Разбойник Чуркин. Том 1

У исправника при этих словах по телу пробежали мурашки, на лбу выступил холодный дот; Деревенко же был невозмутим. Все притаили дыхание.

Человек этот был действительно разбойник Чуркин. Он быстро подошёл к задним воротам, отворил калитку и скрылся на дворе. Исправник вполне убедился, что это был разбойник и совершенно притом растерялся.

Старшина посоветовал ему подождать нисколько минут, оправиться и затем приступить к делу.

Прошло десять минут; первым из овина вышел старшина, за ним исправник и его рассыльный.

– Ну, теперь не уйдёт, наш будет, – ободряя себя и своих спутников, сказал исправник, направляясь к дому Чуркина. Все трое подошли к задним воротам, попробовали было отворить в них калитку, но она оказалась запертой.

– Стой здесь, в случае, если разбойник покажется в воротах, то не давай ему ходу, бей в него из револьвера, – сказал исправник своему Деревянко.

– Слушаю, ваше благородие, – держа наготове оружие, отвечал тот.

– Ты, старшина, ступай справа около дома, а я пойду слева, у ворот сойдёмся, – шепнул Семён Иваныч начальнику волости.

Оба они, от волнения и страха, тряслись, как осиновый лист. Обойдя кругом дом, они сошлись у передних ворот его. Старшина поднял в деревне тревогу, на которую крестьяне явились немедленно, остановившись перед домом разбойника. Исправник, оглядывая окна той избы, заметил, что под одним из них валяются стекла от выбитого звена, и что само окно было заткнуто подушкою. Не прошло четверти часа, как ворота дома отворились, и на улицу из них вышла мать Чуркина, поклонилась исправнику и собравшимся крестьянам во главе старшины.

– Сын твой, Василий, дома? – спросил у ней исправник.

– Нет, кормилец, он у нас и не бывает, – проговорила та.

– Врёшь, старуха, мы сейчас видели, как он вошел в задние ворота.

– Не веришь, поди, сам погляди.

– Зачем это у тебя окно разбито?

– Ребятишки шалили и разбили его.

– Хорошо, мы с тобой после ещё поговорим. Старшина, бери народ и принимайся за обыск.

Тот скомандовал мужичкам, и в какие-нибудь пять минут, двор и самый дом Чуркина наполнились народом, принявшимся обшаривать везде, куда только было возможно проникнуть человеку. Исправник вошел в избу. Старик, отец Чуркина, встретил его поклоном.

– Василий дома? – спросил у него Семён Иваныч.

– Какой такой Василий, сын, что ли, мой? – вопросил старик.

– Ну да, мы сами видели, как он в задние ворота вошел.

– Нет, мы его два года уже не видали.

– Что с ним толковать, ребята, обыщите!

– Чего искать-то, ваше благородие, я сам бы его выдал вам, если бы он был здесь, – как бы обидясь, сказал старик Чуркин.

– Кто это у тебя на печи-то стонет? – спросил Семён Иваныч.

– Сноха, жена Василья; ей только вчера Бог дочку дал, вот она и мается.

– Ребята, поглядите, не лежит ли там ещё кто?

– Никого нет, одна только она мешается, взглянув на печь, доложили крестьяне.

– Подымай пол, зажигай огонь! – слышалась команда.

В избу вошёл Деревянко и доложил исправнику, что в задние ворота никто не выходил, а затем вместе с крестьянами принялся осматривать подполье.

– Хорошенько ищите, нет ли там тайников каких! – слышался голос исправника.

– Так не узнаешь, ваше высокородие, щуп бы надо, – кричал из подполья рассыльный.

Принесли шомпол от ружья и передали его Деревянко, который и начал им пороть землю, но ничего, по осмотру, не оказалось. Осмотрели чердак, крышу дома, трубу, печку, двор, но Чуркина не нашли: он как бы сквозь землю провалился.

Исправник, переговорив с родителями разбойника и ничего от них не допытавшись, вместе со старшиною и несколькими местными жителями, отправился из деревни в село Запонорье, для составления протокола о произведённом обыске. Идя дорогою, он вспомнил о становом приставе, который до сего времени не показывался. Послал в известный овин сказать ему, чтобы и он явился в правление. Деревянко и старшина исполнили его приказание и, догнав Семена Ивановича на мосту речки, доложили, что в овине, ни станового пристава, ни Корякина, ни г-на Шварца они не нашли.

