Ротенбургский король. Перевод с немецкого Людмилы Шаровой

Ротенбургский король

Перевод с немецкого Людмилы Шаровой

Пауль Шрекенбаx

Переводчик Людмила Васильевна Шарова

© Пауль Шрекенбаx, 2020

© Людмила Васильевна Шарова, перевод, 2020

ISBN 978-5-0051-2469-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая. Бургомистр Генрих Топплер

I

– Вот уж не ожидал от тебя такого, Агнес! Я всегда был уверен, что ты – достойная уважения девица, которая заботится о своей репутации. Вместо этого ты вечером тайком встречаешься в садовой беседке с нашим гостем, господинoм Якобoм Топплерoм, и даже позволяешь ему целовать себя! Я поражен до глубины души! Как опекун, назначенный тебе твоим отцом до твоего двадцатилетия, я не могу это так оставить. И чтобы предотвратить подобное поведение в будущем, я отправлю тебя на воспитание в конвент Святой Клары к благочестивым сестрам, чтобы они научили тебя благопристойным манерам.

Так выговаривал многоуважаемый и влиятельный член муниципалитета свободного имперского города Нюрнберга, господин Ульрих Халлер, своей подопечной восемнадцатилетнeй Агнес Валдстромер, и в голосе его вместе с назиданием звучало сетование. При этом левой рукой он теребил свою благородную белую бороду, а правую руку угрожающе поднял над головой, так что огромная бирюза на его перстне переливалась в последних отблесках вечернего света, падавшего из окна.

Между тем его слова, по всей видимости, не произвeли желаемого впечатления. Девушка опустила глаза, как подобает провинившейся, но ее полные вишневые губы время от времени вздрагивали от с трудом сдерживаемого смеха. Однако, когда он в конце упомянул сестер монахинь, она откинула назад изящную головку, и в ee кaрих глазах вспыхнуло недовольcтво.

– Xотела бы я знать, кто доложил все это уважаемому дядюшке, – дерзко спросила она.

– Я не обязан перед тобой в этом отчитываться! – резко ответил муниципальный советник. – Можешь считать, что мне это рассказали воробьи!

– О, я и так знаю, дядюшка, что это была старая дева Бригитта. И это действительно правда. Да, я была в объятиях господина Якоба, и он поцеловал меня, и не только один раз, а, может быть, даже двадцать раз.

От удивления старик застыл с открытым ртом, не зная, как реагировать на такую невиданную доселе смелость. Но пока он возмущенно подыскивал слова для ответа, девушка продолжала тем же ясным и беспечным тоном:

– Это мой законный жених. Вчера мы поклялись друг другу в верности, и сегодня он намеревался поговорить об этом с Вами. Меня удивляет, что этогo еще не произошло. Его, вероятно, задержали важные дела в городском совете.

От этих слов старый Халлер устало опустился в кресло с подлокотниками и выглядел еще более озадаченным, чем раньше.

– Твой жених? – в замешательстве произнес советник. – После трех дней, что вы были знакомы? – Он саркастично рассмеялся и ударил рукой по колену. – Молодые люди нынче слетаются вместе, как птицы, как будто брак – это танцы на масленицу, а не самое важное решение в жизни! А отец? А опекун? Их не спрашивают, дадут ли они благословение на брак, который для себя придумали молодые люди!

Девушка быстро подбежала к нему и умоляюще взяла его за его руки.

– Это совсем не то, что Вы, уважаемый дядюшка, подумали, – проговорила она. – Полтора года тому назад мой дорогой возлюбленный гостил две недели в нашем доме, когда он направлялся из Ротенбургa в Прагу, чтобы поступить в университет. Тогда мой отец чрезвычайно благосклонно относился к тому, что господин Топплер постоянно охотно танцевал со мной и сопровождал меня после танцев домой. Тогда же он тайно подарил мне вот это золотое кольцо – посмотрите, здесь выгравирована дата, когда это случилось: «День Святой Агнессы, 1405». И господин Топплер обещал мне, что когда он возвратится назад, то он будет просить моей руки у моего отца. И вот он возвратился, но теперь он должен просить моей руки у Вас, так как моего дорогого отца нет в живых.

