скачать книгу бесплатно
Святой отец, будучи человеком сурового нрава, с горечью и гневом взирал на попрание Божеских и человеческих законов в королевстве, на что было богато теперешнее время. Некогда епископ настаивал на своей поездке в Гверн, вместо безмозглого Ласэра, о чьем уме шутили даже прелаты. Что мог противопоставить недалекий духовник мощному тлетворному влиянию графа Вользуанского, безусловно, талантливого государственного мужа, но погрязшего в безумии греха?! Что впитал юный герой Сьера рядом с таким человеком, не призванным на церковный суд лишь за отсутствием доносов, благодаря защите инквизиции и родственному покровительству Первосвященника Запада? С того момента, как епископ отправился в Бенна, ему всюду мерещились доказательства преступной связи между Лертэно Гвернским и Ноарионом Вользуанским.
Молодой герцог откровенно не нравился его преосвященству. Все началось с герцогской повозки, чей остов был покрыт черным златотканым полотном, с гербами дома Эртеров. Уже одно это вызвало возмущение епископа, ведь, по его мнению, посланник короля был обязан к своему родовому гербу присоединить герб сюзерена. Еще больше епископа возмутило то обстоятельство, что герцог никоим образом не отреагировал на его верное замечание, а только пожал плечами. Дальнейшее общение между святым отцом и принцем вызывало лишь взаимное раздражение, гнев – с одной стороны, и насмешки – с другой.
Епископ, к слову, не был одинок в своей неприязни к дерзкому Эртеру. Король, выслушав предложение Рэссимонда (отправить за Анной Бенна лучшего друга и кровного брата), с издевкой посоветовал за компанию послать и братьев Форльдок, чтобы будущая герцогиня Артехейская потеряла невинность по дороге в Армалон, на радость злопыхателям. Но принц Рэссимонд настаивал, проявлял необыкновенное красноречие о необходимости Лертэно в данном мероприятии, и Эрвик, видимо, в один из болезненных приступов, сдался, хотя и не забыл последней выходки Эртера.
Еще в самом начале пути было решено для более приятного времяпровождения ехать вместе, в одной повозке, и потому графы Вользуанский и Лескуло перебрались к герцогу Гвернскому, о чем тот неоднократно пожалел. Оказалось, что старый граф Лескуло почти выжил из ума. И если при дворе его многоумное молчание или редкие тяжеловесные фразы создавали ему репутацию человека мудрого, то в поездке выяснилось, что старик-то заговаривается, ведет себя порой странно и страдает ото всех напастей, которыми природа наделяет человека к исходу его бытия. Уж насколько был некрасив Ноарион Вользуанский, и тот непроизвольно вздрагивал, когда, отходя от дремоты, видел, как Лескуло, снявший головной убор с приклеенными локонами, поглаживает пигментные пятна на голове, украшенной легким старческим пушком, и разевает беззубый сморщенный рот в приветственной улыбке. Собеседник из старика был не из лучших. Когда он не спал, то полоумно улыбался, подозрительно поглядывая на попутчиков, либо навязывал бредовые разговоры, нить которых терялась в самом начале. Лертэно иногда задавал вопрос другу, о чем же могут беседовать старый граф и епископ наедине, особенно так долго?
Складки покрывала на эртеровской повозке дрогнули, и показалась холеная рука в перстнях. Следом за ней появилось красивое, будто бы выбеленное лицо в обрамлении черных спиралевидных локонов. Герцог Гвернский обладал редкой красотой, которая восхищала женщин и раздражала мужчин. Лертэно вошел в тот возраст, когда люди легко расточают дары природы, особенно если щедро ими наделены. Он еще не избавился от легкомыслия юности, и потому единственной его печалью была постоянная нехватка денег.
