Разбойник Чуркин. Том 1

Через полчаса, исправник отвёл становых к сторонке и объявил им поход на деревню Барскую.

– Как же мы это устроим? спросил у него пристав 2-го стана, г. Протопопов.

– А вот как: из деревни Заволенье мы двинемся туда лесом; одну часть понятых расставим по опушке леса, в виду деревни Барской, а другую часть отведём окольными путями к деревне Ляховой и таким образом окружим всю местность, где, как я полагаю, должен находиться Чуркин. Я с Деревянко и сельским старостою деревни Заволенья по задворкам пройду деревню Барскую, оставлю их у задних ворот дома Чуркина, а сам войду через передние ворота и сделаю обыск в доме.

– Одним вам входить в дом опасно, возьмите в помощь кого-нибудь из нас, – сказал Протопопов.

– Ну, хорошо, я возьму с собою пристава 1-го стана.

– Конечно, надо взять, а то неравен час, одни вы там ничего не поделаете, – добавил Николай Алексеевич.

– Мужичкам же следует внушить, чтобы они в случае, если заметят бегущего из деревни к лесу Чуркина, вышли бы из засады и перехватили его, – добавил Семён Иванович.

Становые выслушали его распоряжение со всем вниманием, отошли в сторонку, переглянулись между собою, пожали плечами, как бы желая сказать: «напрасно, мол, г. исправник, беспокоитесь: Чуркин не так глуп, как вы думаете»; затем уселись в свои тарантасики и покатили следом. за бричкой исправника в деревню Заволенье.

Мужички усиленным маршем добрались до своей деревушки; исправник и становые пристава, оставив своих лошадок в Заволенье, повели крестьян лесом к деревне Барской. Окружив её, по заранее составленному плану, исправник произвёл обыск в доме Чуркина, но без успеха. Кроме отца его, никого в нем не нашёл; жена разбойника лежала больной; разбитое окно было заткнуто той же подушкой; на лавке лежал жёлтый халат.

– Чья эта одежда? – спросил Семён Иванович.

– Моя, ваше высокородие, – отвечал старик.

– Врёшь, в этом халате я видел сына твоего, Ваську разбойника.

Старик молчал.

– Что ж ты мне не отвечаешь?..

– Нечего отвечать, потому и молчу.

Не желая даром тратить время, исправник оставил деревню Барскую и отправился лесом на деревню Ляхову; по дороге он наткнулся на станового пристава Протопопова, который со своим отрядом крестьян занимал указанный ему пункт.

– Ну, что, Николай Алексеевич, новенького?

– Ничего, стоим, по вашему приказанию.

– Никого не видали?

– Нет, ни души, хоть бы кто-нибудь показался, один нищий только прошёл.

– Берите понятых и пойдёмте в деревню.

Ляховцы, перепуганные появлением властей с понятыми, поняли, в чем дело, но были с тем уверены, что взять им в деревне нечего: Буркина там не было. Власти, не приглашая даже деревенского старосту, торопливо вошли в дом крестьянки Щедриной и спросили у неё:

– Говори, Елена, куда спрятала, Чуркина?

– Какого Чуркина?

– Ваську, твоего приятеля?

– Зачем он мне, на какой ляд?

– Смотри, угодишь ты за него в. тюрьму, – пригрозил ей исправник и сделал распоряжение насчёт обыска.

Обшарили всё, но Чуркина не нашли. Позвали деревенского старосту; исправник покричал на него, потопал ногами за то, что он делает поблажку разбойнику, да тем и ограничился. Заволенские мужички были отпущены домой.

Когда Семён Иванович садился в свою бричку, к нему подошёл плюгавенький мужичок и сказал:

– Ваше благородие, у меня есть кое-что сообщить вам!

– Говори, что такое?

– Чуркин-то явился, я, видел его вчера в нашем лесу, с двумя его товарищами; они давненько здесь похаживают.

– Василья Чуркина ты вчера видел? – уставив на него глаза, с удивлением спросил исправник.

– Нет, не Василья, а Степана, брата его, который был сослан в Сибирь.

– Ну, хорошо, братец, спасибо, – сказал исправник.

– На чаёк бы с вашей милости за это следовало.

Семён Иванович вынул из кармана какую-то монету и, передав её ему, спросил при этом:

– А не слыхал ты, где он более всего пребывает?

– Говорили, в деревне Елизаровой, у Луки Иванова главный притон имеет.

