скачать книгу бесплатно
Потом дядя Гиляй приехал, без телеграммы. Извозчик во двор въехал, и вот он, опекун мой, с одним только чемоданом и саквояжем. Стоит.
А я сижу, аккурат под деревом расположился, со всем инструментом.
Взглядом меня смерил, задумчивым таким, да и рядом на чурбачок присел. Потом глазами повёл, и вот ей-ей! Орудия линкорные! Всем вокруг стало ясно, што у них дела, вот прямо срочные, не отложить. Пфр-р! И воробьями разлетелись.
– Рассказывай. Для начала, – на широкой ладони появилась та самая телеграмма, – это.
А у меня сразу ка-ак заныла поротая спина и задница! Чуйка, значица. И главное, понимание есть, што если и да, то – право имеет!
Девятая глава
Бить не стал, хотя взгляд такой себя тяжёлый, што вот ей-ей, лучше б выпорол! А он только слушает молча. Кивает. Голова чуть наклонена, взгляд в землю, а как подымет, так мама дорогая! Одним взглядом половину урлоты Хитровской до усцачки напугать можно!
Сразу вспоминается за его бурлачество и военное прошлое. Очень непростой дядька.
– Чистое дело, говоришь? – киваю так, што мало не голова отламывается, – но сказать не можешь?
– Ну не моя это тайна! – и уже тише, – и вообще, на благотворительность.
– Н-да… – и молчание. А меня осеняет.
– Хотите, я запрошу, штоб встретились с вами? На поговорить?
– Ну… – голова чуть набок, глаза задумчиво полуприкрыты, еле заметное молчаливое согласие.
Ф-фух… и с плеч не то штобы гора, но будто куль тяжёлый тащил от самого Привоза, и бух наземь! И на пот пробило, от облегчения-то. Вроде как исповедался, но не этим… в рясах, а по-настоящему.
Ка-ак меня распёрло на поговорить! Не остановить! Раз уж сидим вот так, в настроении. За Фиру рассказал. Хмыканье в ответ, и взгляд такой себе – ехидно-сочувственный.
– Из ранних, н-да? – Подбородок небритый потёр, задумался.
– Сложная тема, – медленно начал опекун. Я вскинулся было, но дядя Гиляй даже не сбился, – С иудейкой… кхм… Но девчонка, и верно, славная. И красивая. Мда… Тот случай, когда как ни поверни, а проблемы будут. Ну или сожаление. За деяние или недеяние.
– Благословение, – усмешка прорезала сжатые губы, – давать не буду. Но и противиться – тоже. Сам.
Я закивал, нагрузившись мудростью и философией по самую макушку. Такое всё непростое стало! Вроде как и выговорился до донышка, но и новые проблемы поднялись.
– Сложная она, взрослая жизнь? – усмехнулся Владимир Алексеевич, – То-то! Ну всё, пошли наверх!
Мимоходом встрепав мне волосы, он поднялся легко, подхватывая багаж, будто шляпные пустые коробки. И двор будто разом выдохнул. Гомон! Оказывается, пока мы разговаривали, такая тишина была тишайшая. Прижуханные все, вплоть до наглых котов. А теперь и снова нормально!
Перехватил мимоходом взгляд тёти Хаи, которая Кац, в спину Гиляровскому. Такое себе уважение впополаме с неверием в увиденное, што и ого! Я сам себя даже чуточку больше зауважал, за таково-то опекуна!
Подумал немножечко, и запросил встречи не через Ёсю, который не Бляйшман, а просто так Ёся, без такого папеле. Через Самуила решил. Зашёл этак по-приятельски, на чай с печеньками, ну и озадачил заодно.
– Зажидился Ёся, – пояснил я парню своё недоверие связным, – такой стал полупоц хитропродуманный, шо карманы рядом с ним зашитыми держать хочется. В прошлом годе его, походу, дядя Фима вовремя одёргивал, а сейчас он самостоятельным резко стал, и раскрутился кубарем. Какие-то макли где надо и не надо, панамы, делишки свои проворачивает. Мутный стал.
– Думаешь? – остро глянул на меня Самуил, дымя трубочкой.
– Угу, – я отошёл от перил, штобы пропустить близнецовскую соседку с бельём, – все знаки. Не думаю, штобы совсем всё плохо и наш Ёся запродался, вот уж чего нет! Пока. Но што мутки мутит в свою пользу, да за чужой счёт, который немножечко и наш, это и к раввину не ходи. Несёт Ёсика, как кораблик по половодью, и куда занести может этого бумажного капитана, это таки не к мине!
– Так, – Самуил окутался клубами дыма и задумался.
– И што думаешь за этого полупоца? – поинтересовался он.
– Я? Либо мозги через ремень и испуг вправить, либо направляющий пинок, и плыви-ка, дорогой ты наш человек, свои путём! Таки не удивлюсь, если поплывёт он потом по канализационному коллектору в раздельном виде, но это уже вопрос его личной глупости.