В свои двадцать три года владетель Гверна успел привыкнуть к восточной роскоши Кальярда, пришедшей из Лакрассарской империи. Немалых затрат требовала жизнь при армалонском дворе, как и книги, стоившие порой дороже, чем перстень искусного ювелира. Но главное – собор Св. Альранда, поглощавший не только все мысли герцога, но и огромные средства. Мечта шестилетней давности, завладевшая им, как требовательная любовница, как сладкий дурманящий напиток. Мечта, забиравшая для своего воплощения столько денег, что со временем Лертэно стал облагать новыми налогами гвернцев, рискуя вызвать их недовольство. Подобная мера отчасти помогла, но…
Помимо прочего, на содержании герцога находилась армия, восемь лет не видевшая настоящей военной добычи, которую необходимо было компенсировать золотом. В Кальярде и Тельсфоре Лертэно держал собственный двор. Отпрыски благородных семейств неотлучно находились при Эртере, кормились с его стола и могли гордо именовать себя герцогской свитой. Большинство наследников и «третьих сыновей» едва достигли рыцарского возраста, они жаждали битв и славы, обещанных принцем после истечения перемирия с Рользатом. И уж эти восторженные щенки обожали своего сюзерена не меньше, чем его закаленные псы войны. Однако кормить их приходилось также за эртеровские деньги.
Дабы поправить ситуацию, приближенные герцога нашли неверингских банкиров, обосновавшихся в Мезеркиле, которые посчитали за честь одолжить принцу крови небольшую, по их мнению, сумму. Прибегнув однажды к помощи ростовщиков, Эртер уже не мог остановиться. Лакрассарские и оркальские купцы его боготворили, ювелиры пели осанну утонченному вкусу настоящего вельможи, оружейники Гверна из года в год становились все богаче.
В воздухе разливался запах полевых цветов и свежей травы. Молодой герцог зажмурился от удовольствия. В такие моменты принято вспоминать детство, но память Лертэно почти ничего не сохранила. Да, были страшные сказки, ласковые руки Анны, синие глаза Марии. Потом он стал взрослым в полумраке Св. Альранда над могильной плитой. Шум кальярдской таверны и его первая женщина. И сразу Артехей, к которому он научился убивать. Конечно, битву за Сьер он помнил ясно! А лица братьев стерлись со временем, как и та жизнь, что принадлежала ему восемь лет назад. Воспоминания окрасились где-то пафосом, где-то трагедией, как и полагается жизни героя, каким он себя представлял в шестнадцать лет. Вот только приходилось гнать неотступную мысль о том, что он был все-таки ублюдком Артори Эртера, а не его законным сыном.
Лертэно поморщился и выглянул из повозки с криком:
– Туларо!
Щегольски одетый юноша, гарцуя на вороном жеребце, подъехал к повозке и поклонился, отчего белое перо на его маленькой красной шапочке кокетливо качнулось.
– Туларо, что говорят, мы скоро приедем?
– Говорят, что скоро, ваша светлость. Оруженосец его сиятельства едет второй раз, так он сказал, что к обедне доберемся.
Герцог удовлетворенно кивнул и откинулся на подушки. Какое-то время он задумчиво смотрел перед собой, а затем его взор упал на графа Вользуанского. Безобразно большой тонкий рот, очень светлые, почти белые локоны, брови, ресницы. Руки крепкие и грубые. Непомерно сильное тело. Еще одно воспоминание, которое необходимо стереть из памяти. Настроение и без того тоскливое, стало еще хуже.
Можно было снова погрузиться в бездумную дрему, но мешали пажи, затеявшие игру в карты. Игра эта была запрещена эдиктом Эрвика V, однако на указ откровенно плевали. Герцог Артехейский оплачивал карточные долги своих придворных. Гьюрт Форльдок обращался к ростовщикам, проиграв свой рыцарский лен одному из Арисилей. Королева со слезами умоляла герцога Милертского втайне от Эрвика выкупить рубиновую розу, которую она отдала в залог. Самому Лертэно пришлось выручать Эльжена Туларо, проигравшего не только доспехи, коня, фамильный перстень, но и самого себя.
Паж герцога залился тоненьким смехом, выиграв у товарищей. Тут же начались тычки, шлепки, возня, кто-то кого-то пнул… Принц щелкнул пальцами. Мальчишки, уловившие недовольство Лертэно, разом на него воззрились, послушно сложив руки на коленях. Эртер слегка кивнул в сторону старого Лескуло и покачал головой. Пажи тихо прыснули в кулачки и принялись снова тасовать колоду.
