Чёрный дождь

Интересное дело, о доверии заговорили. Значит, им тоже что-то от меня надо. И те, и эти – все чего-то от меня хотят… А мне ни от кого ничего не надо, оставили бы в покое!

– Послушайте, – говорю, – как вас там… По-моему, этот разговор не имеет смысла. Верю я вам, не верю, какая разница? Ваши дела-это ваши дела, я в них лезть не намерен, они меня не касаются…

Говорю, а сам чувствую, что не то говорю, фальшиво как-то, словно не его, а себя в чем-то убедить пытаюсь… А он отвечает:

– Хорошо. Поступайте, как знаете, это ваше право. Но могу я попросить хотя бы выслушать меня?

– Пожалуйста. – Я пожимаю плечами, стараясь выглядеть как можно равнодушнее, хотя в темноте это и не важно. Вообще-то, мне, конечно, любопытно, что понадобилось от простого Техника Исполкому самой запрещенной в стране организации.

– Видите ли, в чем дело, – слышится вновь негромкий голос. – Все, что вам говорили в Службе Контроля о "Союзе Обеспокоенных", – это и правда, и ложь одновременно. Правда в том, что мы одними из первых разглядели и научно обосновали путь, по которому движется, а точнее – катится наше общество.

Происходят странные вещи. Производство самых современных средств уничтожения превратилось в самоцель, запасы радиоактивного сырья и готовых Изделий настолько повысили общий фон излучения, что неизбежно в самом ближайшем будущем приведет к экологической катастрофе: комбинаты ОПК отравляют воду, воздух и землю, и при всем при этом ничего не производится, абсолютно ничего – ведь все, что выпускается, в буквальном смысле зарывается в землю… до поры до времени…

Да, мы пытаемся бороться против неизбежности всепланетной гибели. Мы используем в этой борьбе самые современные достижения науки, многие из которых разработали сами. А что прикажете делать? Слишком долго наука рабски выполняла самые мерзкие задачи, которые ставили перед ней те, кто считает себя вправе решать судьбы других.

Да, мы вынуждены работать нелегально. Легальные методы борьбы привели к тому, что организация была практически обескровлена. Сначала, в нарушение всех конституционных гарантий, "Союз Обеспокоенных" запретили, варварски уничтожив штаб-квартиру и уникальный лабораторный комплекс. Затем началась настоящая охота и физическое истребление руководителей и рядовых членов "Союза". Именно истребление – хладнокровное, беспощадное. Юрген Бахчевский – премия 1997 года по физике – помните, "поля Бахчевского", сверхдальняя космическая связь?.. Убит среди бела дня в самом центре города двумя выстрелами в голову. Убийца скрылся… Хейн Бергер – первый руководитель, отец "Союза". Дольше всех противился переходу на нелегальное положение, выступал в печати, по телевидению – пытался убедить, объяснить, заставить задуматься. Убит "при попытке к бегству" – это девяностодвухлетний, полупарализованный старик?! "Слава и гордость нации" – Александр Ли, единственный в истории ученый, получивший личную благодарность от Организации Объединенных Наций за создание противораковой вакцины… Взорван в своем автомобиле вместе с женой и трехлетней дочкой…

– Ну, вы тоже не ангелы… – слабо возражаю я, чувствуя себя довольно неуютно, словно имею какое-то отношение к этим гадостям.

– Да, мы не ангелы, – соглашается ночной собеседник.– Но мы, во всяком случае, никого не убиваем, не калечим, не устраиваем взрывов, хотя, как вы сами понимаете, прекрасно могли бы это делать.

Террор – не метод борьбы. С помощью террора можно добиться каких-то временных, местных успехов, но вскоре страх и ненависть, порожденные им, вернутся, подобно бумерангу, и поразят бросившего. Террор рано или поздно превращается в самоцель. А самая святая цель не оправдывает кровавые средства. "Нельзя сдвигаться с мертвой точки за счет живых".

Замолчал он, давая возможность мне высказаться. А чего говорить-то? Слова правильные… Вот только слишком много правильных слов довелось мне за последнее время слышать… Стоим мы, оба молчим, а темно – хоть глаз выколи, темно и тихо, словно меня уже и нет: рук нет, ног нет, тела нет один вечный разум в вечной тьме свободно витает…

Подождал он и неторопливо так продолжает:

– Ну а теперь то, что касается ваших снов… Вот вам в беседе на эту тему наш общий знакомый объяснил все очень просто. Я даже попытаюсь угадать, как: разработанная "врагами народа" "страшная история" с помощью психотранслятора внушается невинным людям во сне… Ведь так?

