скачать книгу бесплатно
– Ты зачем дверь открыл, ублюдок? – меж тем прозвучало изнутри, когда Саид только подходил к порогу.
Учтиво прикрыл за собой дверь и огляделся. Ну и срач. Тут, словно, нет хозяйки. Немытая посуда на столе, на стуле и на подоконнике, заплесневелый хлеб, рядом кувшин. Запах скисшего молока, должно быть, от него. В углу гора грязной одежды. Какой-то таз с водой, над ним мухи. И всякая-всякая-всякая ненужная, непонятная ерунда. Она же мешает нормально ходить по комнате. Заставлено всё, будто в кладовой. Старьё сплошное, полусгнившая мебель, поблекшая утварь, протёртый до дыр ковёр, больше похожий на половик.А это что, чучело для учебного боя? Зачем оно на кухне? Зачем кухня в прихожей? Это ведь кухня?
Посреди в одних штанах мужик с волосатой грудью. Зависть сразу накатила. Саид всё мечтает о подобной мохнатости, но пока что усердно срезает свои пять волосинок. Говорят, чем чаще бреешь, тем больше растёт. Врут, похоже.
Бедняга аж опешил от такого штурма, а как Саида увидел, ещё и покраснел от злости.
– Он упорно долбился.
– Да-да, я заметила. Открыл-то ты, блядь, зачем?!
– Любой бы уже понял, что никого нет дома, но стук не стихал. Вот я и подумал, ты мстишь за то, что разбудил тебя утром. Ты так уже делала, Гайя.
– Впредь можешь не смущаться и ссать в штаны. Ты так уже делал.
– Когда это?
– В младенчестве.
– Что ты взъелась-то? Ничего не случилось.
– Брун, ты идиот? А если бы меня убить пришли?! Мало ли кому я вчера дорогу перешла!
– Мне бы они что сделали?! И хватит орать! – огрызнулся мохнатый, а потом добавил, – Голова болит.
– Чего он хотел?
– Узнать, когда на исповедь придёшь. О душе твоей беспокоится.
– А ты?
– А про меня не спрашивал. Наверно, уже не спасти.
– Что ты ответил?!
– Сказал, у тебя всё схвачено. Ещё два года во грехе, а после в монастырь.
В трущобах все друг с другом так общаются? Их бы ко двору, вот будет потеха.
– Хватит идиотничать.
– Я идиотничаю? Ты зачем этого домой притащила? – он указал на Саида.
– Мой дом – кого хочу, того и таскаю. Это Саид, – Гайя положила руку ему на плечо. Она это специально. Сама-то улыбается, а Брун испепеляет его взглядом. Того гляди, набросится. Ревнует. – У него брата убили. Он отомстить хочет, я помогаю.
– Сука! – рявкнул Брун.
– Следи за словами, – встал на защиту девушки Саид.
– А не то что?
– Ты с ним поосторожней, Брун, он с голыми руками пошёл на мясников, на всех троих разом. Те тоже сперва ухмылялись, потом улепётывали. У одного уже никогда не будет детей, а у другого уха. Восточная хитрость, – Гайя улыбнулась и подмигнула Саиду.
Брун, ругаясь себе под нос, сгрёб в охапку вещи и ушёл. Напоследок громко хлопнул дверью. Со стены что-то свалилось.
– Кто он? – полюбопытствовал Саид.
– Не бери в голову, – отмахнулась грубиянка. – Но если что-то пропадёт, не ищи под кроватью. Давай поглядим, что там с твоей головой.
Саид молил Аллаха, лишь бы она не промывала раны той водой, что в тазе, и Аллах услышал. Она поставила ковш с чистой питьевой водой (без мух) на стол возле чего-то, отдалённо напоминающего еду. Кажется, яичница с… салатом? Или это уже выросло.
– Ай.
– Да не скули ты.
Сама грубая, а руки нежные. Приятное прикосновение.
– Где остальные вещи брата?
– У меня. Тебе они нужны? Там больше ничего ценного.
– Маленький чёрный ключ. Неприметный такой, с палец размером.
– Не было.
– Уверена?
– Да, уверена. Сам потом проверишь. Денег при нём тоже не нашла. Если он носил ключ в мошне, то его забрал убийца. Что он отпирает? Маленький. Наверно, шкатулку с драгоценностями.
– Не бери в голову.
– О, как напрягся. Похоже, этот ключ для тебя важнее брата.
