скачать книгу бесплатно
– Раз ему нужны краски, – пробубнил он, словно разговаривая сам с собой, – то, стало быть, нам нужен художник. Верно?
– Верно, – подхватил я.
– А где тут живёт художник? – тут же задал вопрос Миха.
– Я знаю, – сказала Настя. – Поскольку нам нужен не простой художник, их тут много… То нам нужен…
– Солнышко, ты абсолютно права! – перебил её Боб. – Нам следует идти к художнику, который рисует невидимые картины!
– Я тоже могу рисовать невидимые, – язвительно проворчал Мишка.
– Э, юноша, – прокряхтел бобр, – ты не знаешь, что говоришь…
– Ладно, тогда – кого ждём? – улыбнулся я. – Потопали!
Настя взяла нас с Мишкой за руки, и мы помчались вперёд. А Боб рассмеялся и покатил следом.
Улицы становились всё шире, а прохожих всё больше. Причём, навстречу нам шли не только люди, но и всякие животные. И одеты они были (и говорили тоже!) вполне по-человечески! И все передвигались на задних лапах! Так что мне стоило большого труда не пялиться на них во все глаза.
– Настя, слушай… – я перешёл на шаг. – Я вот что подумал… Тут у вас волшебная страна, все творят волшебство напропалую. А чем колдуны отличаются? Или выделяются? У нас-то понятно. Все – обычные, а если кто-то вдруг ворожит, то это сразу видно… Ну, то есть, у нас ничего такого нет, но теоретически… у нас все сказки на этом построены.
– Это вам так кажется, что все тут ворожат, – проговорила Настя, – а мы тут просто живём. И только пользуемся магией. Как вы пользуетесь вашими телефонами и сетью. А колдуны – они могут менять, могут создавать.
– Как наши учёные? – спросил Мишка.
– Да, наверное. Хорошее слово – учёные, – согласилась Настя.
– А страны тут тоже есть? – спросил я. – Ну, там… Китай, Индия, Америка?..
– Конечно! У нас тут почти всё как у вас.
– А эта страна – Россия?
– Да.
– А Советский Союз был?
Настя задумалась.
– Нет, кажется, нет, не припомню. Это у вас так было?
– Ага, у нас… И вы никогда не воевали? Ни с кем?
– Нет, – удивилась Настя, – а зачем?
– В самом деле… зачем?.. – промолвил Миха. – И завоевателей не было? Даже в древности?
– Да нет же!
– А правительство у вас есть? – не унимался Миха.
– Это – которые правят? Нет, нету. А для чего нами править? Мы ж – не лошади, – девочка рассмеялась. – Хотя, это я – про ваш мир. У нас даже лошадьми не правят, – добавила она.
– А у нас и лошадьми правят, и сами… как лошади, – грустно сказал я. – Мы без управления – никак. А Москва тут есть?
– Да, это у нас самый большой город. Народу там, говорят… всё просто кишмя кишит.
– Стой, а Пятигорск-то есть?! Мы же из Пятигорска!
– Успокойтесь, есть, конечно. Он севернее.
– Подожди-ка, вот ты говоришь, всё как у нас, но Золотника-то у нас нет! – осенило меня.
– Если у вас там нет Золотника, то вам не повезло, – сощурившись, промолвила Настя. – И, конечно, у вас не совсем-совсем, как у нас. Но очень-очень многое.
– А законы у вас есть? – Мишка продолжил сыпать вопросами.
– Законы? Конечно!
– Ну, слава Богу, – усмехнулся я. – А какой закон у вас в стране самый главный? У нас – конституция.
– Почему в стране? – опять удивилась девочка. – Все законы – для всех стран, для всех людей. Общие. И какого-то самого главного нет. Они все важные. Есть закон всемирного тяготения, есть про тело, погружённое в воду, есть…
– А, так ты про естественные законы? А этих… как их?.. Социальных… Их нету?
– Да. Про естественные. А противоестественных нам не нужно.
Да, точно иногда говорят: не знаешь, какой смайлик поставить…
– Приехали, – сказал тут Боб.
Он обогнул нас по замысловатой дуге, затормозил, спрыгнул с велосипедика и просеменил вперёд – в распахнутую настежь калитку.