– Нам же, – вздыхаю чуть, жалея чутка за хорошего знакомого и немножечко приятеля, но очень может быть, уже бывшего, – отстраниться от него, отойти. Иначе вместе можем поплыть. Не понимает пока Ёся за своё и наше, путает чужие возможности со своими. Втравит по дурной лихости и авосю жидовскому в какой-нибудь гембель, и всё! Ну или не всё, но таки ой! Оно нам надо?
– Как всё становится непросто, – выдохнул он дымом, – был Ёся наш, стал не пойми кто и чей.
– С этим полупоцем хитрожопым отдельно решать, и не мине, – сказал он после минутной паузы, – Я вопрос подниму, и скажу твоё ценное мнение. Если ты с ним таки нет через опаску, то отодвинут, ну а остальное уже не нам решать. Ну а встретиться тебе надо за дядю Фиму, или за кого побольше?
– Я таки думаю, што можно потревожить и кого побольше, – ответил ему после короткого раздумья, – Такое себе знакомство может получиться, взаимовыгодное.
– А он… – Самуил потёр пальцы.
– Не-ет! Даже не вздумайте! Принципиальный. Просто, ну… – жму плечами, – истории можно понарассказать, с колоритом. Одному – интересные сюжеты для статей, другому – возможность подать какую-то информацию в нужном ключе.
– Голова! – восхитился Самуил, – Сведу.
* * *
– Поговорили, – Владимир Алексеевич несколько красен от выпитого спиртного, да и запашок таки да, но по поведению – ни разочка! Сидит себе напротив, за столом, в пропотевшей рубахе с подвёрнутыми до локтя рукавами, задумчивый весь.
Время сильно заполночь, и хотя он тихохонько прокрадывался, но я и не спал. Ждал! Сна ни в одном глазу, ажно потряхивает от нервной ситуации.
– А ведь ты взрослый совсем, – и взгляд такой на меня, што вроде как и сожаление даже, – Мальчишка ещё совсем, и глупости делаешь нередко, но – взрослый!
– Скажи, – и глаза в глаза, – честно только! Смог бы документы достать без моей помощи?
– Ну, – жму плечами, мне почему-то отчаянно неловко от этого разговора, – канешно! Проблемней, это да! Потратиться пришлось бы мал-мала. На взятки там и на разное. С опекой или там частичной эмансипацией сложней, но тоже вполне решаемо.
– Решаемо, – эхом отозвался опекун, самую малость уйдя в себя, – в двенадцать лет решаемо, н-да… И зачем я тогда?
– А штоб был! – я как сорвался с места, да нему! Обхватил за плечи и держу накрепко, будто тот убежать куда засобирался, – Потому што! Любят же не за што-то, а так! И Санька! За себя-то да, а он?
Говорю, говорю… малосвязное такое, просто штоб не останавливаться. Нельзя останавливаться!
Молчание, и чувствую, будто он отдаляется от меня. А потом раз! И тоже за плечи. Да к себе.
– Эх ты, чижик…
Разом всё и поменялось. Сели потом чай пить, улыбаемся. На улице непогода разыгралась – да такая, што чуть не котов сносит, а вот ей-ей, один из лучших дней!
– Панамщик! – неожиданно засмеялся дядя Гиляй, негромко совсем, – Охо-хо! Слово дал – не писать, пока деньги с этой аферы на благотворительность идут!
– Не передумал? – неожиданно сменил он тему.
– Нет! Половину на больничку мою! Ну…
– Я понял, – кивнул опекун.
– Вот… четверть – на Еврейскую в Одессе. Она уже не собственно еврейская, а без разбора всех принимают, одно только название осталось. А четверть… ну, не знаю пока. Можно в Сенцово школу выстроить? А? Если по деньгам нормально будет, то и не просто школу с содержанием учителя, ну и так – вообще всё с ней, по возможности. Книжки, может обеды там бесплатные? А?
– Можно, – улыбнулся мягко дядя Гиляй, – От своего имени благотворительностью будешь заниматься?
– Да ну! Слава эта, – плечи сами передёрнулись, будто в кулачном бою, – Можно псевдоним?
– Почему нет?
– Тогда, – я задержал дыхание, и выдал тщательно лелеемое, пришедшее в голову во время контрабандистского вояжа, – Капитан Сорви Голова! А?!
– Звучит, – сдавленным голосом отозвался дядя Гиляй, – Нет, всё-таки иногда – ребёнок!
Санька с утра сонный, но довольный. Подошёл к опекуну, молча обнял, и пошёл умываться. Вот же! Мне вот такие нежности через стеснение великое, а тут вот так просто. Даже и завидно немножечко, если честно.
Думаешь себе всякое, накручиваешь-перекручиваешь, а всех сложностей на самом-то деле – в голове. И если я это понимаю умом, то Чиж – сердцем. Художник, ети!
