Мечты о прошлом

Чтобы прогнать тоску-печаль, которая теперь гораздо хуже, чем прежде, изгонялась плавно проплывающей мимо незнакомой природой, поскольку природа эта постепенно переставала его удивлять, он занялся своим телом. Качал брюшной пресс и поднимал разными способами свою самодельную штангу. Через 10–15 минут интенсивных занятий к нему приходила уверенность в своей правоте, и хотя он ничего не заявлял и ни с кем не спорил, правота эта была с ним и была приятна. Даже то, что на еду у них осталась какая-то мелочь, казалось мелочью.

Но прочь, прочь, тоска по прошлому! Прочь, страхи и сомнения относительно будущего! Поздним тёплым вечером случилось то, что непременно должно было случиться. А именно, их поезд втащился в Красноярск. И именно, «втащился», потому что последние полторы сотни километров он часто останавливался, подолгу стоял, а если двигался, то очень медленно. И прибыл не в Красноярск даже, а на его окраину – товарную станцию Бугач.

8 мая 1976 года, суббота.

Окрестности немного изменились. Теперь среди равнин, поросших берёзами, нет-нет, да и промелькнут холмы, густо покрытые сосной. Кое-где под деревьями лежат клочья снега. Берёзы тут ещё голые. Нет даже намёка на листья. На небе неподвижно застыли белые облака. Светит солнце.

В 13 часов (по местному времени) остановились на станции Боготол. 3850 километров от Москвы.

Пошёл в магазин за молоком. На улицах посёлка грязища непролазная. Именно непролазная, потому что земля жирная и к ногам прилипает.

Расспрашивал Эдика о работе, которую мне нужно будет делать. Сразу всего и не запомнить. Одна надежда на то, что я учился в школе хоть и бесплатно, но недаром.

В 16 часов (по мест. вр.) проехали город Ачинск. Вокруг огромные холмы и густые хвойные леса. Недалеко уже и Красноярск.

После 18 часов мы в полном смысле этого слова потащились. Через каждые 10 километров состав останавливался у красного семафора и стоял, когда 5, а когда и все 20 минут. Мы с Эдуардом сидели как горемыки и считали километры до Красноярска: 150, 120, 60, 50… И наконец, в 22 часа, когда было уже темно, увидели за холмами будто зарево. Это огни города. Поезд сделал очередной вираж вокруг холма, и мы увидели сами огни. Город (или его район) расположен на огромном покатом холме. Вокруг тоже холмы, но на них огни пореже. А центр города – словно усеянная светлячками кочка. Очень красиво.

На станции нас тут же спустили с горки. Мы уже набрались достаточно опыта и хорошо разбирались в железнодорожных порядках. Поэтому не торопясь пошли в столовую. Раз с горки, то это надолго.

И вот уже 2 часа ночи, а нас и не думают дёргать. Словно забыли. У железнодорожников мы узнали, что нас оттащат за Енисей и там будем разгружаться. Но это будет ближе к утру, а пока я пошёл отдыхать, а Эдик болтается по станции. Не хочется ему, видите ли, спать. Жизнь на товарной станции не замирает круглые сутки.

В Ленинграде сейчас 10 часов вечера. Как там Нина? На природу они собирались 9 мая. Как это всё далеко! Нет, не в смысле 5000 километров, а в смысле 6-ти месяцев. 8 дней из них уже прошли.

Утром Андрей с Эдиком быстренько освободили машины от креплений и стали ждать шофёров, которые должны на этих машинах с платформы как можно скорее съехать. Делать было нечего, и тут Андрей вспомнил, что так и не предложил напарнику конверт и бумагу для письма домой.

– Эдуард, может, хочешь письмо домой написать? Я конверт и бумагу дам.

Тот как-то сразу посерел и насупился.

– Сказал же, приеду на место, узнаю адрес обратный и напишу.

Потом молча сидели и ждали чего-то около часа. Первым не выдержал Андрей. Он оставил Эдика дежурить при машинах, а сам пошёл прогуляться.

Через полчаса он совершенно случайно обнаружил транспортную проходную, через которую въезжали и уезжали грузовики, и покинул территорию станции. Пройдя немного по улочке с обшарпанными трёхэтажными кирпичными домами, он набрёл на продуктовый магазинчик, где на последние деньги купил почти все образцы его ассортимента: четыре плавленых сырка, буханку ржаного хлеба и бутылку лимонада. Сей скудный паёк был предназначен не только для утоления голода, но также для празднования Дня Победы и прибытия к месту назначения.