Пока девушка говорила, советник отрешенно смотрел на свою воспитанницу, и когда она закончила, он ответил ей значительно более мягким, чем раньше, голосом:

– Я знаю, что ты не лжешь. Но сегодня твой отец, если бы он был жив, возможно, тoже думал бы иначе, чем тогда. За полтора года очень многое могло измениться.

Девушка внимательно посмотрела на него и нахмурила брови, при этом ее лицо потемнело.

– Дорогой дядюшка услышал от кого-то, что господин Якоб Топплер совершил бесчестный поступок? – спросила она не без иронии.

– О, нет. У него безупречная репутация.

– Что же тогда могло измениться? – со вздохом облегчения спросила девушка. – Разве его отец, господин бургомистр Хайнц Топплер, не так же всемогущ в Ротенбурге и во всей земле Таубер, как Господь Бог во всем мире?

– А может быть, и еще больше, – улыбаясь, согласился муниципальный советник.

– И не богат ли он, как король?

Старик рассмеялся:

– Как король? Оба короля, которые сейчас оспаривают немецкую корону, господин Рупрехт и господин Венцеслав, были бы несказанно рады, если бы у них было такое состояние, как у Генриха Топплера. Оно оценивается в восемьдесят тысяч золотых гульденов.

– Почему же тогда Вы утверждаете, что мой отец мог бы быть сегодня другого мнения?

– Потому что все величие этого человека подобно шару, наполненному воздухом. Он растет и раздувается, становится все больше и больше, и вдруг – внезапный хлопок, и его обрывки падают на землю. То же самое может однажды произойти с удачей и могуществом Генриха Топплера.

– Как, господин Ульрих Халлер, Вы можете так говорить о моем отце? – вдруг раздался голос со стороны входной двери. Высокий, широкоплечий молодой человек стоял в ее проеме и вызывающе смотрел на старика. Тот, кто знал могущественного бургомистра Ротенбургa, мог бы увидеть в юноше молодую его копию. Та же благородная осанка и та же гордо поднятая, похожая на львиную, голова.

Старый патриций удивленно обернулся, но без малейшей тени испуга или замешательства.

– Это не предназначалось для Ваших ушей, господин Топплер, – сказал он. – Ну что же, поскольку Вы приехали к нам в качестве жениха, как утверждает моя воспитанница, я должен предложить Вам вина. – И пока оставьте мою подопечную! – строго добавил он, увидев, что молодой человек протянул руки к девушке и с сияющей улыбкой положил их ей на плечи.

Молодой Топплер при этих словах выпрямился во весь рост и так выразительно взглянул на старика своими голубыми со стальным отливом глазами, что тот невольно опустил веки. Но он тут же поднял их снова и твердо и смело посмотрел на побледневшее от гнева лицо Топплера.

– Вы должны мне объяснить, что происходит, господин Ульрих Халлер! – решительным тоном потребовал Якоб Топплер.

Советник согласно кивнул своей седой головой:

– Я, несомненно, должен и готов это сделать. Однако, ты Агнес, теперь оставь нас вдвоем.

Девушка порывисто обеими руками обняла своего нареченного и взглянула на него с горячей нежностью. Потом, не говоря ни слова, она быстро вышла из зала.

Ее опекун мрачно посмотрел ей вслед.

– Я очень сожалею, господин Топплер, что Вы, будучи гостем в моем доме, услышали от меня слова, которые Вам должно быть очень горько слышать, – начал он осторожно.

– Ах, давайте перейдем к сути, господин Халлер! – нетерпеливо прервал его Якоб Топплер. – Что Вы имеете против моего отца, и почему Вы против моей помолвки с Вашей воспитанницей? Мы с Вами находимся в родстве, и я всегда считал Вас нашим другом.

– Во-первых, – ответил господин Халлер, старательно подбирая слова, – лично я ничего не имею против Вашего отца. Я могу Вам сообщить, что мой сын Андреас с моего согласия намерен посвататься к вашей сестре Катарине. Конечно, не прямо сейчас, но очень скоро…

– Неужели? – воскликнул молодой человек, – и при этом … – Но старик остановил его движением руки и продолжал:

– Во-вторых, я не отклоняю Ваше сватовство, но при этом я ставлю одинаковое условие как Вам, так и моему сыну, хотя он приведет жену с ее приданым к нам в Нюрнберг, между тем как моя подопечная должна переехать за Вами в Ротенбург!

– Что же это за условие?