– Чему тут удивляться? Я так и не обрёл брата во Франкфурте. Мы друг другу чужие люди. Я для него лишь морока, навязанная отцом. Он не посвящал меня в дела, держал на расстоянии. У него своя жизнь, в которой мне нет места.
– Я не просила рассказать слезливую историю твоей несчастной жизни. Держи подробности при себе. Зачем ты ищешь его убийцу?
– Он ведь мой брат, я должен отомстить. Если кто украдёт вовсе ненужную тебе вещь, но всё же ТВОЮ, ты скажешь: Ну и пусть, не жалко?
– Ещё чего! Найду ублюдка и переломаю все пальцы.
– Вот видишь.
– А если этот человек сильней тебя?
– И что?
– Ты же умрёшь.
– А жить с презрением к себе, чем лучше?
– Ты мне кое-кого напомнил.
Саид не видит лица, но знает, она улыбается. Голос выдаёт эмоции.
– Отведи меня к месту, где убили брата.
– Зачем?
– Хочу поискать ключ, он важен. Не переживай, наш уговор в силе.
Глава 11
По тесным улицам не гуляет ветер, а солнце печёт голову. Манфред не надел плащ – слишком приметный – но и без него жарко. Людей на улицах полно. Всё как обычно. На площадях и рынках вовсе мрак. Шум-гам, столпотворения. Франкфурт всех не вмещает, в нём тесно. Приходится пихаться, расталкивать массы локтями. Раздолье для воров.
Этот город пробуждает воспоминания о тех весёлых временах. Молодость, наивность, глупость – вот черты счастливого человека. Как же давно это было, будто другая жизнь. Прошла и не вернуть.
Церковный колокол оповещает – уже полдень.
«Ты завозился, Манфред, заспался на мягкой кровати».
Еле поднялся. Сон отбивал прохладной водой, но бестолку, до сих пор зевает на всю улицу. Немудрено, что попрошайки налетели скопом (возле базилики их всегда полно). Одежда новая, кожа блестит на солнце, и рукоять меча отполирована, будто купил только вчера, а раз зевает, значит – позволяет себе выспаться. Такой может пожертвовать монетку.
Нет уж! Работайте, бездельники, а не просиживайте зад у церкви. Солнце припекает, нагревает каменные ступени, сиди так хоть до поздней осени. Устроились тут на бесплатные харчи. Народ снуёт мимо, и внутрь постоянно кто-то входит. Щедрых хватает. И дураков, которые считают, будто им на том свете зачтётся, если раздать крохи от собственных нечестно нажитых богатств. К тому же, Манфред знает, кому идёт большая часть выручки. Его кормить не собирается, и так толстый.
Всех распихал, довольно грубо. Один даже споткнулся и упал. Тихо себе под нос шепчет проклятия. Громко не скажет, боится. Злой скупердяй уже причинил боль. Зачем злить ещё больше? Костей потом не соберёшь. Ему и так воздастся. Бог позаботится. Он знает, как с такими поступать.
За церковью Манфред, злостный грешник, свернул к реке. Здесь разгружаются торговые суда, парусники и шлюпы. В доках на страже речных путей стоит военный корабль. Моряки на нём томятся от безделья. Одни загорают на палубе, другие играют в кости или купаются. Кто-то даже работает. Свисая на канатах с ведром и щёткой, чистит корпус от грязи. Провинился, поди.
Адалар расхаживает весь из себя важный и деловой. С пером и книгой, пересчитывает товары на разгрузке. Рядом при нём крутятся двое стражников. Всё без конца болтают и смеются. По сторонам вовсе не смотрят. Важный толстяк на них порой поглядывает недовольно, но ничего не говорит.
Изрядно же он постарел. Под глазами морщины, из-за работы часто щурится. Манфред до сих пор помнит распорядок его дня. Вот кончит здесь с товарами, пойдет считать бочонки с рыбой. Перед обедом проверит, сколько денег насобирали на переправе. Потом поест в таверне «У Причала» – у него там свой стол (хозяин держит его свободным перед обедом и ужином) – а после вновь на разгрузку.
Плоты переправляют людей и товары на другой берег и обратно. Порой очередь желающих тянется аж до ремесленных кварталов. Что тут сказать? Переправа не справляется. Некоторых за деньги перевозят рыбаки. Незаконно, но Адалар закрывает глаза, он понимает. Приятный человек. Нудный до жути, но честный. Счёт любит больше, чем жену. Может, потому у них и нет детей.
