Мечты о прошлом

Осмотрев комнаты и кладовки, все собрались на кухне попить молока и обсудить планы по переезду. Анна Тимофеевна наотрез отказалась возвращаться домой на машине, оставила ключи от будущего штаба и, простившись со всеми, ушла пешком. Слава, выпив кружку молока, пошёл на улицу курить, а Андрей подставил к водяной колонке ведро, покачал рычаг, и… в ведро потекла вода! Вода прямо в доме! Однако сразу запахло керосином, а когда вода в ведре устоялась, на её поверхности появились радужные разводы.

– Верхний слой будем сливать и машину заправлять, – серьёзным тоном произнёс Вадим.

Андрей, ещё не совсем привыкший различать, шутит начальник или говорит серьёзно, и верящий ему во всём, растерянно спросил:

– И что, поедет?

Надежда расхохоталась, а Вадим, не моргнув глазом, сказал: «Посмотрим». Андрей же, поняв, как глупо выглядит, покраснел и вышел на улицу. Там он, делая вид, что интересуется хозяйством, зашёл за баню и нашёл самодельный турник. Он тут же повис на нём, сделал «уголок» и так подтягивался, сколько смог. Устал, запыхался, зато спрыгнул на землю уже спокойным и уверенным в себе человеком. Ну, сглупил слегка. С кем не бывает? Вернулся в дом и, вытирая тряпкой испачканные ржавчиной руки, радостно сообщил:

– А я за баней турник нашёл!

– Маладэц, – изображая грузинский акцент, весело сказал Вадим, – нэфт нашёл, турнык нашёл. Всё нашёл!

– Интересно, откуда тут турник? Не бабушки же на нём занимались! Дети, наверное, или внуки, – начала гадать Надя.

– Может быть, – согласился Вадим. – А может быть, и нет. Может, родственники жили или сдавали кому-нибудь, как нам сейчас.

– Потом спросим, – уверенно заявил Андрей.

Вадим хотел было сполоснуть свою кружку в нефтяной воде, но передумал, поставил её на стол и сказал:

– Можно. Но только про турник, если интересно. А про детей и внуков не надо. Может, им неприятно говорить об этом… вдруг у них и не было никогда ни мужей, ни детей. Захотят – сами расскажут.

Налюбовавшись своим новым жилищем, квартирьеры вышли на улицу. Вадим, оглядев свою команду, объявил обеденный перерыв, а потом, пока личный состав загружался в машину, произнёс маленькую речь.

– Мы не живём, чтобы есть, а едим, чтобы жить и… работать. Работы впереди много, но сегодня мы сделали большое дело и имеем право отдохнуть. Есть возражения?

Никто не возразил. Надя села в кабину, Андрей с Вадимом забрались в кузов, и все поехали в столовую.

По дороге Андрей с некоторой долей зависти сказал:

– Здорово у тебя, Вадим, получается…

– Что?

– С любым человеком вот так, запросто, как с давно знакомым поздороваться, заговорить, обо всём его расспросить и расстаться, как с другом. А вот у меня как-то…

Вадим удивлённо посмотрел на ученика и по-отечески объяснил:

– Во-первых, по древнему деревенскому обычаю здороваются друг с другом все, вне зависимости от того, знакомы они или нет. И во-первых, когда встречаешь человека, надо заранее предполагать, что он человек добрый. Короче говоря, хороший человек. И не притворяться, а верить в это по-настоящему. Ну как такому человеку не улыбнуться?

– Опять всё «во-первых». А если всё-таки… если всё-таки плохой встретится? Бывают же и другие: жадные, злые, лживые.

– Бывают. Только это уж после откроется, а сначала пусть он будет хорошим, коих абсолютное большинство. И потом, когда осуждаешь кого-то за какой-нибудь неблаговидный поступок, вспомни: а не поступал ли и ты сам когда-нибудь так же? А если было такое, то не оправдал ли ты себя?

Тут машину сильно тряхнуло, и Андрей больно ударился головой о стенку кузова.

– Чё-ё-рт!