Герцог со вздохом снова выглянул в окошко. Раскрывавшийся пейзаж продолжал навевать не самые приятные мысли. Перед глазами стояла Орталь с твердо сжатыми губами и укором во взгляде. Его герцогиня… За все время их брака ему не в чем было ее упрекнуть. Не любил уже, но кто любит жен? Быть может, лишь Эрвик свою Гамиру. И то вряд ли. Что же до Ортали… Его выбор предопределила любовь к другой женщине.
В 660 году Ноарион, вернувшись ко двору после положенного траура, обнаружил Лертэно слегка обезумевшим от переполнявших его чувств. Граф выслушал десятки стихов, воспевающих Прекрасную Даму, пламенные речи, посвященные всё той же особе. Кто стал избранницей герцога, было известно всему двору. В кого мог влюбиться юноша с первого взгляда, прибыв в Армалон? Разумеется, в королеву, прекрасную Гамиру. Было достаточно одного взгляда, заставившего одновременно дрогнуть два сердца. Ему едва минуло восемнадцать, ей шел двадцать шестой год, и они, никогда ранее не любившие, начали с упоением играть в возвышенные чувства. Он был верным и преданным рыцарем, бросившим свое сердце на алтарь служения далекой возлюбленной; она была недоступной Дамой, принимавшей как должное пылкость его полудетского увлечения. Их любовь была чиста, к тому же обставлена как полагается, и посему Армакер принял ее благосклонно. Однако со временем столь прекрасные и возвышенные чувства, словно сошедшие со страниц рыцарского романа, претерпели изменения. Последуй они за этой чудесной метаморфозой, триумфальное начало придворной жизни герцога Гвернского очень быстро стало бы концом. Через год после первого «решающего» взгляда Гамира почувствовала вожделение, от которого стало невозможно дышать. То, что в королеве вызвало смущение, удивление, тайную радость, Лертэно привело в ужас. Поначалу он смело предавался мечтам, представляя далеко не целомудренные картины. С удивлением он заметил в глазах платонической возлюбленной нечто новое, пугающее, явно указывающее на возможность воплощения его грез в жизнь. Несмотря на юный возраст, герцогу не пришлось долго размышлять, чем для него закончится подобная страсть. Богатое воображение предоставило несколько эффектных сцен на эшафоте, и любовь пошла на убыль.
Привязанность к Гамире глубоко засела в сердце Лертэно, и, чтобы от нее избавиться, герцог Гвернский решился жениться. Однако подыскать жену оказалось делом непростым.
Статус Лертэно в династической иерархии был несколько странным. Формально он считался принцем крови, принимал участие в Малых королевских советах наравне с ближайшими родственниками его величества, мог также представлять дом Эрелингов как посол, но официально святость его крови вызывала сомнение, и герцог практически приравнивался к бастардам королевского происхождения, что задевало его самолюбие и осложняло выбор невесты.
Рэссимонд, страдающий от невозможности соединиться с возлюбленной, предлагал наплевать на титулы, земли и деньги, намекая на свой брак с принцессой Лакрассара, которая, будучи старше мужа лет на десять, не могла привнести в семейные отношения хоть какую-нибудь радость и за несколько месяцев супружеской жизни так и не забеременела. Гьюрт Форльдок соглашался с принцем, напоминая о том, что за три года он, Гьюрт, успел похоронить двух жен, выбранных строгим родителем, оставивших его без наследника и без выплаченного приданого. Граф Вользуанский, человек более разумный, предложил поискать жену по графствам, прилегающим к Гверну, и требовать в качестве приданого не столько земли, сколько деньги, в коих Эртер начал отчаянно нуждаться.
Неожиданно для всех сам Лертэно начал робко рассматривать младших дочерей королевских семейств, посылая доверенных людей к иностранным дворам. Опешившие Эрелинги быстро пресекли эти попытки, завершив поиски невесты приятным для Эртера образом.
Весной 661 года Эрвик созвал на армалонский турнир рыцарей со всего Мезеркиля. Из гвернского Норлока приехал граф Варлис, привезя с собой жену и пять дочерей. Графа считали человеком упрямым, злым и заносчивым. Но все считались с его деньгами, а некоторые отдавали должное его уму.
