скачать книгу бесплатно
Когда почти всё уже было готово и оставалось только поставить в духовку мясо, позвонил Сергей. Ну, конечно, пятеро, кто бы сомневался… Она накрыла большой стол в гостиной, расставила приборы, бокалы и стаканы, водрузила на стол кувшины с брусничным и клюквенным морсом, принесла холодные закуски и блюдо с расстегаями. Картошка уже варилась, духовка для мяса разогревалась.
Входная дверь открылась, и гости заполнили просторную прихожую. Кроме Сергея, Володи и помощника Валеры, Лерка с удивлением увидела директора рыбозавода, невысокого худощавого, довольно молодого человека по имени Геннадий Павлович. А с ним Свету, бывшую корреспондентку их газеты. Свистунова когда-то безуспешно пыталась научить девочку азам журналистики и объяснить, что такое жанры, в бессилии называя «овцой»; а та, почти уже рыдая, оправдывалась:
– Елена Максимовна, Вы сказали, надо про нарушения писать, а про жанр ничего не сказали, а я и не знаю ничего про этот жанр…
Лерка искренне улыбнулась, поздоровалась со всеми. Судя по всему, девочка с жанрами разобралась досконально. Света, едва не бросившись с ней обниматься, возбуждённо частила:
– Валерия Евгеньевна, здравствуйте! Ой, как же я рада Вас видеть! А я теперь на рыбозаводе работаю, у Геннадия Павловича. Учиться поступила на экономический!
– Ты, Света, молодец. Геннадий Павлович, смотрите, как бы Света у Вас с такими способностями должность вскоре не отняла. С нами, девушками, это случается.
Сергей и Володя одновременно развернулись, одинаково посмотрев на Лерку, насмешливо и даже одобрительно. Блондинка Света вытаращила глаза, её щёки покраснели, она даже не сразу смогла заговорить.
– Света, не обижайся, я же шучу. Проходите, пожалуйста.
Стол был тут же признан самым выдающимся в стране, гости усаживались, пришлось и Лерке ставить себе приборы, садиться вместе со всеми, раз уж тут Света, и серьёзного мужского разговора не предвидится. Мясо в духовку она уже поставила, засекла время. Из своей комнаты выбежала Лиза, покрутилась на коленях отца, перебралась к матери. Володя смотрел на них долгим непроницаемым взглядом. Лерка, наклонившись к дочери, сказала ей на ушко:
– Лизунчик, не надо взрослым мешать. Давай мы с тобой на кухне перекусим! А с папой ты потом поиграешь, он сейчас занят, ему нужно с гостями поговорить.
На кухне Лиза поклевала салат, выпила тёплый чай и, забрав с собой яблоко, пошла в свою комнату, по пути завернув к отцу, чтобы опять прижаться к нему. Сергей, погладив по голове, развернул её к двери.
Разговор за столом напоминал игру в волейбол: кто-то задавал тему, кто-то отбивал подачу, порой подкручивая ответный мяч. О рыбозаводе говорили как будто вскользь, необязательные вопросы, такие же ответы. Похоже, серьёзно обсуждение воспринимала только Света, пытавшаяся рассуждать со знанием дела о развитии завода. Геннадий Павлович периодически трогал её за плечо, пытаясь остановить, но она всё продолжала и продолжала говорить.