Вернувшись, Андрей узнал, что Эдику лимонад ни к чему. Попутчик был возбуждён, весел и приветлив. А ещё Андрею показалось, что от напарника попахивает водкой.

– Андрюха, какой лимонад? Ты знаешь, с кем я тут снюхался?

– Интересно, и с кем же ты… снюхался? – без особого интереса спросил Андрей, залезая в кузов.

Эдик тотчас последовал за Андреем, уселся рядом с ним на спальные мешки и, поглаживая ладонями колени, едва сдерживая восторг, начал рассказывать о своих новых знакомых.

– Помнишь, мы вчера с двумя мужиками разговаривали? Ну, которые три вагона с водкой сопровождают. Я с ними плотно скорешился. Короче, Андрюшка, сегодня намечается праздничный банкет. Мы с тобой приглашены!

Эдуард весь светился от распиравшей его радости.

– А-а, – вспомнил Андрей двух заросших щетиной мужиков в кирзовых сапогах и замызганных ватниках. – Так этих сопровождающих два милиционера сопровождают. Какой банкет?

– Вот! – Эдик, словно опытный оратор, придержал главную новость для эффектного финала. – Я, пока ты за лимонадом ходил, ещё и с двумя парнями из Москвы познакомился. Отличные ребята! Они сопровождают военную машину. Ты же её видел, она тут совсем рядом стоит. А в машине этой кроме всяческих удобств в виде телевизора есть, пусть и не целая, пятилитровая канистра чистого спирта! Я им рассказал, что мы без денег бедствуем, неизвестно, когда за нами приедут… ну, в общем… они нас к себе пригласили. А мужики, которые вагоны с водярой сопровождают, со своей закуской придут. Вот, братишка, какие дела!

Андрей слушал напарника молча и думал, как бы спихнуть машины с платформы, потому что за её простой сверх неизвестной ему нормы нужно будет платить. Не ему, конечно, а экспедиции, но всё равно неприятно. За этими размышлениями он даже не удивился тому, что стал Эдику братом.

– Слушай, Эдуард, а ведь вшестером запросто можно наши машины с платформы скатить. Как думаешь, если мужиков этих попросить, помогут?

– А почему нет? Конечно, помогут!

– А я этих парней, которые из радиомашины, видел. Спортивные ребята, подтянутые. В джинсах импортных! Такие джинсы больше ста рублей стоят. Я с ними даже заговорить не решился. Странная собирается компания: мы с тобой – два нищих оборванца, двое мужичков неказистых и два стильных москвича с телевизором и канистрой спирта.

Тут Эдик встал, выглянул зачем-то из кузова, потом сел на место и заговорил вполголоса:

– А знаешь, сколько эти неказистые мужички кроме зарплаты зарабатывают? До трёх сотен!

– В месяц? Хорошо живут, а…

Но Эдик не дал Андрею закончить фразу и, перейдя на шёпот, сообщил:

– Не в месяц. Не в месяц, а за поездку! А за месяц, бывает, они две поездки делают!

Андрей даже присвистнул, но тут же подверг сомнению саму возможность фантастических заработков у подобных людей.

– Это они тебе рассказали? Приврали, конечно.

– Они, они рассказали, кто же ещё? – скороговоркой прошептал Эдик. – Но не приврали. Зачем им врать-то? Официально им очень мало платят. Но они водкой торгуют! За ними только в этом рейсе почему-то менты приглядывают, но они и тут умудрились… это… поработать немного, пока менты в столовую ходили. И знаешь, как они это делают?

– И как?

Андрею стало даже интересно, как это можно что-то продавать из считаных-пересчитаных ящиков и бутылок.

– Есть, конечно, кое-какая норма на бой. Но это всё – мелочь! Андрюха, они водку из бутылок понемногу отливают, водой доливают, а слитую водочку на товарных станциях продают. Все железнодорожники про такие вагоны знают и сами подходят. Дешевле же, чем в магазине!

– Как же они пробки, не сломав, снимают? Хвостик-то, когда бутылку открываешь, всегда если не совсем оторвёшь, то обязательно надорвёшь. Или у них новые пробки есть? Да и новую пробку так же, как на заводе, на место не поставить.

Эдуард завидовал этим мужичкам и восхищался их высокими заработками. Особенно ему нравилась простота решения, казалось бы, нерешаемой задачи, и он спешил похвастаться чужой, но уже кажущейся своей сноровкой.