За день до начала турнира Лертэно, проходя по одной из галерей Армакера, почувствовал едва уловимый запах мускуса и увидел бледное узкое лицо с огромными фиалковыми глазами. Герцог сделал все, чтобы стать победителем первого дня поединков. Ему предложили выбрать Прекрасную Даму праздника. К удивлению двора, Эртер проехал мимо царственной Гамиры, мимо обольстительной Арисиль, мимо Шарлики Форльдок, чья красота пышно расцвела в тот год. Он остановился перед старшей дочерью Варлиса, которая сделалась бледнее обычного и дрожащей рукой протянула юноше снятую с головного убора вуаль.
Свадьба не заставила себя ждать. Через месяц герцог Гвернский давал клятвы верности в кальярдском соборе Архангелов. Молодая жена принесла хорошее приданое, на время поправившее положение супруга. Опьяненный новым чувством и деньгами, Лертэно уверовал в любовь, не выпуская Орталь из спальни. После недоступной, величественной Гамиры, скромная жена с чудными глазами казалась воплотившейся мечтой.
Все, конечно, прошло, и довольно быстро. После трех месяцев вполне счастливой семейной жизни герцог оставил беременную Орталь в Тельсфоре и под надуманным предлогом вернулся в Армалон. А там Армакер преподнес ему подарок в виде рыжеволосой женщины с земляничными губами.
В Тельсфор Лертэно вернулся таким, что лучше бы и вовсе не возвращался. Герцогиня, наслушавшаяся от добрых людей слухов и небылиц, вопросов не задавала. Истории о вскрытых трупах и сплетни о связи с графом Вользуанским настолько ее потрясли, что она старалась не попадаться лишний раз на глаза супругу. Когда же Лертэно с любопытством рассматривал ее растущий живот и клал ладони на ее лоно, несчастная Орталь сжималась от ужаса и отвращения. Впрочем, ее чувств Эртер не замечал, его мысли были заняты другим. Жена превратилась в сосуд, который временами нужно наполнять. За четыре года она родила трех сыновей, из которых выжили двое. Да, она никогда и ничем его не огорчала. Но ее взгляд порой…
В этом году герцог собирался посетить Гверн осенью. Однако приехал раньше назначенного срока, в конце мая, чем удивил домочадцев. Прямо в Тельсфор герцог не отправился, остановившись в Кальярде, и неделю до герцогини доходили слухи о веселом времяпровождении супруга. Когда он наконец-то объявился в замке, с ее губ не сорвалось ни слова упрека. Она равнодушно смотрела, как он играется со своим первенцем, объезжает лошадей, весело посматривает на служанок. Орталь сохранила спокойствие, даже узнав, почему Лертэно так рано приехал в Гверн. Но Эртеру было достаточно одного ее взгляда, который даже теперь портил ему настроение.
Герцог машинально поднял руку, чтобы почесать голову, но вовремя остановился. Воск так обильно покрывал локоны, что до кожи было не добраться. Вшей весь обоз подцепил на одном из постоялых дворов. Уберегся лишь граф Лескуло, так как был лыс. Остальные же нещадно запускали пальцы в волосы и старательно карябали зудевшую кожу. Правда, граф Вользуанский почему-то не чесался. Лертэно решил, что причиной тому выдержка и все та же невозможность разлепить воск. Сам же принц, проклиная все на свете, осторожно почесывался ароматическими палочками, которые повсюду таскал за собой, найдя им новое необычное применение.
Голос Ноариона прозвучал тихо, но герцог все равно вздрогнул:
– Мой принц, смею заверить, ближайшее время вы не увидите ничего нового. Дорога к замку маркизы крайне неживописна и неинтересна.
Лертэно откинулся на подушки и с улыбкой взглянул на графа. Как же Господь может создавать настолько некрасивых людей? Вользуан, словно прочитав его мысли, чуть усмехнулся и промолвил:
– Я слышал, ты едешь в Артехей.
Брови герцога поднялись.
– Откуда такая осведомленность?
Ноарион расправил складки упелянда[6 - Упелянд – верхняя одежда позднего Средневековья с широкими колоколообразными рукавами. Длинный вариант одеяния предназначался для торжественных случаев, короткий – для танцев, прогулок и верховой езды. Женский вариант этой одежды был длинным и со шлейфом.] и ответил:
– Мне полагается знать обо всем, что происходит в Мезеркиле.
– А что об этом известно его величеству?
