скачать книгу бесплатно
Молчание.
Ирина Фёдоровна обернулась назад и покачала головой:
– Спит.
– Совсем спит?
– Кто его обрадует?
– Ясно, – кинул Георгий Александрович. – Мне этим заняться?
– Ну да, – отвечала жена.
– Я тоже что-то такое видел в его возрасте, – замялся отец. – Легенда есть. Будто памятник этот и правда двигается.
– В три часа ночи?
– Ну да. Он же памятник. Ему вообще некуда торопиться. Захочет – сойдёт с камня своего в три часа ночи, не захочет – там и останется.
– Жора, ты о чём? – спросила Ирина Фёдоровна с сомнением в голосе.
– Да ничего! – отмахнулся он. – Привидится же такое.
– М?
– Спи говорю! – шикнул он в ответ.
– Не хочу.
Георгий Александрович тревожно забарабанил пальцами по рулю.
– Ты не замечала за ним ничего странного?
– Странного? – переспросила Ирина Фёдоровна.
– Ну да… чего-то странного.
Ирина Фёдоровна открыла было рот, как салон залился жёлтым светом. Позади раздался автомобильный сигнал. Женщина подскочила на своём переднем сидении. Георгий Александрович резко взял в сторону. В салоне на заднем сидении рухнул на пол Николя.
Мимо них пронеслась машина.
Георгий Александрович просигналил хулиганам и готов был выругаться, как рука Ирины Фёдоровны оказалась на его плече. Он только громко выдохнул и дальнейший путь они провели в тишине.
Николя открыл глаза: салон автомобиля залил жёлтый свет фар. Мальчик беспомощно уставился в отражение зеркала заднего вида. Он всё больше верил, что приснившийся ему кошмар – не кошмар вовсе. Не сон вовсе. Что-то или кто-то было в ту ночь в его комнате. В комнате на последнем этаже охраняемого дома на севере Петербурга.
В памяти мальчика плотно засело четверостишье. Вместо того, чтобы выветриться из его головы как дурной сон, коему отведён срок в пару секунд после пробуждения, тот крепко засел в его памяти.
…ведь твоё жилищ-щ-щ-е.
На моих костях.…
дом твой давит кладбищ-щ-щ-е
— Наш отпетый прах
Николя мог повторить этот стишок из сна даже сейчас, и, как ему казалось, будет помнить ещё очень долго. В то время как одну из самых жутких ночей он помнил подетально, свои детские сны о горах мороженого или полётах на ковре-самолёте по Петербургу он уже никогда не вспомнит.
История одного города
– Это вообще законно? – Гриша указал на толпящихся у доски с телефонами в руках первоклассников.
С Гришей они учились в одном классе. Ещё до его отъезда к бабушке во Францию, было решено: по возвращении он пойдёт учиться в ту же школу.
Мальчики миновали 1Б и теперь шли в сторону своего класса.
– А что не так? – не понял Николя.
– Они фоткают домашнее задание. Фоткают! Фоткают, Карл!
– Да понял я, понял! Ну и что? – с плохо скрываемым равнодушием спросил мальчик.
– Потерянное поколение! – Гриша театрально всплеснул руками в воздухе. – Мама так говорит, – прошептал он.
– Ты сам-то когда шариковую ручку в руках держал в последний раз? – усмехнулся Николя.
Гриша огляделся по сторонам и прильнул к приятелю.
– А правда, что французские девушки самые раскрепощённые. А французский поцелуй? У тебя там был французский поцелуй? – не унимался Гриша.
Николя так ничего и не ответил.
– Или ты не отходил от бабушки весь этот год?
Николя дорого бы отдал за то, чтобы вернуться в свою французскую школу, на свою французскую улочку в пригороде Парижа к своей французской бабушке. После цветущей Европы гранитный Петербург навевал на Николя скуку, чаще просто отчаяние.