– Да пробку можно при помощи куска резины снять, не попортив!

– ?

– Полоской резины толщиной миллиметра два-три плотно обхватывают пробочку и просто сдёргивают. А потом на место ставят и телефонным проводом по ободку бутылки обжимают. И всё! Живут же люди!

Эдик сопровождал свой шипящий и свистящий шёпот довольно понятной пантомимой: показывал, как он сдёргивает с бутылки пробку, как отливает немного, доливает в бутылку воду, аккуратно возвращает пробку на место и обжимает её края телефонным проводом.

– Живут же люди, – задумчиво повторил Андрей. – А ты что, уже попробовал с ними этой их… «отливочки»?

– Выпили немножечко, – простодушно признался Эдик. – Только какая «отливка»? Мы старку пили.

– Старка, водка… какая разница? Тайком и понемножечку из бутылок отливается, значит, «отливочка», – негромко, но и не шёпотом объяснил Андрей.

– Чш-ш-ш! – испуганно вытаращив глаза, зашипел Эдик. – Чего ты кричишь-то! Придумал тоже: «отливочка»!

– А ты чего перепугался? Они же не боятся, если тебе про свои лихие дела хвастались, – Андрей усмехнулся. – Или они от «отливочки» страх потеряли? Им бы молчать про это.

Возбуждение как-то сразу покинуло Эдика. Он помолчал несколько секунд, потом в задумчивости пожал плечами.

– Да мы и правда выпили по чуть-чуть. А почему рассказали? Не знаю. У меня много дружков в торговле работают. Там все про всех знают, а боятся или нет… Боятся, конечно, но жизнь красивая, Андрюха, она манит, она… она, Андрюха, такая, что ради неё можно и рискнуть.

– Эдик, а кем ты раньше был… я имею в виду работал? – неожиданно для себя спросил Андрей.

Тот помолчал немного, как бы раздумывая, какой степени правды должен быть ответ, но, ничего не надумав, ответил честно:

– Торговля засосала. Как школу закончил, в училище пошёл на фрезеровщика учиться, но так ничего и не отфрезеровал. Торговля засосала. В ларьках торговал, в магазинах то рабочим, то грузчиком… А потом до экспедитора дослужился.

– Интересно?

Эдик удивлённо посмотрел на собеседника.

– Выгодно!

– Тогда зачем же ты в леса подался?

И Эдик ответил так, словно отмахнулся от назойливой мухи:

– Отдохнуть!

Эдик не то чтобы жил когда-то красивой жизнью, но, работая экспедитором на продуктовой базе, много всякого слышал об этой самой жизни, ради которой можно рисковать. И людей, этой жизнью живущих и ради неё рискующих хоть издалека, но видел. Они хорошо одевались, ездили на собственных машинах, отдыхали на черноморских курортах и собственных дачах, но по-настоящему прилюдно никогда не шиковали. Зато внутри своего круга, как рассказывали сведущие люди, денег не считали. Шкафы их трещали от модной одежды, а столы ломились от дефицитных яств. Но сладкие крошки с богатых столов доставались и ему. Коньячок, и колбаска копчёная, и карбонат, и шпроты, и ананасы, и рыбка красная, и такого же цвета икорка бывали иногда и на его столе. Веселился он и в банях по ночам, и таксистам отваливал щедрые чаевые, и аромат томящихся на углях шашлыков был ему знаком. Крошки, крошки, крошки, а к самим столам его как-то не подпускали – туда пробиться не хватало у него ни ума, ни изворотливости, ни наглости. Хотя и на своей ступени торговой лестницы ему было сытно и уютно. Но однажды, одним весенним солнечным утром, лекарство от похмелья – смесь коньяка с шампанским – помешало ему грамотно составить правильные документы, скрывающие лёгкие излишки и пересортицу для получения хорошей маржи. Попался экспедитор. Но удалось откупиться и без последствий уволиться «по собственному желанию». Коньяк с шампанским как-то незаметно заменился сначала водкой, потом портвейном. А потом… потом случайные заработки, разовые удачи, которые случались всё реже и реже. Появились долги, которые чаще всего не с чего было отдавать. И вот докатился до того, что вообще пришлось сматываться из города. Скрыться помогли полевые лесоустроительные работы, куда он впервые совершенно случайно и очень удачно попал три года назад. А потом… потом привык нырять в это убежище вместе со своими долгами и невыполнимыми обещаниями.