Домик, по всей видимости, был когда-то чудесным. Но теперь от него веяло старостью и болезнью – местами даже штукатурка обвалилась, обнажив рыжеватые, будто умоляющие их спрятать, кирпичи. Да и двор, некогда ухоженный, ныне зарос бурьяном так, что верхушки трав гордо высились чуть не под крышей.
Мы посмотрели на Боба. По всему получалось, что он у нас главный.
– Так, – прогундосил он, оглядев нас с небольшим скепсисом. – Звать художника Мирабор. У него, я слышал, что-то случилось. И он не в духе. И картин сейчас не пишет. В общем, никаких дурацких шуток. И – с печалью в голосе. Договорились?
– Не вопрос, – откликнулся Мишка.
– Угу, – в один голос промычали мы с Настей.
– Раз всё ясно – стучите.
И Боб подтолкнул нас с Михой к двери.
Но стучать не пришлось. Дверь распахнулась сама, и на пороге возник хозяин. В халате («шлафроке» – всплыло в памяти какое-то старинное словцо) и тапках с загнутыми носами на босу ногу. Видимо, здорово он напомнил бы мне «кавалера» с картины Федотова из нашей хрестоматии, кабы не густая, длинная чёрная борода и крючковатый нос.
– А, Б-боб… – слегка заикаясь проговорил Мирабор, – и Настя с тобой… Чем м-могу? Войдёте?
– Войдём, войдём, Мир, – пробурчал едва ль не ласково бобр, – давай, ребята, заходим.
Мы прошли в дом. Комната, в которую нас завёл хозяин, представляла собой образец романтической неразберихи. Повсюду валялись выжатые наполовину тюбики и полупустые банки из-под краски; деревянные щиты, картон, холсты в рамах высились кипами на столе и на диване, стояли у стен; кисти валялись на полу и торчали из ваз, а в углу около окна стояла на полу массивная чернильница с десятком перьев, рядом с которой валялось с сотню исписанных и разрисованных листов бумаги.
– Простите, у меня тут… – пробурчал художник. – Как-то в-всё р-руки не доходят… вот и безладица этакая… не то – чёрт, сам скоро н-ногу сломлю… С кем имею ч-честь? – он обратил взор к нам.
Мы назвались.
– П-приятно, приятно, – дежурно отозвался хозяин.
Критически оглядев комнату, он покачал головой и причмокнул губами.
– М-да… д-дожил…
И он немедля освободил нам диван, небрежно сбросив всё на пол, и указал на него жестом. А сам умостился на подоконнике.
– Ну, я весь – в-внимание.
Теперь явно была Мишкина очередь говорить. И он начал:
– Видите ли, Мирабор…
Я чуть было не успел позавидовать этой витиеватости, но…
– …видите ли, – повторил Миха и запнулся. – Мы тут были у одного человека… и… в общем, нам нужны краски!
– Лучше я буду говорить, – просипел Боб.
И быстренько рассказал всю нашу историю.
– Краски… – выслушав, несколько растерянно произнёс художник, – но к-красок у меня больше нет… я б-больше не пишу. Не пишу к-картин, – тут же поправился он, бросив косой взгляд в угол. С тех пор, как от… – он замялся, – от одной особы нет никаких известий… Теперь я пишу только письма… Причём, должен сознаться, я п-пробовал её забыть! Я… я даже рисовал других. И многих… Боб, ты знаешь, самые лучшие картины – это те, которые не видны. Зритель должен сам, самостоятельно увидеть всё! Зритель – это соавтор, сотворец! Ведь творчество, настоящее творчество, рождается только там и тогда, когда включается воображение. А если воображение художника усиливается, удваивается воображением зрителя, то и художественная сила произведения удваивается, утраивается, я б сказал: утысячеряется! У каждого зрителя – свой взгляд, своё решение, и каждый из них привносит в картину что-то только своё, что-то уникальное!.. И картина начинает жить своей собственной, волнующей, прекрасной или трагической жизнью, обретает миллионы смыслов, обретает судьбу. Но я… Я пытался писать… Только всё, что я не писал после неё… всё это видно. Многие приходили… Любовались. Хвалили. Говорили приятные слова. И ещё говорили, что я стал писать более реалистично, что это, пожалуй, принесёт мне славу, сделает известным, популярным, знаменитым… А на кой чёрт, если я не знаю, где она и что с ней?! И… – он нахмурился, – у меня нет больше к-красок…
Мирабор сполз с подоконника, повернулся к нам спиной. Я про себя отметил, что во время своей пламенной речи, он, кажется, ни разочка не заикнулся.