– Ну, ладно, трогай, крикнул, своему кучеру отец-командир.

– Куда прикажете?

– В Запонорье!

Арестант Степан Чуркин, как выяснилось, по решению временного отделения московского Окружного суда, в г. Богородске, 27-го сентября 1872 года, за кражу ржи у крестьянина деревни Ляховой, Щедрина, был приговорён к лишению всех имевшихся у него особых прав и преимуществ[11] и к ссылке в Енисейскую губернию, где и был водворён в Красноярской области, Погорельской волости, в деревне Тискиной.

Возвратившись в волостное правление, исправник сообщил бывшим с ним приставам о тех сведениях. которые он получил относительно появления Степана Чуркина, и поручил им наблюдать за ним и постараться изловить его, а затем простился с ними и уехал в Богородск.

* * *

Дней через пять, к становому приставу, г. Протопопову, жившему в то время в Павловском Посаде, приведена была арестованная подозрительная женщина, которая объяснила, что она мещанка из Лосиного острова, Марья Иванова Пименова.

– Зачем ты сюда попала? – спросил её становой.

– Так пришла, к знакомым, – отвечала она.

– Кто же у тебя есть знакомые?

– Мало-ли их, всех не перечтёшь.

– Ты не ври, а говори правду, за ложные показания в тюрьму сажают.

Баба замялась, опустила голову и ничего не отвечала. Пристав отвёл её из канцелярии в другую комнату, обласкал и сказал:

– Скажи по совести, зачем ты пришла в Посад?

– Разбойник Чуркин меня сюда прислал за знакомой ему женщиной, но я её не нашла.

– Где же он находится?

– В лесу живёт около деревни Барской.

– Один или ещё с кем?

– Трое их там: Иван Сергеев и Константин Новиков.

– А во что Чуркин одевается?

– В разном ходить, то в немецком сюртуке, то в казакине, а на голову и бороду приклеивает чужие волосы.

– Парик носит, иначе сказать?

– Кто его там знает; сегодня он рыжий, а завтра весь седой, как лунь.

– А приятели в чем одеты?

– Сергеев носит военную фуражку с кокардой, вместо армяка серую шинель с жёлтыми пуговицами, а Новиков в сером зипуне.

– Знает ли об их пребывании кто-нибудь другой, кроме тебя?

– Как не знать? Знают: крестьянин Макар, из деревни Коротковой у него бывает, да ещё какой-то Пухов.

Получив такие сведения, пристав составил протокол. Пока он его писал, женщина та успела скрыться, все поиски за ней по Посаду остались тщетными. Баба та была, знать, ухарская.

Между тем, от судебного следователя исправник продолжал получать отношения, с требованием поторопиться с поимкой Чуркина, а тот, со своей стороны, продолжал бомбардировать тем же самым станового пристава, который уже несколько недель не был у себя дома, занимаясь дознаниями о разбойнике, который слонялся в окрестностях села Запонорья.

Будучи однажды в деревне Ляховой, становой пристав 1-го стана зашёл в дом вдовы убитого старосты того селения, Петра Кирова, чтобы справиться у неё, когда и в какое время Чуркин бывает у Щедриной, но она ничего не могла ему объяснить.

– Ты сама-то видала его когда?

– Как же, батюшка, видала; он недавно вызывал меня к себе.

– Зачем же такое?

– А вот, я вам всё расскажу. Приходит это ко мне дядя Трофим, муж Домны Щедриной, да и говорит: «Тебя, тётка Аграфена, Василий Чуркин желает видеть». «Зачем такое?» – спрашиваю. «Не знаю, ты уж побывай у него, а то ведь сам к тебе придёт, тогда хуже будет». «Я боюсь», – говорю ему. «Чего бояться? Мы тебя с женой к нему проводим». Я посоветовалась с зятем и согласилась отправиться. Вот прихожу я с ними в лес, – версты три шла – завели меня куда-то в чащу, завязали мне глаза, провели ещё с версту, тут остановились, сняли с меня платок, и я увидала разбойника, лежащим на траве, с двумя его сотоварищами. «Кланяйся, что ж стоишь!» – сказала мне Щедрина. Я поклонилась.

– Здорово, тётка Аграфена, знаешь, зачем я позвал тебя сюда?

– Не знаю, кормилец, – говорю ему.

– Тебе известно, за что я убил твоего мужа?

– Почём мне знать, тебе лучше известно.

– А ты не гордыбачь; когда спрашиваю ласково, то и отвечай так же.