Рыбацкий причал дальше всего от центра города. Негоже порядочным людям морщить нос от запаха рыбы. Да и внешне рыбаки – ободранные хмурые мужики – мало чем приятны. Многих смутит, как они сваливают рыбу на землю, а после грязными руками пихают её в бочки. Нет, такое зрелище лучше держать подальше от глаз покупателей. За стеной, например. Она делит рыбацкий причал надвое. Когда-то город здесь кончался, но Франкфурт очень любит рыбу, ест её столько, что в реке скоро не останется. Когда население растёт, растёт и спрос, но стены не полнеют. Рыбаков нужно больше, а разместить их негде. Вот и нашли им место за стеной. Лачуг выросло столько, что из них штук двадцать осадных башен можно сколотить. Кто-то умный прикинул, да и огородил их ещё одной стеной. Причал-то общий, но на нём только лодки, а что там дальше не видать. Пройти никто не мешает, но вонь желающих отпугивает.
Манфред не из пугливых. Преодолел пристань, а когда та закончилась, не вернулся к тесноте улиц, а побрёл дальше по берегу. Сюда прибивает весь городской мусор, рыбьи потроха и разбитые надежды. Крысы, коты, птицы и бездомные, что чураются трущоб, облюбовали это место. Живут в шалашах. Собирают их из обломков мебели, прогнивших досок, да рыбацких снастей. Помойка, как не назови. И люди здесь выброшенные судьбой. Никому они не нужны, по ним не горюют. Умрут – никто и не заметит. Часто, когда ищут какого-нибудь незатейливого дурака, стража первым делом идёт сюда. Громят ветхое жильё, переворачивают всё вверх дном. Обычно никто не жалуется, все мирно терпят. А будешь возмущаться, прирежут и делов. Тут у людей прав нет.
Манфреда сторонятся даже кошки. В обычный день приличный человек сюда не сунется. Сегодня их тут уже четверо. Гвардеец заметил их ещё на площади. Тогда это только предчувствие, но Манфред к нему прислушался. Петлял по городу, чтобы проверить. На рынке и у церкви краем глаза их поймал. И вот сейчас последние сомнения развеялись – за ним следят.
Таверна «Пивной Когг» поблизости, как нельзя кстати. Манфред раньше в ней жил. Очень удобный чердак и крыши все на одном уровне, а главное – бесплатно. Оказал хозяину услугу в обмен на проживание. Тот думал, это ненадолго, а Манфред считал, что навсегда.
В дверях столкнулся с человеком. Хмурый вид, мешки под глазами, морщины у висков, острая борода с частой проседью, а на груди кулон церковного посланника. Годов на пятнадцать старше, но с виду вылитый отец. Так бы он выглядел, доживи до этих лет.
Храмовник уставился на доспех. Узнал символику королевской гвардии? Да не, куртка – не плащ, нет герба во всю спину и броского узора спереди. Так, мазня на груди, но при таком свете не разглядишь.
Теперь пялится на руку. У Манфреда на пальце кольцо с руной. Выменял в Бремени за волчью шкуру и сапоги из телячьей кожи. Там у портовых торгашей полно подобных безделушек. Снимают их с мёртвых северян, погибших при набеге. Кольцо магически действует на всех служителей Христа. Как увидят, так сразу закипают.
Не то чтоб Манфред ярый еретик, у него и крест есть. Носит его глубоко под одеждой. Он ясно видит разницу между верой и церковью. Хранит Бога в сердце, а не выпячивает напоказ.
– Отойди, не до тебя сейчас, – пробасил храмовник. Гвардеец отошёл. Почему нет? Повод, конечно, идеальный, но слишком уж близко к порогу.
Утром и вечером в таверне кто-то пьёт. Одни чуть-чуть, другие больше, а третьи здесь, чтобы нажраться до свинского состояния в кругу друзей, знакомых, первых встречных, да кого угодно. Это неважно, когда ты пьян. Общество, может, и пестрит, но как напьются, всё – долой различия. Словом, завести здесь знакомство или напороться на неприятности можно всегда и с легкостью.
Спертый воздух и стойкий аромат еды, смех, голоса людей, удары глиняной посуды о стол, топот, лязганье кольчуги, журчание пива, чавканье и прочие менее приятные звуки. Ничего не изменилось. Не то чтобы в других тавернах всё совсем иначе, но тот, кто в них живёт, всегда заметит разницу.