Лерка наблюдала за происходящим с удовольствием, как за весёлым спектаклем. Похоже, Сергею тоже было смешно, он широко улыбался и своими комментариями только подливал масла в огонь. Света, раскрасневшись, на этот раз уже от вина, кокетничала напропалую. С Елисеевым не рисковала. При живой-то жене! Попробовала сначала с Валерой, но быстро разочаровалась. Всё-таки свой, северореченский, не очень-то это интересно и не очень перспективно. Валера на Светины ухищрения внимания не обращал. Он на равных участвовал в общем разговоре, парень он был дельный, не дурак, но и не «чего изволите». Для будущей карьеры в органах власти это, пожалуй, минус – принцип личной преданности ещё никто не отменял. Света переключилась на Володю – заезжий гость, загадочный какой-то, по заводу ходил, вопросы задавал, такой симпатичный, брутальный… Володя сидел с непроницаемым лицом, иногда улыбался, словно поощряя Свету к активности и отпускал ленивые комплименты. Лерка посмотрела на него внимательно, нет, не растренировался к сорока пяти годам, просто девочка ему вообще не интересна, так, досадное приложение к проекту и порученному делу…
На кухне прозвенел звонок духовки. Она встретилась глазами с Сергеем, тот понимающе подмигнул, сказал:
– Лера, что там у нас с горячим? А то пора бы налить…
– Готово! Давайте, я у вас тарелки грязные заберу и приборы тоже, принесу свежие, под мясо.
Она встала, начала собирать посуду. Подошла к Володе, их руки на секунду соприкоснулись. И вдруг такой мощный электрический разряд проскочил между ними, что Лерка едва не уронила на пол стопку тарелок. Ну, ничего себе… На статическое электричество это как-то не очень было похоже. Краем глаза она увидела, что буквально на секунду его лицо стало удивлённым, но он усилием воли погасил эмоцию. Сергей покосился на них, но отвлёкся, наливая вина Свете. Володя склонился к нему и что-то тихо спросил. Сергей коротко ответил:
– На кухне.
Лерка тут же вручила ему тарелки.
– Ты курить? Помоги, пожалуйста, а то мне всё за один раз не унести.
Он принял у неё тарелки, пошёл на кухню, она за ним, с вилками и ножами. Сергей молча посмотрел им вслед.
На кухне Володя подошёл к окну, закурил.
– Устала, наверное? – проговорил, не оборачиваясь.
– Да не очень, нормально, я люблю гостей принимать, была бы возможность, каждую неделю приёмы бы устраивала, мне это не трудно. Когда гостей вкусно, а главное, красиво накормишь, знаешь, как на душе хорошо становится.
– Ну да, тебе бы салон содержать, а не самой с тарелками носиться! Сидеть во главе стола, распоряжаться слугами и вести светские беседы.
– У тебя какая-то нездоровая страсть к роскоши. Ты, случайно, в прошлой жизни не барином был? Замашки остались.
– Мечтать не вредно.
– Точно сказано, а ещё говорят, мечтать не больно.
Она достала из духовки мясо, выложила на блюдо, посыпала горячую картошку жареными шкварками и зеленью, понесла в гостиную. Поставила на стол, вернулась на кухню за чистыми тарелками и приборами.
– Володя, пойдём, а то остынет.
– Да, сейчас, докурю и приду.
Ужин явно приближался к концу. Первым засобирался Валерий, у него ещё были планы на оставшуюся часть вечера, о чём он не преминул сообщить всем. Вскоре и Геннадий Павлович поднял Свету из-за стола. Свете совсем не хотелось уходить, она ещё не теряла надежды очаровать Володю, но Геннадий Павлович был очень настойчив, подхватывал её под руку, почти тащил в прихожую, наконец, его усилия увенчались успехом, и они удалились. Лерке показалось, что Володя облегчённо вздохнул.
– Я, наверное, тоже пойду, отдыхайте.
И тут к Леркиному удивлению, Сергей остановил его:
– Да ладно, чего там тебе в гостинице делать, давай ещё посидим, коньячок-то остался!
Володя, казалось, был удивлён не меньше, но виду не подал.
– А давай! Уж лучше я у вас посижу, чем за углом меня Света не подкараулит! – и подмигнул, – а то и в гостинице ждёт…
Лерка крикнула им из кухни:
– Мальчики, вы тогда на кухню перебирайтесь, забирайте коньяк свой и закуску, я вам тут стол освободила.
Она загрузила грязную посуду в посудомоечную машину, выдала им чистые тарелки. Присела рядом.