– Ну что, Андрей, в гости-то пойдёшь или лимонад пить будешь?

– Пойду! – кивнул Андрей. – И лимонад пить буду.

– Ну как знаешь.

Парни из секретной радиомашины, Антон и Володя, приняли гостей радушно, как братьев по несчастью. Их так же томило ожидание, но их ожидание, в отличие от ожидания пришедших, проходило в почти домашнем комфорте. Мифическая секретная радиомашина оказалась простым военным фургоном, без какого-либо специального оборудования внутри. Но для жизни в ней было всё необходимое: печурка, стол с двумя скамейками, две раскладушки, маленький телевизор, импортный транзисторный приёмник и электрическое освещение.

Андрей познакомился с хозяевами, выложил на стол сырки, лимонад и хлеб, и огляделся.

– Настоящий дом на колёсах. Так можно хоть на край света ехать. А куда вы её дальше погоните?

– Никуда не погоним, – ответил Антон. – Приедут за ней военные и погонят на завод своё оборудование устанавливать, а мы на самолёт и домой, в Москву. А вы, значит, в леса?

– Да, в леса. Только найти нас никак не могут.

– А! – махнул рукой Володя. – Мы сами третьи сутки ждём. Эти военные только на словах жутко дисциплинированные. Наверняка из части с глаз начальства вырвались и гуляют где-нибудь.

Антон же достал из-за столика небольшую канистру, потряс её и весело произнёс:

– Пусть гуляют! А нам командировочные капают и согреться есть чем.

Тут в дверном проёме показалось небритое лицо в кепке. Это пришли сопровождающие водку мужички. Пришли со своей колбасой, консервами и хлебом, затопали по полу солдатской машины солдатскими сапогами, и сразу стало тесно, мрачно и душно.

Кое-как расселись, выпили, пожевали, потом потихоньку разговорились о том, кто, откуда, куда. Андрей, сославшись на боли в печени, посидел немного в этой компании, попивая свой лимонад и прижимая левую руку к правому боку, а потом, пока пять мужиков были ещё не пьяны, а лишь слегка разогреты спиртом, попросил помочь скатить уазики с платформы. И дело было сделано в пять минут!

Много на свете всяких странностей и совпадений. Ну кто и как мог так подстроить, чтобы грузили машины в Ленинграде первого мая, а разгружать их в Красноярске пришлось девятого? Оба праздничных дня для Андрея и Эдика обернулись рабочими, а между ними им выпали семь дней безделья.

Андрей поблагодарил мужчин за помощь, пожелал им удачи в борьбе со спиртом и пошёл в контору станции отмечать разгрузку. Там его заверили, что грузополучатель их обязательно найдёт, и он с лёгким сердцем пошёл гулять по станции.

Как-то незаметно за хлопотами и волнениями наступил вечер. Когда Андрей подошёл к своим машинам, то услышал из радиомашины пьяные голоса и позывные программы «Время», а из распахнутой настежь двери фургона УАЗа, охраняя государственное имущество, торчали ноги Эдуарда в дырявых носках и раздавался вполне деликатный храп.

Спать ещё не хотелось, и Андрей опять пошёл гулять вдоль бесчисленных вагонов и платформ. Внимание его привлёк большой костёр и люди, сидящие вокруг него. Подойдя ближе, он увидел дюжину мужиков в чёрных ватниках, двух милиционеров и несколько солдат с малиновыми погонами и при оружии. Андрея очень удивило, что никто не обратил на него внимания, когда он подошёл к костру. А там тем временем под хохот слушателей один из мужиков рассказывал историю своего уголовного дела.

– Серёга, да ты не мямли, ты погромче рассказывай, как мебель делил.

– Ну вот, сказала она мне, что хочет со мной развестись. Дура, не могла до утра подождать, когда протрезвею… я ж ведь пьяный домой пришёл…

– Да что ты тянешь, ты про раздел имущества расскажи!

– Вот я и начал его делить. А на холодильнике милиция пришла и меня остановила.

– Так за что же тебя повязали то? – не унимался кто-то, явно знающий эту историю.

– За что, за что… я ведь имущество топором делил, – под громкий хохот закончил рассказчик.

Смеялись все, даже милиционеры с охранниками. Тут подъехал грузовик, и люди в ватниках пошли перегружать из него доски в пульман.