– Примерно… – говорю. Хотя, чего уж там, все точно. А он дальше:

– Но, к сожалению, самое простое объяснение не всегда соответствует истине… Одним словом, это неверно. На самом деле, все произошло, в общем-то, случайно. Во время одного из экспериментов в нашей лаборатории произошел срыв блокировки и мощный энергетический выброс… Эксперимент, естественно, свернули, но в ту же ночь в районе проекции выброса впервые были отмечены необычные психоэмоциональные явления… "Сны", если хотите. Механизм их появления так и не удалось разгадать, но вызываются они довольно стабильно… Трудно с уверенностью сказать, что же это такое, но поскольку воспринимаемая "картинка" одинакова для всех и имеет тенденцию к изменению во времени, это не плод чьей-либо фантазии. Конечно, мы можем ошибаться, но боюсь, что в данном случае истина где-то рядом- здесь имеет место прорыв биоинформационного поля из будущего, который мы можем, в какой-то степени, своими силами вызывать и регулировать. Вот так, друг мой: то, что вы видите, к сожалению, вовсе не придуманный кем-то сюжет, а крошечные фрагменты того, что рано или поздно ожидает всех нас. Фрагменты и есть фрагменты- они зачастую бессвязны и мало информативны, однако и этого вполне достаточно, результат вы могли оценить, не так ли?

Поддерживание и стабилизация поля требуют колоссальных затрат энергии, но мы нашли выход. И знаете, какой? Запасаем и используем по мере необходимости энергию правительственных ядерных испытаний. Таким образом, чем больше взрывов будет производиться, тем шире мы сможем использовать это наше новое оружие. Согласен, на первом этапе – без ведома людей. Но поймите, наша задача – взволновать, заставить задуматься тех, кто еще на это способен. Мы не можем точно установить, когда и где произойдет катастрофа, но то, что она неизбежна, не подлежит сомнению…

Слушаю я его, и паршиво мне, хоть плачь. Чувствую, что хоть и не похоже все это на правду, а все-таки, выходит, правда.

– Ну а раз так, – спрашиваю, – то чего же суетиться? Ведь все, что будет, мы уже знаем. И изменить ничего нельзя.

– Почему нельзя?– удивляется он. – Можно. Будущее становится реальностью только тогда, когда закончится настоящее. А пока – это всего лишь один из возможных вариантов, наиболее полно воплотивший в себе все существующие тенденции, и от нас зависит – станет этот вариант окончательным, или нет.

– И что же вы от меня хотите? – интересуюсь.

– А ничего, – говорит он и, чувствую, улыбается, – Пока мы ничего от вас не требуем. Уже и того достаточно, что вы не с ними. Время еще есть. Подумайте над моими словами. Подумайте как следует и, если захотите, приходите к нам. Будем сражаться вместе. Не скрою, место вашей работы было не последним фактором, который привел меня сюда. Энергообеспечение Комбината – это же кровеносная система монстра…

– Скажите, – вдруг вспоминаю я, – а Макс Клейн, он давно с вами?

– Кляйн? – слышится из темноты. – Он вовсе не с нами… Мы еще только предполагаем поговорить с ним откровенно…

Я хочу удивиться, но не успеваю, потому что в эту секунду в ванной комнате вспыхивает яркий свет. От неожиданности зажмуриваюсь, и тут что-то тяжелое обрушивается сзади мне на голову и сбивает с ног…

глава шестая

Похоже, что я потерял сознание, здорово меня шарахнули, голова трещит, звуки пробиваются с трудом, как сквозь стенку. Во рту что-то кисло-соленое, противное, я сплевываю и пытаюсь открыть глаза.

– Внимание! – слышится чей-то далекий голос. – Он приходит в себя.

Интересно, о ком это говорят? Но тут в лицо безжалостно бьет тугая струя ледяного газа с резким запахом, и кто-то, грубо схватив за шиворот, приподнимает меня, как котенка, и ставит на ноги.

Колени дрожат и подламываются, а к горлу то и дело подкатываются волны отвратительной тошноты, но все же мне удается почти выпрямиться, опершись о стену. Меня всего колотит, а стенка шершавая и теплая, я прижимаюсь к ней всем телом и с трудом открываю глаза.