Тут у меня закружилась голова, в глазах потемнело, и я упала без памяти….

– Ваше благородие, в Запонорье в набат бьют; Чуркина, знать, поймали; я думал сначала, пожар, но дыма не видать, поедемте туда, сказал вошедший в избу кучер пристава.

– Едем, – крикнул тот, схватив свою фуражку, – а к тебе, тётка Аграфена, я ещё заеду, – добавил становой и торопливо вышел из избы.

Глава 10

Выбравшись на улицу, становой пристав стал прислушиваться к набатному звону, который уже утихал; но несмотря на это, он сел в свой тарантас и поехал в Запонорье узнать, что там такое произошло. Добравшись до деревни Барской, он несколько удивился тому, что на улице её никого не было, несмотря на то, что в Запонорье, всего только через речку, недавно били в набат. При переезде через мостик, становому попались на встречу несколько мужичков, у которых он спросил:

– Ребята, вы откуда идёте?

– Из Запонорья, ваше благородие.

– Что там такое случилось?

– У отца дьякона баня загорелась, да потушили, – ответили они.

Пристав, рассчитав, что ехать в село было не за чем, приказал кучеру поворотить лошадей и ехать опять в деревню Ляхову, чтобы докончить расспросы о Чуркине. Аграфена Савельева, вдова убитого разбойником старосты, была дома. Пристав, усевшись на лавку и закурив сигару, просил Аграфену докончить свой рассказ.

– На чем же это я остановилась? Вот уже и забыла, – сказала та.

– Дурно с тобой сделалось, вот на чём, – напомнил ей становой.

– Ну, вот, сударик ты мой, сколько времени я без памяти была, сказать того не могу, только, когда опомнилась, вижу, что Чуркин стоит около меня. – «Ну, опомнилась, теперь вставай и слушай, – сказал, он мне. Я кое-как поднялась на ноги, огляделась кругом, смотрю – народищу много: кроме Домны, её мужа, да двух разбойников, сидел на траве Давыдковский крестьянин Яков Куранов. «Убил твоего мужа за то, что он сослал моего брата Степана в Сибирь, вот и всё, что я хотел сказать тебе, чтобы ты знала, да другим передала, как я с доносчиками умею расправляться», – сказал мне Чуркин. После того он налил стакан водки и говорит мне: «Пей!» Я отказалась, за меня выпил муж Домны – Трофим.

– Денег с тебя он не просил? – полюбопытствовал пристав.

– Нет, о них он не разговаривал. Потом завязали они мне глаза и повели обратно. Шли мы долго; только за версту от деревни сняли с меня повязку, вывели на тропинку, и я кое-как добралась до дому.

– А Домна с мужем куда девались?

– Они опять назад к Чуркину пошли.

Становой, чтобы уличить Домну Иванову и её мужа в близких отношениях с разбойником, вызвал их к себе и сделал им очную ставку с вдовою убитого Кирова – Аграфеною Савельевою. На все данные им вопросы, они отвечали отрицательно-, улики Аграфены сыпались на них, как об стену горох. Домна и сожитель её говорили одно: «Знать не знаем и ведать не ведаем».

Пока пристав 1-го стана возился с соучастниками разбойника, пристав из Павловского Посада, г. Протопопов, исполняя приказания исправника, производил в деревне Барской осмотр дома Чуркина, в виду того, что по всем донесениям, он в то время находился в доме, но разбойника в нем не нашёл. Во время обыска ему сказали, что становой пристав находится в деревне Ляховой. Узнав это, он отправился к нему поговорить, как и что нужно делать, оставив, между прочим, сторожить дом Чуркина двух сотских.

Когда уже смерклось, оба становые пристава, чтобы заморить червячка, из Ляховой прибыли в село Запонорье. С полчаса после их приезда явился волостной старшина, помялся немножко, откашлялся и сказал приставам:

– Чуркин-то опять у нас из под рук вывернулся!

– Это как же так? – спросил г. Протопопов.

– Так-с; в то время, как вы обыскивали его дом, он успел спрятаться в клети на дворе.

– Клеть-то мы, небось, осматривали!

– Это все равно, он сидел тогда в подполье.

– Да в клети никакого подполья нет!

– Значить есть, но догадаться о том было нельзя, такая там лазейка имеется.

– Ну, что ж, всё-таки со двора ему уйти было нельзя: у передних и задних ворот мною были поставлены на карауле сотские; они бы его не выпустили.

