Демон скучающий

Который скрывал от близких свои сексуальные пристрастия, а в какой-то момент и вовсе начал убивать. Как это случилось? Теперь вряд ли выяснишь. Возможно, в первый раз убил случайно, например, заигрался с удушением. Или на что-то разозлился, начал бить ребёнка, зверея от того, что мальчик не сопротивляется, и пришёл в себя, когда всё было кончено. Испугался, но сумел вывернуться, спрятать тело. Некоторое время жил в страхе разоблачения, вздрагивая от каждого шороха, а потом понял, что его никто не ищет. То есть убийцу, конечно, ищут, но лично его не подозревают. И это открытие наполнило Орлика уверенностью в себе и ощущением полной безнаказанности. И он задумался о том, чтобы повторить. Во-первых, потому что ему за это ничего не будет. А во-вторых, потому что понравилось. Потому что всё то время, что он трясся от страха в ожидании появления полицейских, ему снился момент убийства. Или представлялся днём, вставал перед глазами, как наяву. Как он сдавливает шею Кости. Или бьёт его. Или жадно ворует его последний выдох. Наслаждаясь тем, что совершил ещё один грех. И уверившись в своей безопасности, Орлик вновь принялся убивать. Но только уверившись, потому что для таких подонков нет ничего важнее личной безопасности.

– В общем, Орлика опознали и дали наводку на его приятелей, – продолжил рассказ Никита. – Мои ребята с ними пообщались – в деле появились имя и телефон. Утром позвонили – трубку Орлик не снял. А приятели сказали, что вчера вечером его в клубах не видели. Впрочем, он не каждый день тусовался, возраст всё-таки. Я отправил ребят в мастерскую, помощник Орлика сказал, что хозяин уехал вчера во второй половине дня и больше не появлялся. И на звонки не отвечал. Мы пробили его недвижимость и узнали о наличии трёх квартир, помимо той, в которой он жил. Две Орлик сдавал, а эту использовал для своих нужд. Позвонили дочери, попросили приехать и при ней вскрыли квартиру. Зашли и увидели всё это.

Мёртвый ювелир на кухне, в пижаме и халате, в полукресле. Перед раскрытым ноутбуком.

– Что он смотрел?

– Большой репортаж о находке в Куммолово. С подробностями. Смотрел и… – Никита выдержал паузу. – Предварительный вывод медэкспертов – сердце.

– Хочешь сказать, что Орлик так разволновался, что умер от сердечного приступа? – прищурился Феликс.

– У тебя есть основания для других версий?

– А что видеокамеры в подъезде? Кто-нибудь к Орлику приходил?

– Видеокамеры не работают.

– Всегда или только сегодня?

– Сказали, отключились ночью, какие-то проблемы с управлением.

– Подозрительно, ты не находишь?

– Подозрения к делу не пришьёшь.

– Уличные видеокамеры просмотрели?

– А кого искать?

Логично… Очень логично. И если токсикологическая экспертиза ничего не выявит, то оснований для других версий, как мысленно признал Вербин, не будет. А токсикология скорее всего ничего не покажет, потому что опытные люди используют не оставляющие следов препараты. В лучшем случае будет след от укола, но он ничего не значит. Квартира заперта. Не на задвижку, на ключ, но это слабый аргумент, поскольку не все запирают двери на задвижку, даже ночью. Следов борьбы нет. Следов посторонних нет. Телефон Орлика будет проверен, возможно, он назначал кому-то встречу и, возможно, допрос человека, которому он назначил встречу, принесёт результаты, но пока всё выглядело, как смерть по естественным причинам. Педофил понял, что до него вот-вот доберутся, разволновался и умер. Имя его будет опозорено, но сам он этого не увидит.

Феликс вспомнил заплаканную женщину, которая курила у подъезда.

– Дочь знала о пристрастиях Орлика?

– Её ещё не допрашивали. Но думаю, что не знала.

В противном случае, в тайной квартире для плотских утех не было бы никакого смысла. Орлик скрывался от родственников, пользовался псевдонимом в сообществе и, уж конечно, вряд ли кому рассказывал, что причастен к исчезновению Кости Кочергина. И возможно, других детей.

– Но почему он остановился? – задумчиво протянул Вербин.

– Мы не знаем, остановился он или нет, – резонно ответил Гордеев.

– В колодце обнаружили только старые тела, им много лет.

– Абедалониум мог не знать о других захоронениях.