– Куда же они девались? – сказал исправник, пожимая плечами.

– Не знаем, – отвечал старшина.

– Выстрел в лесу что-нибудь, да значит; вероятно, была какая-нибудь там оказия, – произнёс его высокородие.

– Все может быть, не прикажете ли осмотреть опушку леса, не там ли пристава?

– Оно следовало бы, пошлите туда сотского и несколько человек понятых.

Сотскому был отдан таковой приказ; он собрал человек двадцать народу и повёл их в лес.

Вся деревня Барская и село Запонорье были от такой тревоги на ногах; даже сам батюшка вышел на улицу полюбопытствовать, встретился с исправником, узнал, в чем дело, и пошёл к себе на пчельник.

Волостной писарь давно уже распорядился поставить самовар и приготовил закуску, зная, что исправник и бывшие с ним ничего в течении всего дня не пили и не ели, за что и получил от Семена Ивановича благодарность с пожатием руки.

– Пошлите, пожалуйста, в деревню Новую, к старшине, и скажите, чтобы они запрягли наших лошадей и ехали бы сюда, – сказал исправник волостному старшине, жадно допивая первый стакан чаю.

Вошедший сотский, осматривавший лес и доложил, что в лесу они никого не нашли.

– Странно, куда же это они могли деваться? – обратясь к старшине, сказал исправник.

– Да-с, здесь что-нибудь неладно, – наливая в стаканы китайский напиток, поддакнул ему тот.

Глава 8

Напившись чаю и закусив, чем Бог послал, исправник приказал подать себе бумаги и принялся за составление протокола об облаве на Чуркина; волостной писарь начал строчить под его диктовку, старшина продолжал сидеть за самоваром, а Деревянко поместился в уголке, а также потягивал китайское зелье. Вдруг, среди глубокой тишины, отворилась дверь, и в комнату вошёл становой пристав 1-го стана, которому было поручено наблюдать за Чуркиным с противоположной стороны его дома. Следом за ним вошёл и г-н Шварц.

– Скажите, пожалуйста, куда это вы пропали? – сурово спросил пристава исправник.

– Как это пропали? – снимая шинель, огрызнулся пристав.

– Вы извольте мне отвечать на вопрос, а не возражать! Я спрашиваю, где вы были?

– Ночью в овине сидели, а потом пошли в лес.

– Зачем? Кто вас туда посылал?

– Нечего нам было делать; рассчитали, что по пустякам лежать в овине дело не подходящее, думали – по лесу походим, может и наткнёмся на зверя.

– На какого это зверя?

– Всё на того же Чуркина, да, к сожалению, даром проплутали.

– В кого же вы стреляли?

– Ни в кого; г-н Шварц один раз действительно выстрелил на воздух для острастки.

– Хороши же вы после того! О себе знать дали, – уходи, мол, дальше, мы здесь находимся.

– Вы тоже, Семён Иваныч, ни с чем возвратились? – спросил исправника г-н Шварц.

– Из рук, окаянный, вывернулся, видели мы, как он во двор своего дома в задние ворота прошёл, собрали всю деревню, обыскали дом, но его не нашли, точно сквозь землю провалился, – сетовал исправник.

– Может быть, вошёл, да не он, – заметил господин Шварц.

– Он самый был, – добавил старшина.

Становой и г. Шварц присели к столу, за которым сидел старшина, и занялись чаепитием. Последний, опорожнив два стакана, обратился к исправнику с вопросом:

– Семён Иваныч, я больше теперь вам не нужен?

– А что?

– Так спрашиваю, отпустите меня домой.

– С Богом, отправляйтесь.

– Нельзя ли у кого лошадки достать, а то завтра до Загарья пешком не скоро доберёшься, да к тому же скоро смеркнется, одному опасно, – обратился он к старшине.

– Если угодно, на моей лошади можете доехать, – ответил тот.

Г-н Шварц, в знак благодарности, кивнул ему головою, простился с исправником, пожал руку приставу, раскланялся и хотел уйти. Исправник остановил его и попросил, чтобы он заехал в дом старосты деревни Новой и приказал кучерам запрячь лошадей и ехать в село Запонорье. Выходя из правления, г. Шварц наткнулся в дверях на какого-то мужичка, который тотчас же обратился к нему с вопросом:

– Как бы мне исправника увидать?