– Они и стояли, но потом захотели попить чайку, а Чуркин в это время, укутавшись в жёлтый халат, вышел из дому в задние ворота, теперь и ищите его.

Скрыть этого обстоятельства было нельзя; донесли исправнику, и затем пошли следствия, да дознания; сотские угодили, за неисполнение приказания, под уголовный суд, а становые получили строгий выговор.

* * *

Дни шли своим чередом: полиция продолжала поиски разбойника, но изловить его никак не могла. В начале июля пристав 1-го стана с понятыми делал облаву на одно селение, находящееся в трёх верстах от деревни Дубровки, а между тем, Чуркин с своей шайкой, в которой находились его есаулы, Сергеев и Новиков, пировал с крестьянами в лесу, неподалёку от упомянутой выше деревни, вместе с крестьянами деревень: Дубровки, Загряжской и Велевой. Там же вместе с ними были молодицы и красные девушки; первые пили водку, а последние грызли орехи и ели пряники, купленные на деньги разбойника. Лес оглашался хороводными песнями. Чуркин ходил в хороводе, попеременно с Новиковым и Сергеевым. Разбойник имел звонкий, приятный голос, И песнями его все заслушивались; возьмёт, бывало, балалайку, выпрямится, заломит поярковую шляпу набекрень, приосанится, тряхнёт кудрями, да затянет свою любимую песенку – так заслушаешься. Песенка эта сочинена была им самим, и нам довелось её записать со слов одного из причётников села, находящегося неподалёку от Запонорья Приводим её целиком:

«Я люблю тебя, мать-природушка,Молодецкий дух, воля-вольная!Из-за вас готов перенесть я все,Мне мила одна жизнь раздольная.Всё отдать я рад лесу тёмному,Другу милому, закадычному,Хоть не раз в лесу сильно маятьсяПриходилось мне, горемычному.Всем пожертвовать я готов всегдаДорогой, святой, славной волюшке,Лишь одним я ей не пожертвую –Нежной ласкою милой Олюшки.Для неё, красы, – на все подвигиЯ решусь всегда, без смущения,Для неё, красы, я готов пойтиНа печаль, тоску – преступления.Я люблю тебя, мать-природушка,Молодецкий дух, воля вольная,Из-за вас готов перенесть я всё,Мне мила одна жизнь раздольная».

В этой песне он изливал всю свою душу; пропоёт, бывало, её, да и давай трепака отплясывать, а случалось когда, под хмельком, и поплачет. Из этого можно заключить, что пролитая им кровь человеческая не совсем ещё загубила в нем совесть, и он нередко чувствовал раскаяние.

О пирушке этой в Дубровском лесу становой пристав узнал только на другой день, собрал народ и отправился на место гульбища разбойника, окружил его со всех сторон, рассчитывая застать Чуркина врасплох, но, увы, опоздал: тот был уже далеко от того места, в Ильинском погосте.

Пикетчики, расставленные по всем путям-дороженькам, пропускали его, не останавливая, получая за то на водку. Слухи о таком упущении дошли до помощника начальника жандармского управления в Богородском и Дмитровском уездах, г. Кузьмина, о чем он и дал знать письмом Богородскому исправнику.

Исправник навёл о том справки и получил подтверждение, но уличить пикетчиков в их преступных деяниях не мог, да и положительных доказательств взять было не от кого.

Между тем, брат Василия Чуркина, Степан, начал заявлять о себе кражами со взломом и конокрадством. Уездное начальство первоначально всем этим слухам не верило, но когда получило официальное извещение о его бегстве, то приняло самые энергичные меры к его поимке.

Степан Чуркин – невзрачный мужичонка, готовый на любые преступления, в особенности на кражи. Что же касается слухов о совершенных им убийствах, то они не подтверждались, да и как было возможно узнать, обагрены или нет руки его человеческой :кровью, когда не было на то никаких ясных доказательства Он принялся за своё пагубное ремесло раньше своего брата Василия и за то вскоре угодил в Сибирь. По его-то стопам пошёл и последний, а уж когда попал он на эту дорожку, то сойти с неё не мог: сильная натура, да любовь к воле и к лесу сделали его волком.

Исправник распорядился, в виду появления Степана Чуркина, учредить в Запонорской волости ещё три новых пикета и следить, главным образом, за деревней Елизаровой, в которой, по новым сведениям, Степан действительно имеет своё главное пребывание у крестьянина Луки Иванова Кекиша.