– Мог, – подумав, согласился Феликс. – Но, если я правильно прочитал предварительные выводы экспертов, жертвы из Куммолово были убиты в течение нескольких месяцев. Допустим, педофилы нашли другое место для захоронения останков, ещё пять или больше тел, потом ещё и ещё… – Феликс покачал головой: – Даже если они убивали по пять детей в год, получается слишком много жертв, чтобы вы не заметили.

– Они могли снизить активность.

– Убийство – это как наркотик, со временем его требуется всё больше и больше поэтому такие типы только разгоняются. И уж точно не останавливаются.

– Может, его после смерти жены обратно переклинило?

– Когда она умерла?

– Пять лет назад.

– Может…

– Или компания распалась, а в одиночку он убивать побоялся.

Это предположение показалось Вербину более вероятным, чем реакция на смерть жены, однако прокомментировать его Феликс не успел: на кухню заглянул один из помощников Гордеева и попросил Никиту вернуться в комнату.

– У нас интересная находка.

Которую сделали в шкафу. В глубине, за одеждой. Вытащили картонную коробку, открыли, увидели содержимое и сразу позвали Гордеева – полюбоваться на картину без рамы.

На узнаваемую картину.

– Это то, что я думаю? – спросил Вербин.

– Да, – тихо подтвердил Никита. – «Демон скучающий».

– Копия?

– Разумеется. Оригинал намного больше. Но это очень хорошая копия.

– Ты успел позвать искусствоведа?

– Мы, питерские, все немного искусствоведы, происхождение обязывает. – Гордеев кивнул на правый нижний угол картины, которую полицейские поставили, прислонив к спинке кровати. – Видишь подпись? Это авторская копия, Абедалониум сам её написал.

– Тут есть над чем подумать… – пробормотал Вербин, разглядывая полотно. – И в первую очередь над тем, почему Орлик хранил картину здесь.

– В смысле? – удивился Никита. Он явно ожидал другого вопроса.

– Я, конечно, не искусствовед и происхождение не обязывает. Но если я правильно понимаю, авторская копия от такого художника, как Абедалониум – это очень круто?

– Верно.

– Картина дорогая и статусная?

– Всё так.

– Такие картины держат там, где собираются гости, чтобы ею хвастаться, – высказал свои резоны Вербин. – Она должна висеть в гостиной его основной квартиры. Или в кабинете мастерской, куда к нему приходят богачи договариваться о создании дорогостоящих побрякушек для жён и любовниц. А Орлик держал её в шкафу тайной квартиры. Тебе не кажется, что здесь что-то не сходится?

– Сейчас узнаем. – Гордеев взял протянутый полицейским конверт – его обнаружили в той же коробке, что и картину, достал письмо и вслух прочитал:

– Дорогой Леонид Дмитриевич! В эти дни в моём родном городе проходит очень важная для меня выставка. Первая в жизни выставка, которую я рассматриваю как подарок Санкт-Петербургу. Но я считаю, что одного подарка недостаточно. Я долго думал над тем, как можно особо отблагодарить людей, с которыми сводила меня судьба. Особо отблагодарить особенных для меня людей. Я всегда восхищался вашим талантом, узнавал ваши работы с первого взгляда и в знак своего уважения прошу принять этот скромный дар. Абедалониум. – Закончив читать, Никита посмотрел на Вербина: – Вот и ответ: Абедалониум совсем недавно подарил картину, и Орлик, возможно, не успел перевезти её в основную квартиру.

– Ну, да. – Вербин ещё раз посмотрел на полотно и вдруг добавил: – Только если посылку доставили сюда, это не картина, а чёрная метка.

///

И Феликс, и Никита понимали, что, несмотря на очевидные признаки естественной смерти, отработать и тело, и квартиру Орлика нужно плотно, чтобы исключить убийство. Поэтому и медэкспертам, и криминалистам приказали проверить «гнёздышко» предельно тщательно, что вызвало естественное недопонимание у дочери ювелира. Придя в себя после первого шока, она вернулась в квартиру, посмотрела на работающих специалистов и поинтересовалась:

– Вы всегда столь внимательны?

Никита знал, что скоро ему придётся рассказать ей правду, но Феликс попросил его не торопиться, чтобы задать пару вопросов, поэтому ответил достаточно неопределённо:

– Хотим быть уверены, что обошлось без криминала.

– Были подозрения? – удивилась женщина.

– Ариадна Леонидовна, вы узнаёте это украшение? – Вербин подошёл с другой стороны и показал открытый на планшете файл.