– Что, Володя, испугался? Чуть не утащила тебя наша Света?
– Лерка, не сыпь мне соль на рану. Зачем мне Света, о чём речь?
У Сергея зазвонил телефон, он глянул на дисплей. Звонил Ядрихинский.
– Привет, Андрюха, привет! Вовчик прилетит в понедельник, это я его тут задержал. Мы сегодня на заводе были, можно сказать, на экскурсии. Беда там, конечно. Даже не прошлый, а какой-то позапрошлый век… А, чего я тебе за него рассказывать буду, сейчас трубку передам.
– Здорово! – Володя говорил устало, пытаясь чётко проговаривать слова. – Там работы, жуткое дело. Однозначно реконструкция понадобится, вкладываться надо прилично. Не знаю, приеду, обсудим, стоит ли во всё это вписываться. Финотчёты у меня, Серый завтра ещё кое-какие материалы обещал подогнать. У тебя там нормально всё? Понятно. От Игоря новости есть? Да, послезавтра точно буду. Давай.
Он подал телефон Сергею.
– Чего это он? Прямо испереживался. Как будто мы первый объект берём.
– Да не обращай внимания, что ты, Андрюху не знаешь? Сидит там один, все разъехались в разные стороны, Белозёров и тот свалил, куда-то на юг.
– Ну, с Илоной бы пообщался.
– А что, с Илоной можно общаться? Типа, куда очередной бриллиант пристроить?
Лерка встала и пошла прибирать в гостиной. В дверях оглянулась:
– Вот совести у вас совсем нет. Как будто не знаете классического произведения, что лучшие друзья девушек – это бриллианты. Вы просто два старых сплетника…
– Лера, почему это мы старые? Да ещё и сплетники? Мы вон ещё какие, юные прелестницы на нас западают, Вовчик едва ушёл. Ну, давай, за нас, сплетников!
– Давай! Они, может, конечно, и юные, но не всегда прелестницы. А если прелестницы, то не всегда свободные…
Лера уложила Лизу, почитала ей книжку. Когда-то в детстве она тоже её любила:
… Жители Изумрудной страны ростом были не выше Жевунов. На головах у них были такие же широкополые шляпы с острым верхом, но без серебряных бубенчиков. Казалось, они были неприветливы: никто не подходил к Элли и даже издали не обращался к ней с вопросами. На самом деле они просто боялись большого грозного Льва и маленького Тотошки.
– Думаю я, что нам придётся ночевать в поле, – заметил Страшила.
– А мне хочется есть, – сказала девочка. – Фрукты здесь хороши, а всё-таки надоели мне так, что я их видеть не могу и все их променяла бы на корочку хлеба! И Тотошка отощал совсем… Что ты, бедненький, ешь?
– Да так, что придётся, – уклончиво отвечал пёсик…[5 - Александр Волков, «Волшебник Изумрудного города».]
– Мама, а как это – что придётся? Он что, кого-то ловит и ест? Он же голодный. А собачка что может есть?
– Собачка должна есть мясо. Вот уж не знаю. Все кого-то ловят и едят, к сожалению. Давай, солнышко моё, засыпать будем.
– Мам, а ты полежи со мной немножко, а то я плакать буду, а не спать.
– Ну вот, что за новости, почему это ты плакать будешь? Что-то случилось, ты расстроилась, что ли?
– Нет, я не расстроилась, папа расстроился. А этот дядя Вовчик его друг? Он хороший?
– Лизунчик, с чего ты взяла, что папа расстроился? У него работа тяжёлая, он устаёт очень. Всё хорошо. Дядя Володя хороший, да, он папин друг. Спи, малыш.
Лерка полежала рядом в ожидании, когда дочь заснёт. Лиза, Лиза, сколько тебе ещё предстоит узнать… И кто такой друг, и кто такой враг, и что не бывает чёрного и белого… И каким словом охарактеризовать этих двоих, что сидят сейчас на кухне и мирно разговаривают? И как назвать её саму?