– Он здесь, войди, – ответил ему г-н Шварц и оставил правление.

Мужичок вошёл, остановился в передней, где рассыльный спросил его:

– Тебе что надо, дядя Михайло?

– Исправника нужно бы повидать!

– По каким таким делам?

– Это уж дело моё, поди, доложи ему.

Рассыльный доложил, вышел исправник и спросил:

– Что скажешь, голубчик?

– К вашей милости, передать кое о чем нужно.

– Что такое, говори?

– Дело секретное, надо бы наедине сказать.

Семён Иванович повёл дядю Михайлу в особую комнатку, где тот объяснил ему, что Чуркин выскочил из своего дома в окно и убежал в лес.

– Ты сам, что ли, видел это?

– Нет, мне его сосед говорил, Фома Осипов.

– Отчего же мне он сам лично не сказал о том?

– Побоялся, знать.

– Поди, приведи его ко мне.

Мужичок ушёл. Исправник обратился к приставу и начал читать ему нотацию за то, что он не исполнил его приказания, ушёл из овина и, благодаря только тому, Чуркин успел скрыться.

– Чем же я-то виноват?

– Тем, что, не во время оставили свою засаду и ушли в лес.

– Ушёл я потому только, что г-н Шварц и крестьянин Корякин сидеть в овине больше не пожелали и первыми вышли из него; один сторожить в овине я побоялся: неровен, думаю, час, заметят, ну, и шабаш, пришибут, и искать не с кого будет.

– Плохой же вы становой пристав, когда мужиков боитесь.

– Мужики ничего, а если бы Чуркин навернул: ся, что я мог с ним один поделать!

– Хорошо-с, я так в протокол ваше оправдание и запишу, пусть прочтёт губернатор.

– Как вам угодно: мне жизнь дороже, чем служба, это вы только одни бесстрашные.

Вошёл Фома Осипов, сосед Чуркина.

– Это ты видел, как Чуркин в окно выскочил? – спросил его исправник.

– Я, батюшка Семён Иваныч. Сижу это под окном, да гляжу, – домик-то мой напротив, – раз, слышу, окно вылетело, стекла так и задребезжали, а потом, смотрю, выскочил из него сам Василий Чуркин, в одной рубашке, босиком, и побежал через дорогу к моему овину, а оттуда махнул в лес и был таков. А потом уже и вы следом за ним на улицу пожаловали. Вот, думаю, немножко его не захватили.

– Кто ему сказал, что мы следим за ним?

– Мальчишка-караульный, который на вышке у его дома сидел; он как увидал, что вы из овина-то вышли, сейчас ему весть подал, а он, тово, в окно и выскочил. Теперь где его поймать? Небось, далеко укатил.

– Отчего же ты мне тогда не сказал?

– Как сказать? Опасно, узнают, ну, и, капут: доносчик, скажут, а за это, сами знаете, как он с нашим братом рассчитывается: или дом сожжёт, или самого убьёт, а не то лошадку уведёт, – пастухи-то все его приятели.

– Слышите, что говорит? – сказал Семён Иванович, становому приставу.

– Да-с, слышу.

– Теперь сознаёте, какую вы непростительную оплошность сотворили? Чуркин пробежал в лес мимо того самого овина, в котором вы находились.

– Извините, с кем грех, да беда не случаются, – проговорил пристав.

– Какие тут извинения! Под суд за это, вот что. Пусть сам губернатор видит, с какими чиновниками приходится мне служить, – горячился его высокородие, шагая взад и вперёд по комнате, заложив руки за спину.

Становой стушевался и стоял, упёршись одною рукой на стол, склонив голову. Долго Семён Иванович читал ему нотацию, но наконец успокоился, уселся за стол и сказал писарю:

– Садитесь и пишите.

– Что прикажете?

– «Приняв в соображение, что отец и мать Чуркина укрывают его, что также следует отнести и к жене его, живущей в одном с ними доме, я передаю обстоятельство это судебному следователю 1-го участка, для произведения предварительного следствия обоих поступков. Поступок же станового пристава 1-го стана, оставившего свой пост преждевременно, вследствие чего Чуркину дана была возможность убежать, так сказать, сквозь руки, имею честь представить на благоусмотрение вашего превосходительства».

Выслушав такие слова, становой пристав ушёл в другую комнатку, где находился волостной старшина, и попросил налить ему водки.