– Пока ничего. Как только мне пришло донесение о мятеже в Артехее, я сначала обратился к Его Высочеству. И, памятуя о нашей прежней дружбе, решил пока ничего не докладывать Эрвику. Как и о том, что рота «свободных сынов» двигается в сторону взбунтовавшегося города… Только зря вы это затеяли. Король все равно узнает, причем без меня. Славные гвернцы, бодро марширующие через весь Мезеркиль с востока на запад, не останутся незамеченными.
– Я могу надеяться, до ушей Эрвика весть о бодром марше дойдет после усмирения мятежа…
Граф улыбнулся.
– Всё в руках Господа, мой принц… Я бы на твоем месте не стал вмешиваться в раздоры братьев. Рэссимонд поступает необдуманно, усугубляя и без того не самые лучшие отношения с королем. А в случае провала вашей авантюры, вам не поможет даже герцог Милертский.
Лертэно раздраженно отмахнулся. Эта привычка Эртера бесила Вользуана ещё с Тельсфора, правда, вида он не показывал, лишь иногда кривил тонкие губы. Герцог повертел в пальцах ароматическую палочку. Пажи были так увлечены игрой, что вряд ли прислушивались к их разговору. А старый Лескуло похрапывал, усиленно пуская слюни во сне.
– Почему Рэссимонд сам не поехал усмирять Артехей? Это могли сделать и его вассалы, – этот вопрос уже несколько дней занимал герцога.
– Тому помешал ряд событий. Еще до того, как ты покинул Армалон, умер последний граф Морксар, не оставив после себя наследников. Наследника нет вообще – ни по прямой линии, ни по боковым. Отважные артехейские бароны, чьи земли граничат с графством, тут же бросились в Армалон, желая получить от своего сюзерена если не графский титул, то хотя бы часть земель покойного графа. Его высочество слишком долго размышлял, кого же осчастливить.
– Это я помню.
– Ты уехал, а он еще размышлял. Всё это время его верные вассалы оставались в Армалоне, шатаясь по королевскому дворцу. К ним уже настолько привыкли, что, исчезни хоть один из них, – это стало бы заметно. К тому же уезжать обратно в Артехей не имело смысла, так как свадьба Рэссимонда не за горами, а вассалы должны присутствовать на бракосочетании сюзерена. И тут пришло послание от наместника. Через день еще одно – от рыцаря Нормара. Наместник сообщил о мятеже, а Нормар пояснил, почему посмел поднять восстание. Выехать в свои владения принц не мог, так как пришлось бы объяснять старшему брату, по какой причине он бросает двор, предсвадебные приготовления, страдания по прекрасной Шарлике. Отсылать артехейских баронов тоже нельзя. Они должны присутствовать на свадьбе, и им необязательно знать о мятеже, поскольку тут же пойдут слухи при дворе. Самое смешное – на свадьбу должны приехать из Артехея и другие вассалы Рэссимонда. Следовательно, что делать?
– Обратиться к друзьям.
– Идея глупая, хотя вполне логичная для Рэссимонда. Ко мне принц не обратился по понятным причинам. Ты же волен поступать, как тебе угодно, твой отъезд будет вполне понятен – в Армакере тебя никто не желает видеть, да и герцогиня вот-вот подарит тебе еще одного отпрыска. Его величество только обрадуется, если ты снова покинешь столицу. Отсутствие при дворе Армондэ никого не удивит – ему разрешено появиться на свадьбе Рэссимонда, но после он обязан вернуться в свой лен[7 - Рыцарский лен – земли, пожалованные вассалу сеньором.]. Для полноты счастья не хватает Гьюрта. Но, увы, теперь он не совсем друг его высочеству, благодаря красоте своей сестры.
Герцог рассмеялся и покачал головой. Ноарион с волнением заметил мочку уха и качнувшуюся серьгу в виде головы леопарда, держащего в пасти васильковый сапфир.
– Не идея глупая, а сложившееся положение, – произнес Лертэно. Граф проследил за взмахом изогнутых ресниц. Говорить не хотелось, только бы смотреть на него бесконечно долго не отводить глаз, как когда-то давно в Тельсфоре. Однако приходилось продолжать разговор:
– Но все можно было предотвратить. Его высочество ничего не сообщает королю не только потому, что Эрвик ущемляет его право сюзерена, не только потому, что король и близко не подпустит Рэссимонда к Артехею. Дело в том, что сам мятеж можно было предотвратить. Необходимость самому принцу мчаться в Артехей отсутствовала – его бы и не отпустили…
– Изумительная осведомленность!