Какая-то странная большая комната без дверей и окон. Стены обиты коричневым резинопластом, свет идет откуда-то сверху, голову не поднять, шея болит страшно.

Прямо напротив меня, шагах в десяти, сидит в широком кресле, откинувшись на спинку, положив руки на поручни и закрыв глаза, незнакомый мне человек с коротко стриженными седыми волосами. Похоже, что он спит, во всяком случае никак на меня не реагирует. Но кто же, в таком случае, поднял меня с пола?

– Привет, малыш! – слышу я сзади знакомый голос. Медленно поворачиваюсь всем телом – шеей вертеть невозможно – и вижу Начальника Службы Контроля Безопасности собственной персоной. Он сидит на углу письменного стола с двумя тумбами и весело улыбается мне, болтая короткими ногами в голубых сапожках. Зоркий Глаз выглядит так же, как днем, словно мы и не расставались, вот только на поясе комбинезона, слева, появилась расстегнутая пистолетная кобура.

– Как самочувствие? – подмигнув, спрашивает он. – Вижу, что не блестяще. Ты уж нас, ради Бога, извини. Дело опасное, вот ребята и погорячились. Но, я так думаю, ты на нас сердца держать не станешь, верно?

Я молчу и смотрю на стоящих за его спиной двух здоровенных детин в голубых комбинезонах с капюшонами. Каждый выше меня головы на полторы. Интересно, который бил? Впрочем, какая разница. Что один, что другой может шутя прихлопнуть десяток таких, как я. Профессионалы, мать их, сразу видно.

– Ты, малыш, сам виноват. – продолжает Начальник, – я же тебя предупреждал, будут входить в контакт… Так и вышло. Ты уши развесил, а он и рад, наврал с три короба да еще свет отключил, вот тебе в суматохе и досталось, не обессудь.

А вообще-то, ты молодец. Матерого зверя нам изловить помог… – кивает он в сторону кресла. Я поворачиваюсь к сидящему и только тогда замечаю, что он вовсе не так уж вольготно расположился: его предплечья и голени плотно прихвачены широкими ремнями, а голова безвольно склонилась к левому плечу.

– Без тебя, – объясняет Начальник, – нам бы его не взять, тем более живым…

– Почему? – спрашиваю я, но голос мой звучит так хрипло и сдавленно, что вряд ли что-то можно расслышать. Однако Зоркий Глаз слышит…

– Как «почему»? – переспрашивает он. – Я же дал тебе «пищалку». Если кто появился – нажми незаметно, и все в порядке…

При этих словах седой в кресле открывает глаза и внимательно глядит на меня.

– Но я не нажимал!» – кричу я торопливо.

– И не надо, – улыбается Начальник, – «пищалка» постоянно работает на режиме «микрофон-передатчик», на случай, а вдруг ты забудешь дать сигнал: так что стоило только твоему дорогому гостю появиться, как мы тут же об этом узнали и приняли соответствующие меры, а самодеятельность со светом была, собственно, ни к чему…» – он спрыгивает со стола и, потягиваясь, начинает прохаживаться по комнате. Походив немного, останавливается и продолжает, глядя на кресло:

– И результат, как говорится, налицо. Айвар Витаускас. Кличка «Капитан». Специальность – социальная психология. Один из наиболее опасных людей «Союза». Отвечает за предварительную обработку и последующую вербовку новых членов организации. Разумеется, агент вражеской разведки… хорошо, если одной. Как правило, они работают на две-три державы одновременно. Очень жаль, но допрашивать их совершенно бесперспективно: эти сукины дети умеют ставить непробиваемый мыслеблок. Не так ли, Капитан?

Зоркий Глаз картинно наклоняется в сторону сидящего, а затем удовлетворенно кивает:

– Молчите? Ну, разумеется, сказать-то нечего!

Мне кажется, что ему было бы что сказать, но рот Капитана залеплен широкой полосой лейкопластыря, однако я предпочитаю молчать, и без того, мое положение достаточно хреновое.

– Вот так, малыш, – поворачивается ко мне Начальник, – чуть-чуть ты изменником Родины не стал, и нельзя сказать, что очень этому сопротивлялся, а?– он тычет меня локтем в бок, вроде бы шутливо, но от резкой боли я сгибаюсь пополам.