– Напрасно тревожитесь, сударь, пусть его горячится и пишет, что ему угодно, ничего не будет, – стараясь ободрить пристава, шептал ему старшина.

– Досадно, братец! Что я, нарочно, что ли, ушёл из овина!? – осушая стакан Панфиловской влаги, ответил тот.

Окончив протокол, исправник уложил донесение в конверт, приказал позвать к себе сотского и отправил его прямо к губернатору. В то же время, об этом же неудачном деле послано было донесение товарищу прокурора московского Окружного суда, г. Фуксу, и местному судебному следователю. Волостной писарь и крестьяне были отпущены по домам.

– А что, кучер мой приехал? – спросил исправник.

– Здесь он, у крыльца стоит, – ответил сотский.

– Скажи ему, чтобы он въехал на двор, я здесь ночую.

– Семён Иваныч, мне можно отправляться? – осведомился пристав.

– Нет, нельзя, завтра нужно будет ехать нам с вами на обыски, – сказал начальник уезда.

Становой наклонил голову и убрался в соседнюю комнату; старшина озаботился насчёт постелей, и через час в волостном правлении всё утихло, слышалось только всхрапывание утомившихся чинов уездного начальства.

Теперь обратимся к Чуркину. Разбойнику не было известно о предстоявшей на него облаве, так сумел исправник её устроить. Будучи в деревне Ляховой, в доме крестьянки Щедриной, у которой он уже давно свил себе тёплое гнёздышко и где был как свой человек, он и не воображал о грозящей ему опасности и пошёл в свою деревню, имея при себе пистолет, без всякой опаски, рассчитывая, что если бы что и случилось, то его предуведомили бы. Но полиция разбойника, как видно, на этот раз дала промах.

Войдя в избу, Василий разделся, уселся за стол и попросил у матери что-нибудь закусить. Не успела она ещё покрыть скатертью стол, как находившейся на вышке меньшой брат его, запыхавшись, вбежал в избу и закричал.

– Братец, спасайся, полиция от овина идет!

Чуркин вышел из-за стола, перекрестился, дал прыжок, как зверь и, выскочив в окно на улицу, крикнул:

– Матушка, заткните чем-нибудь окно! – перебежал улицу и скрылся в лесу.

Пробежав вглубь его с четверть версты, он остановился и присел на травку отдохнуть. Тут он обдумал, что назад ему возвращаться теперь опасно, так как могут устроить и новую засаду, а потому снова поднялся на ноги и зашагал в чащу.

Когда уже начало смеркаться, и густой туман стал одевать собою высокую траву, Чуркин вышел из лесу и окольными путями через поля и овраги достиг до удельного леса, тянувшегося от Карповской волости до деревни Костиной на пространстве более шести вёрст, а в ширину вёрст на пятнадцать. Оглянувшись кругом и что-то сообразив, он быстро скрылся в том лесу. Шёл он по нему напрямик, без дороги; проводником ему были одни звезды небесные, да природная смекалка. В самой глубине леса находился хутор одного из московских монастырей. В хуторе том жили в то время шесть старушек монахинь, к которым и пробирался теперь Чуркин.

В хуторе этом разбойнику несколько раз приходилось жить по неделе и по две в то время, когда уже от преследования ему некуда было деваться. Монахини принимали его не как разбойника, а как человека странного, отрёкшегося от мира сего и ведущего скитальческую жизнь.

Стало уже рассветать, когда он подошёл хутору, постучался в окно кельи и проговорил вкрадчивым голосом:

– Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!

– Аминь. Кого Бог посылает к нам? – послышался голос из кельи.

– Я, раб Божий Пётр, – отвечал он на вопрос.

Дверь кельи отворилась, Чуркин вошёл в хижину, помолился на икону и сел на лавку.

– Откуда Бог несет? – спросила его одна из монахинь.

– От Саввы Преподобного возвращаюсь, – заговорил разбойник и стал рассказывать такие небылицы, что другой странник подобных не придумает, и при этом добавил, что на него дорогою напали злые люди, ограбили и оставили только в том, что на нем находилось.

Монахини, слушая его, творили молитву и в конце предложили ему отдохнуть на свежем сене, убранном в сарае, куда он и отправился.

Лучшего убежища в опасное для Чуркина время и искать было нельзя. При том в этом лесном жилище монахинь не было ни одного мужчины.