Лиза уснула быстро. Лерка вышла из её спальни, потихоньку продолжила уборку в гостиной. Иногда до неё доносились обрывки разговора. Нет, она совсем не понимает мужчин! Сидят там, как два задушевных друга, беседуют, словно и не было нескольких лет настоящей вражды.
– Нет, у нас в институте военная кафедра была, какая там армия. А ты, вроде, отметился?
– Ещё как отметился! Прикинь, я во внутренних войсках служил, мы женскую зону охраняли. Такие дамы там отдыхали, без оружия не попадись. Весело было, такого насмотрелся, анекдот на анекдоте. Веришь, порой реально страшно было даже на вышке стоять.
– Вовчик, ну ты в своём репертуаре. То ты охраняешь кого-то, то тебя охраняют. Меняетесь периодически. Теперь твоя очередь.
– Не смеши!
Он помолчал, передёрнул плечами, как под порывом холодного ветра. А перед глазами уже серебрился иней на дощатых стенах. Ночной воздух словно звенел крохотными льдинками. Дырявые тулупы и бекеши от вползающего внутрь мороза не спасали, ветра не было, и то вперёд… Ноги в кирзачах и кое-как намотанных портянках каменели до боли, приходилось периодически со всей дури пинать деревянную стенку, чтобы хоть немного согреться. Толстая подушка инея с еле слышным шелестом осыпалась вниз, такая вокруг стояла тишина, лишь иногда с разных сторон взлаивали собаки. Сегодня с земляком Толиком они опять, не чувствуя ни рук, ни ног, ни лица стояли в карауле на колпаке – наблюдательной вышке между рядами колючей проволоки, открытой с двух сторон всем ветрам, затянутой между дощатыми стенами только сеткой-рабицей. Толик наблюдал за контрольно-следовой полосой, а Володя до рези в глазах всматривался за «запретку», там была уже территория зоны. От желания согреться и уснуть мозги просто набекрень сворачивались… Разговоры на посту были запрещены, но они тихонько переговаривались, чтобы хоть чуть-чуть стряхнуть сонный морок.
– Вовка, а ты слышал, как вечером «дед» этот, Эдик Балакин, стихи про караул втюхивал?
– Эдик? А он что, кроме, как фанеру пробивать[6 - Пробивать фанеру – бить по грудной клетке.], ещё и стихи читать умеет?
Боль вдруг запульсировала в районе солнечного сплетения, куда вчера Эдик, совсем не сдерживая силы удара, саданул его, чтобы подбодрить зазевавшегося «духа», а потом ещё и по почкам врезал. Больно до слёз, а ещё до желания, получив автомат, выпустить ему в голову весь магазин… И тот же Эдик потом, хлопнув его по плечу, философски заметил:
– Терпи, все там были. Вот придут ваши «духи», тогда и оторвётесь…
Толик хмыкнул, поправил на плече ремень автомата.
– Да, блин, прикинь – умеет:
Часовой – это живой труп,
Завёрнутый в тулуп,
Проинструктированный до слёз
И выкинутый на мороз[7 - Из фольклора Внутренних войск МВД СССР.].
– Смешно. Толян, давай, поменяемся, курить охота.
Он развернулся к контрольно-следовой полосе и закурил, пряча сигарету в кулаке, чтобы проверяющие не заметили, что вышкари курят на посту – это на колпаке запрещено…
Володя коротко глянул на Сергея, с кривой усмешкой продолжил:
– Я потом убедился, что всё одинаково с обеих сторон «запретки», что в зоне, что в охране… Ну, так-то мы с зэчками не контактировали, всё больше на колпаке, иногда только плац на поверках охраняли… Была там одна, всегда в конце шеренги стояла. Хорошенькая, как куколка, глаз не оторвать. Светленькая, глаза огромные, правда, опущенные всегда. Серёга, не напрягайся, совсем не похожа, – слегка покривил он душой, не желая вступать с Елисеевым в дискуссии, видя, как он пошевелился на стуле, – Но когда почувствовала, что я всё время на неё смотрю, поднимать их начала, чтобы со мной взглядом встретиться. Так мы до конца зимы и переглядывались. А когда тепло стало, мы опять на колпаке в карауле были, устроили нам эти барышни представление – групповушку на крыше барака, с ней в главной роли. А она смотрит на меня, как будто взглядом прожигает, и улыбается… Вот так. Как тут будешь к женщинам на воле относиться? За убийство она сидела, да и её убили потом тоже… Такие они, весёлые войска, как мы ВВ расшифровывали.