– По виду – любимый перстень папы. Единственное украшение, помимо часов, которое он себе позволял. – Женщина нахмурилась. – Вы его не нашли?

– Перстень на месте, мне просто нужно кое-что уточнить. – Феликс мягко улыбнулся. – Это подарок или Леонид Дмитриевич сделал его сам?

– Папа сделал его сам, очень гордился этой работой и никогда не снимал перстень с пальца. Безымянный палец на левой руке.

– Давно его носит?

– Лет… – Женщина покачала головой. – Простите, точно не скажу, но очень давно. Двадцать лет, не меньше.

– Вы когда-нибудь видели отца без этого перстня?

В ответ – внимательный взгляд. Дочь Орлика начала догадываться, что Вербин не «просто что-то проверяет», и насторожилась.

– Это важно?

– Ариадна Леонидовна, я прекрасно понимаю, в каком вы сейчас состоянии и как сильно происходящее давит на вас. Если бы мои вопросы не были важны, я бы их не задавал.

Он умел быть очень проникновенным.

– Видела, – припомнила женщина. – Да, видела… Я… Я сказала, что папа никогда его не снимал. Так и было. Поэтому сильно удивилась… Лет… Лет десять назад, может, меньше, папа вдруг перестал его носить. Я спросила почему, папа ответил, что нужно кое-что подправить… и довольно долго не носил, недели две. Потом всё стало как раньше.

– Но, когда точно это случилось, вы не помните?

– И вряд ли вспомню.

– Спасибо большое. – И вновь – мягкий взгляд. – Ариадна Леонидовна, вы позволите мне недолго переговорить с коллегой? Буквально пять минут, потому что мне нужно ехать по делам. А потом он ответит на все вопросы и объяснит причину нашего особого внимания к смерти Леонида Дмитриевича.

– Конечно. – Женщина кивнула. – Конечно.

И Вербин отвёл Гордеева на лестничную площадку.

– Слышал? – спросил он.

– Каждое слово.

– Дочь подозреваемого уверенно опознала перстень, который ты достал из колодца.

– Сбрасывал очередное тело и не заметил, как перстень соскользнул с пальца?

– Похоже на то.

– Почему не стал доставать?

– Одно дело – сбросить тело и уехать, и другое – лезть в глубокий колодец. Нужна лестница. Нужно откачать воду. К тому же перстень без видео ни о чём не говорит, только подозрения вызывает. Орлик мог сказать, что его украли, а затем подбросили в колодец, чтобы опорочить его честное имя. А самое главное, он мог не понять, что потерял перстень именно в колодце. Когда долго носишь кольцо, часы или браслет, к ним привыкаешь настолько, что продолжаешь чувствовать, даже когда их нет. Орлик мог заметить отсутствие перстня уже в городе.

– Я знаю. – Опыта Гордееву было не занимать, и он прекрасно понимал, о чём говорит Вербин.

– А вот то, чего мы не знаем, это есть ли у Орлика шестнадцать миллионов евро, которые кто-то пообещал Абедалониуму. Причём не последних миллионов. И таких, которые можно быстро собрать.

– Тех миллионов, о которых мы знаем только со слов Кранта? – язвительно напомнил Гордеев.

– Но проверить-то нужно.

– Обязательно проверим, – пообещал Никита. – Кстати, забыл сказать: среди недвижимости Орлика указан дом недалеко от Соснового Бора. А оттуда до Куммолово полчаса на машине.

– Ещё один кирпичик в фундамент, который построен не нами.

– Да, не нами. – Гордеев прищурился: – Ну, что, твоя командировка закончилась?

– Ты бы обрадовался?

– Ты не успел мне надоесть.

– Теряю хватку. – Вербин помолчал и следующие фразы произнёс очень серьёзно: – Я уеду, как только узнаю, был ли Орлик в пятницу в Москве. А если не был сам, то кого нанял? А если не он, то кто нанял? Как видишь, у меня очень скромная цель.

– Вечно ты ищешь чёрную кошку в тёмной комнате.

Феликс посмотрел на дверь квартиры Орлика и вздохнул:

– Потому что она в ней прячется.

* * *

– Где? – удивлённо переспросил Кукк. – Как ты об этом узнал? Где прочитал?

– Нигде не прочитал, об этом пока не пишут, – медленно ответил Селиверстов, делая маленький глоток кофе. И смотрел при этом не на собеседника, а на Казанский собор. Будто размышляя: «Зайти, что ли» – Его ещё вчера начали искать. Полицейские показывали какую-то старую и нечёткую фотографию, не знаю, где они её взяли, но Сказочника по ней опознали и дали наводку. А сегодня утром его нашли мёртвым.