– Во-вторых, не чертыхайся, а подумай, как сделать так, чтобы всегда ездить на мягком сиденье в кабине.

– ?

– Можно дослужиться до начальника, но если в кабине только одно пассажирское сиденье, ни в коем случае не брать в поездку женщин. А ещё можно стать самым старым и уважаемым среди попутчиков. Но это долго. А самый быстрый способ – стать шофёром. Тогда мягкое сиденье в тёплой кабине тебе будет обеспечено.

– Не хочу в шофёры, – отрезал Андрей. – Не нравится мне эта профессия.

– Правильно! Все шофёры пьяницы и разгильдяи, а пьяницы и разгильдяи очень ненадёжны. Тогда делай карьеру, и лучше всего – головокружительную, – смеясь, заключил Вадим.

– Только что говорил, что все люди…

– Так то – люди! Профессия сама по себе не плоха и даже романтична. Например, дальнобойщики, на которых большая ответственность за груз. Не знаю, какие они там люди, но наши шофёры – пьяницы и разгильдяи. Наверняка есть среди шофёров-приличные люди, но я, работая в лесоустройстве почти двадцать лет, встречал таковых крайне редко.

Вадим задумался на несколько секунд и уверенно заявил, что знает троих достойных людей этой профессии в их предприятии, а в основном…

– А почему так мало?

– Экономика… Конечно, заработать много денег честным способом – мечта каждого советского человека. Можно на большую стройку поехать или нефть добывать, но там нужно многое уметь, а если ты на стройке умеешь только кирпичи подавать, а нефть только вёдрами таскать, то никому ты там не нужен. Да и климат там суровый, а уж о бытовых условиях и говорить не стоит. Зря большие деньги нигде не платят.

– Эх, найти бы места, где именно большие деньги платят и именно зря, – нарочито мечтательно произнёс Андрей.

– Есть такие места, – успокоил мечтателя Вадим. – Вернее, не места, а отдельная каста счастливчиков, которые по рождению при кормушке. Но, знаешь, не хочется о них и говорить. Призывают всех на трудовые подвиги, а сами… хуже шофёров. Да-а-а, как ни крути, а туда, где именно достойные деньги за именно хорошую работу, попадают именно трудолюбивые, умные, образованные и сообразительные члены общества. А места с окладами символическими, да ещё и украсть там нечего, заполняются всяким, извини, примитивным отребьем.

– Отребьем? – возмутился Андрей, будто слово это относится и к нему, и уставился в пол. – А как же «в нашей стране все равны»?

Вадим посмотрел на Андрея не как на ученика, а как на равного.

– Сам-то ты в это веришь?

– Верю! – словно огрызнувшись, ответил Андрей, но тут же сдержал себя. – Только слово «отребье» какое-то…

– Да, со словом я переборщил. Погорячился. Но шофёры у нас в основном пьяницы. А где на оклад в сто двадцать рублей других найдёшь? Даже коэффициент северный и полевое довольствие – прибавка не жирная.

– Оклад, коэффициент… а библиотекари, учителя? Они не пьяницы, но оклады у них небольшие.

– Ну, сказанул! Тут интерес. Интерес! Понимаешь? Идея! Творчество. Мечта! И у тех троих… ну, про которых я сказал, что они достойные представители нашего автохозяйства, тоже интерес.

– И какой же интерес?

– А такой, что наша работа даёт возможность путешествовать. Путешествовать за казённый, пусть и не очень жирный счёт, но с пользой для государства! Да где ты такие рыбные реки, такие леса со зверьём непуганым увидишь? Глухари сидят на соснах прямо над палаткой! А простор какой! Ради этого и махнёшь на прибыли рукой: не́ жили богато, не́чего и начинать.

– А что, шофёры тоже в лесу работают?

