Убивая время

Улыбка отклеилась от лица. Стянув губы в ровную полосу, Джек спустился по ступеням. Наутро выйдут новости о прощальном спектакле прима-балерины и ее тяжелой судьбе. Мир взбунтуется и будет обсуждать это еще пару недель. А потом забудет, как забывает обо всем и обо всех. Живым нет дела до мертвецов.

Джек двинулся к автомобилю, прокрутив на пальцах ключи. Совсем скоро снег присыпал его следы, стерев их так, словно раньше и не было. А, может, и действительно не было.

Эпизод 9: Волшебник Оз

Краски липли к холсту, как жирные мухи. Генри утер лоб ладонью, размазав по нему синюю кляксу. Долгие подтеки остались на щеках и носу. Генри это не волновало, его полностью поглотила работа.

Он не спал дня три или больше. Не знал, сколько времени прошло. Время скомкалось, свернулось в бесконечную струну. Оно остановилось. Для Генри существовало только сейчас, в которое он занимался портретом.

Портрет выходил отвратительно. Шляпа все норовила сползти вбок, а узкие глаза дурашливо щурились, как Генри ни пытался их раскрыть. Портрет словно бы знал что-то, что было неизвестно самому Генри, и надежно это скрывал. Хотел, чтобы Генри догадался. А Генри безуспешно бился над предложенной загадкой и пытался уловить ее суть, смешивая краски и в очередной раз ломая холст.

Несчетное количество раз он начинал заново. Каждый раз все было не то.

– Кто ты?.. Говори со мной. Дай мне услышать тебя.

Фаланги пальцев проехались по холсту, коснувшись прямых плеч. Генри глубоко вдохнул и закрыл глаза. Перед его внутренним взором раскинулось бескрайнее небо, уходящее синевой до самого горизонта. Высокое, прекрасное. Генри представлял себя одинокой птицей, нырявшей в облака. Под ним расстилалась земля. Он видел свое прошлое, настоящее, будущее – все сразу. Он комкал их в одну-единственную эмоцию и переносил ее на холст, как мог.

Все слилось в этом образе. Таинственный человек хотел улыбаться, углы его жестких губ постоянно поднимались вверх. Портрет будто насмехался над тщетными усилиями. Это бесило.

В отчаянье схватившись за голову, Генри преодолел расстояние от стены до стены, запнувшись о прошлые попытки. Десятки их стояли, наваленные у дверей и стен, с них всех смотрели сардонически узкие глаза. Их взгляд преследовал Генри повсюду. Засыпая, он думал о нем. Во сне он видел его, горящий над яркой улыбкой, а по утрам долго не мог прийти в себя.

– Вдохновение?.. Нет, они не понимают. Это настоящая мука.

Генри привык говорить сам с собой. Он не знал, кто посылает ему образы, да и знать не хотел. Но избавиться от них он не мог. Они застревали в его голове так прочно, так сильно, что Генри впивался в кожу до крови, пытаясь выцарапать особо страшные картины – а такими они оборачивались частенько. Тщетно. Они оставались с ним, пока не получали свое отражение на холсте. Лишь тогда словно освобожденные души они прощались, застывая навечно памятником мыслей Генри. И покидали его ненадолго, пока не приходили новые.

– Сон, явь… Разве имеет это значение, когда ты живешь в двух мирах одновременно?

Частенько Генри думал, что он сумасшедший. Он давно не видел белого света. Весь его мир сосредоточился в рабочей комнате. Обеспокоенные, время от времени старые родители приносили ему еду. Только Генри не мог отвлечься. Будто не в своем уме он продолжал занятия, он чувствовал, что обязан сделать больше. Он пытался передать то, что не покидало его. Он должен был рассказать, но не знал, как.

– Я великий? Или я отверженный? Должен ли я видеть это?

В мучении Генри выдавливал краски на палитру и пытался подобрать то землистый цвет кожи, то темно-коричневую матовость твида. Он работал без отдыха, осознавая, что это лучшая картина за весь его век.

– Имя… Тебе нужно имя. Как тебя зовут?

Портрет только иронически молчал. В каждой его морщинке угадывалось желание посмеяться над непутевым художником, какой не мог справиться с собственным существом. Как же он раздражал Генри! Генри его ненавидел!.. Только оборвать работу не мог. Словно зачарованный, он продолжал. Кисть медленно выводила черты, после уверенно рассекала скулы. Тени селились под широкими полами шляпы и собирались в морщинках у глаз. Спускались к едко искривленным губам. Наконец, появились и крупные, как у лошади, зубы с слегка выступающими резцами. Ровные, плоские, они довершали картину, создавали ее неповторимый шарм.

Ступив назад, Генри поднял кисточку и прищурил правый глаз, сверив пропорции. Один из зубов оказался слишком выдвинут вперед, пришлось его поправить, добавив скол.

– Неужели все?