– А ты можешь сделать краски, если мы тебе принесём нужные ингредиенты? – нарушил воцарившееся молчание Боб.
– Сделать? – в голосе Мирабора послышалась надежда. – Хм… Вам ведь по-настоящему нужно… Р-ради такого… Давайте!
– Продиктуй, что нужно. Ребята. Есть чем записать?
– Конечно! – выпалил я, хватая телефон.
– Тогда… – Мирабор сощурился, словно что-то прикидывая, – во-первых – мёд. Мёд агатовый, и д-должен быть собран во время дикого звездопада. Фунта полтора-два. Во-вторых – пыльца ночной фиалки. Самая лучшая – во время п-предутреннего полёта фей. Это… где-то… с унцию… пять-шесть драхм… может, семь, этого вп-полне хватит… В третьих… сны весенних солнечных зайчиков. Желательно, апрельских. Дюжину… Ты пишешь?
– Да, да, – подтвердил я. – Апрельских. Дюжину.
– Хорошо. Ещё: тень бегущего енота. Думаю, полшема в длину, не б-больше, чтоб где-то полугарнец получился… за глаза хватит… И! – он воздел палец вверх. – Самое главное!.. Три зёрнышка звезды Лувияарь. Без них ничего не выйдет. Но Лувияарь растёт т-только над мостом Чинвад. А как т-туда попасть?..
– Всё? – спросил Боб.
– Да. Как только д-доставите… пару дней – и готово.
– Что ж… тогда мы пошли.
Мы пожали хозяину руки и поспешили прочь. Честно сказать, я был рад побыстрее убраться, очень уж неуютно там было.
– И что? – сказал Миха, когда мы очутились на улице. – Что поделывать будем? Куда путь держать? Кстати, сколько времени-то?
Я достал телефон, глянул. Натикало пока только 10. 12. Но по местному было уже около часа дня.
– Съесть бы чё-нибудь, – сказал я. – Время к обеду.
– Я тоже есть хочу, – поддержала меня Настя. – Идём. Тут кафе есть. Мы там с подружками пончики как-то ели.
– Боб, а мост Чинвад – это где? – спросил я, как можно беззаботнее.
Бобр уселся на велосипед, покряхтел.
– Это, друг мой, за чертой жизни… в Зелёном мире. Вот как перейти через него?.. Это только колдуны знают.
– Снова к Кощею пойдём? – вопросительно пробормотал Миха.
– Не, к Красному бесполезно. Он не знает, он у нас по внутренним вопросам. Это к Лиловому или Оранжевому двигать надо. Это их прерогатива. Мост на меже. А они и есть – пограничники. На самой границе разума стоят. Правда, они… своеобразные… но дальше них никто не видал.
– За мост я пойду, – вдруг сказал Миха.
– Да? – осведомился я. – А как ты возвращаться вознамерился? Если я верно понял, это там, откуда не возвращаются. Верно, Боб?
Тот ответил не сразу. Уехал чуть вперёд, затормозил.
– Верно ты понял, кто мост перешёл – обратно не возвращается. Я пойду. Зёрна найду, и вам брошу. Вам ещё жить и жить.
– Нет уж, Боб, я сказал: я, значит – я, – твёрдо проговорил Миха.
– А почему – ты? – я просто взвился от Мишкиного упрямства. – Ты кто – Орфей, уходящий в ад? Так можешь засунуть свои орфеевы комплексы в… карман. Тоже мне, Данко, блин, с пылающим сердцем!..
– Да, ё-моё, Данко! И Орфей! – зарычал Миха. – Там у нас всё рванёт скоро, мокрого места не останется. Некогда о своей… задней месте думать. Не пойду, так всё одно кранты.
– А почему ты? Такой храбрец?
– Да похрабрей тебя!
– А в рожу не хочешь? – не удержался я.
– Ух, ты! – вдруг едва ль не взвизгнула Настя. – Подерётесь? Давайте! Никогда не видела, как дерутся!
В её голосе звучала явная издёвка. Я исподлобья глянул на Миху.