Андрей шёл к своей машине и недоумевал. Раньше он считал, что тюрьма – суровая строгость, дисциплина и неусыпная охрана. А тут… как пионерский лагерь какой-то. А мужичок этот скорее всего врёт. Или привирает для общего веселья.

9 мая 1976 года, воскресенье.

Вот мы и прибыли в Красноярск. Вернее, на его окраину, на одну из товарных станций. Сразу с утра мы начали сбивать колодки и освобождать машины от креплений. Думали, что наши вот-вот подойдут.

Я сходил в магазин и на последние деньги купил хлеба, плавленых сырков и лимонада. Надо отметить День Победы и день приезда. Но Эдуард нашёл себе другую, не нуждающуюся в лимонадах компанию. Сначала были только два проводника из вагонов с водкой. Но из их вагончиков водочки попробовать не удастся, – они едут в сопровождении двух милиционеров. А потом нашлись ещё двое коллег. Они сопровождают из Москвы какую-то радиомашину. А в машине этой есть телевизор и канистра спирта. Короче, весь праздничный набор. Правда, перед тем как напраздноваться, они дружно и с большим энтузиазмом помогли мне выкатить ниши машины с платформы. Даже нетрезвые люди могут быть полезны!

Сходил в контору и отметил разгрузку. Там мне сказали, что получатели груза должны знать, куда нас увезли, и если ищут, то обязательно найдут.

Вечером вся Эдикова компания развлекалась телевизором и спиртом в радиомашине. Эдуард нажрался до поросячьего визга и уснул в кузове УАЗа. Ноги торчали наружу. Это хорошо. Сразу видно, что машина под охраной, и ничего не сопрут, пока меня нет.

Я пошёл гулять вдоль составов. Стоял у костра и слушал байки заключённых, которых под охраной милиционеров и солдат привезли грузить доски.

Спать лёг очень поздно.

Эдуард мужественно переносил тяготы похмелья. Он прекрасно знал, что деньги у Андрея закончились ещё вчера, и закончились они раньше времени именно благодаря ему. А радиомашина вместе со спиртом исчезла, словно растворилась в рассветном тумане. Поэтому Эдик то грустно слонялся по товарной станции, то тщетно пытался уснуть в душном кузове УАЗа.

Андрей наведался в контору станции, чтобы выяснить, знает ли получатель машин, где они находятся. Там сначала успокоили: ждите, мол, за вами непременно приедут. А потом одна из служащих, заглянув в его грустные глаза, в коих не разглядела, видимо, веры в то, что их кто-то ищет, стала звонить куда-то по телефону. Звонила, звонила и дозвонилась до таксатора экспедиции, который второй день разыскивает машины на другой товарной станции. Эта женщина описала ему, как небритый, голодный, с красными от бессонницы глазами молодой человек третьи сутки подряд мужественно охраняет доверенное ему государственное имущество. Потом положила трубку и весело сказала: «Скоро приедет!»

«Проняло», – обрадовался Андрей и, поблагодарив добрую женщину, пошёл к «вверенному ему государственному имуществу».

«Опять повезло, – думал он, неспешно шагая вдоль вагонов и контейнеров. – Добрый человек повстречался мне снова. А я? Я хороший? Я добрый? Как странно: раньше меня это не интересовало». Погружённый в свои мысли Андрей не слышал, что его уже несколько раз окликнули. Женщина, которая только что помогла ему, догнала и, схватив за рукав, остановила.

– Что ж ты, глухой, что ли? Я кричу, кричу. Звонил этот твой… инженер, с которым я при тебе разговаривала. Кобзев его фамилия. Сказал, что завтра приедет.

Андрей извинился, сказав, что задумался, а про инженера подумал: «Не проняло. Хотя, может быть, они просто вагон с имуществом разгружают, потому и не могут сегодня приехать».

И зачем он торопил время, желая поскорей прибыть в Красноярск? Ехать было гораздо интереснее, чем сидеть на товарной станции и ждать. Но выбора не было, и он стал ждать. То есть, не обращая внимания на насмешливые взгляды железнодорожников, время от времени обретал уверенность в своей правоте тяжёлой атлетикой. Конечно, его занятия со своей нелепой штангой со стороны были смешны. Ещё смешнее было то, что атлетикой занимался человек, мышцами не обросший. Худенький, проще говоря, мужчинка. Вот если бы гантели и гири крутил над головой атлет – совсем другое дело. Странно, не правда, ли? Ведь правильнее было бы думать наоборот: зачем атлету гири поднимать, когда он уже и так похож на античного героя? А худощавому как раз это нужно. Ах, люди, люди.