Генри не верил собственным глазам. Портрет смотрел на него, чуть прищурившись, будто настоящий живой человек стоял напротив. Нужно было это обдумать, взглянуть на свежую голову, но Генри был для этого слишком возбужден. Одновременно на его плечи опустилась бесконечная усталость.

Рассеянно подхватив кружку с остывшим кофе, Генри отхлебнул и поморщился – кисло и пахло краской. Странно. Он ведь почти перестал замечать запах, слишком часто работал в душном помещении. Нестерпимо захотелось открыть окно.

Размашисто Генри подошел к подоконнику, но побоялся, что свежий воздух повредит краски. Обернувшись, он вдруг застыл, как вкопанный: портрет смотрел на него.

Не показалось, не могло. Генри потратил сотни часов на эти глаза, он в точности знал, куда направлен взгляд, скрывавшийся за тяжелыми веками. Он смог бы повторить их выражение, даже ослепнув. Но теперь глаза, еле заметно приоткрытые, совершенно бесстыдно пялились на Генри.

– Джек… Понятно. Это имя тебе и правда подходит. Так тебя и назову.

Генри взял кисточку и согнулся над холстом, чтобы поставить фирменную роспись в углу. Но не успел. Костлявые ладони схватились за край портрета в попытке выгрызть путь наружу. Ошарашенный Генри повалился на пол и остервенело замотал головой.

– Нет, нет, это не так. Не так было! Джек, что ты делаешь? Остановись!

Руки лежали на коленях, так почему теперь они касались края? Генри этого не писал, не создавал. Все было совершенно неправильно.

По портрету пробежала рябь. Будто круги на воде краски разошлись, заволновались. Дымясь пузырями, они с громкими хлопками полопались, брызнув цветными каплями на стены, пол, Генри. А после острые ногти выскользнули из холста, надорвав его.

Генри закричал, задергал пятками, отползая. Зря. Джек высунулся из портрета по пояс. Его шляпа съехала набок и, наконец, обвалилась на груду испорченных картин. Длинная рука ухватила Генри за ногу.

– Нет, пусти! Что ты хочешь? Я ведь сделал все, как ты сказал! Убирайся к черту!

Джек улыбнулся. Крупные зубы замерзли волчьим оскалом, растянули сухое лицо на две части. Генри подтащили к мольберту. Отбиваясь, он принялся яростно колотить портрет, Джека это позабавило. Он склонился к лицу Генри, и тот вздрогнул, всмотревшись в глаза напротив. В них отражалась пустота.

– Глаза… Я не написал тебе глаза.

Колючие руки жадно обхватили Генри за плечи. Леденящие душу объятия продолжались недолго: Джек втянул Генри в портрет, а сам вывалился наружу. Острый, как иглы, смех залил кабинет. Джек встал на ноги и педантично отряхнул пылинки с костюма. Потом поднял шляпу и царственно водрузил ее на голову. Взяв недопитый кофе, он отхлебнул из кружки и тщательно оглядел холст. Там в безмолвной муке приник к краям Генри, окостенев навеки в одной-единственной позе. Его глаза были широко распахнуты, а пальцы вгрызались в краски, будто бы он стремился разорвать их и вырваться наружу. На лице запечатлелась томительная агония.

– Ты ведь хотел остаться в их памяти навечно?

Джек отсалютовал портрету кружкой и отставил ее. С усмешкой он достал зажигалку: по щелчку колесика пламя зажглось, опасливо лизнув сигарету. Джек выпустил ртом дым, а потом с прищуром посмотрел на разведенную для красок спиртовую смесь. Подойдя к ней, он издевательски поднес пламя, не коснувшись смеси, и долго посмотрел на портрет. После захлопнул крышку зажигалки и молча вышел из кабинета, оставив дверь открытой.

– О, вы были у нашего Генри? Позировали ему?

По коридору с подносом шла старушка: тарелка супа и чашка горячего чая. Джек с улыбкой ей кивнул, опустив полы шляпы ниже.

– Он так любит этот портрет, наш Генри. Он ведь такой гениальный, правда?.. Его пока не признают, но он обязательно станет великим однажды. О нем будет говорить весь мир!

Джек еще раз кивнул, его улыбка стала шире. Пропустив старушку к кабинету, он добрался до двери, и уже там услышал ее надсадный крик и звон разбитой тарелки. Нажав на дверную ручку, Джек переступил порог. Постояв с секунду на крыльце, он затушил сигарету о перила и, насвистывая, принялся спускаться. Больше его здесь ничто не держало. И никто.

Послесловие

Спасибо, что дочитали! Надеюсь, история пришлась вам по душе. Как думаете, Джек еще вернется?..

Если вам понравилось, подписывайтесь на мою группу во Вконтакте, чтобы следить за новинками: https://vk.com/krasnichworld

Я пишу о людях-монстрах и о чудовищах с человечной душой. Думаю, книга – это всегда диалог, так что буду рада видеть вас у себя.

До встречи, мой дорогой читатель.