Как-то ночью пристав 1-го стана, с тремя сотскими, пробрался в деревню Елизарову и засел в бане упомянутого крестьянина Кекиша. Когда уже рассвело, они заметили шедшего по задворкам какого-то человека и разглядели, что это был никто иной, как Степан Чуркин. Они видели, как он вошёл в ворота дома Кекиша и, спустя четверть часа, решились выйти из своей засады и быстро вошли в сказанный дом.

Степан Чуркин сидел за столом и пил чай, вместе с хозяином дома и его женою. Вошедших он встретил словами:

– Ну, небось, рады теперь, берите, я сопротивляться не буду.

– Да, брат, погулял и довольно, выходи из-за стола-то, будет нежиться, – ответил ему пристав.

– Успеешь, дай чашечку допить.

Крестьянин Кекиш сидел, как приросший к лавке; он чувствовал, что за пристанодержательство сибирского выходца по головке его не погладят.

* * *

Сотские скрутили Степана и вместе с ним забрали и Кекиша; наряжён был усиленный конвой из местных крестьян, которым и приказано было отвести Степана с Кекишем в Запонорское волостное правление, где их заковали в кандалы и на подводах отвезли в Богородск.

Поимка Степана Чуркина заставила брата его Василия быть ещё осторожнее относительно пребывания своего в деревнях Барской и Ляховой. Нашлись и такие люди, которые пожелали выдать его живым или мёртвым. К исправнику стали являться с такими предложениями крестьяне, но он плохо им верил.

Однажды являются к нему два мужичка и говорят:

– Ваше высокородие, мы к вашей милости.

– Что вам надо, ребята?

– Угодно вам, мы возьмём Чуркина.

– Сделайте одолжение, за это награду получите.

– Да не одного, а вместе с его шайкою, именно: Сергеевым, Новиковым и Евсеем.

– Где же вы их возьмёте?

– Там, около нас, вблизи Запонорья.

– Вы из какой деревни?

– Из Яковлевской, Запонорской волости. Только соблаговолите на расходы что-нибудь.

– Сколько же вам нужно?

– Четвертную бумажку на первый раз.

– Таких денег я вам не дам, а вот пять рублей могу.

– Мало будет.

– А потом, когда поймаете, остальные додам.

– Где же, по вашему, больше бывают эти разбойники?

– Видели мы их в деревне Загряжской и у Дубровки.

– Смотрите, мужички, правду ли вы говорите?

– Вот тебе Царица Небесная в поруки, сказали – поймаем и не солжём.

– Ступайте, принимайтесь за дело, – провожая крестьян, говорил Семён Иванович.

Затем от волостного старшины Куликова к исправнику был прислан портной, который также предлагала поймать Чуркина.

– Ты разве знаешь разбойника? – спросил у него исправник.

– Как не знать! В доме у него несколько раз бывал.

– Зачем?

– Он мне новый сюртук сшить заказал.

– Как же ты с ним познакомился.

– В лесу он меня встретил. Иду это я, в прошлое воскресенье по Ляховскому лесу, гляжу – из-за кустов выходят четверо. «Стой», кричит один из них. Я остановился, а самого дрожь так и пробирает; «Ну, думаю, пропал», и начал читать: «Да воскреснет Бог». «Ты портной?» – спрашивает другой, чёрный такой, а глаза так и блестят. «Да, портной», – говорю. «Сюртуки шьёшь?» «Шью, а что?» «Вот мне нужен сюртук, сошьёшь?» Ну, тут я немножко оправился, снял с него мерку, да и спрашиваю: «Куда одёжку прикажете доставить?». «В деревню Барскую, в дом Чуркина, за ценой не постою, только сделай получше», сказал разбойник, вынул мне красненькую бумажку и сказал; «это тебе в задаток будет». Я поклонился и пошёл. «Стой, – слышу опять. – Когда будет готово?» «Через десять дней принесу», – ответил я. Тем всё и кончилось.

Исправник дал ему нужные наставления и отпустил его.

К становому приставу 1-го стана послано было приказание наблюдать за деревнею Загряжской, где, как было донесено, пребывает Чуркин со своими товарищами. Получив такое распоряжение, пристав собрал до 60 человек крестьян и сделал облаву на лес деревни Дубровки, но поиски ни к чему не привели, а затем ночью на 25 июля, он засел позади деревни Загряжской с целью выследить, не появится ли кто из разбойников. В другую сторону от деревни Дубровки он послал двух сотских осмотреть местность. На рассвете сотские вернулись и донесли исправнику, что какие-то два человека лежат в копне позади дома крестьянина Демида Шлонкина. Выслушав такой рапорт, пристав собрал народ и повёл их к тому месту. Сотские шли впереди и издали указали на копну, которую и приказано было окружить народом.