– Его полицейские убили?

Селиверстов сделал следующий глоток. Для того чтобы не выругаться.

– Где нашли? – опомнился Кукк.

– Помнишь его «уголок» на Гороховой?

Кукк молча кивнул.

– Там и нашли.

– Причина смерти?

– Мой человек сообщит чуть позже.

Кукк знал, что Селиверстов располагает отличными связями в полиции, поэтому не стал задавать глупых вопросов вроде: «Правда ли, «Уверен ли» или «Точно ли. Кивнул, показав, что услышал, посмотрел на свой кофе, но не притронулся к чашке.

– Я понимаю, что не должен был приезжать…

– Урмас, что необычного в твоём приезде? – перебил собеседника Селиверстов. Плавно перебил, всем своим видом показывая, что не испытывает никакого волнения. – Мы встречаемся не реже двух раз в месяц. У нас есть общие дела, причём достаточно серьёзные, так что наша встреча естественна и ни у кого не вызовет вопросов. Если, конечно, ты своим поведением не покажешь, что в ней есть нечто необычное.

– А что не так с моим поведением? – насупился Кукк.

– Ты нервничаешь.

– А ты? – Урмас не стал дожидаться ответа. – Если скажешь, что нет – я не поверю. Я нервничаю. Ты нервничаешь. А вообще всё это похоже на дурацкий сон.

– На дурной?

– Нет, именно на дурацкий, в котором всё идёт наперекосяк и всплывает то, что давно похоронено и всплыть не должно.

– Выпьешь что-нибудь? – неожиданно предложил Селиверстов. – Мне кажется, надо.

– И тебе?

– И мне.

– Тогда давай, – согласился Кукк. А после того, как официант принёс коньяк, криво усмехнулся и заметил: – Давно не пил так рано.

– А мы и не пьём, – ответил Селиверстов. – Мы пытаемся расслабиться.

– Как тут расслабишься? – Урмас повертел в руке бокал, затем залпом опрокинул в себя содержимое и показал официанту, что следует повторить. – Федя, что это за чёртова хрень с колодцем?

– Не знаю. – Чтобы не отставать от собеседника, Селиверстов тоже выпил и тоже повторил. – Видимо, туда их утилизировали.

Слово Кукка не покоробило. Сейчас его ничего не могло покоробить, поскольку речь шла о его жизни и благополучии.

– Хочешь сказать, что всё было запланировано?

– Может, запланировано, а может, кто-то заигрался, увлёкся, а когда опомнился, было уже поздно, – протянул Селиверстов. – Придумал, как избавиться от следов, а когда избавился, понял, что ему понравилось.

– Избавляться? – глупо уточнил Кукк.

Возможно, потому что выпил слишком рано.

– Нет, Урмас, не избавляться, а производить то, от чего нужно избавляться.

На этот раз собеседник Селиверстова понял. И удивлённо распахнул глаза:

– Но кто?

– Теперь не важно, – вздохнул Фёдор, раздумывая над тем, не заказать ли третью соточку коньяка? – Орлик… или сам Ферапонтов… Или кто-то ещё… Какая разница? Кто бы это ни сделал, он уже это сделал. И нужно думать, как нам теперь поступать и что предпринять. Мы ведь, в конце концов, предприниматели.

– Всё рушится, – глухо сказал Кукк. И заказал третью сотку.

Селиверстов решил его не догонять.

– Я бы использовал другое определение, но согласен с твоим.

– Удивляюсь твоему хладнокровию.

– А что ещё остаётся?

– Ты понимаешь, что на кону?

– Всё. – Фёдор посмотрел Урмасу в глаза. – Если полицейские докажут нашу причастность к тем развлечениям, откупиться не получится.

– Думаешь, не сможем? – Кукк вновь округлил глаза. – Денег у нас с тобой много, все возьмут, кому предложим.

– Скандал слишком громкий, – объяснил Селиверстов. – Нас разденут догола, обещая, что выкрутимся, но в конечном итоге всё равно посадят.

– Может, уехать? Откуда выдачи нет?

– С Дона, – буркнул Фёдор.

– Я серьёзно. – Урмас покрутил в руке бокал. – Пересидеть надо.

– Если о нас узнают, то объявят в международный розыск.

– Там всем плевать, что мы здесь преступники.

