату Федорыч, не переводя дух, выпалил:

– Там, у Лизки, нашего Егора ихний комиссар бъет! – и указал пальцем на студенческого лидера.

– Какого Егора? – спустя несколько секунд замешательства, спросил председатель.

– Нашего… – тяжело дыша, ответил Федорыч. – Голову каменюкой насквозь пробил, ирод проклятый!

Председатель медленно поднялся и уперся кулаками в стол:

– Как?!

Командир отряда среагировал оперативнее предсовхоза. Ему ни к чему было выяснять: как, когда, почему? Сам факт драки на объекте с участием комиссара отряда делал ситуацию чрезвычайной. Выбежав из сельсовета, он вскочил в кабину ожидавшего «ГАЗа» и рявкнул водителю:

– Быстро, на стройку!

Через минуту поменял решение.

– Нет! Заедем в школу. Петра заберем. А потом на объект. Давай, жми!

Петр, бригадир каменщиков, уже два дня находился на больничном. Он пропорол себе ступню ржавым гвоздем, когда грузил поддоны из-под кирпича. И теперь с перебинтованной ногой трудился на кухне: таскал воду, пилил дрова и выполнял другую посильную работу.

Петр поступил в техникум после армии, где служил в войсках ВДВ. Поэтому отличался высоким ростом, недюжей силой и считался правой рукой командира. Захватив его, грузовик помчался к совхозному гаражу.

В начале четвертого после полудня из станицы Успенской в направлении Туркино на мотоцикле с коляской двигался наряд милиции в составе двух служителей порядка, старший из которых прибывал в чине сержанта. Получив сообщение о драке с поножовщиной и применением прутьев из арматуры, милиционеры не торопясь, приступили к выполнению своих обязанностей. Ехать по жаре в Туркино на поножовщину не хотелось. Ничего хорошего этот вояж не сулил. Все, небось, пьяные. Никто ничего не видел. Ножей нет, арматура в ерике откисает. Кто прав, кто виноват, не ведает сам Господь. Поэтому, не превышая скорости 20 км/час, наряд катил по раздолбанной гравийке в сторону проклятого поселка в надежде, что к их приезду зачинщики разбегутся, легкораненые попадут в медпункт, а трупы, если они имеются, поместят в морозильную камеру молочной фермы. Не надо будет никого разнимать, никого ловить, и дело кончится составлением протокола. А дальше пусть голову ломает участковый и следственная бригада.