– Начиная с зимы Рэссимонд получал письма от Нормара с жалобами на наместника. Принц, что ему свойственно, не обращал на них никакого внимания, поскольку был весьма увлечен распрей с Крестоландом Лавуром.
– О да!
– Здесь уж не до жалоб какого-то рыцаря на Арисиля, он обоих и в лицо-то подзабыл…
Лертэно щелкнул пальцами, что-то припоминая:
– Нормар приезжал в Армалон.
Ноарион кивнул и продолжил:
– Следом за ним появился и Арисиль. Когда король спросил брата, для чего они приезжали, Рэссимонд…
– Рэссимонд ответил, что им тоже хочется урвать кусок от графства Морксар. Нам почему-то так казалось.
– Увы.
Граф развел руками и печально вздохнул. Лертэно не понял, почему «увы» и что особенного в ссоре одного из вассалов герцога Артехейского с наместником. «Увы» будет, если Эрвик раньше времени узнает об открытом мятеже и не даст принцам разобраться самим. Ноарион явно печалился о другом, иначе не стал бы демонстрировать озабоченность и тревогу, да и говорить бы об Артехее не начал. Эртер всегда был уверен, что советниками королей не бывают люди глупые, потому разговор следовало продолжить, хотя упоминание об этом городе заставляло волноваться и вызывало досаду.
– Раз тебе известно все – продолжай. Каков Нормар, чем ему насолил Арисиль…
– Рыцарь Эрк Нормар – глава рода, от которого помимо него самого остались его сын и дочь. Он не просто богат – он сказочно богат. Состояние сделал на торговле шерстью.
– На торговле? Рыцарь?
– Именно. Стремительное обогащение.
– Какой стыд!
– Стыд – проиграть в карты самого себя. Для дворянина, конечно. По крайней мере, заняться торговлей – разумное решение. Нормары никогда не владели богатыми землями. Войны не было уже восемь лет, не было добычи и выкупов. Но если из пахотных полей сделать пастбища, а крестьян заменить на овец, то без всякой алхимии получится золото… Собственно, с этого и началась ссора Эрка с Арисилем. Наместник попытался получить часть денег от торговли шерстью, причем такую часть, что Нормар воспротивился. Арисиль настаивал, Эрк свирепел. И, наконец, совершил ошибку, решив искать защиты у Рэссимонда. Поначалу все письма к принцу указывали только на несправедливости, касающиеся самого Нормара. Но поздние послания обвиняли Арисиля в куда более страшных грехах. Думается, в их раздоре произошло что-то, превратившее обычную грызню в мятеж. Но что именно – даже мне неизвестно.
– Почему Нормар живет в городе?
– Через Артехей проходит торговый путь, а рыцарь привык сам следить за своими делами. Действительно, как купец. В городе живет и вся его семья… Вызвать обе стороны в Армалон уже невозможно. Нормар осаждает замок наместника. В то же самое время бароны Эльм и Барса ходят кругами вокруг Артехея, не зная, что им предпринять, так как Рэссимонд приказал им только стоять под стенами города.
Герцог пожал плечами и сказал:
– Рэссимонд, несомненно, примет справедливое решение.
Усмешка графа Лертэно совсем не понравилась. Вользуан прикусил губу, словно раздумывая – доверить ли Эртеру то, что ему еще известно. Наконец, после некоторого молчания Ноарион произнес:
– Неуверенность Рэссимонда не означает отсутствия решения. Нормар изначально ошибся с покровителем. Ему бы писать Эрвику. Это сохранило бы его жизнь, его честь, честь его семьи. Нет, Лертэно, справедливости не будет. Через тебя его высочество отправит своего верного рыцаря на эшафот, как предателя. Нормару не повезло – он владеет золотом. И золота у него много.
Герцог хотел было возразить, но проснулся Лескуло, беззубый рот прошамкал нечто невразумительное. Молодые люди дружно улыбнулись старику. Пажи засуетились и попрятали карты. Вользуан начал речь о погоде, налогах, Бенна. Старый граф рассеянно кивал в ответ, вглядываясь подслеповатыми глазками в лицо Эртера, будто позабыв, как тот выглядит.