– Если не лентяи, то работают и даже на вертолётные участки на некоторое время залетают. Очень часто бывает, что машина не нужна целый месяц, а путёвый водила, вместо того чтобы водку пить и бездельничать, может и удовольствие настоящее получить, и денег подзаработать. Но даже если такие шофёры не хотят или не могут в лесу работать, то по хозяйству здорово помогают. Бывало, выйдем из леса вечером, а нас не только машина ждёт, но и костерок, и чаёк горячий. Коллектив-то маленький, и когда никто не филонит, когда все друг другу, чем могут, помогают, то и жить легче, и работать.

Вадим умел скрывать свои чувства и не любил пафосных интонаций, но о том, что его волнует, что было ему действительно интересно и дорого, частенько говорил с удовольствием, словно смакуя воображаемый чаёк, приготовленный на воображаемом костре вполне реальным шофёром. А потом уже совершенно спокойно, без смачных ноток, продолжил:

– Так что если хочешь больших денег, то иди в официанты или мясники. А если хочешь больше свободы и этой… как её… будь она неладна, романтики, то ищи своё место без оглядки на размер оклада. Нравится здесь? Тогда иди в шофёры, не век же тебе в сезонных рабочих ходить! И всегда на мягком сиденье в кабине ездить будешь! И потом…

– А Слава тоже пьяница и разгильдяй? – неожиданно прервал монолог начальника Андрей.

– Не спеши! Во-первых, у нас всё ещё только начинается и, во-первых, у нас всё ещё впереди. А разговор этот я начал к чему? Не догадываешься?

– К тому, чтобы в кузове не трястись.

– Правильно, но не совсем. Учиться тебе надо, Андрюха, – серьёзно произнёс Вадим, а потом, выдержав красивую паузу, вдруг скинул с себя серьёзность и хлопнул Андрея ладонью по плечу. – Учиться, чтобы расширить ширь своих возможностей в выборе интересного поприща.

– А ты, товарищ начальник партии, пошто в кузове со мной трясёшься?

– А чтоб тебя уму-разуму поучить! – мгновенно нашёлся Вадим.

Машина остановилась, громко хлопнула дверца кабины, а в дверном проёме фургона показалось улыбающееся лицо водителя.

– Всё, приехали.

Вадим ловко выпрыгнул из кузова на землю и огляделся.

– Ты что, Вячеслав Бензинович! Нам в столовую надо!

Слава показал на столб, к которому был приколочен красный круг с белым продолговатым прямоугольником посредине.

– Кирпич! Въезд запрещён. Дальше пешочком.

До столовой было метров двести, и вся компания неспеша двинулась к своей цели. Яркое солнце ласкало посаженные вдоль тротуаров цветы и кусты шиповника с только-только появившимися молодыми листочками. Андрей, щурясь от яркого света, продолжил начатый в полумраке кузова разговор с начальником.

– А мне один товарищ – кстати, торгаш – сказал, что для материального обеспечения своих увлечений и развлечений можно хоть навоз руками грузить, лишь бы платили хорошо. А увлечение и развлечение у него – фотография, любительское кино и путешествия. И знаешь, фотоаппаратура у него… как у профессионального фотографа. И кинокамера очень хорошая. Правда, он рассказывал, что обстановка в этой самой торговле как в банке с пауками.

– Что ж твой дружок не пошёл навоз руками грузить, чтобы себе кинокамеру купить? Он пошёл людей, а значит, и нас с тобой, обсчитывать и обвешивать.

– Но не все же обвешивают и обсчитывают.

– Да обстановка вокруг, окружение торгашеское туда затянет. Профессия, как говорится, обяжет. Слава! – и Вадим обернулся к идущему чуть сзади водителю. – Ты встречался с честными гаишниками?

Слава задумался на секунду и от души выразил своё отношение к предмету.

– Я одному и рубль, и два предлагал, а он мне дырку в талоне сделал. Гад! Третью! Меня на четыре месяца прав лишили. Четыре месяца в яме гайки крутил! А так… всё честные попадались. Рупь возьмут и… ехай дальше.

– Ясно. Спасибо, Слава, за интервью. Не помню, Сервантес, кажется, сказал, что каждый из нас сын своих дел. Пойдёшь, Андрюха, в милиционеры и будешь по-честному рублики сшибать.