Действительно становой пристав увидал в копне лежащего человека, покрывшегося жёлтым халатом. Мужички хотели было подойти к нему, но становой остановил их и сказал:

– Зря не делайте, надо взять его с осторожностью, ведь это должен быть Чуркин.

Сотские согласились с мнением своего начальника.

– Ребята, дубины должны быть наготове, начнёт ежели стрелять, вы не пугайтесь, – говорил становой.

Человек, лежавший в копне, начал шевелиться и поворачиваться; пристав, не желая дать ему оправиться, крикнул своей команде:

– Ребята, берите его!

Крестьяне и сотские кинулись на лежащего разбойника и начали его вязать.

Глава 11

Борьба лежавший в копне под желтым халатом человека с ватагой крестьян была слишком неравна; они в минуту окружили его и повернули лицом навзничь.

Становой пристав глядел на него с каким-то недоумением, видя, что, мечтая взять Чуркина, они поймали, по выражению крестьян, волка, да не того, которого ему было надо. Это был человек, средних лет, высокого роста, одетый в полукафтан, сшитый из казинета[12]. Мужички, окружив его, стояли, опустив головы и руки, как бы скорбя о том, что это был не разбойник Чуркин.

После небольшой паузы, пристав приказал крестьянам поднять связанного на ноги, что и было моментально исполнено. Его приставили к копне спиною; незнакомец при всем этом не произнёс ни одного слова и только поводил глазами на окружающих.

– Ты что за человек? – спросил у него становой.

– Божий, – ответил он.

– Я знаю, мы все Божьи; но как тебя зовут?

– Не знаю.

– Откуда ты?

– Не помню.

– Ведите, ребята, его в деревню!

Мужички взяли арестованного и, по приказанию начальства, отвели в Дубровку и поместили в избу старосты деревни. Пристав снова начал допрашивать его, кто он и откуда, но тот упорно держался прежних своих слов. В избу вошёл староста и как только взглянул на нежданного гостя, тут же сказал:

– Здравствуй, брат Константин!

Арестант гневно поглядел на него и заскрипел от злости зубами; он понял, что его узнали.

– Так ты знаешь этого оборотня? – спросил пристав у старосты.

– Видал его, ваше благородие: гуся хорошего вы изловили: ведь это Новиков, левая рука Чуркина, из Владимирского острога, вместе с ним бежал. Как это он от шайки-то отбился, один влетел. Всегда, бывало, с Сергеевым шлялся.

– Мы их двоих и видели у копны! – сказал один из сотских.

– Другой-то куда же девался? – заметил становой.

– Там, небось, в копну зарылся; тот-то подогадливей его будет, – добавил, староста.

– А копну-то вы и не потревожили, не догадались. Ребята, ну-ка, поживей, подите, порастрясите её; может быть, он и там сидит, – обратился к сотским приставь.

Сотские. и несколько крестьян, исполняя приказание, бегом направились к копне и, возвратясь, доложили, что проходили даром: хотя они растрясли всю копну, но всё-таки никого в ней не нашли.

– Так он вас и стал дожидаться, ловкие какие! Небось, теперь вёрст за пять ушёл, – сказал староста.

Пристав, получив от арестанта чистосердечное сознание, кто он, спросил:

– А кто был с тобою?

– Мой товарищ Сергеев, – ответил тот.

– Куда же он девался?

– Кто ж его знает?!

– Где бы нам его перехватить теперь?

– Вот уж этого не знаю.

– Что это рука-то у тебя, болит?

– Да, побаливает маленько.

– Отчего?

– Ножом немножко повредил.

Становой оглядел его руку и увидал, что рана на ней произошла не от ножа, а от выстрела.

– Кто это тебя ранил?

– Пистолет разорвало, когда я стрелял.

– В кого же ты стрелял?

– Пробу делал; туго зарядил, дуло-то и не выдержало.

– Врёшь ты все. Надо полагать, на работе где-нибудь были, да не на того наткнулись, вот он тебя и ранил.

– Вам, должно быть, лучше меня знать; думайте, как хотите, – хладнокровно отвечал арестант.