Есть причина, почему гвардеец заглянул именно в эту. Хозяин её, подлый мерзкий гад, наклеветал на Манфреда. И то, что всё до последнего слова – правда, ничуть его не оправдывает. Он изменился – поседел, схуднул, щёки обвисли. Едва увидел на пороге гостя, онемел, застыл, не шевелится, забыл даже про пиво. То полилось через край кружки на стойку, а оттуда на пол.
«Узнал, значит, старый козёл.С тебя сегодня взыщется. Даже не думай об обратном, и не надейся, не молись».
Из кухни показалась его дочка. Ого как выросла. Выбежала с двумя тарелками похлёбки, отнесла её стражникам. Один в благодарность ущипнул её за ляжку – получил в ответ смачный шлепок по руке. Друзья заржали, а девчонка-то улыбается. Ну, понятно. Похоже, в мамку пошла. Та ещё потаскуха. Где она теперь, интересно? Из-за неё, пожалуй, Манфред тут и не прижился. Даже несмотря на его успех, жена к хозяину таверны не вернулся, и он нашёл виноватого в том, кто мешался.
Дочка меж тем уже метнулась на кухню и вернулась ещё с двумя тарелками для стражников. Ох уж эти стражи таверны. Манфред-то знает, что они не на службе у города. Хозяин где-то раздобыл доспехи франкфуртской стражи. Поит и кормит четырёх бездарей, лишь бы те сидели и изображали из себя закон. Так спокойней, никто не дерётся под носом у стражников.
Через стол от них жулики. Раздевают очередного дурака. Только кретин подумает, что там решает случай. Нет, ловкость рук и хитрость. Эти ребята с детства кидают кости, они в этой игре собаку съели. Если ты новичок, тебе дадут выиграть. Вошёл во вкус? Играешь по-крупному? Попрощайся с деньгами. Зато у них за столом всегда весело.
Что за громила в углу? Обычно там сидят вербовщики. Щуплые или увечные. А этого хоть в плуг запрягай, все руки-ноги на месте. И Манфред велик, широк в плечах, но не настолько. Наверно, верзила съел вербовщика, чтобы занять удобное место. Или сел на него и раздавил. Гвардеец скорей поверит в подобный бред, нежели в то, что этакого бугая отправили поднимать ополчение. Он-то знает, как не хватает людей принцу Генриху.
«Ого, вот это да!»
Манфред с трудом сдержал смех, когда увидел стол восточных купцов. Он и не сомневался в том, к кому подсесть. Беспардонно занял свободное место на скамье, отщипнул от кабана, отпил прямо из кувшина. Купцы уставились на него, недоумевая. Да и не только они, вся таверна обратила внимание. Манфред вписался в их компанию как ворон в стаю голубей. Голуби переглянулись, и давай дальше уплетать за обе щёки, будто всё как надо.
Сэр Наглый меж тем отведал лосося, заел сыром, запил пивом. Громко отрыгнул и поставил кувшин с такой силой, что брызги разлетелись во все стороны. Попало и на купцов. Те вновь оторвались от еды. Теперь уже не столько растерянные, сколько недовольные. Ну ещё бы.
– Прощу прошение, Ув?жяемый… – заговорил с сильным акцентом один из них.
– Нет, не прощаю, – перебил Сэр Грубый. Обычно Манфред не такой. Он наблюдательный, в беседах рассудительный и сдержанный. А если нагрубил, значит – так надо.
– Нам не нужно проблема, – вставил второй, которому германский язык даётся легче.
– А мне нужно, – разъяснил гвардеец. Обжоры занервничали. – Откуда вы?
– Из римский империя, – ответил всё тот же.
– Нет такой страны. Может, ты имел в виду Византию?
– Да-да, Визант?ью, – подтвердил первый довольным голосом. Говорят только эти двое, ещё трое просто молчат. Языка не знают?
– Так вы греки?
– Именно та?к, – кивнул второй.
– Какие вы, к чёрту, греки. Сразу ведь видно – нехристи.
– Чё те надо? – высказался третий, до сели хранивший молчание. Акцент ни разу не византийский, а хорошо знакомый – трущобный.
– Ну, наконец-то, а то ваш ломаный германский уже утомил. Да вы, прям, мастера маскировки. Хоть бы дырки на одежде прикрыли. И чем вы лица вымазали, дерьмом что ли?