Надежда всё это время не видела ничего, кроме оформления газона вдоль дорожки. Она представляла себе, как расцветёт тут скоро сирень, как распустятся летом розы. Поэтому в мужских разговорах участия не принимала.

Это в Италии все дороги ведут в Рим, а в остальных местах – по обстоятельствам. В данном случае проголодавшихся командировочных все дороги привели в столовую. Потому, вероятно, и встретились тут Вадим и его спутники с Николаем и Василием, которые тут же доложили начальнику, что не только нашли большой добротный сарай для склада, но и встретили машину с таборным имуществом. Сейчас она стоит возле этого сарая, шофёр ушёл куда-то, а имущество охраняет женщина из лесничества, у которой ключи от склада, так как в помещении пока хранится что-то принадлежащее лесничеству.

Возле столовой, в которой по приказу руководителя объекта они намеревались пообедать, была разбита большая клумба с розовыми кустами, а за ней возвышалась обрамлённая сиренью Доска почёта. Даже беглого взгляда на эту Доску было достаточно, чтобы заметить, что больше половины тружеников, удостоенных почёта, были с немецкими фамилиями. И за большим столом в самом углу зала, где поместились все шестеро, Андрей не смог удержаться от вопроса по поводу этих фамилий. Да и как же было удержаться, если одна из фамилий была Гиммлер?

– Интересно, откуда тут столько немцев? – спросил он у всех сразу. – Мария Шульц, Николай Миллер – ещё куда ни шло, но… Гиммлер! Как можно здесь выжить с такой, извините, фамилией? Только Геббельса с Гитлером не хватает.

– Так ведь… после войны… остались, – в перерывах между двумя ложками борща произнёс Василий и продолжил молча заниматься едой, уверенный, что пяти слов вполне достаточно для изложения истории появления немцев на стыке Западной и Восточной Сибири[7].

Василия уважали и никогда не подтрунивали над его немногословностью, но его сверхкраткие монологи вызывали у коллег добродушный внутренний смех, выходящий наружу плохо скрываемыми улыбками. Замечал ли это Василий? Кто знает, что замечал этот молчун в людях, но в лесу он замечал каждую хвойную иголочку, знал причину трепета каждого листочка, понимал, почему покачивается без ветра веточка дерева.

Василий, сказав свои пять слов, замолчал, а Вадим доел борщ, положил ложку в тарелку, откинулся на спинку стула, словно передохнуть захотел, и начал своё, более пространное объяснение:

– Видишь ли, Андрюша, после войны пленные немцы некоторое время восстанавливали то, что порушили. В Ленинграде, например, есть целые улицы из домов, построенных такими вот немцами. Мне тогда уже одиннадцать лет было, и я помню, как они строем на работу ходили. Военная дисциплина у них оставалась даже в плену: младшие чины безоговорочно подчинялись старшим. Но пленных было так много, что работы даже в разрушенных городах на всех не хватало, да и еду надо было кому-то выращивать, ведь мужиков шибко много войной побило. Вот и отправляли пленных немцев в бескрайние наши просторы, где они с немецкой аккуратностью не только себя кормили, но государству прибыль приносили. А потом кто-то уехал к себе домой, кто-то тут, при большой нехватке своих мужиков, семьёй обзавёлся, и для них Сибирь, Совейский Союз стал Родиной.

Надежда при слове «совейский» дипломатично покашляла, а Николай покачал головой.

Вадим не был ярым антисоветчиком, но многое в своей стране ему не нравилось, и он, не скрывая этого, советское пренебрежительно называл «совейским». Поговаривали, что именно поэтому, несмотря на знания, большой опыт и честность, выше начальника лесоустроительной партии по служебной лестнице ему никогда не подняться.

– Что, Коля, не так я что-то сказал? Но мне, как беспартийному, это можно. А вот именно тебе, как партийному, нужно более критично смотреть вокруг себя, дабы пороки и недостатки искоренять.