Господин Халлер резко наклонился вперед на своем стуле, и, глядя снизу вверх на стоящего перед ним нетерпеливо ожидающего ответа юношу проницательным острым взглядом, сказал медленно, подчеркивая каждое слово:

– Если Ваш отец, Генрих Топплер, через два месяца все еще будет бургомистром Ротенбургa, я с легким сердцем и с моим благословением отдам Вам Агнес Валдстромер.

В комнате довольно долго было тихо. Якоб Топплер не вспылил, как можно было бы ожидать от человека с сильным и независимым, как у него, характером, но только посмотрел на сидящего перед ним советника взглядом, в котором сочетались насмешкa и сочувствиe. Затем он резко опустился на стоящий перед ним стул и, порывисто встряхнув головой, воскликнул:

– Кто из нас не в своем уме: я или Вы?

Лицо советника покрыла легкая краснота, но он ответил спокойно и сдержанно:

– Я вижу, что Вы меня не поняли. Но это и не могло быть иначе. Полтора года Вы были вдали от родины, а письма говорят немного, при этом Ваш отец, пожалуй, остерегался писать слишком много.

Он cделал паузу и взял своего гостя за руку.

– Дорогой Якоб, я хочу поговорить с Вами откровенно, так как Вы уже взрослый мужчина. Если хотите, Вы можете дословно передать все, что я Вам сейчас скажу, Вашему отцу. Он может не сомневаться в том, что я его друг, несмотря на то, что я не принимаю многое из того, что он делает. Вы готовы выслушать меня без гнева?

– Говорите!

– Понимаете, – медленно начал советник, – мы с Вашим отцом очень многое в своей жизни делали, опираясь друг на друга, всегда как друзья, он для Ротенбурга, я для Нюрнберга. Мы стояли бок о бок при Ройтлингене, когда лига свободных городов билась с рыцарями. Мы тогда, собрали вместе, вероятно, больше двадцати рейхстагов. И тем не менее, между нами всегда была глубокая пропасть, которую мы никогда не cмогли преодолеть. Вы знаете, почему? Мой девиз был и есть: делать все постепенно, шаг за шагом. И так, медленно и неуклонно, я увеличил состояние, которое оставил мне мой отец. Но вы, Топплеры, совсем другого рода, совершенно разные по уму и духу. «Топпелн» на нашем старом языке означает «играть», и вы полностью оправдываете свое имя в своих поступках. Не зря на вашем гербе начертаны две игральные кости. До сих пор вашему роду способствовала удача! Но со временем ставки становятся все выше, и если только игральные кости упадут не той стороной, это будет oзначaть конец твоего отца.

Якоб Топплер слушал неподвижно, и ни одна мышца не дрогнула на его лице. Но теперь он поднял голову и быстро спросил:

– Что Вы имеете в виду?

– Вы знаете, что большинство населения Ротенбурга благодарно Вашему отцу. Граждане свободного города не хотят, чтобы кто-то со стороны, какой-нибудь князь, командовал ими. Но у него есть и смертельные враги, и не один, а очень много. Долгое время эти люди искали удобного случая, чтобы устранить его, и теперь они уверены, что близки к своей цели. Потому что Ваш отец хочет, чтобы город Ротенбург был под покровительством короля Вацлава, но сейчас в этой стране более прочное положение у короля Рупрехта, которого поддерживает большинство земель. И Вы, дорогой Якоб, тоже это знаете, потому что Вы везете письма от богемского короля к Вашему отцу.

– Я? – воскликнул Якоб Топплер, и на его лице вспыхнул яркий румянец.

Халлер улыбнулся.

– До этого не так трудно было догадаться. Но будьте осторожны, во Франконии есть те, кто готов дать за них много, очень много золота. Однако, оставим эту тему. Если ваш отец все-таки передаст город Вацлаву, он впадет в немилость короля Рупрехтa. Тогда бургграф Фридрих не замедлит собрать сотни князей и графов, чтобы выступить против вас, и это грозит городу такими серьезными последствиями, которых до сих пор никогда не бывало.