Сон Чуркина был продолжителен; как ни крепко было его здоровье, а усталость взяла своё; он проспал до сумерок, после чего перекусил немножко, простился с монахинями и пошёл по направленно к Ильинскому погосту.

* * *

1-го июля исправник поднялся с постели часу в шестом утра, с мыслью собрать понятых и отправиться на поиски Чуркина, по указанию содержавшегося в Богородском тюремном замке, в деревню Теренькову. С ним вместе поднялись пристав с волостным старшиною, а вскоре прибыл в Запонорье и пристав 2-го стана Протопопов, за которым ещё с вечера был послан в Павловский Посад нарочный. Обсуждая вопрос, как приступить к обыску дома крестьянина Карася, они пошли пригласить для содействия при обыске крестьян из деревни Заволенье, так как на жителей деревни Тереньковой исправник в этом случае не надеялся.

После кратковременной беседы их, к крыльцу волостного правления были поданы лошади исправника и становых приставов; кучерам было приказано трогать, и кони понеслись по дороге на деревню Теренькову. Проехав несколько вёрст, на пути из села Загарья на деревню Новую, исправник заметил в кустах водружённый в землю деревянный крест:, подъехав к нему, он приказал кучеру остановить лошадей, подозвал к себе станового пристава 1-го стана и спросил у него:

– В память чего поставлен этот крест?

– На этом месте был убит Чуркиным староста деревни Ляховой, Киров.

– Давно это было?

– 9-го мая 1872 года.

– При каких обстоятельствах было совершено это убийство?

– Киров ехал с базара из села Загарья, один в телеге, за ним неподалёку тянулись под хмельком другие мужички, вот они и видели, как из кустов вышел Чуркин с ружьём, прицелился в Кирова и убил его наповал, а затем, не спеша, скрылся в кусты, догонять убийцу никто из них не осмелился, боясь за свою жизнь, – доложил его благородие.

– За что же он убил его?

– Староста Киров был вызван в Окружный суд свидетелем, по делу брата Чуркина Степана и показал не в его пользу, вот он и поклялся отомстить ему за это. Степана тогда сослали в Сибирь.

– Ну, хорошо, садитесь. Деревянко! Набей-ка мне в трубку табаку, – сказал исправник.

Тот исполнил приказание, не сходя с козёл, кони снова помчались, и вскоре полицейские власти прибыли в деревню Заволенье. Деревянко был послан отыскать сельского старосту Кирикова, который вскоре явился и подошёл к, исправнику, отвешивая низкие поклоны.

– Вот что, братец, собери человек 30 мужиков и приведи их ко мне, – сказал ему отец-командир.

– Слушаю-с, ваше высокородие.

– Ну, марш, да поживее.

Мужички собрались. Исправник объяснил им причину, по которой он обеспокоил их, и попросил их сейчас же отправиться в деревню Теренькову. Те, по своему обыкновенно, почесали затылки, переглянулись друг с другом и подумали: «принесло же их в самую рабочую пору», но делать было нечего, поплелись, по указанию начальства.

Путь был не длинен. Власти опередили мужичков за версту от деревни и с ними вместе вступили в неё. Тереньковские обитатели, увидав толпу людей, а впереди оной исправника с двумя приставами, не на шутку всполошились и оставались в недоумении, размышляя: «зачем это, мол, принесла их сюда нелёгкая?»

Глава 9

Бегавшие по деревне ребятишки, завидя нежданных гостей, торопливо убрались по домам и оповестили домашних о прибытии чужих мужиков и начальства, а те, желая полюбопытствовать, что все это значит., высунули в окна свои шершавые головы, и затем один за другим высыпали на улицу.

– Где здесь староста живет? – прокричал Деревянко первому встречному крестьянину.

– А вон там, видишь, домик с зелёными окнами, это он самый и будет, – отвечал тот.

Староста, не дожидаясь вызова, был уже за воротами и, торопливо направившись к экипажам начальства, отвесил ему поклон и стал, как лист перед травою.

– Ты здешний староста, Иван Иванов? – спросил у него исправник.

Точно так, ваше высокоблагородие, – ответил тот.

– Где дом крестьянина Карасёва?

– Вот тут, неподалёку…

Исправник вышел из своей брички; примеру его последовали и становые пристава. Заволенским крестьянам дан был знак двинуться вперёд, а затем им приказано было окружить дом Карася и никого из него не выпускать. Команда над ними была поручена приставу Николаю Алексеевичу Протопопову. Оставив двадцать человек понятых на улице, исправник повёл остальных на двор, за ними последовали становой пристав 1-го стана и староста.