Но Андрею было совершенно всё равно, что думают о нём окружающие. С некоторых пор что-то изменилось в нём, и он чувствовал это, не понимая, что же именно изменилось. Неведомо откуда появилось небывалое раньше беспокойство о целесообразности и одновременно справедливости своих поступков. Маята стыда за малодушие, лень и эгоизм с некоторых пор накрывала его. А ещё он стал замечать вокруг себя людей, прощать их слабости и без зависти восхищаться их способностями и талантами. А ведь ещё совсем недавно он думал только о себе, любимом. Мечтал, без всяких на то оснований, быть повсюду и во всём лучшим, постоянно попадал из-за этого в неловкие ситуации, получал вполне заслуженные щелчки, не понимая и не задумываясь даже, за что. «Я взрослею, – думал иногда по этому поводу Андрей, словно успокаивая себя. – Но та странная первая ночь в кабине УАЗа, странные сны… что-то случилось со мной тогда. Но что? Неужели именно за ту ночь я настолько повзрослел?»

Как бы то ни было, он продолжал заниматься физкультурой и гулять неподалёку, благо, Эдик от машин не отходил и невольно их охранял. В одну из таких прогулок Андрей забрался на высоченную гору, которая возвышалась над станцией. Казалось, что гора эта была совсем рядом, но он шёл до её подножья довольно долго, а потом долго поднимался на вершину. Очень устал, но зато увидел на склоне горы дивные фиолетовые, голубые и белые подснежники и полюбовался с высоты окрестностями Красноярска. Правда, минут через пять пребывания на этой райской высоте он услышал над головой какие-то загадочные звуки, похожие на короткие посвистывания певчих птиц. Тут же откуда-то появился солдатик и вежливо попросил экскурсанта удалиться, поскольку по другую сторону холма было стрельбище. Оказывается, это вовсе не птички свистели над головой, а самые настоящие пули, которые стрелки-двоечники отправляли, как говорится, за молоком.

Андрей вдруг снова вспомнил о своём загадочном сне. И не о сне даже, а о чувстве ответственности за самого себя и о том, что, если хочешь изменить мир, нужно начинать с себя. Он не стал вступать в пререкания с солдатом, а послушно спустился с холма и пошёл на станцию, чтобы снова терпеливо ждать шофёров, изредка занимаясь своей смешной гимнастикой.

10 мая 1976 года, понедельник.

Ждём наших, и пока безрезультатно. Пошёл в контору станции и там объяснил ситуацию. Меня пожалела пожилая сотрудница и по телефону стала разыскивать получателя. Искала долго. И нашла! Нас, оказывается, на другой станции ждали. Ну и бардак!

А днём я от нечего делать ходил на гору, что недалеко от станции. Это «недалеко» оказалось у черта на рогах. Шагал полчаса только к подножью горы, а потом ещё полчаса лез на вершину. Зато наградой мне был изумительный вид!

На склонах среди сухой травы много цветов. Не знаю, как называются. Они на коротком стебле. По виду напоминают колокольчик, только сам бутон гораздо крупнее и расположен почти вертикально вверх. Стебли и бутоны цветов бархатистые, мохнатые. Бутоны синего цвета, а у самой вершины нашёл жёлтые.

Но недолго мне пришлось наслаждаться пейзажем и цветами. Сначала где-то высоко над головой что-то несколько раз свистнуло, а потом неведомо откуда появился солдат и сказал, что за горой стрельбище и лучше бы мне спуститься. Оказывается, это пули свистели. Я и спустился из этого рая с цветами на землю. Пуля-то – дура! Был бы только я молодцом.

Когда с нетерпением ожидаешь кого-то, то лучше всего не торчать возле окна, не смотреть на дорогу. Лучше всего забыться каким-нибудь делом. И Андрей, хоть и с трудом, но сумел-таки отвлечься от томительного ожидания. Пространные записи в дневнике, мелкий ремонт одежды, длинные письма родителям, друзьям и, конечно же, Ниночке превратили приезд водителей в чудесную неожиданность. Они появились неведомо откуда мгновенно и шумно. Сразу захлопали двери всех трёх автомобилей, весело полилась в радиаторы вода, утробно заурчали моторы. К Андрею с Эдиком подошёл Кобзев.