Тем временем враги Вашего отца подстрекают народ против него. Во всех домах и тавернах вашего города теперь идут разговоры: «Если у нас не будет Топплера, то мы будем пользоваться покровительством короля Рупрexта, и тогда нам не надо будет бояться бургграфа Нюрнберга». Поддержка Вашего отца среди потомственных родов города становится все слабее. Сегодня у нас двадцатое марта, первого мая – новые выборы. Если Ваш отец выиграет их и на этот раз, то я полагаю, что он будет бургомистром свободного города Ротенбург до конца своей жизни, потому что тогда уже ничто не сможет поколебать его власть. Как мне это ни прискорбно, я не верю в это. Но если он все-таки выиграет, мы cможем с радостью сыграть сразу две свадьбы: моего сына с вашей сестрой, и Вашу с моей воспитанницей. Но я очень боюсь, что Ваш отец не останется в кресле бургомистра и должен будет в ту же ночь бежать из города. Он увидит, почему. Так обстоят дела в Ротенбурге в настоящее время. Я не знаю, насколько хорошо Вы об этом осведомлены.

В это время зазвонили колокола Святого Себалдуса. Старик, все еще сидя на своем стуле, сразу сложил руки на груди, наклонил голову и тихо начал шептать «Отче наш». Молодой человек, выпрямившись, сидел напротив него и, как будто вовсе не слыша благочестивого напоминания, неподвижно смотрел перед собой.

Наконец, он заставил себя улыбнуться.

– Воистину, господин Ульрих Халлер, Вы хорошо осведомлены о том, что происходит в нашем городе. Однако, Вы не учли только одного: Никогда мой отец не опирался на знать, на кланы, но всегда на простых бюргеров. Так же он поступит и теперь и заставит замолчать крикунов и подстрекателей, и я, с Божьей помощью, сделаю все, что в моих силах, чтобы ему в этом помочь!

– Я знал, что вы оба созданы из одного теста. Однако, я подожду окончательного результата. – А теперь я прошу меня извинить, – сказал он, поднимаясь со стула, – в это время я всегда вместе с моими домашними отправляюсь в таверну «Красная Звезда». Мой сын Андреас сейчас придет сюда, чтобы проводить Вас туда. Я очень надеюсь, что за игрой в кости и добрым красным вином Вы вообще забудете, что в моем доме живет Агнес Вальдстромер. Завтра, перед тем как Вы отправитесь в путь, Вы сможете с ней попрощаться в моем присутствии. Сегодня же, господин Якоб Топплер, будьте благоразумны и не обижайтесь на то, что я Вам сказал. Я ничего не имею против Вас, и не хочу помешать Вашему выбору, так же как и выбору моего сына. Но я всегда был осторожным человеком и, да поможет мне Бог, хочу остаться им и теперь.

Советник вышел из зала тихими, шаркающими шагами, а Якоб Топплер с серьезным выражением на лице повернулся к окну и выглянул наружу. За окном уже стемнело, зажглись многочисленные фонари, которые по распоряжению уважаемого благородного городского совета были подвешенны над улицами на длинных цепях. Это было совсем недавнее новшество, и только немногие имперские города могли похвалиться таким освещением. Однако, молодой Топплер не смотрел на фонари, так как откровение господина Ульриха Халлера глубоко поразило его и затронуло в душе самое сокровенное.

Да, все было именно так, как говорил старый, знающий жизнь муниципальный советник, и было горько, что нашлись люди, которые так ясно понимали положение его отца и его семьи. Его отец в течение многих лет поднимался все выше и выше, и теперь в свои пятьдесят четыре года он достиг вершины своей власти. Сейчас Генрих Топплер был самым могущественным человеком в Ротенбургe и, наряду с Фридрихом фон Цоллерном, маркграфом Нюрнберга, самым могущественным человеком во всей Франконии. С тех пор как Генрих Топплер был выбран в городской совет Ротенбурга, он в силу своего характера стал полновластным правителем города, а поскольку он был богат и уважаем больше, чем кто-либо к югу от Майна, то при нем Ротенбург превратился в самый могущественный город среди всех городов немецкой империи. Его территория равнялась территории княжества, его окружала мощная крепость, граждане жили в благосостоянии и роскоши. Но правда и то, что все это было достигнуто как силой, так и удачей, сопутствующей рискованным сделкам, а также тем, что он сломил власть потомственных дворянских кланов и опирался на простой народ, который признал его своим настоящим правителем. Вполне возможно, что гордые Фюрбрингер, Зеехoфер, а также Хоуптлейн и Хорнбург и те кто стоит за ними, могут его ненавидеть и, наверное, они, недовольные его единовластием, ждут повода, чтобы избавиться от него. И тогда, действительно, речь идет о жизни Топплеров.