Он предвкушал возвращение в родной коллектив, однако, спустя 10 минут пребывания в стенах родной школы, тоски по одноклассникам будто и след простыл. Кто-то из парней заметно вытянулся, девчонки сменили рюкзаки на сумки. Только Маша Юрьевская выглядела как обычно: на парте висел её лиловый рюкзачок, волосы этим утром мама заплела ей во французскую косичку, на правой руке блестел металлический браслет с надписью KORN. Ничего удивительного – это ведь Маша Юрьевская. Что вообще творится в головах этих отличников, которых то и дело ставят в пример родители своим детям, не зная, в общем-то об этих отличниках ничего кроме того, что те – отличники?
Сергей Михайлович вплыл в класс, дети встали и этот низкорослый пузыреобразный мужичок начал урок литературы.
Как он ни старался, а первый бал Наташи Ростовой на Николя должного эффекта не произвёл. Взгляд мальчика бродил по портретам живших когда-то учёных, поэтов, писателей. Затем перекинулся на слова Гимна Российской Федерации, что висели чуть поодаль портретов Евклида с Пифагором. Николя почти дошел до строчки о «союзе вековом», как слух его уловил постукивающие звуки.
В оконное стекло стучалась птица. Своим маленьким клювиком она тихонечко, как то и подобает всем петербургским птичкам, извещала о своем прилёте. Николя улыбнулся и оглядел класс – глаза одноклассников были обращены на Сергея Михайловича. Тот, кажется, уже достиг нирваны, описывая реалии жизни женщины эпохи Толстого. Пернатого гостя будто никто и не заметил.
Мальчик вновь обернулся к окну, но птички уже и след простыл. Николя попытался нарисовать в голове «портрет» пернатого визитёра, но ничего не вышло. Как и все подростки XXI века, он прекрасно разбирался в логотипах производителей гаджетов, одежды и обуви, но покажи ему листья с разных деревьев – он кроме как дуба никого и не признает.
По размерам своим птица походила на питерского воробышка. Но Николя точно помнил – воробьи красочностью оперения не блещут. А этот его новый знакомый носил пёструю шубку с жёлтыми вкраплениями.
Окна их класса выходили за школьный двор. Тот пустовал – первоклашки всё ещё старательно выводили закорючки и узелки в своих тетрадках в косую линейку, а старшие классы вовсе не надеялись выйти на свет Божий ранее 7-го урока.
Николя с тоской посмотрел на детскую горку с качелями. Он сегодня для них слишком взрослый. Он начал откапывать в своей памяти эпизоды о последнем катании с детской горки, как внимание его привлекла тёмная фигура у дальних деревьев. Высокая, статная, она точно принадлежала не человеку. Тёмный силуэт шевельнулся. Из тени дерева высунулась мордочка. Николя перевёл взгляд на Сергея Михайловича, затем оглядел класс – все-таки, он единственный, кто так и не проникся первым выходом в свет этой Наташи Ростовой.
Тёмный силуэт тем временем вышел из-под кроны дерева. Перед Николя, пусть и через оконное стекло, предстал… олень. Самый обыкновенный олень. Тот самый, в кого вырос в итоге Бэмби. Обыкновенный олень!
– Олень! – вскочил Николя с вытянутым вперед указательным пальцем.
Класс затих. Ножки чьего-то стула заскрежетали по полу. Сосед по ряду перевалился к окну, которое с интересом теперь разглядывал Сергей Михайлович.
Учитель блеснул стёклами своих очков в толстой оправе и вернулся на место. Класс уже залился хохотом, как до этого мягкий и, как казалось, отходчивый Сергей Михайлович сказал:
– Мсье Оленев, вы здоровы?
– Оленев, да ты сам олень! – хохотнула Юрьевская. – Совсем бабахнутый, блин.
– Юрьевская, отвянь, – бросил девочке Гриша.
– Для тебя я Юрьевская Мария Павловна. Ко мне на «вы» и шепотом, пожалуйста, – кокетничала девочка.
– Кто-нибудь, подарите ей мозг, – прошептал Гриша.
– Оленев, я вижу здесь только одного оленя, – объявил учитель.
Николя уселся за парту под смех всего класса.