– Тут-то какие пороки и недостатки? – картинно удивился Николай. – Борщ вкусный, макароны с котлетами съедобные. Просто мне не нравится, что ты слово «советское» искажаешь и с пренебрежением произносишь.

– Тут твоя правда – борщ и котлеты… да… только я скажу теперь, почему три четверти ударников на местной Доске почёта с немецкими фамилиями.

– Да все это знают, – не желая ввязываться в спор, заговорил Николай. – Немцы дисциплинированные, аккуратные, работящие и…

– Дисциплинированные и аккуратные – это да, а вот по поводу того, что работящие… Что, среди русских мало работящих? Только работящими мы становимся, когда припрёт, когда надо подвиг совершить, когда благодаря своему же головотяпству остаётся только пропадать. А у немцев… не знаю, в крови, что ли, аккуратно и честно делать даже самую простую работу. Не бывает, конечно, правил без исключений, но местная Доска почёта говорит, что я прав. В нашей, совейской действительности достаточно вовремя и без похмельного синдрома на работу приходить, работать честно, – Вадим посмотрел на сидящего напротив Андрея, – по технологии, и… год, два, три – и такого работника непременно заметят, он будет повсюду нужен, востребован, и Доски почёта ему не миновать.

«Интересно, что значит этот взгляд на меня при словах по «технологии» – подумал Андрей. – Воспитывает? Я ещё ни одной технологии не успел нарушить, а уже… Вон, за соседним столом две женщины сидят. Может, это дочери этих немцев с Доски почёта? Сидят и слушают о себе хвалебные речи. А если русские или татары?» И тут Андрея, несмотря на все отрицательные «совейские» детали и моменты, посетила гордость за свою страну, в которой нормально уживаются татары, русские, евреи…, а немцы, отцы которых приходили на эту землю разрушать и убивать, теперь даже на Доске почёта висят.

Спор, если это можно назвать спором, о советском строе закончился вкусным компотом из яблок и груш.

– Местные, наверное, грушки, – похвалил компот Вадим.

Он, как и многие непьющие мужчины, был большим любителем сладкого.

– А тут и груши растут? – удивился Слава.

Андрею повезло – он тоже хотел задать именно этот вопрос, но не успел. Надя засмеялась, а начальник посмотрел на шофёра, как на двоечника.

– Тут только бананы и ананасы не растут. Случайно, наверное, – Вадим для убедительности поднял указательный палец вверх. – Континентальный климат! Снежная, морозная зима и жаркое, с грозовыми ливнями лето. На юге Красноярского края арбузы вызревают в отрытом грунте! – и, не в силах удержаться от «совейской» темы, тут же добавил: – В этот курорт злодей царь ссылал на некоторое время нашего незабвенного Ульянова-Ленина за сущие пустяки – за активную работу по свержению в стране существующего строя. Последователи этого… гм… человека лишь только по подозрению в нелояльности к совейской власти…

– Лет двадцать назад за такие слова… – с совершенным равнодушием вполголоса произнёс Василий.

– А-а, – махнул рукой Вадим. – Пошли технологию соблюдать.

Все встали и, подчиняясь одному из висящих на стене плакатов «Убери за собой посуду!», понесли свои тарелки, ложки и стаканы к столику под надписью «Стол для грязной посуды». Чувствительный к словам Андрей по этому поводу высказался:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

8 апреля.

2

Дом ленинградской торговли.

3

Главный универсальный магазин.

4

На автомашинах УАЗ-452 и их модификациях двигатель находится под кабиной, а капот (крышка двигательного отсека) расположен между пассажирским и водительским сиденьями.

5

Буссоль (фр. boussole, компас) Геодезический инструмент для измерения углов при съёмках на местности, специальный вид компаса. Имеет визирное приспособление.

6

Заброшенные подземные выработки кварцевого песка близ посёлка Саблино Ленинградской области. Образованы со второй половины XIX века по первую половину XX века. Наряду с водопадами пещеры являются уникальным памятником природы «Саблинский».

7

Границей между Западной и Восточной Сибирью считается река Енисей.