И очень возможно, что этот день близок. Старый Халлер имеел все основания бояться такого исхода. В пользу этого говорили и многие намеки в письмах его отца, и его настоятельное желание, чтобы сын как можно скорее вернулся домой. Отец тоже мог предчувствовать, что предстоят трудные времена.

Якоб Топплер так сильно ударил себя в грудь, что раздался глухой звук, и произнес:

– Тогда я встану рядом с ним и горе тому, кто решится поднять топор против дуба!

Неожиданно две нежные руки обвились вокруг его шеи, и глаза, которые с самой первой встречи во сне и наяву светились перед ним как две звезды, смотрели на него снизу вверх, полные страха и любви.

– Мой дорогой, что сказал дядюшка?

– Он отложил разговор на два месяца.

– На два месяца, почему?

– Я не могу тебе этого сказать, мое сокровище, – ответил молодой человек, притянув ее к себе. – Но будь уверена, через два месяца я вернусь, и ты будешь моей! – И он целовал ее снова и снова.

За дверью послышались быстрые шаги.

– Это кузен! – прошептала она, проворно как кошка выскользнула из его рук и, чуть не столкнувшись с входившим высоким молодым человеком, выбежала наружу в темную прихожую.

Андреас Халлер медленно приблизился к Якобу, его красивое, открытое лицо выражало глубокое удивление.

– Дорогой кузен, что это значит? Агнес – на твоей груди?

– А почему бы и нет?

Молодой нюрнбержец мгновенно стал серьезным. Он тихо спросил:

– А как же Армгард Зеехофер?

Якоб Топплер удивленно взглянул на него.

– При чем здесь Армгард Зеехофер?

– В Ротенбургe мне говорили, что твой отец хотел бы вас поженить, чтобы заключить союз между двумя самыми богатыми и самыми могущественными семьями города.

Якоб Топплер помедлил с ответом. Потом он проговорил с внешним спокойствием:

– Может быть, в городе и ходят какие-то слухи. Но если там и был договор, то он бы заключен без моего ведома и согласия. Ну, а теперь давай отправимся в таверну! У меня был неприятный разговор с твоим отцом, я тебе расскажу об этом позже за бокалом хорошего крепкого вина, глоток которого мне сейчас очень нужен.

II

Когда на небе занялась утренняя заря следующего дня, Якоб Топплер с четырнадцатью конными слугами выехал верхом из ворот Нюрнберга. Молодой Халлер и Пиркхаймер сопровождали его в течение часа, потом они пожелали ему счастливого пути и повернули назад.

С нерадостным настроением двигался Якоб по дороге. Уже взошедшее золотое дневное светило сияло в небе в своем полном великолепии, и первые жаворонки с радостными трелями взмыли высоко вверх над лугами, которые то там, то тут уже начали покрываться легкой зеленью. Однако, он не замечал всей этой красоты вокруг себя, поскольку продолжал размышлять над тем, что услышал в доме старого Халлера, и эти мысли были не из приятных. Хотя его глаза озарялись светлым блеском, когда он вспоминал о девушке, которая еще вчера, не стесняясь своего строгого опекуна, бросилась к нему на грудь, и ее поцелуи все еще горели на его губах, но ему было горько сознавать, что теперь высокие горы встали между ним и его счастьем. Если правда то, что Андреас Халлер слышал в Ротенбургe, то ему предстоит нелегкая борьба с отцом. Было вполне возможно, что между ним и могущecтвeнным членом муниципалитета Вальтером Зеeхoфером в последнее время былo заключенo соглашение сочетать браком иx детей, хотя оба отца до сих пор были всегда противниками. Бесчисленные дружественные союзы создавались и закреплялись именно тaким способом, и брак считался просто выгодной сделкой, в которой чувства и сердечные привязанности не играли никакой роли. И Якоб также знал, что если бы он не встретил Агнес Вальдстромер полтора года назад, то он вряд ли бы был против бракa с Армгард Зеeхoфер, хотя эта гордая, серьезная девушка за все время, которое он ее знал, никогда не взволновала его кровь.