Когда мне наконец удается распрямиться, Зоркий Глаз уже сидит за столом и перебирает бумаги в папке. я сразу ее узнаю, и меня охватывает чувство нереальности. Всего-то меньше суток назад я впервые увидел этого человека и эту папку, а кажется, что прошла целая вечность…

Начальник аккуратно закрывает мое досье и некоторое время барабанит пальцами по пластиковой крышке.

– И что с тобой делать, ума не приложу… – говорит он задумчиво, – вроде и не виноват, а с другой стороны – явный факт недонесения… пассивное содействие антигосударственным элементам… карается принудительной изоляцией на срок до восьми лет…

А, думаю, черт с вами, пропадите все пропадом! Изоляция так изоляция. В конце концов, и на Острове люди живут. Мне куда угодно, лишь бы отсюда подальше, из комнаты этой выбраться… И, видно, все мои мысли на лице написаны были, потому что Зоркий Глаз усмехнулся и говорит:

– Таким вот образом, до восьми лет… но, я думаю, до этого не дойдет, – а сам улыбаться перестал и глядит в упор, не мигая,– не получится с Золотым Островом… Слишком много ты узнал вещей, которых кому попало знать не следует. Так что либо будешь до конца и полностью с нами, истинными патриотами и защитниками страны, либо с ними – предателями и безответственными болтунами. А изменников мы истребляем. Сам понимаешь – кто кого, тут в демократию играть не приходится. Конечно, дело это тяжелое, неприятное, не для чистоплюев. Но выхода-то нет. Нужно. Есть такое слово – «нужно», понял? Что ж ты думаешь, мне не жалко? Не таких, как он, – кивнул Начальник на Капитана, – с ним все ясно; а таких глупых воробьев, как ты, которые своего разума не имеют, а чирикают чепуху с чужого голоса. «Мир спасают!» – скажите, благодетели какие выискались! Да мир может спасти только сила, сила, понял? Стальной щит обороны. И мы не позволим чужим агентам и своим дуракам этот щит расшатывать…

Встает из-за стола и ко мне подходит.

– Вот так, сынок. – И снова ласково смотрит. – Будешь делать выбор сделать, прямо сейчас, и времени раздумывать я тебе не дам. Вот перед тобой сидит наш враг, твой враг, враг твоего народа. Ты его должен своей рукой уничтожить, пристрелить, как бешеную собаку… Греха не бойся, я все твои прошлые и будущие грехи на себя возьму… Ну, а если нет…что ж, пугать не буду, но всякое случиться может…

– Как с Максом? – спрашиваю.

– Верно, как с Кляйном, – соглашается он. – Итак?

– Давайте пистолет, – говорю.

Посмотрел на меня Зоркий Глаз с интересом, кобуру медленно расстегнул и оружие протягивает. Серьезная машина, автоматический двадцатизарядный «фехтер» калибра 10.48мм, тяжелый, будто литой, красивый и какой-то ладный на вид. Держу я его в руках, рассматриваю внимательно. Эх, а нравятся мне все-таки пистолеты. Надежные они какие-то, внушительные. У нас в Школе спецкурс был по стрелковому оружию, так я одним из первых всю программу одолел, стрелять как следует научился. Очень меня Инструктор хвалил… чуть из-за этой стрельбы в Силы Обороны не забрали, да плоскостопие выручило…

Беру «фехт» в правую руку, большим пальцем, как учили, предохранитель сдвигаю, он щелкает, и спиной чувствую: сзади меня оба Контролера напряглись, за каждым движением следят, чуть не так шевельнусь – в момент всего изрешетят, пушки-то у них не хуже этой. И Начальник, гляжу тоже подобрался весь, виду не подает, но в сторону чуть отодвинулся и зубы сжал, аж скули напряглись.

– Пластырь-то снимите, – обращаюсь я к нему. – Спросить что-то хочу.

– Ну, что ж, – роняет он и делает знак одному из громил.

Тот осторожно подходит к креслу, стараясь не поворачиваться ко мне спиной, одним движением руки срывает с лица сидящего липкий прямоугольник, при этом голова седого резко дергается, глухо стукаясь о спинку кресла, и тут же, двигаясь боком, возвращается назад.

– Боишься, сука! – злорадно думаю я. – Ладно, гнида подневольная, не до тебя сейчас.

Капитан тяжело дышит, хватая воздух широко раскрытым ртом. Рот у него кровоточит, то ли от пластыря, то ли еще по какой причине…

– Ну? – невольно бросает мне Зоркий Глаз. Да, надо спешить.