– А вдруг окажется, что не плевать и нас выдадут?

– У меня есть второе гражданство.

– У меня тоже, и что? Для них мы просто ребята, которых интересно раздеть.

– Здесь мы тоже ребята, которых интересно раздеть.

– Да, но здесь мы можем отбиваться.

– Как ты собираешься отбиваться от обвинений в педофилии?

– А как они сумеют привязать нас с тобой к тем развлечениям? – поинтересовался в ответ Селиверстов. – Ты снимал свои игры на видео?

– Нет.

– И я нет. Доказательств нет, а от всего остального можно отболтаться.

– А если нас снимали скрытно?

В ответ Фёдор махнул рукой:

– Предполагать можно что угодно.

И почти минуту они сидели молча. Затем Кукк осторожно уточнил:

– То есть ты рискнёшь и останешься?

– Сразу точно не побегу.

– Предлагаешь сидеть и ждать, чем всё закончится?

– В первую очередь я предлагаю подумать над тем, как это вообще стало возможным? – Селиверстов подался к собеседнику и понизил голос: – Как получилось, что Абедалониум узнал о наших маленьких секретах? И узнал такое, о чём мы с тобой даже не подозревали?

– Я всю голову сломал, – признался Кукк. – На вечеринки Ферапонтов чужих не звал.

– А что мы знаем об Абедалониуме? Как его настоящее имя? Как он выглядит? Мы ничего не знаем, и можно предположить, что он был на тех вечеринках.

Урмас покачал головой:

– Фёдор, ты перегибаешь. Во-первых, Ферапонтов в компанию людей не по объявлению набирал. Я перебрал в памяти всех и считаю, что ни один из нас не может быть Абедалониумом.

– Я не уверен, что мы вспомнили всех, но скорее соглашусь с твоим выводом.

– Во-вторых, мы все замазаны, если не в убийствах, то по другой статье, тоже весомой. И ни у кого из наших, я специально навёл справки, нет сейчас настолько серьёзных проблем, чтобы он слил ту историю. К тому же таким замысловатым способом. Если бы кого-то прижали, причём втайне, что само по себе звучит неправдоподобно, мы бы узнали о происходящем не из скандала в прессе, а во время визита следователя. Или визита к следователю.

– Я тоже подумал, что происходящее выглядит слишком напыщенно, – поддержал собеседника Селиверстов. – Скандал изначально вычурный, не в духе деловых людей. А ещё я подумал, что скандал бьёт по всем, кроме…

Фёдор замолчал, глядя в прозрачные глаза Кукка.

– Кроме? – после короткой паузы осведомился тот.

– Урмас, я думал, ты пришёл к такому же выводу. – Селиверстов допил коньяк. – Скандал бьёт по всем, кроме тех, кто уже умер.

– А-а, – оторопело брякнул Кукк.

– Ага.

– Но ты сказал, что Сказочник умер только что?

– Сегодня утром. Или ночью. – Фёдор улыбнулся. – Но я не его имел в виду.

– А-а… – Кукк наконец-то сообразил, к чему ведёт Селиверстов. – Ферапонтов?

– Да.

– Но зачем?

– Нам, наверное, не следовало рвать его империю сразу, как мы узнали, что он при смерти, – тихо ответил Селиверстов. – Нужно было подождать, пока сдохнет, а мы пожадничали и заторопились.

– Да, Илья был зол на нас, – задумчиво произнёс Кукк. – И такая напыщенная месть, в общем, в его стиле… Но для чего это Абедалониуму? Если принять твою версию, то с Ильёй всё понятно: он видит, как мы его грабим, обижается и решает мстить. Допустим. Но Абедалониум должен был понимать, с кем связывается.

– Мы ничего не знаем об Абедалониуме, – напомнил Фёдор. – Возможно ему близка подобная тема – восстановление справедливости и всё такое, а Ферапонтов наверняка выставил себя свидетелем, а не организатором, вот разъярённый Абедалониум и согласился нас утопить.

– Хочешь сказать, что в детстве ему довелось пережить нечто подобное?

Глаза Селиверстова на мгновение стали очень холодными, а затем в них вновь засверкали весёлые искры.

– Вполне возможно.

– Я не верю в то, что здесь остались такие графы монте-кристо, – криво улыбнулся Кукк. – И здесь их нет, и нигде их нет – только в кино.

– Соглашусь. Но Ферапонтов мог заплатить Абедалониуму за то, чтобы тот поднял скандал, привлёк внимание к себе и теме, затем эффектно появился на публике и вывалил имеющиеся доказательства.