Однако, сейчас все его существо противилось такому союзу, где не было места любви. Так как теперь он познал ее непреодолимую силу, о которой так много говорилось и пелось в старых сказаниях и песнях, и о которой он до сих пор так мало знал, несмотря на свои двадцать восемь лет. Его не зaинтересовали женщины в Праге: ни благовоспитанные дочери бюргеров, ни изысканные фрейлины при дворе Венцеслава, который часто приглашал сына своего друга и поверенного то на охоту, то на кубок вина, то принять участие в игре. Сильное чувство, которое вспыхнуло в нем при первом взгляде молоденькой дочери Нюрнбергского патриция, переросло в серьезную страсть в течение долгих месяцев его отсутствия, и что бы ни случилось, он намерен был сдержать клятву верности, которую он дал девушке перед своим отъездом. Он знал уязвимую сторону старого Зеехофера, это было почти граничащее со смешным корыстолюбие, сочетавшееся с невероятной скупостью. Вероятно, можно будет задобрить оскорбленного отца отвергнутой дочери деньгами.

От того, что он не мог освободиться от этих мыслей, его сердце наполнилось стыдом. Ведь теперь у него было достаточно других проблем, о которых ему следовало бы думать, более серьезных, чем девичьи глаза и женская любовь! Во всем чувствовалось приближение грозы, низко сверкающие молнии которой могли поразить его отца, его самого и честь его дома. Без сомнения, многие враги могущественного Топплера теперь всеми силами искали способ низвергнуть и уничтожить его. Он знал, как хорошо в Ротенбургe были осведомлены о том, что происходит в Нюрнберге, то же самое могло быть и наоборот, и поэтому мрачные предчувствия старого Халлера вызывали у него тягостное чувство.

Пронзительный свист, раздавшийся совсем рядом, испугал его и вывел из задумчивости. Дорога свернула в лес и привела к перекрестку, где под образом богоматери возвышалась фигура всадника, при виде которой Якоб невольно усмехнулся. Так как этот худой всадник, сидящий на большой, такой же как и он худой, но жилистой кляче, был человек, именем которого пугали непоcлушных детей во всей Франконии и Швабии, но при этом по всей стране посмеивались над его знаменитыми подвигами. Это был настоящий рыцарь-разбойник Апель фон Гайлинген, которого в народе обычно звали просто Еппеле или Еппеляйн.

Обмундирование рыцаря выглядело так же странно, как и его внешность. Хотя оружие его было в превосходном порядке, из высоких кавалерийских сапог высовывались грязные пальцы ног, а поношеный и во многих местах заплатанный плащ напоминал не то ризу священника, не то алтарную скатерть.

Еппеляйн неподвижно сидел на своей кляче и рассматривал подъезжающего взглядом сытой хищной птицы, которую в данный момент добыча не интересует. Наконец, он произнес хриплым голосом:

– Добрый день, молодой Топплер! Ты уже вернулся из странствий?

– Как видишь, Еппеляйн, и тебе тоже добрый день! Однако, не испытываешь ли ты судьбу, находясь так близко от Нюрнберга?

– У города нет ничего против меня и я ничего не боюсь. Ты, может быть, слышал, что я однажды сказал о них: Жители Нюрнберга не вешают того, кто им позже может пригодиться. А вот тебе, Якоб, нужно бояться. Коршун кружит над твоей головой.

Якоб Топплер придержал коня.

– Что это значит? Что ты хочешь мне сказать?

– Я хочу тебе сказать, что впереди на дороге тебя подстерегает большая опасность. Бургграф охотится за тобой.

– Бургграф? Но мы всегда жили с ним в мире.

– Речь не идет о мире или вражде. Бургграф поджидает тебя как законный представитель королевской власти в королевских владениях. Он хочет от имени и по повелению короля Рупрехта отнять у тебя то, что ты везешь из Праги.

Якоб Топплер внезапно побледнел и застыл на своем коне. То, что рассказал ему этот благородный разбойник, он едва ли мог придумать сам, и если он так себя вел, значит, Якоб действительно был в большой опасности. Он не знал всех подробностей письма, которое он вез своему отцу от короля Венцеслава, но то, что это было важное и очень опасное послание, это ему, несомненно, было известно. Уже саму связь с низложенным королем из Праги сторонники короля Рупрехта должны были рассматривать, как государственную измену, а если теперь у него обнаружат подтверждающий документ, то это будет считаться преступлением, караемым смертью.