Лерка слушала за дверью, закрыв рот ладонью, на цыпочках вышла в гостиную, подышала, словно после длинной пробежки и заглянула на кухню, помахала им рукой.
– Я спать. Ведите себя прилично, много девушек не приводите!
– Не будем. Спокойной ночи, Лера.
Глава шестая
Север Прикамья, 25 лет назад. Владимир.
Телевизор в гостиничном номере работал почти беззвучно. Володя лежал на постели и смотрел на экранное мельтешение. Вот какого чёрта он вспомнил сегодня Алёну, да ещё и перед Серёгой разоткровенничался. Когда-то давно, лет двадцать назад, он частенько эту историю на бис рассказывал пацанам, те слушали, открыв рты, ржали, требовали пикантных подробностей и отпускали соответствующие представлению комментарии. История, обрастая этими самыми подробностями, всё больше напоминала порнографический детектив и убойно действовала на бесконечную череду одноразовых, ну, или чуть больше – двух-трёхразовых – подружек, разных по масти, но одинаково доступных, почти столь же циничных и разогревающихся по мере развития повествования. Это очень веселило и развлекало до одного, такого же тёмного и глухого, как сегодня, февральского вечера, когда во время любимого всеми представления рядом была Лерка. Она слушала молча, смотрела на него сбоку неподвижным взглядом, только на скулах цвели неровные красные пятна. Её брезгливый взгляд жёг ему щёку, сбивал с привычного веселья. Она потушила сигарету и так же молча вышла из комнаты. Вслед ей ухмылялись пацаны, переглядывались и перешёптывались «машки». А он в который раз ощутил странное чувство, к которому добавилось раздражение – опять она демонстрирует презрение то ли ко всей компании, то ли к его рассказу, что угрожает и его авторитету в том числе. Уже не раз пацаны ненавязчиво интересовались, на фига ему эта Лерка: «Вот зуб даём, сдаст она всех». А Джон как-то во время вечеринки даже воткнул в деревянную столешницу финку со словами: «Лерка, если ты хоть кому-нибудь будешь рассказывать, что услышишь здесь, можем пострадать все…» Финка раскачивалась, как маятник, а Лерка прищурилась, глянула на Джона, перевела взгляд на него, Володю, и как обычно опустила глаза. А уже наедине спросила:
– Зачем он это мне говорит?
– Если говорит, значит, надо.
И опять выводов не сделали оба. Он пожал плечами и стал ждать, чем вся эта фигня кончится. Страшно ей было? Наверное, страшно, но Лерка вопросов больше не задавала и своё отношение к происходящему демонстрировать не перестала. Это раздражало всех вокруг, он пытался поначалу делать вид, что так и должно быть, но напряжение нарастало. А кардинальных решений принимать не хотелось, потому что понятно было, что придётся чем-то пожертвовать. И просто наблюдателем оставаться не получалось, всё-таки, ему уже было не двадцать, как тогда, а двадцать пять…
Двадцать ему исполнилось прямо на колпаке. Самым большим достижением перехода в «деды» было то, что в карауле теперь можно стоять только днём, а не сходить с ума ночами на вышке, изнывая от желания бегом, ломая ноги, спуститься по шатающимся на одном гвозде ступенькам крутой лестницы, закидывая за спину опостылевший автомат.