– Скажите, – медленно спрашиваю я связанного человека, – все-таки ваше дело будет проиграно, ведь мы же видели конечный результат?

Он несколько раз сглатывает слюну, смешанную с кровью, потом облизывает разбитые губы и поднимает на меня спокойные серые глаза. Голос у него совсем тихий и невнятный, но я разбираю каждое слово:

– Ничто, однажды совершенное, не пропадает бесследно… Тем, кто пойдет за нами, будет легче…

Начальник, бешено оскалившись, раскрывает рот, но в этот момент я нажимаю на курок.

Пуля, размером с крупную маслину, попадает седому Капитану прямо в сердце. Это точно, с такого расстояния промахнуться невозможно. Он дергается от удара, судорожно цепляется руками за подлокотники кресла, и тело его провисает на ремнях. Крошечная дырка слегка дымится, а белый комбинезон Жилищника быстро темнеет на груди. В голове у меня звенит от выстрела, рука ноет от отдачи, в пересохшем горле першит от горелого пороха. Я стою и, не отрываясь, гляжу в лицо убитого мной человека. Оно бледное, но удивительно спокойное. Голова свесилась на грудь, а глаза полузакрыты.

Кто-то трогает меня за плечо. Я поворачиваюсь.

– Ну, ну, сынок, – негромко бормочет Начальник. Он как-то сразу постарел и стал еще ниже ростом. – Это же был враг, враг, пойми. Успокойся, давай пистолет…

Теперь – главное, не торопиться. Я перекладываю оружие из вспотевшей правой ладони в левую, щелкаю предохранителем и, как учили, опустив дуло вниз, протягиваю его хозяину.

Время словно остановилось. Оно стало вязким и плотным, каждая секунда длится необыкновенно долго. За моей спиной сопят и переминаются с ноги на ногу успокоившиеся Контролеры, я слышу скрип кожи и шорох засовываемых в кобуру револьверов, моя рука медленно поднимается, а навстречу ей так же медленно, мучительно медленно тянется тонкая, почти детская ручка, кое-где покрытая редкими черными волосиками. Наши руки уже почти соприкасаются, когда я быстро поворачиваю «фехтер 10.48» дулом вперед и что было сил жму на спусковой крючок.

Щелкнув предохранителем, я вовсе не обезвредил пистолет, а, наоборот, перевел его на автоматический режим стрельбы, так что он мгновенно взрывается длинной, грохочущей очередью.

Струя смерти впивается в грудь Начальника Службы Контроля, и тело его, нелепо взмахнув руками, словно пытаясь схватить в охапку побольше воздуха, отлетает к противоположной стене, сметая стол и стулья. Но тут же десятки раскаленных молотов обрушиваются на мою спину, руки, ноги, швыряют на пол и продолжают плющить, колотить, кромсать, это уже не пули, это бешеная ночная Стая рвет на куски мое, еще дергающееся, но уже мертвое тело…

эпилог

Долгая в этом году зима. Кузнец говорит, что такой долгой зимы не помнит. А он самый Старый, кому ж еще помнить… Холодно и жрать нечего. Ловушки проверяем чуть ли не каждый день, да все без толку – кроты и кролики в норах спят. Собаки и те, как сгинули. С тех пор, как я тогда от Стаи спасся, вроде и не видел их ни одной, – куда они подевались?

Ладно, переживем. Хлюста еще в кадушках много наквашено, коренья есть, ягоды сушеные… Это не мясо, конечно, но хоть с голодухи не помрем, а там и зима пройдет…

Все бы ничего, вот только руки у меня чесаться стали, сил нет. День и ночь чешусь, всю кожу ободрал – смехота! Старый Миха травы наварил, пить давал и прикладывать – помогает, но плохо. Ладно, пройдет, мне мать рукавички из собачьей шкуры сшила – тепло и рукам легче.

Миха из-за моих рук больше меня переживает. Вчера опять какие-то примочки делал и рассказывал, что там, где сейчас вход в Собачий Лог, раньше вода какая-то из-под земли текла, так вот этой водой намочить – любая хворь пройдет! А потом, говорит, гром был и земля тряслась, вода исчезла, и стал Собачий Лог. Давно, говорит, это было… И все Старые собрались, слушают его, головами важно кивают, соглашаются – так, мол, так, все точно.

А по-моему – ерунда. Как сейчас есть, так и всегда было!