– В Харьков уезжаю, – сообщил за завтраком опекун, наколов на вилку кусок сложносочиненного тёти Песиного омлета с овощами и сыром, – я и здесь-то, собственно, проездом. Провожать не надо!
– Не надо! – с нажимом повторил он, глядя на вскинувшихся нас, – Уехал и уехал. Срочно надо было, и точка. Иначе половина Одессы обиды будут высказывать, почему был, а не зашёл лично. Некогда! Я, собственно, и так в командировке от газеты считаюсь. Через пару недель, если возможность будет, дам к вам крюк на обратной дороге.
Не успел он толком попить чай, как приехал вызванный мальчишками извозчик, и пару минут спустя только утихающий цокот копыт напоминал мне о пребывании опекуна.
Ну и самую чуточку тётя Песя, мечтательно вздыхающая вслед. А?! Знаю ведь, што ничего не было, да и не успели бы. Просто – впечатление. Фактурный мужчина, што ни говори.
Смерив закрасневшуюся почти што родственницу подозрительным взглядом, пошёл одеваться в редакцию.
– А, молодой человек! – Навроцкий встретил меня ещё в вестибюле, где только што распрощался с каким особенно дорогим его сердцу и кошельку представителем купечества, – Как же, ждали! Чем порадуете на этот раз?
– Фельетон не писался, – виноватюсь я, – стихами возьмёте?
– Стихами? – в глазах редактора мелькнули опасливые огоньки, но он быстро вспомнил за мою биографию и не самые плохое творчество, – Беру!
– Кхм! – откашлялся я, принимая позу декламатора. Настроение не так штобы и да, на дурашливость не тянет, но хорошему репортёру важно не только уметь писать о других, но и сделать при необходимости так, штобы о нём самом если и не писали, то хотя бы говорили.
Владимир Алексеевич вроде как и познакомил меня со здешними гиенами пера и шакалами клавиатуры, но вот ей-ей! Воспринимают меня не иначе, как через самого дядю Гиляя. Несамостоятельной фигурой.
Это жуткая работа[10 - Губерман.]!
Ветер воет и гремит,
два еврея тянут шкоты,
как один антисемит.
Начались хохотки, слушают со всем вниманием. Делаю максимально пафосный вид и театральный надрыв, как та козьемордая Лиза из Бутово.
А на море, а на море!
Волны ходят за кормой,
жарко Леве, потно Боре,
очень хочется домой.
Пафос зашёл на ура, оценили завывания и томный вид.
Но летит из урагана
черный флаг и паруса:
восемь Шмулей, два Натана,
у форштевня Исаак.
И ни Бога нет, ни черта!
Сшиты снасти из портьер;
яркий сурик вдоль по борту:
«ФИМА БЛЯЙШМАН,
ФЛИБУСТЬЕР».
Выступаем! Выступаем!
Вся команда на ногах,
и написано «ЛЕ ХАИМ»
на спасательных кругах.
К нападенью все готово!
На борту ажиотаж:
– Это ж Берчик! Это ж Лева!
– Отмените абордаж!
– Боже, Лева! Боже, Боря!
– Зай гезунд[11 - Будь здоров!]! – кричит фрегат;
а над лодкой в пене моря
ослепительный плакат:
«Наименьшие затраты!
Можно каждому везде!
Страхование пиратов
от пожара на воде».
И опять летят, как пули,
сами дуют в паруса
застрахованные Шмули,
обнадеженный Исаак.
А струя – светлей лазури!
Дует ветер. И какой!
Это Берчик ищет бури,
будто в буре есть покой.
Раскланялся на аплодисменты с гордым видом, великосветски шаркая ножкой и посылая воздушные поцелуи, да отдал текст редактору.
– Могём! – отвечаю гордо на комплименты, пожимая руки, – Могём!
– Кофе, и што-нибудь из выпечки, – коротко бросаю официанту, падая на стул в кафе. Не выспался ночью, с этими жданками, вот и догнала усталость.
– Ваш билет[12 - В то время ученики прогимназий и гимназий обязаны были носить с собой ученический билет, предъявляя его по первому требованию «начальства». Список запретов (в том числе и на каникулах) для учеников был достаточно велик. Форма одежды, причёски, комендантский час, посещение определённых мест только с родителями (опекунами) или даже с личного разрешения директора (инспектора), каждый раз отдельно. Гимназического возраста ГГ, находящийся в кафе без взрослых – разрыв шаблона.]! – нарисовался у стола гимназический педель, рослый мужчина лет шестидесяти. На красноватом полном лице праведный гнев, рыжеватые тараканьи усы встопорщены.
– Ступайте, голубчик, – отмахиваюсь от него, – к вашим поднадзорным я не имею ни малейшего отношения.
– Максим Исаич, – подскочил официант к педелю, – это действительно не ваш…