– Эта ваша Франция, Коля, сделала из вас вольнодумца. Так себя на уроках вести не положено, – прогремел Сергей Михайлович. – Класс, чем закончилось вольдумство для Франции?
Молчание.
– Великой французской революцией!, – ликующе объявила Маша.
– И приходом пролетариата ко власти здесь! – декларировал Сергей Михайлович классу.
Школьный звонок перечеркнул всю историю Великой французской революции, против него не смог пойти даже Лев Николаевич Толстой. Урок литературы окончился для всего класса, но не для Коли. Шестое чувство, нутро, третий глаз – назови как угодно, – мальчику было ясно как день: дома ему сегодня несдобровать.
Ирина Фёдоровна встретила сына тепло, будто разговора с Сергеем Михайловичем и вовсе не было. Она спросила про его первый день в «старой новой школе», расспросила об одноклассниках – особенно её интересовала «эта странная» Маша Юрьевская, в которой будто «что-то не так».
Погода за окном не радовала вовсе. Потому с час мальчик провёл за уроками, 45 минут из которых он отвёл решению тестовых заданий по истории, которую думал сдавать в формате ЕГЭ в будущем. Позже он перешёл к алгебре, в которой системы шли на отлично, пока снизу не донёсся голос Георгия Александровича.
Глубоко вздохнув, Николя отодвинул от себя рабочие тетради с учебниками и спустился вниз. На кухне юноша уселся напротив окна. Он по опыту знал – с таким видом на парк выслушивать воспитательную лекцию от родителей будет удобнее всего.
Отец беззвучно вошел на кухню, налил воды в чайник, поставил его кипятиться. Затем достал колбасу из холодильника, вытащил квадрат белого хлеба из упаковки. Казалось, он и не догадывается о присутствии с ним в одной комнате еще одного человека. А уж тем более его собственного сына.
– Ты меня звал? – не выдержал Николя, чем сильно напугал собирающегося нарушить свою диету Георгия Александровича.
Его тучная фигура всколыхнулась от неожиданности. Взрослый упитанный мужчина схватился за сердце, нож выпал из его рук прямо на пол. Георгий Александрович громко выдохнул и обернулся к сыну.
– Чего отца пугаешь!
– Ты ж меня звал.
Папа облокотился всем своим телом о кухонный гарнитур.
– Ира, он меня чуть до инфаркта не довёл! – пропел мужчина в коридор.
Та ничего не ответила.
– Я правда видел оленя!
– Чё?
– Ну, в школе. На литре.
– Чё?
– Сергей Михайлович с тобой…
На кухню с корзиной грязного белья вошла Ирина Фёдоровна. Она посмотрела смеющимися глазами на Николя, затем ответила мужу:
– Учитель по литературе хотел меня видеть. А насчет колбасы мы с тобой уже говорили, – кивнула Ирина Фёдоровна на лежащие на кухонной тумбе батон колбасы и буханку хлеба.
– Зачем?
– Коленька устроил дебош сегодня на уроке литературы.
– Какой еще дебош, Николай?
– Я видел оленя! – вскочил с места мальчик.
Сергей Михайлович посмотрел на жену, затем на сына и сказал:
– Ладно. Я сам с ним разберусь.
Ирина Фёдоровна пожала плечами и вышла. Дверь за ней закрылась. Николя поёжился.
– Всё нормально, – внезапно ответил папа.
Николя уставился на отца, будто видел того впервые.
– Что так смотришь на меня? У тебя сейчас переходный возраст. Ты мне, главное, маму не обижай и с шалопаями в дружбу не ввязывайся, – погрозил он пальцем.
Мальчик с непониманием уставился на Георгия Александровича. Тот было уже развернулся к бутерброду, как вспомнил что-то и вернулся к Николя.
– А что за олень там был?
– Олень? – переспросил сын.
– Ну да, – взглянул отец на сына через плечо. – Какого оленя ты видел?
– Да обычного оленя…, – растерялся юноша.
Георгий Александрович тем временем начал нарезать колбасу.