По мере приближения к замку маркизы Бенна стали появляться люди. Это были крестьяне – бородатые, с обветренными темными лицами. Они взглядами провожали кавалькаду «длинноволосых» дворян, дивясь пышному эскорту послов. В их усталых глазах мелькала искра интереса, которая тут же гасла, когда разряженные господа исчезали из вида.
Эльжен Туларо, гордо подбоченясь, искоса поглядывал на вилланов. Все они были крепкими мужиками, наверное, молодыми, да как разберешь, сколько им лет! Эльжену приходилось видеть таких и в Гверне, и в Штадри, и в Мезерле. Ширококостных, угрюмых, сделанных из одного теста. В них не было любезной покорности горожан и слуг. Оттого становилось немного жутко. И неприятный холодок проходил между лопатками, когда оруженосец встречался с кем-нибудь из этих людей взглядами. Да возможно ли считать их людьми?
Юный гвернец поежился. Уж лучше смотреть на небо, где по чистейшей золотящейся лазури изредка проплывают тонкие завитки прозрачных облачков. А ежели совсем хорошо присмотреться, то можно увидеть высоко-высоко птиц. Быть может, тех самых, что и в Гверне. Птицам все равно где летать. Им что Тельсфор, что Бенна – все едино. Или нет? Задумавшись, он не услышал предостерегающего возгласа. Только когда что-то зеленое отлетело от копыт его коня, Эльжен осмотрелся по сторонам.
В грязи, испуганно озираясь под хохот кортежа, сидела миловидная девушка в бледно-зеленом платье. Не крестьянка, но не из благородных. У знатных девиц таких рук не бывает. Правда, чистенькая. Передник, косынка – кипельно-белые. Сама пригожая. Туларо непроизвольно улыбнулся. А ведь хороша! Рука сама потянулась к кошельку, и он бросил девушке монетку, которую та поймала на лету. Больше Эльжен на нее не смотрел. Ведь наконец-то показался замок маркизы Эльсейды.
* * *
Ветвь Бенна восходила к Эрвику I Эрелингу. Главой рода считался герцог Ишар. Его младший брат Альранд, владевший маркизатом, граничившим с неверингскими землями, женился на принцессе Неверинга Эльсейде Летольян, обеспечив себе и Мезеркилю мир с соседями. Молодая жена, в свою очередь, дала роду достойное продолжение. За годы супружества она родила шесть детей. Бездетный герцог Бенна мог надеяться, что ему удастся передать власть одному из племянников. Однако Господь распорядился иначе. Оспа забрала двух мальчиков. В живых остались четыре дочери Альранда и Эльсейды: Гамира, ставшая королевой Мезеркиля, Анна, Эларта и Эрна. Старшая дочь принесла короне маркизат Бенна, который отходил правителям Мезеркиля после смерти Эльсейды. Анна присоединяла к владениям мужа графства Эсельдейм и Гравентьер, свадебный подарок дяди.
Эльсейда Летольян, овдовев десять лет назад, старалась не покидать своего замка. Она окружила себя хорошенькими пажами, сладкоголосыми миннезингерами и неверингскими молоденькими живописцами, чей талант уступал их красоте. Ходили слухи о веселом вдовстве и расточительстве. Однако всему Мезеркилю было известно, что дочерей маркиза воспитывает в строгости, и до двенадцати лет каждая из них жила в монастыре. Говорили, будто это и сыграло решающую роль в выборе невесты для Рэссимонда Артехейского. Графства графствами, а на брачное ложе принца должна взойти благочестивая девушка, а не какая-нибудь вертихвостка вроде Эрны Мезеркильской.
Камергер замка маркизы Бенна, Шальдо Брейя, выполнявший также функции секретаря Эльсейды, вышел встречать армалонских гостей, выстроив почетную стражу от третьих замковых ворот до дверей дворца. Стража состояла сплошь из высоченных молодцов, как на подбор румяных и благообразных – маркиза ценила красоту. Сам Шальдо, привезенный еще совсем молоденькой Эльсейдой из Неверинга, был вполне хорош для своих лет, и помимо секретарских обязанностей он выполнял и другие, о чем в замке предпочитали не говорить.