Ульян Тимофеевич Карасёв находился дома; с поклонами он принял своих гостей, но при этом, видимо, растерялся.

– Чуркин у тебя? – спросил его исправник.

– Зачем он ко мне зайдет? – ответил тот.

– Ты всем приют даёшь, знаем мы тебя!

– Оно точно, даю; на то у меня и постоялый двор.

– Нечего с ним даром слова тратить, нуте-ка, ребята, принимайтесь за обыск, да смотрите, каждую норку ощупайте: здесь, говорят, всякие тайники имеются для беглых и разбойников, – сказал Семён Иванович.

Понятые, становой пристав и старосты стояли, как вкопанные.

– Ну, что ж вы, истуканы, что ли, какие? Принимайтесь за то, что вам приказано, а ты, Иван Иваныч, останься при мне, – обратясь к старосте деревни Тереньковой, сказал исправник.

– С чего же прикажете начинать? – спросил пристав у исправника.

– Первоначально осмотрите двор, сеновал и самую крышу его, а потом уже и самый дом.

Работа закипела. На сеновале были найдены два спящих человека; один из них оказался сыном хозяина дома, а другой был принят понятыми за разбойника Чуркина. Для того, чтобы арестованный каким-либо образом не улизнул, он тотчас же был связан. Исправник, обрадованный таким счастливым исходом, приказал привести арестованного в избу, но каково же было его разочарование, когда он увидал, что это вовсе был не Чуркин, а какой-то неизвестный оборванец.

– Ты кто такой? – спросил у него исправник.

– Крестьянин Бронницкого уезда, села Степановского, Василий Тимофеев.

– Как ты сюда попал?

– Дорогою проходил, утомился и зашёл отдохнуть.

– Зачем же ты под сено спрятался?

– Не поздоровилось маленько, озноб напал, вот я и лёг, где потеплее.

– Паспорт есть у тебя?

– Как же имею, вот он, – доставая из-за голенища сапога свёрнутый, измятый и испачканный паспорт, ответил тот.

Семён Иванович бережно развернул плакатный вид[10] незнакомца и с трудом только разобрал, что плакату этому срок истёк год тому назад.

– Паспорт-то твой, голубчик, давненько взят?

– Переменить, ваше благородие, не успел.

– Бродяга ты, как я вижу. Староста, убери его куда-нибудь, да смотри, чтобы стрекача не задал; гусь-то, как видно, из хороших.

– Цел будет, – отвечал тот и отдал его в руки своих односельчан.

– Искали волка, а поймали зайца, – протянул себе под нос Семён Иванович, смотря вслед уходившему бродяге.

По тщательному осмотру исправником дома Карася, он оказался во всех отношениях приспособленным для укрывательства тёмных личностей. В овине навалена была солома, на которой видны были углубления, примятые ночлежниками; в сарае, стена которого выходит в поле, под самой крышей положены были, в виде палатей, жерди, на которых постлано было сено, порядком ужо примятое ночлежниками; в самой крыше проделано было отверстие, в которое свободно мог пробраться человек и скрыться; под самым домом устроено также логовище для отдыха; в задней половине самого дома помещалось питейное заведёте, которое содержал крестьянин Зарайского уезда, Трофим Михайлович Тарусин; в комнатке же, выходящей окнами на улицу, жил сам Карась и пускал к себе ночевать любого, кто бы только ни пожелал.

– Однако, брат, я вижу, человек-то ты ловкий, хорошо устроил ночлеги, – заметил Карасю исправник.

– Нельзя же: летом в избу никого не загонишь, каждый наружу лезет, – ответил тот.

– Я не к тому говорю, а зачем ты бродягам приют даёшь?

– У них на лбу, небось, не написано об этом, всякого пускаем, тем живём.

– Чуркин бывает же у тебя?

– Может, и заходит, кто его знает? Спрашивать не станешь, кто он и откуда.

– Разве ты его в лицо не знаешь?

– Нет, слыхал об нем; все говорят о Чуркине, а какой он из себя, спросить не догадывался.

Исправник, понимая, что от Карася ничего не допытаешься, оставил с ним разговор и принялся писать протокол об осмотре дома и о поимке бродяги, приказав, чтобы понятые шли в свою деревню и там дожидались его.