«Дедов» уже не били. Теперь на «духах» отрывался их призыв. Он в этих ежевечерних забавах участвовал редко, ему было просто лень, ведь куда приятнее в неположенное время лежать на кровати и читать. Но он следил за происходящим и приподнимался иногда, чтобы разнять слишком уж увлекающихся, ему достаточно было только подать голос, чтобы порядок в казарме наступал сам собой. На втором году службы он увлёкся Джеком Лондоном, его книг в библиотеке было много. Володю завораживали описания Клондайка, тревожили непривычные американские имена, а индейцы и индианки представлялись в противопоставлении белым янки гордыми жителями неведомой северной страны, которые жирному блеску золота предпочитали бриллиантовый перелив тундрового наста под солнцем. Но и золота хотелось тоже. И трудно было понять, чего больше. Он перелистывал страницы, вчитывался и не понимал, зачем ему это, просто запоминал: «Внезапная опасность, мгновенная смерть – как часто Мэйлмют Кид сталкивался с тем и с другим! Ещё дрожали иглы на ветвях, а он уже успел отдать приказание женщине и кинуться на помощь. Индианка тоже не упала без чувств и не стала проливать ненужные слёзы, как это сделали бы многие из её белых сестёр… Наконец, Кид положил на снег жалкие останки того, что так недавно было человеком. Но страшнее мучений его товарища была немая скорбь в лице женщины и её взгляд, исполненный и надежды, и отчаяния…»[8 - Джек Лондон, «Белое Безмолвие».] А как там было раньше? Отлистнул две страницы, вот: «При этих словах женщина перестала хмуриться, и глаза её засветились любовью к её белому господину – первому белому человеку, которого она встретила, первому мужчине, который показал ей, что в женщине можно видеть не только животное или вьючную скотину…» Надо же, белый господин… На месте Руфи он представлял не черноволосую смуглую индианку, а кукольно-белокурую Алёну, взгляд которой уже несколько месяцев преследовал его не только на поверках. Он видел её во сне, трогательно-нежную, свободную, без робы, хоть и демисезонной – тёплые ватные штаны сменились плотной, хлопающей по икрам ног при ходьбе юбкой; а в чём-то лёгком, прозрачном и летящем. Она прикасалась к нему бережно и ласково, была так близко, что он просыпался с бешено колотящимся сердцем. Тяжело дышал и, засыпая, мечтал, как встретит её однажды у ворот зоны… Он никогда и ни с кем это не обсуждал, какие бы возвышенно-эротические разговоры не велись в казарме. Каждый день на политзанятиях и прочих беседах офицеры им твердили: «Зарубите себе на носу, зэки – это не люди, а зэчки тем более, это просто животные. Звери…» Но, второй год наблюдая нравы в казарме, всё больше убеждался в том, что они ничем не отличаются от порядков в зоне, даже жаргон один и тот же, на все эти базары внимания не обращал…
Влажный верховой ветер плющил и раскачивал кроны огромных сосен, доносил до вышки запахи таёжной весны – терпкой хвои и сладкой прели прошлогодней травы и листьев, гнал по низкому синему небу облака. Володя смотрел им вслед, облака неслись на юго-восток, в сторону дома. Он вздохнул, служить (вот дурацкое слово, кто тут кому служит, непонятно) ещё почти семь месяцев. Долго, ещё очень долго… Он вздрогнул от тычка в бок, опустил глаза на контрольно-следовую полосу – забылся, вдохнув немного весны, засмотрелся на небо. Но неизменный его напарник по караулам Толик заботился вовсе не о несении службы. Он был, как обычно, в приподнятом настроении и жаждал праздника.
– Слышь, Вован, днюху твою как отмечать будем?
Володя неопределённо пожал плечами, он восторга Толика не разделял, отмечать ничего не хотел, но понимал, что откосить от мероприятия не получится.
– А что, есть какие-то варианты?