В этот день Брейя отчего-то чувствовал некоторое беспокойство, коему не находил объяснения. Он то и дело, потирая руки и шею, оборачивался к дверям, над которыми был выбит в мраморе герб Бенна – золотые солнца и кабанья голова. Безумно хотелось выпить вина, но маркиза строго-настрого запретила прикасаться к живительной влаге, утверждая, будто от вина у него проявляются красные прожилки на носу. А стаканчик сейчас пришелся бы кстати. Позади щебетали младшие придворные дамы, делая ожидание совсем невыносимым. Беспокойство появилось с известием, что за принцессой Анной, помимо епископа и учтивого графа Вользуанского, едет герцог Гвернский. Каков этот самый герцог – в Бенна были наслышаны. Даже любопытно было взглянуть на легенду Сьера, разрушителя Арктера и самого веселого соседнего правителя, о чьих кальярдских развлечениях и полумифической роскоши ходили слухи. За семь лет соседства герцог так и не посетил Бенна, и потому все с интересом и волнением ожидали его приезда.
Стражник на башне крикнул, что посольство проехало вторые ворота. Шальдо почему-то задрожал. С чего бы? Всяких же гостей видел в замке. Он еще раз обернулся, окинув взглядом дворец – свою гордость. Ведь именно он подыскивал красивейший разноцветный мрамор для его отделки, лучших скульпторов и художников. Именно он занимался его обустройством, заказывая мебель, шпалеры, драгоценную утварь.
Повозки подъехали к дворцу, с ними конные. Двор заполнился чужими людьми, чужими голосами. Из эртеровской повозки выскочил паж, опустил складную лесенку и откинул полог. Оруженосцы и рыцари спешились подле нее, самый молоденький и смазливый на вид подал кому-то руку. Сперва Брейя увидел белый шаперон-буреле[8 - Шаперон-буреле – мужской головной убор позднего Средневековья с длинным хвостом, который драпировали на манер тюрбана, спуская узкий «хвост» на плечо.] с покачивающимися черными и красными перьями. Потом и всего молодого чернокудрого красавца в белом упелянде, вытканном серебром.
Красавец одним движением расправил широкие и длинные, чуть не до земли, рукава, которые тут же легли почти скульптурными складками. За спиной камергера послышались женские вздохи и приглушенные перешептывания. Шальдо даже злость взяла. Вот курицы, вот дуры! Будто мужчин не видали! Мало ли таких красавчиков в замке? Да полно! Песнопевцы с художниками толпами по дворцу слоняются. Но ведь этот – герцог, принц крови, и к тому же с синими глазами. Такого в рыцарский роман засунь – любая обрыдается, сразу начнет представлять себя плененной принцессой. Хорошо, его госпожа – не дура. Или дура? Как увидит, тоже начнет вздыхать, ахать и глаза закатывать? Не может такого случиться, никак не может. И еще не мог представить Брейя, каким образом этот павлин стал сьерским героем да ко всему прочему от целого города камня на камне не оставил.
Камергер-секретарь сложился в низком поклоне, попутно произнося витиеватую приветственную речь, на которую ему учтиво ответил лишь епископ, вставший рядом с Эртером. Лертэно Гвернский рассеянно смотрел за спину Шальдо, изучая герб Бенна, будто видя в его первый раз.
– Откуда сиреневый мрамор? – Голос герцога оказался ниже, чем предполагал неверинжец.
– Простите – что, ваша светлость? – с запинкой переспросил Брейя.
– Из какого карьера сиреневый мрамор?
Значит, смотрел не на герб, а весь фасад изучал.
– Из Эппанайи, ваша светлость. Только там сейчас можно встретить такой оттенок.
Взгляд синих глаз все-таки остановился на камергере. К удивлению Шальдо, в них даже промелькнул интерес.
– Вы знаете все карьеры Неверинга?
– Все, ваша светлость. И осмелюсь добавить, что в Гверне тоже есть карьер, где добывают мрамор удивительного розового цвета.
Герцог теперь улыбался. Он с одобрением посмотрел на Брейя и, обращаясь к епископу, сказал:
– Это единственный карьер во всем Гверне, ваше преосвященство. Мрамор, который из него извлекают, действительно, достоин восхищения. Маркизе повезло, что ей служит такой человек.