– Какие у него могут быть доказательства? – забеспокоился Кукк.

– Я предположил возможное развитие событий, а не спланировал его, – ответил Фёдор. – Я не знаю.

– Ну, да… – Урмас сделал глоток остывшего кофе. – Только в этом случае Абедалониуму придётся раскрыть инкогнито. А оно – часть имиджа.

– Громкий скандал – отличный повод для выхода на настоящее имя. И не забывай, что Ферапонтов мог предложить Абедалониуму очень большие деньги.

– Они были знакомы?

– Мне откуда знать? Но Ферапонтов с художниками общался.

– Знаю… – Кукк потёр виски. – На нас может давить сын Ильи?

– Николай? – удивился Селиверстов. – Ему зачем?

– Как ты правильно заметил, мы отожрали изрядный кусок от его наследства, а это весомый повод разозлиться. Ты хорошо его знаешь?

– Не очень, – медленно ответил Фёдор. – А когда Николай разошёлся с отцом, мы и вовсе перестали видеться. Пересекались иногда на светских мероприятиях, но и только.

– Я бы не сбрасывал его со счетов.

– Если так, то скоро Николай сделает предложение, и нам придётся вернуть ему то, что мы отобрали у его папашки, – рассмеялся Селиверстов.

– Или придумаем ответную гадость, – добавил Урмас, который не любил расставаться с собственностью.

– Будет зависеть от того, что у Николая на нас есть.

– Да, это важно. – Кукк помолчал. – Так что мы делаем?

– Пытаемся добраться до Абедалониума. В настоящий момент, против нас играет он, всё остальное – домыслы. Значит, нужно определить, кто он, кто его натравил на нас и на каких условиях он от нас отстанет.

– Звучит разумно.

– Спасибо.

Кукк выдержал паузу, словно хотел заказать ещё одну порцию коньяка, а затем, глядя собеседнику в глаза, спросил:

– Больше ничего не хочешь сказать?

Но смутить Фёдора у него не получилось.

– Ты об этом? – Селиверстов открыл на смартфоне фотографию и показал Урмасу. – Авторская копия «Демона скучающего» и благодарственное письмо от Абедалониума. Доставлены вчера.

– Мне тоже привезли вчера. Прямо на работу. – Голос Кукка дрогнул. – И мне это не нравится.

* * *

Шиповнику Феликс позвонил из машины, когда ехал от дома Орлика в «Манеж». Вчера, разумеется, тоже звонил, доложил, как добрался и устроился, сейчас же рассказал о мёртвом ювелире и его связи с делом Кости Кочергина. В конце доклада не забыл поделиться сомнениями:

– Слишком гладко, Егор Петрович. Преступление старое, следы наверняка заметали надёжно, несколько лет царила тишина, но всё рассыпалось, как по щелчку. Мы ведь не по следу идём, а улики лопатой в мешок собираем.

– Согласен, – отозвался Шиповник. – Будем надеяться, что токсикология покажет что-нибудь интересное, тогда будет за что зацепиться.

– Будем, – согласился Вербин. – Если в естественной смерти Орлика возникнут сомнения, мне станет проще.

– Тебе уже сказали, что преступник найден, а значит, ты можешь ехать домой? – понял Шиповник.

– Пока – в шутку. Но если вы скажете…

– Ты знаешь, что я могу тебе сказать: ищи преступника.

– Спасибо, Егор Петрович.

– Ждал чего-то иного?

– Никак нет.

– Вот и хорошо. – Подполковник помолчал. – Коллеги что-нибудь узнали о Чуваеве?

Учитывая, что последним местом жительства убитого значился Санкт-Петербург, москвичи направили запрос Гордееву, который вчера вечером сбросил информацию Феликсу.

– Родился в Таджикской ССР, отец был преподавателем в университете, мать – врач. Во время погромов в тысяча девятьсот девяностом семья бежала в Омск, а ещё через несколько лет эмигрировали в Германию, поскольку мать Чуваева – этническая немка. Но все они сделали себе двойное гражданство. Затем Чуваев объявился в Санкт-Петербурге, купил квартиру, довольно долго жил в городе, а потом снова стал мотаться и жить на две страны.

– То есть почти такой же закрытый, как Абедалониум, – отметил Шиповник.

– Совершенно верно, – поддержал начальника Феликс. – И у нас нет никакой информации о том, что в прошлом Чуваева была художественная школа.